В середине июля 1944 года наша армия готовилась к наступлению на большом протяжении фронта в Западной Украине. Нашему 1007 артиллерийскому противотанковому полку был установлен участок не далеко от города Ковель. Этот город был освобождён от врагов 7 июля того года. Взвод управления 5-й батареи под командованием лейтенанта Томковского был направлен на выделенный нашему полку участок заранее. Поехал с нами и капитан Удовиченко, начальник разведки полка. Мы должны были соорудить полковой наблюдательный пункт. Соорудить его нам приказано быстро, за одну короткую летнюю ночь, пользуясь прикрытием ночной темноты.
Утром следующего дня должна начаться артподготовка, и огнём нашего полка с этого наблюдательного пункта будет командовать командир полка подполковник Куприй. Полковой наблюдательный пункт пришлось сооружать на ржаном поле. Рожь была высокая и занимала весь склон до небольшой речки, протекавшей между нашими и немецкими окопами.
– Вот это жито, – шёпотом заметил сержант Георгий Остапенко, кубанский казак. Громко говорить, как и всё делать, было нельзя, не далеко от нас немецкие окопы. – Много вкусного хлеба напекли бы с этой ржи. А нам придётся её убрать раньше срока. Вот проклятые фашисты, не хотят уйти с нашей земли без боя. А пора бы им понять, что уже никакими жертвами не смогут остановить нас до самого Берлина, а может быть – и дальше.
А рожь возле окопов, действительно, была хороша и её колосья уже начинали склоняться под тяжестью созревающего зерна. В нашем взводе был солдат Ваня Прокопцов, он среди нас был самого малого роста. Когда он зашёл в эту рожь и даже приподнялся на цыпочки, всё равно он был ниже той ржи. Ржаное поле шло от наших окопов в сторону окопов противника почти до самой речки, а влево и вправо и конца ей не было видно.
Сержант Остапенко успел перед войной поработать на хлебных полях Кубани, цену хлеба знал уже не с чужих слов. А ефрейтор Саша Поляков, после слов сержанта, с негодованием вспомнил даже самого Гитлера, и не одного, а как он всегда его вспоминал, да и не только он, вместе с его матерью.
– Прекратить разговоры, – так же тихо скомандовал капитан Удовиченко, руководивший строительством наблюдательного пункта.
Мы большими охапками вырывали рожь и складывали в стороне. К работе приступили и капитан с лейтенантом. Хотела участвовать в работе и наша медсестра Катя, её все в батарее называли Катюшей. Но мы ей не позволили работать и правильно сделали. Кате вскоре пришлось заниматься своим обычным делом, оказывать помощь раненому. И этим раненым оказался я.
Работы было много. Надо было очистить участок от ржи, вырыть большую яму–землянку, такую, чтобы в ней мог, не сгибаясь, ходить,не обиженный ростом, командир полка подполковник Куприй, накрыть землянку брёвнами не менее двух накатов. В землянке установить наблюдательные приборы и протянуть провода телефонной связи до командиров огневых взводов. До землянки прорыть окоп, да ещё, в завершение всей работы, надо было всё так тщательно замаскировать, чтобы до рассвета всё выглядело так, как и во все предыдущие дни. Правда, окоп до места, где запланирован наблюдательный пункт, ещё до наступления темноты мы уже на половину прорыли.
Наша ночная работа затруднялась ещё и тем, что над нами постоянно вспыхивали немецкие осветительные ракеты, нам приходилось часто падать на землю,чтобы немцы ничего не заметили. Кроме того, мы знали, что находились наприцеле у снайперов, которые пользовались моментом, когда их ракеты освещали наш передний край. Вот при одной вспышке ракеты со мной и случилась беда.
Я не успел так быстро, как всегда, упасть при вспышке ракеты,и тут же за это был жестоко наказан. Первое впечатление было такое,что меня прямо в грудь ударил большой камень. Теряя сознание, я ещё успел увидеть впереди борозду и хотел туда проползти, чтобы скрыться, как всегда приходилось делать во-время недалёкого взрыва бомбы или снаряда, или свистящих над головой пуль.
Но в направлении той борозды двигались только мои мысли, а тело лежало без движения. Последним моим чувством было, что я умираю и в душе был такой покой, какое-то, похожее на радостное, ощущение. В моих мгновенных мыслях промелькнуло – «как это легко умирать». И в самом конце перед моими глазами промелькнул синий цветок василька, которому, как мне кажется, я тогда прошептал – «прощай, цветочек». Потом наступила сплошная темнота.
Первый раз я пришёл в сознание в кузове грузовика и то на какое-то мгновение, когда меня везли в госпиталь. Меня на своих руках держал Владимир Стук с нашего взвода, рядом сидела медсестра Катя. Я всю свою жизнь вспоминаю этого белорусского солдата и сестричку Катю с большой благодарностью. Дорога была песчаная, автомобиль «ЗИС–5» часто буксовал, в кузове была большая тряска. Владимир писал мне, что я сильно стонал в дороге. Из писем друга я узнавал о боях, в которых участвовал наш полк, как ребята радовались, когда перешли нашу границу. К сожалению, наша переписка с Владимиром прервалась, когда я снова оказался на фронте уже в другом артиллерийском полку.
После войны, когда в газетах стали публиковать переписку фронтовиков однополчан, я попытался разыскать Владимира. Зная, что он с Белоруссии, написал о нём в одну из центральных белорусских газет, где моё письмо было опубликовано. Но я не получил никакого ответа. Возможно потому, что газета была на белорусском языке и у неё мало читателей?. А, может быть, я и ошибаюсь. Но с переписки с однополчанами я знал, что войну Владимир пережил и через два года демобилизовался. Искал я и Катю, знал, что она тоже осталась жива, но так и не нашёл. А тогда Владимир Стук с медсестрой Катей благополучно привезли меня в прифронтовой госпиталь, (эти госпиталя ещё назывались полевыми), и передали в руки хирургов.
Переписывался я после войны и со своим командиром взвода Всеволодом Николаевичем Томковским, адрес его мне сообщили однополчане. В своём первом письме он мне писал: «Когда тебе наша сестричка Катя делала перевязку, на вопрос, какое ранение, она ответила, что, если до госпиталя дотянет, то будет жить». Катя была права, ранение оказалось тяжёлым. Однако, я «дотянул» и до прифронтового госпиталя, не далеко от города Ковель, и до других тыловых госпиталей. А закончил лечение в городе Сочи, об этом я писал в своём рассказе «Палата 38». И лечиться мне до полного выздоровления пришлось долго. На фронт я вернулся только в феврале 45-го, перед форсированием реки Одер, и уже в другом Гвардейском артиллерийском полку дошёл до Рейхстага.
Июль 2014