- 3 -
От Софьи Андревны потребовалось всё её мужество, когда ей позвонили и сообщили страшную новость. Оглушённая услышанным, она, как подкошенная, опустилась на пол около старинного ломберного столика, на котором был телефон. Как будто тяжёлый мешок цемента вдруг взвалили на её иссохшие сгорбившиеся плечи. От осанки «леди» не осталось ничего. Находясь в ступоре, она слышала только методичные частые гудки телефона и гулкую аритмию собственного сердца, бьющегося почему-то в горле. Подняться с пола она не могла, но осознавала, что надо что-то делать.
С трудом подняв руку, она стала искать на столике телефонную книжку дочери. Старых записных книжек здесь скопилось немало, но их не выбрасывали, на всякий случай. И этот случай настал. Отыскав подходящую, Софья Андревна обессилевшими руками нашла владивостокский номер родителей Олега. Труднее всего было подобрать слова, чтобы сообщить им о гибели их единственного сына, её любимого зятя, мужа её дочери. И, если Света после катастрофы провела несколько часов без сознания, то состояние Софьи Андревны было немногим лучше.
Бог избавил её от диалога с Любовью Николаевной, матерью Олега. Трубку взял отец - Борис Владимирович, человек очень мужественный и сильный духом. Но и его это страшное известие буквально подкосило. Правда, он нашёл в себе силы, чтобы подобрать нужные слова поддержки и Софье Андревне, одинокой, пожилой и слабой женщине, внезапно оказавшейся в эпицентре проблем, свалившихся на всю их семью.
Он заверил её, что они с Любой вылетят из Владивостока в Питер ближайшим рейсом, чтобы взять все ритуальные хлопоты на себя. Подразумевалось, что выхаживать Светлану будет Софья Андревна, а Любовь Николавна будет с Мишей, которого ей довелось видеть всего один раз в жизни. Десять лет назад бабушка специально прилетала с самого края земли, чтобы встретить первенца своего сына из роддома.
Но несчастья множились и, как только мать Олега узнала от мужа о смерти их единственного сына, с тяжелейшим гипертоническим кризом она на «Скорой» попала в больницу. А Борису Владимировичу ничего не оставалось, как, взяв с банковского счёта почти все сбережения и доверив уход за женой младшей сестре, лететь на другой конец страны первым же рейсом.
Софье Андревне необходимо было, забирая Мишу после занятий, подобрать слова, чтобы случившееся не покалечило хрупкую психику ребёнка. Вместе с ним она собиралась навестить Светлану в больнице. В общем, раскисать было никак нельзя и, отсидевшись на полу и отдышавшись немного после всего пережитого, «мисс Марпл», буквально, «взяв ноги в руки», заставила себя подняться, собраться и отправиться в Царское Село за внуком.
Более мучительных мгновений Софья Андревна в своей жизни не переживала, за исключением того, когда погиб её любимый Толечка. Он был не пожарным и не лётчиком, а … оперным певцом, начавшим петь, служа ещё во флоте. Однажды, когда Соня, уложив шестилетнюю Свету спать, допоздна ждала мужа с юбилейного спектакля «Евгений Онегин», где Анатолий Михалыч в 400-й раз пел партию Ленского, уже после полуночи в дверь их московской квартиры позвонил участковый.
Всего в ста метрах от дома, почти под их окнами на 14 этаже, внизу в темноте были разбросаны и втоптаны в весеннюю грязь цветы, много цветов. Народного артиста насмерть забили ногами обкуренные подростки, которым он сделал замечание, когда они вместе выходили из метро. Шумная компания «проводила» бенефицианта почти до самого дома…
Забирая Мишу из школы, классной руководительнице Софья Андревна плела какую-то мало убедительную чушь и, при этом внутренне краснела, пряча глаза, так как за всю свою долгую жизнь так и не научилась врать. По дороге в клинику на неё нашло какое-то странное «вдохновение» и она рассказывала внуку про бессмертие души, про жизнь после смерти, не закрывая рот ни на минуту, видимо опасаясь Мишкиных роковых вопросов. Она так увлеклась, что иногда ей казалось, что всё что она говорит, на самом деле так и есть.
Под этот аккомпанемент они добрались, наконец, до больницы. С самого начала решив оставить визит в морг более стойкому Борису Владимировичу, Софья Андревна направилась в отделение реанимации, где Олег являлся ведущим специалистом-кардиологом и, куда, по странному стечению обстоятельств, теперь попала Светлана «по Скорой».
Чтобы оградить внука от лишней информации, бабушка оставила его на широкой скамейке под огромным кустом набухающей сирени у входа в отделение. Сирени очень повезло – она оказалась в оазисе, образовавшемся в углу основного здания клиники и примыкающего корпуса, да ещё с южной стороны. Поэтому здесь возник особый микроклимат, позволивший этому махровому сорту начать цвести значительно раньше положенного срока.
Вдобавок ко всему, перед садовой лавочкой было что-то вроде альпийской горки с искусственными водоёмами. Это создавало особый романтический настрой, который позволил ребёнку незаметно переключиться с мучивших его вопросов на динамику реальной сиюминутной жизни. Он заметил, что в маленьком, прогретом на солнце бочажке копошатся головастики, а в соседнем озерце чиркает по воде на длинных угловатых лапках стремительный и резкий жучок, похожий на конькобежца. Там же, в просвеченной солнцем воде вдруг мелькнул оранжевым брюшком вёрткий тритон.
Мишка пожалел, что у него с собой нет никакой банки и, стал осматриваться по сторонам, ища взглядом урну, где могло оказаться необходимое ему именно в этот момент. Но здоровенная стрекоза, как вертолёт зависшая над водой, мгновенно переключила его внимание на себя. Она села на стебель ещё не распустившегося ириса. Мишка осторожно подкрался, успев разглядеть её огромные сферические глаза и тончайшую слюду на перегородчатых крыльях, поблескивающих всеми цветами радуги. Они напомнили ему многоцветные витражи, которые он любил разглядывать в маминых толстых и тяжёлых книгах по искусству.
Именно это воспоминание ассоциативно вернуло Мишку к тревожным мыслям и полному непониманию того, что же всё-таки произошло в их семье. От этой пугающей неизвестности его даже стало слегка подташнивать, закружилась голова и, руки предательски задрожали. Двигаясь вслед за улетающей стрекозой, он решил действовать и направился разыскивать запропавшую где-то бабушку. Но стрекоза сыграла с ним злую шутку и он, увлёкшись её полётом, выбрал явно не то направление. Оказавшись у открытых дверей приёмного покоя, Михаил заглянул туда.
Внутри на лавочке сидел здоровенный и явно нетрезвый детина, качающий свою руку, как новорожденного младенца. Когда Мишка вошёл, санитарка с трудом взгромоздила здоровяка на каталку и потащила её вглубь длинного коридора. Мальчик смотрел им вслед, пытаясь определиться в безлюдном пространстве и, вдруг заметил, что пьяный мужик, приподнимаясь, медленно валится с каталки. Мишка успел предупредительно вскрикнуть, но было поздно – бедолага мешком плюхнулся на кафель, наверняка сломав себе ещё что-то вдобавок к руке. Со стороны это выглядело довольно комично, но парнишке было совсем не до смеха.
- Ми-и-ша-а-ня-а, куда ты пропал? – услышал он тревожный голос бабушки и выскочил на солнце.
Мише никогда прежде не приходилось бывать на работе у своего отца. А сейчас ему предстояло увидеться с мамой, но почему-то в клинике у папы. Из сбивчивых объяснений бабушки он так ничего и не понял.
Накинув на плечи медицинские халаты и, кое-как нацепив на ноги синие полиэтиленовые бахилы, они с бабушкой поднялись по крутой лестнице на третий этаж и в длинном коридоре стали искать нужную им палату. Дежурная сестра, говорившая в этот момент по телефону, увидев их, встала из-за стола и, положив трубку, быстро пошла им навстречу. По её лицу Софья Андревна поняла, что дежурную предупредили. Очень участливо поздоровавшись, медсестра взялась проводить их до двери отдельного бокса.
Особое отношение всего персонала клиники к Свете было заметно и вполне естественно – к жене, вернее, вдове погибшего коллеги проявляли неформальное внимание и заботу. Олега Борисовича Калашникова очень ценили и просто любили в отделении, где он, ловко орудуя дефибриллятором, вернул множество чужих жизней, не сумев уберечь свою. А Свету спасло «правило золотого часа», то есть то, что авария случилась почти рядом с этой больницей. Все, от начальства до нянечек и уборщиц старались компенсировать несправедливость злого рока, разрушившего эту прекрасную молодую семью.
Увидев дочь, Софья Андревна крепко взяла Мишу за руку и подвела его поближе к ней. Света была в сознании, но её состояние после полученных тяжелейших травм и нескольких перенесённых по жизненным показаниям операций, было очень тяжёлым. Она лежала, больше похожая на забинтованную мумию египетской царицы Нефертити. На слегка приподнятой в изголовье кровати, оснащённой кнопкой вызова, зоркий глаз Мишки отметил множество приспособлений: для капельницы, ЭКГ, аппарата искусственного дыхания и прочей мед-техники.
Сначала он даже не узнал маму. Но, когда опершись на локти, Миша приблизился к забинтованному лицу, он увидел знакомые искорки в её зелёных зрачках. Он помнил их ещё с тех пор, как почти до двух лет она кормила его грудью. Именно в эти секунды, глядя друг другу в глаза, они вдруг поняли, что осиротели. Причём, это глубокое осознание пришло к ним обоим, и к матери, и к сыну, одновременно, без единого слова.
Софья Андревна почувствовала, что два самых дорогих для неё на всём белом свете существа только что осознали случившуюся трагедию и, с трудом сдерживая слёзы, отвернулась к окну. Она всё ещё надеялась хоть как-то оттянуть страшную минуту констатации того факта, что Олега больше нет среди живых. Как и того, что девочку, которую в их семье все так ждали, они так никогда и не дождутся.
В нависшей тяжёлой паузе вдруг раздался глухой, неожиданно из детского ставший басовитым, голос Михаила: «Мам, не бойся, теперь я у тебя мужик!».
Физическая боль, которая разрывала всё тело Светы, не смотря на интенсивное обезболивание, не шла ни в какое сравнение с её нравственными страданиями. Ведь она хорошо осознавала, что вина за всё случившееся теперь до конца дней будет тяжким грузом лежать именно на ней. Но она нашла в себе силы сквозь слёзы улыбнуться на неожиданное признание внезапно повзрослевшего сына.
Оставшись одна в темноте ночи, глотая душившие её слёзы, Светлана вспоминала «сердобольную» санитарку, показавшую ей после операции кюветку с крохотной, так и не родившейся Верой.