Давным-давно это было. Наша семья приехала в гости из Москвы к маминой сестре Ольге в амурскую деревню. Деревня была не очень большой - всего несколько улиц,-вся в зелени, в георгинах, яркие разноцветные головки которых торчали из-за деревенских заборов. Весь день мы проводили на свежем воздухе, спали под черёмухой в саду, а по вечерам собирались во дворе под навесом ужинать. Отец сделал переноску с лампочкой под навес, что было в диковинку деревенским. Со всей деревни приходили посмотреть на это новшество. И отец пошёл по деревне нарасхват, чтобы провести свет на «вулыцю».
С раннего утра все начинали работать. Дядько Иван уходил на поле, тетка Ольга — на ферму. Даже гостям доставалось: прополка огорода, сбор ягод, готовка обедов и ужинов. А по вечерам надевали красивые одежды, жарили огромную чугунную сковородку картохи на сале с грибами, дружно усаживались за большим столом, ужинали и «спивалы» яркие, звонкие, сочные, заливистые украинские песни. Мы, ребятишки, под эти песни быстро засыпали, и никакие комары нас уже не трогали.
Каждый вечер на свет и звонкое пение сбегалась почти вся деревня. Кто стоял, опершись на шаткий, сплетённый из прутьев ивы, забор, кто со своей долей выпивки и закуски проходил во двор к столу. Скамеек не хватало. Сидели на перевёрнутых вёдрах, на ступеньках крыльца, чурочках. А однажды, помню, какой-то весёлый мужичок восседал на поставленном стоймя берёзовом полене. Как это было смешно! И никаких споров или ссор ни разу не было.
Напротив дома наших родственников был дом, которого не было видно за высоким забором, но красная крыша, ярко блестевшая на солнце, завораживала, манила. Что это за дом? Кто там живёт? Почему ворота такие плотные и всегда закрыты?
— Куркули, — коротко сказала тетя Оля, плюнула в сторону высокого забора, поправила платок и, звякнув ведром из алюминия, пошла доить корову.
Куркули? Что это значит? Кто они такие? Покоя мне не давали эти куркули. Утром я выскользнула со двора и пошла к плотному высокому забору. Ни одной щёлочки. Тишина…
Вдруг створка больших ворот приоткрылась — и худенькая ручонка поманила меня к себе:
— Ходь сюды, дивка! Швыдче, швыдче!
Я прошмыгнула во двор, и плотные, высокие ворота с глухим скрипом затворились. Я прижалась к ним изнутри и замерла, поражённая увиденным.
— Це ваши придурки горланять всякий вечер, як причинковатые?
Киваю головой и заворожено осматриваю двор. Чистота. Удивительный порядок и чистота: деревянные настилы между грядок и клумб с цветами, высокое крыльцо с крашеными ступенями. Огромная рыжая кошка, томно развалившаяся на солнышке…
Белокурая девочка лет тринадцати, худенькая, в ситцевом сарафанчике, приветливо улыбалась мне.
— Вы куркули? — спросила я. — Что это?
— Нэ знаю. Мэни нихто нэ гов;рил. Пишлы! Тэбэ як зовуть?
— Галя.
— А мэнэ Ганка! Пишлы варэныки исты! Мамка с творогом навертела.
Наевшись вареников с творогом, земляникой и густой сметаной — вкуснее никогда ничего не ела! — мы принялись бегать по дорожкам и громко смеяться. Рыжий кот не отставал от нас и постоянно пытался залезть ко мне на колени, если мы приседали.
— Нас тута нэ люблять. Мы укалываем с утра до ночи, а воны — голытьба. Тильки писни горланить! Даже забор поправить не могуть…
Но я мало чего в этом понимала, а про забор запомнила очень хорошо. Потому что тётка постоянно выговаривала дядьке, чтобы забор, наконец, выправил! А то скоро соседские свиньи в огороде купаться будут. Но дядька накрывал лицо соломенной шляпой и мирно засыпал на лавке под сенцами. Очень лень его мучила — так он каждый день, как выпьет, жаловался моему отцу.
— Галька, Галька!!! — послышалось за забором.
— Це тэбэ кличуть! Беги, а то попадэ!
На второй день я опять попала во двор куркулей. Мама Ганки всё расспрашивала меня: «Як вы там гуляетэ?.. А яка вона, Москва?..» Кормила густым борщом с пампушками и гладила меня по голове:
— Москали… Яки вы интэрэсные, москали!
Когда я вернулась, дядька строго и как-то недоверчиво спросил:
— Шо, ты и впрямь у куркулей была?
— Да… — я задрожала, думая, что он будет меня ругать.
Дядько Микола встал, отряхнулся, подтянул штаны, шмыгнул носом, провёл рукой по абсолютно неуправляемым и торчащим в разные стороны, как у таракана, усам, решительно пошёл со двора. Все онемели, притихли, молча смотрели дядьке вслед. Он подошёл к воротам куркулей и начал изо всех сил стучать по ним кулаком.
Вышел хозяин — отец Ганки. Дядько, стоя навытяжку, что-то сказал, махнув рукой в наш двор. Сосед, выслушав Миколу, кивнул головой и скрылся во дворе. Ворота с грохотом закрылись. Дядько пошёл назад, опустив голову и почёсывая редкие волосёнки на голове.
— Готовьте, бабы, стол. Куркуль прийдэ…
Все были в шоке. Забегали, засуетились. Понесли запасы на стол. Отец даже лампочку поменял на более яркую.
Выставив угощения, сели кто куда и ждут. Электрическая лампочка лениво раскачивается над столом с малосольными огурцами, помидорами, салом, нарезанным толстыми шматками, и прожаренной заново картохой — но уже с луком! В центре — бутылка с самогоном. Дядько кряхтя выставил её на стол, тихо матерясь и жалея, что на скорый праздник нечего дерябнуть будет.
— Галю, Галю!.. — Первой во двор забежала Ганка. — Який же сьогодни праздник! Мы у гости до вас прийшлы!
Мы обнимались с ней как самые близкие сёстры, которые давно не виделись.
А куркули — с бутылями мёда, самогонки, с крынками грибов и солёного сала, наряженные в новые одежды, — заходили к нам во двор.
На следующий день отец провёл свет во дворе куркулей.
И нас провожали в Москву уже из их двора. Высокие ворота были открыты настежь. По деревянным дорожкам, стараясь не оступиться на грядки и цветники, шли к столу, в центр двора, наряженные в праздничные платья и рубахи односельчане. Яркая лампочка качалась над столом, освещая счастливые лица соседей. Полусонные ребятишки, сбившись в кучку на высоком крыльце дома куркулей, подпевали взрослым. И далеко за полночь унеслись звонкие песни, дружно распеваемые всем селом….