Дымной тенью, тонкой болью
С явью сон непрочно сшит…
Привкус горечи и соли —
Одинокий воин в поле
За судьбой своей спешит.
Словно бы неторопливый,
Мерный бег, широкий мах.
Птица стонет сиротливо,
Тускло вспыхивает грива,
За спиной клубится прах.
Бесконечен щит небесный,
Безвозвратен путь земной —
Обреченный и безвестный…
Голос ветра, голос бездны,
Голос памяти иной.
Воин в поле одинокий,
Дымный морок, млечный след…
Гаснут сумерки и сроки,
В омут времени глубокий
Льет звезда полынный свет.***
Мы как-то странно познакомились. Вернее, с самыми близкими людьми у меня обычно момент собственно знакомства остается расплывшимся в памяти - они как будто присутствуют в моей жизни давно, едва не с рождения. Вот и Нина такая же - всецело моя по духу, глубоко-ранимо в моей душе, и, конечно, мой невольный старший друг и учитель Жизни...
Общие литературные круги; часто встречались на поэтических чтениях, а потом вдруг - раз:
"Привет. Слушай, можно тебя попросить об одолжении?". Эта переписка в социальных сетях стала, наверное, точкой отсчета, когда - задолго до рождения дочери - я поняла, остро почувствовала, подкожно-внутривенно ощутила, каково это: быть мамой. Это просто бояться за кого-то больше, чем за себя.
Скажете - мы и за собаку боимся, и за брата или за сестру, за родителей и других близких - мужей или жен, за друзей. Но ребенок - это другое.
И просьба ее, собственно, заключалась в том, не могу ли я присмотреть за её сыном, пока она бегает по обследованиям: врачи предположили рак.
А она одна. То есть - совсем одна. Мамы не стало еще в детстве, отец ненадолго пережил ее. Воспитывала бабушка, но вскоре и она ушла в лучший мир. А Нинка осталась, вместе с братом. К сожалению, некий недуг сразил и его, он даже не успел создать семью.
Она выросла, блестяще окончила гуманитарную гимназию, поступила на филологический. Много читала, особенно уважала поэзию Серебряного века. ну да кто в Питере не любит "серебряных" - но она стала в этом вопросе настоящим специалистом, даже защитила диссертацию и стала кандидатом наук. А рядом подрастал ее умница-сын, которого она все эти годы тянула одна (любимый человек оставил их и махнул зарубеж). В графе "отец" в свидетельстве о рождении сына стоит прочерк. Это как бы минус, знак отсутствия в судьбе мальчика важного для него человека, давшего ему жизнь. А вот в графе мама - неизменный плюс. Хотя сама Нина относится к себе крайне критически.
К осени, лицом отвердевая,
Начинаю, в общем, понимать,
Что уже не вывезет кривая,
И что я, увы, плохая мать,
Скверная жена, работник средний,
И - один из множества – поэт,
Что давно не хожено к обедне,
И что денег не было и нет.
Что давно пора остепениться:
О семье подумать, о душе,
Подкормить в горсти своей синицу,
Плавно сбавить темп на вираже.
И спокойно прозревать сквозь осень,
Словно бы сквозь чёткую канву,
Самую прекрасную из вёсен,
До которой я не доживу.
Она имеет художественное образование и прекрасно рисует. В ее картинах - сплав сюрреализма с элементами трогательно-романтического восприятия мира: смешные тонконогие птицы умудряются потрясающе летать над многоэтажками, а забавные неуклюжие бегемотики пританцовывают вокруг пальм. Её сыну нравятся мамины работы - он и сам пытается изображать прекрасный мир с помощью фотокамеры, подаренной Нинкиными друзьями.
На его фото всё, не совсем привычное, может быть, для мальчика-подростка: и пьяный бомж, спящий на лавочке у подъезда, и рыдающая девушка в метро, волшебная золотая осень, брошенные около урны нерадивыми раздатчиками политические листовки и газеты, смешные испачканные красками студенты с молодежного фестиваля индийской культуры. Нина его увлечение поощряет - более того: спонсирует все творческие запросы ребенка. Вкалывает на трех работах, двух основных и подработках - оформляет сайты, нынче это весьма прибыльное дело.
Мальчик Саша безмерно любим своей прекрасной матерью. Он любит ее в ответ и выражает это как может. Парнишка поет в хоре Мариинского театра; под руководством самого Гергиева они часто выступают - из последних поездок выступление на открытии Олимпиады в Сочи. Парень воспитан, сдержан - но в глазах все время шаловливые искорки: любит подметить интересное, даже сочиняет юмористические стихи. Словом, такой вот огонек.
Часто вижу Нину с сыном на разных мероприятиях. После работы, она несется с мальчиком на детский спектакль, или зовет его на свои выступления в литературные клубы. Он слушает всегда внимательно, будто готовясь продолжить мамино увлечение в своем будущем. Нина подмечает его новые интересы и всячески стимулирует их. К примеру, однажды она потратила все свои годовые заработки, чтобы отправить его в элитный лагерь на все лето - для общения на двух иностранных языках, участия в спортивно-патриотической секции, пеших походов с лагерем и, конечно, многочисленных деловых и "междусобойных" игр детей и подростков в лагере. Сын вернулся в конце лета - постройневший, загорелый, веселый, и на удивление по-хорошему повзрослевший (как раз исполнилось четырнадцать) и сказал:
- Спасибо, мама!
Нинка ушла плакать на кухню, чтобы сын не видел.
Она делает эти маленькие волшебства исключительно для того, чтобы он был счастлив. Хотя она самодостаточная личность, и не ждет благодарности, но всей кожей ощущает: он тоже ее безумно любит, и очень признателен за то, что она находит силы отпускать его - к друзьям, в мир, такой безумный и непредсказуемый...
На запястье фенечка -
Модно, говорят.
Подрастает Женечка,
Доченька моя.
Ты уже, как я, в очках,
Но упрямей взгляд.
В милых щечек ямочках
Расставанья яд.
Поцелую в темечко,
Сердце заболит.
Отпускаю семечко -
Пусть себе летит.
Ветром семя вертится,
Как в курилке дым.
Семя где-то встретится
С семенем другим...
Многие друзья не понимают Нину. "Дети жутко неблагодарны. Думай и о себе, не забывай!", увещевают кухонные подруги, запивая вином скромные бутерброды, сделанные по случаю случайной посиделки.
Нина кивает, а по пути домой покупает самые лучшие продукты и готовит своему парню настоящее харчо, или вкуснейшую лазанью, или болоньеза, или... мало ли на что хватит маминой выдумки! Главное, что с хохотом, вспоминая шалости дня, они оба уплетут блюдо и после, довольно икая, сядут смотреть какой-нибудь старый добрый фильм, желательно советский ("Когда еще было представление о воспитании", неизменно скажет Нина).
Сын - смысл жизни Нины. Но в ее жизни на удивление много смыслов. Работа; любимая дача - хоть и находится в двух часах езды на электричке (можно, конечно, поехать и на машине, тем более что свою вишневую "Ауди" Нинка прекрасно водит, но так интереснее - ехать, трястись в такт вагону, слышать то надреснутый (если диктор в старой записи) "Бернгардовка", то эротически шелестящий голос молодой особы "А-а-астарожна! Двери зак-ры-ваааются...", смотреть сквозь немытое стекло на треугольники елей, овалы тополей, сосенные перелески, лужайки, проносящиеся поселочки и деревни...
И выйти потом, перейти железнодорожные пути, с осторожностью посмотрев налево и вправо, купить у бабушек перед сельским магазином новые саженцы и неизменные пирожки, и, подхватив фотоаппарат, снимать всю эту красоту - чтобы уже вечером на даче делать эскизы со снимков, пусть и с монитора компьютера...
А сын будет читать что-нибудь из нового, подаренного мамой; или смотреть диски с хорошими фильмами; или отправится на пруд плавать в прохладной для лета воде Ленобласти; или тихонько заснет под мамино пение - Нина обожает рисовать и петь, старые русские песни или любимого Вертинского.
Сон повсюду и везде:
Дремлют аисты в гнезде,
Дремлет в облаке луна,
Крепость в сон погружена.
В башни до краёв налит,
Сон сочится между плит,
Как парное молоко.
И вздыхает глубоко
За окошком сонный клён,
В сизый сумрак погружён.
Спит нужда, забота спит,
Нет ни горя , ни обид.
Только звёздная купель,
Только времени капель,
Только хрупкое «сейчас» -
Вот и всё, что есть у нас.
Она не выглядит как одинокая женщина, она вообще не одинока. У нее много друзей, но к дружбе она относится очень избирательно. Я даже удивилась, осознав, что я полная противоположность - лентяйка, не выношу дачу, не очень люблю стихи... Но, видимо, что-то ей во мне понравилось, поскольку именно она выбрала меня в друзья, я даже мечтать не могла о такой милости. Говорю без тени юмора, поскольку единственная ассоциация, связанная с ней в моей памяти - Королева. И я ужасно рада быть частью ее верной свиты, это искренне.
Огненно-рыжие волосы и ошеломляюще зеленые глаза. Совершенно женственная фигура с рельефным бюстом и утянутой талией. Потрясающее умение выбирать одежду - я никогда не видела ее безликой. Королевская стать, а умению держаться позавидовала бы леди Диана. Но у королевы должен быть король, а у короля - свита из пешек. Последние вообще арьергард и основа любых шахматных партий, поскольку прикрывают короля и другие значимые фигуры.
А Нинка в жизненной игре всегда играла одна. Тыла у нее не было. Ее единственный самый дорогой тыл еще рос, впитывая мамину любовь ко всему прекрасному, готовый в свою очередь защищать этот удивительный внутренний мир, постоянно выплескивающийся во внешнюю среду. Но вот теперь этим - сразу двум - мирам угрожала опасность, и мне немедленно передалось ее чувство ужаса.
Плачет рождённый в ещё не осознанном страхе,
Вытолкнут в мир непонятно за что и зачем.
В смертном поту, в остывающей липкой рубахе
Кто-то затих, от последнего ужаса нем.
Посередине – немного тепла и уюта,
Чуть – обретений и столько же ровно – потерь.
И – тот же страх, неизбитый, голодный и лютый,
Рвущий с петель на засовы закрытую дверь.
То, что выходит из праха – становится прахом.
Между двух дат угадай, улови, проживи
Эту попытку преодоления страха -
Жизнь, где боящийся несовершенен в любви.
Я до сих пор не знаю, какой именно диагноз предполагали тогда врачи. И безумно благодарна, что она обратилась тогда за помощью ко мне. Честно, я и не предполагала, что она настолько мне доверяет - а может, это я слишком закрытый человек, или просто не была в подобной ситуации, кто знает?
Помню тогда ее сумасшедше красивые глаза и трогательно-отчаянный взгляд их, молящий: "Спасите сына!". Понимаете, человеку ставят в вероятности смертельный диагноз - а она с упрямством обреченности отмахивается от всех предписаний и, понятное дело, заботится только о том, что будет с сынишкой, если она.. если ее...
...В момент отчаяния, когда, казалось, мы неудержимо летим в пропасть - вспомните, не бывает ли состояния, когда нас как будто кто поддерживает снизу за локоток? Когда все, казалось, необъяснимо налаживается, а трудности отметаются единым взмахом чьей-то невидимой руки?
Конечно, если этому падению предшествовали долгие мгновения (порой, годы) трудностей и неудач, трудно заметить эту невидимую подмогу. Но она есть, поверьте мне. Среди множества покинувших нас, по болезни или несчастному случаю, дорогих нам людей, всегда находятся необъяснимо вернувшиеся, выжившие и исцелевшие; к таким людям относится и моя подруга.
Спи, мой ангел. Я тебя люблю.
И да будет сон твой бестревожен.
Я тебя у смерти отмолю,
И у этой страшной жизни тоже.
Спи, мой ангел. Я сожму кулак,
Чтоб тебя – уже навек - запомнить.
И саднящей нежностью наполнить
Ночи сизоватый полумрак.
Я могу сказать, что понимаю ее тогдашний ужас покинуть мир, не позаботившись о сыне. Более того, я сейчас тоже мама-одиночка. В свете продолжающихся войн, неизменных несчастных случаев и прочей мерзости понимаю, что даже целый клан родственников не застрахован от вымирания. Но думать надо не об этом - вернее, не только об этом. "Кесарю - кесарево, а живым - живое", как сказал бы мой отец. Для меня эта семья - урок наслаждения общением друг с другом и искусство понимания ценности жизни, а также школа ее преображения.
Как и Нина, я люблю не тяжелую, а светлую грусть. Поэтому, набредя на томик удивительных стихов Екатерины Полянской, я вставила их в этот рассказ.
Читая их, я безумно рада, что у Ниночки с сыном уже все хорошо.
Свет вечерний, играя, дышит
Горьковатой влажностью трав,
Золотыми нитями вышит
Кружевной кленовый рукав.
Одуванчику – только дунь –
Расставаться не жаль с головою,
И беспечный стрелок – июнь –
Комариной звенит тетивою.
------------
*** Все стихи в рассказе, кроме авторского "На запястье фенечка...", принадлежат петербургской поэтессе Екатерине Полянской, чье пронзительное понимание одиночества человека в современном мире и высокое умение передать эту трогательную хрупкость душевной составляющей каждого из нас внушает мне, без преувеличения, благоговейное почтение.