Старушка, виновато опустив голову, слушала наставления дочери. Надежда взяла власть в свои руки давно, ещё со школы стала давать советы своей непрактичной матери.
Прасковья Антоновна развязала узел белого хлопчатобумажного платка, стянула за кончик и положила на колени. Ладонями прошлась по волосам, поправляя прическу. Затем, тихо вздохнув, разгладила платочек и взялась складывать из него аккуратный прямоугольничек.
Надежда с грустью посмотрела на седую голову матери и продолжала:
- Мне не жалко, дело твоё, но ты пойми, наконец, эти деньги у них неучтённые, и поверь мне на слово, разворовываются. Если уж так хочется, пожертвуй, но в меру, как все. А ты же готова последнюю рубашку снять. Мама, ну что за наивность такая. Воруют, понимаешь, воруют. Если бы не воровали, храм давно бы построили.
- Ну, так что. Может, и воруют, мне какая забота. А если не жертвовать, еще дольше строить будут.
- Тьфу, ты. Поистине святая простота. Народ за твоей спиной шепчется. Смеются люди.
- Смеются, не плачут. Мне не жалко.
- Смотри, дело твоё. А почему холодильник опять пуст? Не могла ты всё съесть за два дня.
Прасковья Антоновна оправдывалась:
- Да Лёнька заходил, колбасу ему отдала. Жевать-то всё одно нечем.
- А масло, тоже жевать нечем?
- Ой, Надя, ты же знаешь какая у них ситуация. Троё детей мал мала меньше.
- Знаю. Пить надо реже, вот и вся ситуация.
- Я же не ждала тебя так скоро, а то бы оставила.
- А у нас тоже ситуация. Разругалась со своим в пух и прах, вот и приехала. Переночую и утром назад.
Проинспектировав содержимое, Надя закрыла холодильник. Она хорошо знала свою маму и потому продукты для ужина привезла из дома.
Утром Прасковья Антоновна провожала дочь, загрузив помидорами, огурцами и свежей зеленью со своего огорода.
Надежда поцеловала мать и по привычке наставляла, хотя знала, что дело это бесполезное:
- Мама, прошу тебя, не привечай ты всех без разбора. Гусят опять не досчиталась. Этот же Лёнька наверняка и спёр. И лейки новой нигде нет.
- Ты же знаешь, он такой безотказный, всегда поможет. И потом, какая ни есть, а родня.
- Родня!? Седьмая вода на киселе. Машину дров переколет, а потом весь год кормится у тебя. Все бы так роднились!
- Ладно, иди Надюша, а то опоздаешь.
Прасковья Антоновна перекрестила спину дочери и постояла у калитки, пока та не скрылась за поворотом.
Она никогда не спорила, только знала, что кажущееся жизненное превосходство дочери всегда уступает внутреннему чувству собственной правоты. «И кому, какое дело? А ведь кто-то же рассказал?», - без всякого осуждения сокрушалась старушка – «В автобусе должно быть и узнала, пока сюда ехала».
Сегодня принесут пенсию, значительную часть которой Прасковья Антоновна неизменно пожертвует на строительство храма. Она, тихо улыбаясь, вернулась в дом. Разное у них с дочерью представление о полезных и бесполезных делах.