Отрывки про Хабаровск из романа «На переломе эпох»
Читать полностью: роман «На переломе эпох».
https://ridero.ru/books/naperelomeehpoh/
https://sites.google.com/site/zemsha/Home/kniznyjmagazin
Прошлое.
Август 1985 г. Хабаровск.
– Сладкие были арбузы, – Сонечка, отодвинула тарелку с малень¬кими корками от словно карликовых, дальневосточных «корейских» арбузиков, которые здесь были очень распространены и которые про¬давали исключительно сами корейцы*. (*Те, из многочисленного местных корейцев, предки которых переселились на Дальний Восток Российской Импе¬рии ещё в далёком 18-м веке, получив Российское подданство. Они были трудо¬любивы и законопослушны. Сохраняя свою национальную идентичность, они отлично интегрировали в российское общество, став полноправными его чле¬нами. До Великой Отечественной войны, в некоторых районах Дальнего Вос¬тока, они составляли до 90% местного населения. Однако Сталин частично отселил их в Среднюю Азию…)
– А пошли на Амур! – неожиданно вдруг предложил Влад…
Они шли по летнему городу. Было жарко и влажно. Так часто бы¬вает летом в Хабаровске. Недавно прошли жуткие ливни, затопившие низины, такие как «Амурский бульвар». Но сейчас вода уж ушла, оста¬вив лишь следы сего бедствия сырыми стенами домов. Они поднялись выше, мимо «Интуриста», подошли к старому зданию из красного кир¬пича, принадлежавшее Хабаровскому краеведческому музею.
Тимофеев подошёл к огромной каменной черепахе, погладил по пан-цирю.
– А ты знаешь, что когда нашли эту черепаху, – видишь, тут вот сте-сана надпись, – япошки подняли международный скандал!
– Скандал? Из-за черепахи? – удивилась Сонечка.
– Из-за неё!
– Хм? – она лишь пожала плечами, зевнула.
Но молодой человек не замечал, что девушке эта тема была совершенно не интересна.
– Понимаешь, там что-то было, вроде, по-японски начертано. А япошки же всегда имели к нам территориальные притязания. Ну, тут-то их учёные и начали скандал раздувать, выстраивая теории о принад-лежности к японцам чуть ли не всего нашего Дальнего Востока. При¬кинь! Ну, наши-то чекисты с местными краеведами тут быстренько эту надпись-то и стесали.
– Хм! – Соня шаловливо посмотрела на юношу. – А ты всем девуш¬кам такие вот байки рассказываешь? Или я первая?
– Знаешь, ты первая, – смутился юноша.
– Странный ты какой-то, другие что-то весёленькое девушкам рас-сказывают, а ты про звёзды, про историю, про черепах,.. это слишком серьёзно как-то, слишком много информации у меня за этот день полу-чено! Аж голова лопается! – девушка обхватила руками голову и, сде¬лав «бух» губами, развели ладони в стороны.
Они шли молча по пирсу вокруг «Ласточкиного гнезда». Где в дет¬стве он лазил по огромным валунам. Где внизу о скалы бились тёмные амурские волны в окружении жутковатых бурных омутов, покрывав¬ших своими зловеще колышущимися тёмными от своей бездонности пятнами поверхность воды. Он держал её нежные пальчики.
– Ну, скажи, наконец, что я тебе нравлюсь!
– Ты мне очень нравишься, – он смело притянул к себе девушку, про-вёл ладонью по щеке, всё ближе к шее, к мочке уха... Приблизил своё лицо так близко, что поцелуй мог сорваться с их уст в любое мгнове¬ние... Но она отстранилась.
– Но-но-но! Какой ты шустрый. Я вовсе не это имела ввиду!
Он, удерживая её, всё же, убрал руку с её шеи.
– Ты стал таким мужественным! Тебя трудно узнать! – она привста¬ла на цыпочки. – Слушай! А ты выше меня на целую голову!
Тимофеев лишь пожал плечами.
– Мне раньше казалось, что ты маленького роста.
(Так обычно и случается. Вчерашние школьные «серые мышки» и «гадкие утята» взрослеют и превращаются в «белых лебедей».)
– Нет. С тех пор я почти не вырос. А ты вот стала ещё красивее. Хотя ты мне всегда нравилась.
– Правда? Да-а-а? Да-да! Я знаю. Верно! Я помню твою смешную записку!
– Помнишь!? Только тебе нравился Лозовик, а меня ты не замечала. Кстати, а где он сейчас?
– А-а! – махнула рукой Сонечка. – Он был тогда прикольным паца¬ном. Сейчас он, вроде, водилой где-то работает. На УПК* водительские права-то получил. Ну и вот. (*Учебно производственный комбинат. В пе¬риод 9-10 классов, все школьники, в обязательном порядке, получали рабочие специальности.) Не знаю точно. Мы не встречаемся больше. Давно уже не встречаемся!
– А он что в Рязанское ВДВ не поступил что ли?
– Не-а.
(Так бывает. Вчерашние «разбитные пацаны», мало уделяющие внимания учёбе, по которым стонет полшколы девочек, в реальной жизни, оказываясь на более низкой социальной ступени, теряют свою привлекательность. Ибо, само время расставляет свои точки над «й».)
Владислав остановился. Повернул лицо Сонечки к себе. Аккурат¬но убрал с её ушка нежный локон. Провёл снова пальцем по щеке. Не получив в этот раз отпора, смелея, аккуратно взял обеими ладонями её пылающее лицо. Прикоснулся губами бережно к её аккуратному но¬сику, нежному подбородку, мягко касаясь пальцами мочек её маленьких ушек. Провёл ладонью по шее вниз. Почувствовав лёгкий трепет её тела и участившееся дыхание, он прикоснулся губами к её приоткрыв¬шемуся рту. Она жадно подалась ему навстречу, и они забыли обо всём на свете...
– Я… тебя… люблю,.. – прошептал юноша.
– Я знаю, – кокетливо улыбнулась девушка, откинув голову набок.
– А ты?.. – он замер в ожидании.
– Да, наверное, – она пожала плечами, улыбнулась и обвила его за шею, притянув к себе для полного страсти поцелуя...
Тускло светили уличные фонари, вокруг которых роились насеко¬мые. Молодым людям казалось, что всё мироздание в эту минуту вра¬щалось только вокруг них двоих. Влад потянул Сонечку за руку, увле¬кая под густую сень деревьев. Теплый ночной ветерок всколыхнул её ситцевое платьице... А жадная до ласк рука курсанта ловко скользнула вниз, с трепетом, едва погрузив пальцы в персиковую мякоть...
***
Твои глаза меня пленяют,
Твои уста полны любви.
И страстью сердце наполняют
Твои прелестные черты.
И в грёзы дальше погружаясь,
Твоих волос волну любя.
Я их дыханьем наслаждаюсь.
И воспеваю я тебя!..
Заката алости блистают.
Манят любовный лунный свет.
И с таин пелена спадает…
И проклинаю я рассвет!..
Автор В. Земша 1984 г.
1.50 (86.08.)
Курсантский отпуск
Прошлое.
Август 1986 г. Новосибирское ВВПОУ.
Курсантский отпуск.
…Нагадала она мне любовь
Встретить в следующем отпуске вновь,
Но опять между мной и тобой
БТТ стоит крепкой стеной.
Не видать мне любимой теперь,
Папу с мамой забуду, поверь,
Если в сессию эту опять
БТТ* не смогу пересдать..!
Курсантский фольклор
(*БТТ – бронетанковая техника)
Светило ярко сибирское солнце. Чумазые курсанты, пригретые им, лежали на поляне. Один полусидя курил. Остальные почти безмятежно спали, расстегнув «сбруи» снаряжения, ослабив ремни, дабы не стя¬гивать больше своё дыхание, а дышать полной грудью тёплым летним воздухом. Казалось, весь их внутренний мир был наполнен только дву¬мя вещами: девушками и войной. И то, и другое было где-то там, дале¬ко, но существовало совершенно реально. Они чувствовали неосязае¬мую близость их дыханий. Сейчас они лишь готовились к неминуемой встрече с ними. Трепетно и волнительно. Рано или поздно. Поздно или рано. Это лишь вопрос времени….
– Отпуск уже скоро! – Шаталов мечтательно надвинул пилотку на глаза.
Очевидно, встреча с девушками им предстояла гораздо раньше. Ибо ещё не пришло время для войны. Не сейчас. Слава богу, ещё слишком рано!
Очередной курсантский отпуск! Нет равной ему цены! Когда смо-тришь сквозь забор училищного ограждения на горящие домашним те-плом окна в гражданском доме напротив, полный тоски и зависти к тем людям, что находятся там, по «ту» сторону забора. Когда мечтаешь о том мгновении, когда и ты переступишь порог КПП и, наконец вдох¬нёшь в себя глоток свободы! Когда снова увидишь свой далёкий дом, своих близких. Когда ждёшь и считаешь каждый миг, приближающий тебя к этому заветному мгновению. Сколько ещё осталось съесть масла, сколько полевых занятий и так далее, например, «до отпуска осталось: 10 бань, 59 шайб масла, 560 кусков сахара, 20 кинофильмов, 12 полевых выходов и всего 79 дней!..»
И вот он, долгожданный август! После долгих ожиданий того счаст-ливого момента. Момента, когда прозвучит твоя фамилия не в спи¬ске «лиц очередного суточного наряда», а в списке очередной партии курсантов, убывающих в отпуск! Момент, которому нет равной цены! Момент, которому завидовали, остающиеся в расположении курсанты, загруженные «отпускными аккордами»* (*работами, по окончании кото¬рых получат отпуск) и пересдачами «неудов», в ожидании своей «птицы счастья». Курсант Тимофеев, наконец-то услышал и свою фамилию! Что ж, каждому свой час... Каждому свой час!..
И вот наконец – позади училище и «Академ», автобус прибыл в пе-реполненный людьми аэропорт «Толмачёво». Впереди дни, в течение которых ему казалось, он должен совершить всё, что не успел за все эти долгие месяцы изоляции, перед тем, как снова окажется за училищным забором. Недаром курсантский отпуск, в шутку называли: «10 суток, которые потрясли весь мир»!
Аэропорт. Здесь было немало военных, особенно курсантов. Тимо¬феев сразу же напоролся на патруль «Рэксов»* в малиновых пагонах (*«Рэксы» – курсанты училища внутренних войск). Майор – «рэксовский» начпатр пристально посмотрел на «краснопогонника» – на Тимофеева, как акула обычно смотрит на тунца... У того душа ушла в пятки, ибо цепляли патрули обоих училищ курсантов из «враждебного лагеря» со спортивным энтузиазмом, даже, как шутили, за «неглаженые шнурки»...
Фу-у-у, пронесло! Патруль неожиданно переключил своё интерес на какого-то солдата-дембеля, выряженного явно по неуставному, явно по-клоунски, с применением бархата, жести, белых шнурков и тому по-добного... Патрульные помчались ловить этого залётного «гусара»…
***
…Там каждый день занятья шли,
Гудели коридоры,
И жили словно короли
Курсанты-мушкетеры.
Но той же самою порой
(Чего им не хватало ?)
На горке жили над рекой
Гвардейцы кардинала.
И каждый год по кабакам,
Как будто в дикой своре,
Гвардейским в лапы патрулям
Влетали мушкетеры.
А заступив в патруль сполна,
Обидчикам платили.
Не скажем, что была война,
Но шла вражда меж ними….
Творчество курсанта НВВПОУ
Сергея Пиккарайнена. «Три мушкетёра»
(*Для справки: в Новосибирске было 2 военных училища: военно-полити¬ческое и внутренних войск. Как водится, курсанты этих училищ враждовали между собой.)
А Тимофеев кинулся к длинным очередям у воинских касс, где да-вились военнослужащие всех родов и сортов... Шансы улететь сегодня оказались нулевые и курсант пошёл внутрь административного поме-щения, искать начальника аэропорта, смены или чего-нибудь там ещё…
И вот, билеты в кармане. Теперь – долгие ожидания своего рейса. Новые знакомства с такими же «братьями по счастью». Буфеты с лю-бимыми им с детства холодной варёной курицей, яйцами, коржиками и молоком. Лавирование между патрулями, сладкий сидячий сон «юного отпускника» и так далее…
Наконец, самолёт приземлился. Пригашен свет. Волнение, предвку-шение скорого выхода на родную землю родного города! Люди отстег-нули привязные ремни, копошатся, доставая вещи с багажных отсеков. В салоне играет музыка. Поёт Алла Пугачёва.
…Лети-лети за облака
Меня с собой зови-зови
Но не забудь, что нить тонка
Не оборви, не оборви…
Мы на бумажного змея похожи немного
В жизни большой над землей помогая парить
Тянется, тянется к нам от родного порога
Детства и юности наших незримая нить
Нам эта ниточка всем нужна словно воздух
В радостный час или в час, когда нелегко
Помни о тех, кто нас ждет, о тех, кто нас создал
Кто научил нас летать высоко–высоко
Лети-лети за облака
Меня с собой зови-зови
Но не забудь, что нить тонка
Не оборви, не оборви…
Слова и текст песни Дмитрия Маликова «Бумажный змей»
И вот он – Хабаровск! Мокрый асфальт, вымытый, как водится по утрам. Тимофеев шагал по родному городу, где, как ему казалось, ка¬ждое дерево, каждый дом ему радуется. Ну уж, он-то рад всем и вся, это уж точно. Он гордо шёл к автобусной остановке.
«Вот обрадуются родители, – думал он, – вот будет им сюрприз»!
Тимофеев вышел из автобуса раньше – уж очень хотелось гордо про-нести свои пагоны по родным с детства улицам…
Серышева,.. Амурский бульвар,.. Карла-Маркса,.. Центральный Универмаг,.. любимое кафе на углу, где Владислав так любил с детства покупать молочный коктейль,.. улица Истомина... Родная улица Исто-мина!.. И вот он – родной дом номер 44! Родной двор! Приземистый вид бомбоубежища правее, вокруг которого они мальчишками когда-то рва¬ли карбид, да отливали в ложках свинцовые грузила для рыбалки! Зна¬комые с детства трещины на двери подъезда! Особый запах вымытой лестничной клетки, жаренной кем-то картошки с укропом, соседских котиков и беззаботных, канувших в небытие дней детства!
Владислав постучался в дверь... Буквально ошарашенные радост¬ным событием, родители суетились. Мама что-то щебетала, спрашива¬ла, прижимала сына к себе...
«Мама, какая ты маленькая! Какая родная!» – подумал он. Улыбаю-щийся отец радостно расставил руки в стороны, чтобы крепко обнять сына... На глазах обоих родителей блестели слёзы радости…
На другой день Тимофеев отправился в военную комендатуру города Хабаровска, дабы зарегистрироваться по факту своего прибытия. Тако¬вы есть правила для каждого военного человека, согласно которым, не дай бог случись что, каждый немедля встанет в строй по месту своего временного пребывания...
Страшновато. Это от того, что комендатура и есть то самое «исчадье ада», откуда и курсируют патрули, пополняя местную гауптвахту нару-шителями. Опасаясь оказаться, вместо отпуска, в рядах последних, Ти-мофеев вытащил из пагон зелёные (сделанные из картонных футляров от гранатомётных «выстрелов») вставки, опасаясь только за нарукав¬ные нашивки, утолщенные слегка по принципу «папье-маше», да слег¬ка расклешённый, согласно моде, и противореча Уставу, низ брюк…
Ух,.. пронесло! И вот комендатура позади! Тимофеев браво козыр¬нул прошедшему мимо начальнику патруля, и бодро, радостно заша¬гал навстречу своей отпускной судьбе, упиваясь каждым мгновением осязания милых тёплых улиц родного города, его запахом и чувством свободы!
Он долго шёл через весь город, в упоении. Так, куда глаза глядят. Ему хотелось пройти по всем местам, которые напоминали ему канувшие в небытие дни детства и юности! Такие родные места, переполняющие душу лавиной воспоминаний и ассоциаций, заставляющих сердце уси-ленно биться. Вот эта улица Дикопольцева, где они когда то жили, вот этот «газгольдер», возле подъезда, на котором было девчонками начер-тана дразнилка на его имя, вот этот дом, где жила «девочка его сердца», во времена начальной школы...Вот этот мощный тополь во дворе, вокруг которого они, детьми, играли в «фанты»...
Десяток лет назад:
– А этому фанту что сделать? – спросил Васька, сжав фант Влада.
– А этому – поцеловать Таньку! – заржала Машка, сидевшая спиной.
Влад смущённо смотрел на Таню, не решаясь на такой шаг. Зажму-рился...
И тут он почувствовал прикосновение холодных Таниных губ.
Все засмеялись, ибо знали объект тайных воздыханий приятеля…
Тимофеев усмехнулся: «А, была не была!» . Он поднялся по ступень-кам подъезда. Подошёл к «той самой» двери. Тук-тук-тук,.. – аккурат¬но, всё ещё сомневаясь, постучал он. Дверь открылась.
– Чё надо? – молодая женщина, со следами усталости от жизни под глазами, так не соответствующими её юному возрасту, зло зыркнула на него.
– Привет! Вы – Татьяна?
– Надоели! Убирайся отсюда! – она захлопнула перед его носом дверь...
Тимофеев лишь пожал плечами в недоумении.
Что ж, бывает и так!.. Что это было?
***
И сердце пламенем объято,
Минули дни тех давних пор...
Всю жизнь я помнить буду свято
огня и льда кипучий спор.
Я помню многое на свете:
И упоение любви,
И сладость счастья на рассвете,
И боль несбывшейся мечты.
Автор В. Земша 1986 г.
Он обошёл дворик своего детства. Вот та самая огромная вонючая болотистая лужа-озеро, полная головастиков, по которой они мальчиш¬ками плавали, во время разливов на самодельных плотах. На месте стройки, любимой ими для игр в войнушку, стояла новая многоэтажка. Вот деревья, с которых они, будучи мальчишками, обдирали и поедали сочные семена, называя их «заячьей капустой», плотно облепливавшей ветви своими зелёными кругляшками. Вот черёмуха, богатая вяжущи¬ми рот ягодами, от которой их рты были вечно чёрными. Вот жестяные гаражи, по крышам которых они прыгали. Вот тот забор, за которым он впервые попробовал запретный плод – сигареты, не вызвавший у него ничего, кроме тошноты и страха перед разоблачением в совершении этого запретного деяния. Вот та самая детская площадка, принадлежав¬шая здешнему детсаду, куда они часто забирались, когда та пустовала, перелезая через забор или «вертушку» на входе. Вот места – где про¬шла большая часть его детства.
Тут появилась средняя детсадовская группа с молоденькой воспи¬тательницей. Дети, увидев курсанта, сразу его обступили. Начали щу¬пать, трогать. Угадывать, кто он такой. Притащили какую-то пульку. Девочка, наверное, будущий доктор, обнаружила на его руке «вавку». Пацаны, получив согласие на приглашение поиграть в футбол, заорали «ура»! И помчались за мячом... Воспитательница лишь улыбалась.
– Извините, они у нас такие взбалмошные. Вы, наверное, спешите. Да вы не обращайте на них внимание. Хотя, если сыграете с мальчиш¬ками, они будут, конечно, счастливы!
Куда тут денешься! Владислав усмехнулся.
– Да не волнуйтесь так. У меня есть время!..
Наконец, оставив в прошлом детвору и дворик его детства, он, пройдя через весь «Амурский бульвар», вышел, наконец, к Амуру, к «Ласточкину гнезду». Но ему предстал разочаровавший его вид рекон¬струкции этого, одного из самых его любимых мест! Вздыбленный ас¬фальт. Горы песка и щебня. Раскатанная дорога, соединившая теперь «Ласточкино гнездо» с пляжем. Красиво, вероятно, будет после все¬го! Но так грустно от того, что навсегда, вместе с тем, ушел в небытие какой-то кусочек прошлого, который теперь уже никогда не вернёшь! Сам факт этой фатальности навевал какую-то необъяснимую щемящую тоску. Вот тот самый фонарный столб, который некогда освещал его первые шаги влюблённости! Теперь он валялся, вырванный из земли. Что ж, эти наши рутинные дни, которые ничего не стоят, бегут один за другим. Кто их ценит? Но, вместе с тем, вместе с ними, с каждым ми¬гом, убегает в прошлое всё, что только что было «настоящим». Всё то, что мы любили и чем дорожили. Утекает в небытие наше настоящее! Мы и сами становимся частью уходящего! Но кто об этом задумыва¬ется? Создавая новое, ремонтируя, строя, мы убиваем наше прошлое, искажаем до неузнаваемости действительность, чтобы спустя годы, с щемящей ностальгией, иногда оглядываться назад, ища и не находя своего прошлого. Так, лишь на короткий миг, чтобы затем снова неу¬молимо и прагматично рвануть в грядущее, не помнящее ни нас, ни ценностей нашей юности…
И вот, под конец отпуска – традиционная встреча выпускников в школе № 35, что возле речного пароходства, шла к завершению. Вче¬рашние школьники разбредались по рядом расположенному городско¬му парку... Владислав весь вечер демонстрировал разбитную весёлость, не игнорируя и Соню, но неожиданно для всех, демонстрировал полное безразличие к бывшему объекту своего обожания... Она кидала на него ищущие, вопросительно-недоумённые взгляды, но натыкалась каждый раз на спокойное весёлое равнодушие…
– Проводи меня, – предложила Соня.
– Ну, пожалуйста, – Тимофеев галантно согласился.
– Пойдём к ласточкину гнезду? – предложила было Соня.
– Но это не в сторону твоего дома, – удивился курсант, – да и раско¬пано там теперь.
– Хорошо! Идём к дому!
Они вышли из парка, спустились к Уссурийскому бульвару.
– Пойдём пешком, ладно? – Соня посмотрела в глаза Владиславу.
– Хорошо! – ответил тот невозмутимо.
Его взгляд упал на обрубленное дерево, метр высотой.
«Надо же! Всё ещё растёт! Потолстело только как-то!» – он узнал то самое дерево, на которое в его детстве запрыгнул его котёнок, убегая от внезапно выскочившей овчарки, за которой мчалась девочка-хозяй¬ка, не в силах обуздать своего домашнего любимца, обезумевшего при виде кота…
(Тогда он, одиннадцатилетний пацан, видя, что огромная собака вот-вот схватит его питомца. Схватил его сам и помчался что есть мочи, убегая от преследовавшего их взбешённого пса. Спасибо ногам! Унесли! Пёс выдох¬ся раньше! Девочка бежала где-то далеко позади. И только тогда Тимофеев почувствовал, что один палец его буквально испещрён дырами от острых ко¬тиковых зубов. Вся трагикомичность ситуации состояла в том, что котёнка Тимофеев посадил себе на плечо, мордой назад. Таким образом, кот с ужасом наблюдал всю дикую картину псиного преследования, округляя от цепенящего ужаса свои вочи и кусая, что не попадя,.. то есть палец своего утикающего хозяина.)
– Соня, ты помнишь, как твой пёс едва не порвал меня здесь с ко¬том? – Тимофеев посмотрел на Соню.
– Это было ужасно! Я так испугалась! Ума не приложу, как тебе уда¬лось убежать!
– Да! Уж! Я сам не пойму как! Видно от страха! – он усмехнулся.
Они шли молча. Соня то и дело бросала на него взгляды, словно ожидая чего-то.
«Не дождёшься», – думал про себя Тимофеев, не желая прощать поч¬ти год полного безразличия к себе. Но всё же что-то его удерживало рядом. Может, просто он упивался гадким чувством мести, восстанав¬ливающего «статус-кво» его эго?! А может, ещё не всё остыло в его обожжённом сердце?..
– Мы пришли! – Тимофеев взмахнул руками.
– Присядем? – Соня кивнула на лавку под пышной акацией у подъ¬езда.
– Давай! – согласился Тимофеев, сам не зная зачем.
Они сидели. Смотрели на далёкие точки звёзд.
– Краси-и-во!– Соня опустила свою голову ему на плечо.
– Ага, – Владислав машинально приобнял её за плечи.
Она прильнула, и рука курсанта начала медленно сползать всё ниже и ниже, всё более разжигая внезапно завладевающее им…
Вдруг девушка подняла голову.
– Давай поговорим начистоту?
Эта внезапная фраза прошибла его словно током. Словно опустила с облаков на землю, вернув к реалии. Он приподнялся.
– Поговорить? Начистоту? О чё-ём? Давай лучше расходиться. Уже поздно. Иди уж домой!
– Не пойду! Хочешь – ты и иди. А я останусь сидеть здесь! – Соня надула губы.
Он встал, покрутился, почесал затылок, наклонился к удивлённой девушке, неожиданно для неё поднял на руки и пошёл к подъеду. В её глазах засиял, было, весёлый огонёк надежды...
Поднявшись на четвёртый этаж, он поставил Соню возле двери квартиры, поцеловал в щёку.
– Прощай!
Соня, полная недоумения смотрела ему разочарованно вслед.
***
Забудь меня, тебя я разлюбил.
Меня уж больше не терзают страсти
Твой облик, милая, давно уж я забыл.
Я у других страстей теперь во власти.
Убила ты сама любовь мою,
Холодным льдом обдав после разлуки.
Боюсь непостоянность я твою,
Боюсь, любить ты будешь ради скуки.
По глупости, по слепоте своей,
Иль по чужому злому наговору,
Отвергла ты огонь души моей.
Теперь тебе страданья будут впору!
Автор В. Земша 1985 г.
3.38 (89.12.10)
Добро и зло
Декабрь 1990 г. Хабаровск.
Ул. Истомина, 44.
Вот и сгорел ещё один день. На темнеющей улице было нехолодно, всего-то градусов двадцать ниже нуля. Снег мягко искрился в воздухе за окном, расписанным узорами инея. Замороженные пельмени в ме¬шочке висели, привязанные к оконной раме, ожидая часа своего гастро¬номического триумфа, своего «выхода в свет». По подоконнику прыгал снегирь, аккуратно склёвывая примёрзшие зёрна пшёнки, специально высыпанные ранее для этих птах.
– Сегодня встретил неофашистов, – Влад перемешивал ложкой нава¬ристый мамин борщ.
– Каких ещё неофашистов? – мать посмотрела на него с недоумением.
– Самых что ни на есть настоящих!
– Да? А почему ты так решил?
– Да на них была соответствующая атрибутика. При этом все лысые!
– Может, это только лишь одежда. Дань моде. Юношеский нигилизм. Потом всё это пройдёт. Многие через подобное проходили в юности.
– Знаешь, я лично через это не проходил. И ты это прекрасно зна¬ешь. Увлечение фашизмом не является обязательным связующим зве¬ном между ребёнком и взрослым. А проявления нигилизма могут вы¬ражаться и в другом! Мы в школе тоже выражали свой нигилизм, своё несогласие с устройством общества. Спорили с учителями на уроках литературы и обществоведения. В училище мы находили массу расхож¬дений в поведении отдельных партийных руководителей, командования с теорией научного коммунизма, работами Маркса и Ленина! Мы отри¬цали и открыто спорили!
– А ты за забор училища когда-нибудь выглядывал? Видел там толпы панков, хиппи?
– Виде-ел! Да… Их бы всех в армию! У нас бы их быстро научили Родину любить! Но от панков и хиппи всё же хоть вреда поменьше, чем от неофашистов.
– Всё это когда-нибудь перерастётся. Ты видел когда-нибудь дедуш¬ку с бритой головой? Куда они все деваются?
– А я думаю, что никуда не деваются, потом такие вот дяди-пере¬ростки молодёжь и воспитывают в таком же духе. Ну, никогда бы не по¬думал, что фашисты могут быть русскими. Я бы им жару задал бы!.. – он потряс кулаком и стукнул по столу.
– Ну, ты с ними, с бритоголовыми-то, всё же лучше не связывайся, – мать беспокойно посмотрела на сына, – и не задерживайся допоздна, как вчера. А то мы с отцом переживаем. Спать, пока ты не вернёшься, не ложимся.
– Мам! Я уже взрослый. Ты же не волнуешься, когда я там, в армии, а там у меня всяк случается.
– Ну, то там, а здесь ты для нас всегда ребёнок, – мама погладила сына по голове.
– Мам, я вообще-то ротой командую, можно сказать. На мне такая ответственность! Так здесь-то, дома, справлюсь уж как-то с самим со¬бой. Какой я ребёнок-то?
– Ладно, ты не сердись. Сам поймёшь потом, когда вырастешь.
– Да вырос я уж давно!
– Вот дети когда у тебя появятся, тогда и поговорим об этом!
– Да ты не обижайся. Я понимаю. Просто не нужно меня ребёнком– то называть. Какой я ребёнок? Я офицер! – он сам усмехнулся от сказан¬ного, вспомнив слова Ярмольника в фильме про Мюнхгаузена.
– Ну, не буду, не буду, – улыбнулась мама, – давай тебе второе поло¬жу, – добавила она, увидев, что борщ в тарелке уж иссяк.
– Давай! Так вот, всех фашистов-то этих, всех видов и национально¬стей, наверняка одни и те же типы поддерживают.
Вообще, не могу понять, по логике, русские фашисты должны не¬навидеть тогда других фашистов, ан, нет, у них Гитлер кумир! Как это вообще возможно, при том, что столько наш народ пострадал в годы войны, в ум не возьму!
– Многое, что сейчас творится, трудно в ум взять. Ты, главное, себя береги. Держись подальше. Они так, может, и не опасны особо. Всё же русские, не немцы.
– Русские!? Да лучше бы они немцами были! Сталина нет, он бы всех их к стенке! – Влад хлопнул ладонью по столу.
– И не говори. К стенке! Но помни, что одно зло рождает другое, даже если оно и совершается во благо.
– Ой, мам, только не надо мне про толстовское «непротивление злу насилием». Добро должно быть с кулаками. Я бы их поубивал как собак и рука б не дрогнула.
– Страшное ты говоришь, сынок. Ну как можно человека убить, даже если он оступился. Ты ж у меня не убийца.
– Ну да, не убийца. Да, конечно. Мне тут и один мой боец-тренер по кунг-фу, тоже говорит, мол, когда борешься с врагом, сам становишься на него похож. Ну а как не бороться-то с ними?
– Это не наше дело, Владик, с ними бороться. Пусть милиция с ними борется. Они за то свою зарплату и получают. А мы люди маленькие. Чё нам на рожон-то лезть?
– Так многие говорят. Делают вид, что ничего не происходит. А чё ждать-то? Пока беда сама постучится в дом? Не нужно ждать, пока эта беда сама придет в семью, чтобы понять, наконец, что это нап;сть есть. Они уже среди нас и с каждым днем их становится больше. Сколько люди будут вести страусиную политику, пряча головы в песок? Неужели история никого ничему не учит? Зло разрастается очень бы¬стро. В Германии-то же вон, сидели в иллюзиях. И мы сейчас даже не замечаем эту проблему, потому что даже не всегда знаем, как фаши¬стов отличить от обычных людей. Чего мы ждем? По нашей тридцать седьмой школе уже открыто ходят подростки в атрибутах этого дви¬жения, а училки не врубаются, все «дети-дети», всё «шалости», всё «молодёжная мода», а эти детки уже полные готовые отморозки.
– Отморозки они и есть! Вон, с полгода назад такие же нашего со¬седского парня отлупили, да так, что тот в больнице лежал. А с отмороз¬ками лучше не связываться.
– Кого отлупили-то? Ваську что ли?
– Его.
– За что?
– Ни за что. За то, что еврей, может.
– Вот, сволота. Как он сейчас-то?
– Да ничего, вроде. И почему только евреев все так не любят, не только фашисты. В толк не возьму.
– Не знаю. Но евреи сами как фашисты, порой, когда себя за особых держат. По-моему, любое утверждение о собственном превосходстве над другими и есть самый настоящий нацизм. Но бить человека за то, что он еврей – последнее дело. Таких самих нужно бить. Я ж и говорю, что с нацистами необходимо бороться. А ты меня всё пытаешься успо¬коить.
– Но мы-то что можем, сынок! Чем мы можем-то тут помочь?
– А хотя бы поддержкой моральной. А иначе, если от беды будешь бегать, то она сама к тебе и придёт.
– Ладно, борец! Котлету ещё подложить?
– Ух, негоже на ночь то много есть, а ну, давай.
Ароматный запах сочных котлеток, которые таили во рту, был на¬столько соблазнителен, что невозможно было устоять.
– Это настоящая мечта нильского крокодила! – Влад отломил вилкой очередную котлету…
– Да, кстати, тут посылки тебе пришли, наверное, родители твоих солдат наприсылали своим детям передать. Вот извещения. Как ты только это всё дотащишь?
– А-а-а! Дай-ка! Хорошо, схожу завтра на почту. Ничего, дотащу. Что поделать, ждут бойцы же передачки из дома! Ладно, что не впихну, отправлю назад. Ах, ну ещё добавочку подкину, на сон грядущий!.. – он поднялся к источающей божественный, если так можно сказать, аромат мясных котлет, сковородке... Мама улыбалась…
Сон.
Колючий ветер в лицо. Высокая мокрая изумрудная трава под строй¬ными жилистыми конскими ногами, блестящая чистыми каплями под степным жёстким половецким солнцем. Он шёл неудержимой рысью, пружиня сильными ногами в стременах, впереди небольшого войска. Красный плащ развевался сзади. Конусообразный золоченый княже¬ский шлем грозно увенчивал смуглое лицо. Стриженная на скандина¬вский манер чёрная борода горделиво обрамляла твердо сжатые сму¬глые скулы. Перевалив за косогор, князь увидел перед собой готовое к бою, идущее навстречу несметное воинство, подобно чёрной туче вдруг окружившей горизонты вокруг. Русское войско сзади заколебалось при виде превосходящих сил противника, сбавило ход.
– Половцы! – сказал кто-то сзади.
Он обернулся.
– За мной, порубим гадину! За Русь!
– За Русь! – вторило войско.
Резкий протяжный «вжик», выходящего из ножен, восторженно си¬яющего на солнце вострым лезвием княжеского меча. Грозный звук выходящих из ножен сотен мечей сзади.
Он не видел лиц ворогов. Лишь чёрную массу нечисти, подобно дракону, разбросавшую свои главы конными лавинами впереди. Его собственный конь летел галопом, закусив желтоватыми зубами удила, из яростно открытого рта которого летели брызги слюны. Вперёд. На встречу с противником, объявшим собой горизонты.
Князь врезался в ряды ворога, рубанул мечом по диагонали. Сверху вниз. Раздались крики ужаса. Тут же протянул мечом снизу вверх. Сно¬ва – брызги крови и хрипы. Он совсем не видел людей вокруг. Лишь искривлённые гримасами маски ворогов. Видя решительность своего бравого князя, русское воинство с криками: «Вперёд, за Мономахом!» бодро врезалось во вражескую тучу.
Окровавленный меч князя поднялся вверх и резко опустился вновь. Ещё одна половецкая голова покатилась по траве… Совсем ещё юная голова. Этому юноше едва ли исполнилось четырнадцать лет. Князь на миг остановился.
– Не смотри на него. Это лишь твой враг, – послышался голос отку¬да-то снизу. Князь посмотрел вниз, но ничего не увидел, кроме крова¬вого месива земли под копытами своего разгорячённого коня.
– Не щади врага, даже юного, от одного врага вырастет сто недру¬гов в скором будущем. Проявление жалости – губительное проявление слабости, такова диалектика! – снова раздался голос с хрипотцой снизу.
Князь, застывший на миг, вновь врезался в самую вражескую гущу, не обращая более внимания на головы, которые он сек с остервенелой неистовостью.
Но тут на месте одной головы, как у Змея Горыныча, тут же выросло две, размножая число врагов. Он снова махнул мечом, зарождая новый удар сразу же, едва завершив первый, сливая их в единое молниеносное движение блестящего клинка. И ещё две головы упали на траву. Но и без того бесчисленный враг лишь размножался, подобно мифическому дракону с каждым ударом меча. И вот ворог уже буквально повис на его богатырских руках. Множество половецких кривых мечей пронзило гордую сильную княжескую грудь. Он упал на помятую окровавленную траву… Русское войско, увидев гибель своего князя, дрогнуло…
Он упал, и Тимофеев тут же проснулся. Сердце колотилось. Грудь всё ещё чувствовала боль от кривых вражьих мечей. В аквариуме плес¬нулась рыбка. Тимофеев в темноте, наощупь, вышел на кухню. Выпил воды, умыл лицо.
«Вот как оно. Чем больше мы сражаемся со злом, совершая даже нечаянное, вынужденное зло, тем ещё больше его же и порождаем. Вот она, какая диалектика. Зло невозможно просто убить, не дав ему возрождения. Вот оно откуда толстовское «непротивление злу насили¬ем»! Борьба со злом, порой с неоправданной жестокостью, превращает добро в злодеяние. Но ни одна идея, замешанная на зле, не может иметь оправдание, ибо порождает такого размаха зло, которое сметает всё то доброе, ради чего всё это было затеяно. Старлей посмотрел в тёмное окно, прогоняя приснившееся. Вернулся в кровать…
Снова он чувствовал себя в седле. Его конь встал на дыбы, ударив копытами половецкого воина. На этот раз князь видел полные ожесто¬чённости лица ворогов вокруг. Ворогов, но всё же людей. Он поднял меч вверх, но не опустил его острое лезвие на новую голову. Спрыгнул с коня, воткнул свой меч в землю в знак примирения. Ближайший окровавленный половецкий меч резко опустился на голову безоружно¬го князя, которая тут же покатилась по траве, кувыркая весь мир вокруг, подобно карусели. Множество половецких кривых мечей пронзило гор¬дую княжескую грудь. Он упал безжизненно, обезглавленный, на помя¬тую, залитую кровью, траву. Войско, увидев смерть князя, дрогнуло…
Едва мир вокруг опрокинулся в его отсечённой голове, Тимофеев снова проснулся. Сердце колотилось, а шея чувствовала боль. Он по¬тёр шею. «Ух! Ну и приснится же!» Раздался скрип половиц от сосе¬дей сверху и последовавший приглушённый шум сливаемой кем-то из санитарного бачка воды. Тимофеев поднялся, спустил с кровати ноги на холодный пол. «Вот вам и пресловутое «непротивление»! Однако существует ли добро само по себе? Есть ли добродетель, как «вещь в себе»? Как можно понять, что есть добро, что есть счастье, без боли, без страданий, без зла? Выходит, познать благодетель возможно, лишь испытав всю тяжесть чужих злодеяний, пройдя лично через страдания, лишения, боль. Те, кто сам не познал боль – не могут иметь сострада¬ния, не осознают, причиняя боль другим. Видимо, оттого-то господь и посылает нам испытания…
Он посмотрел в темноту комнаты, опустился на подушку и снова уснул.
Княжеский конь встал на дыбы. Снова увидев полные ожесточённо¬сти, испуганные лица врагов вокруг, он поднял меч вверх и, резко под¬неся его к голове неприятеля, вдруг резко остановился. Поднял вверх руку в знак примирения. Русские воины, увидев намерения своего кня¬зя, остановили сечу. Половцы, приняв перемирие, удерживая рвущихся в бой коней, ставили их на дыбы. Опускали красные от крови мечи. Вскоре появились несущие дары статные половецкие женщины.
– Повинную голову меч не сечёт! – Князь оставался на коне, всё же продолжая держать меч, готовым к бою, решил, что плохой мир всё же лучше хорошей войны.
Вскоре улыбающаяся половецкая красавица с большими слегка раскосыми глазами, чёрными как зрелые ягоды смородины, молча под¬несла ему чашу с вином.
– Это от нашего хана Сарухана.
Она обернулась на своего хана. Тот утвердительно кивнул в ответ. Мономах принял чашу, не отрывая глаз от неприятеля, поднёс к губам. Сделал глоток, ещё. И тут земля поплыла перед ним. Пересохло во рту. Огнём охватило его внутренности. Удушье подступило к горлу. Пена пошла ртом. Чаша выпала у него из рук, разливая своё коварное со¬держание. Он упал, отравленный, на помятую, залитую смертоносным вином, траву. Русское войско, увидев бесславную кончину своего князя, стало роптать…
Тимофеев вытер тяжёлые капли пота со лба. Вся кровать была мо¬края. Сердце стучало, а желудок жгла изжога. Он вышел на кухню, развёл соду, выпил. Стало ещё хуже. «Ух! Вот что значит много есть на ночь!» За окном гулял декабрьский ветер, завывая время от времени. Тимофеев снова лёг. «Вот вам и пресловутое «непротивление»! Он по¬смотрел в темноту комнаты, опустился на подушку. Сон не шёл.
«Где же он, путь к истине? Где же путь в мир? Добро и зло ходят рядом. Вот добрый человек убил злого, а злой вдруг предстаёт пред потомками мучеником, а добрый – отправляется в ад как убийца. Это извечная диалектика жизни, словно заколдованный круг. На месте каж¬дого поверженного врага завтра вырастет двое. И платить по счетам придётся потомкам. Так войны продолжаются между народами в веках.
Войны, как продолжение политики другими, а именно, насильствен¬ными методами. Политика же есть инструмент экономик. Экономик, конкурирующих друг с другом. Частнособственнических экономик. Когда сходятся экономические интересы народов в тупик, а политики уже не в силах их разрешить мирным путём, начинаются войны. Кто виноват? Тут уж ничего не скажешь, кроме: «Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать!» Выходит, войн можно избежать, лишь лишив народы предпосылок для них. Лишив конкуренцию своей пищи: вла¬сти денег. Только в случае создания государств, не имеющих эконо¬мических предпосылок к военным конфликтам, возможно полностью избежать войн. Построение же таких государств, полностью свободных от международной эксплуатации, без угнетённых и вассалов возмож¬но лишь при господстве неконкурирующей экономической модели, не ставящей пред собой извлечение прибыли главной целью, основным предметом своей деятельности. Только в этом случае исчезают истин¬ные предпосылки для войн. Лечатся не последствия, но сами глубин¬ные причины этого пагубного явления. Когда не гонка достижений всё новых материальных высот будет движителем человеческого общества, но достижения культурного, научного, образовательного, социального и духовного уровней. Однако построение такого общества в одной, от¬дельно взятой стране невозможно…», – думал про себя старлей, разви¬вая тронувшую его тему на злобу дня сегодняшнего.
Тимофеев зевнул, снова устроился в кровати, с удивлением для са¬мого себя, перекрестился. Укрылся с головой одеялом и, наконец, уснул.
– Сражайся, князь, – услышал он сверху, – не будь побеждён злом, но побеждай зло добром!
Он посмотрел на небеса, перекрестился. Обернулся на своё войско.
– Но и про меч не забывай!
– За мной, други мои! Не в числе сила, а в правде! Не будем же по¬беждены злом! Отступать некуда. Степь вокруг. А если и умереть при¬дётся, то с честью!
Перекрестились. На глазах многих заблестели гордые слёзы патри¬отического воодушевления. Некоторые обнимались, прощаясь, полные готовности расстаться с жизнью за Русь, за князя и свою воинскую честь!
– За Русь!
– За князя! – вторило войско.
Резкий протяжный «вжик», выходящего из ножен, восторженно си¬яющего на солнце вострым лезвием княжеского меча возвестил о нача¬ле атаки. Грозный звук выходящих из ножен сотен мечей сзади сотряс землю.
Князь видел пред собой надменные лица своих противников, кото¬рые, затянули горизонты своими конными лавинами.
– Господи, помилуй, – прошептан он.
Его собственный конь летел галопом, закусив желтоватыми зуба¬ми удила, из яростно открытого рта которого летели брызги слюны. Вперёд! Навстречу с противником, начинавшему колебаться при виде решительно несущегося на него небольшого, но уверенного в себе рус¬ского воинства.
И тут неожиданно ворог дрогнул, теряя головы, заливая кровью мо¬крую, истоптанную копытами траву, блестящую под лучами недоброго степного половецкого солнца…
Наконец, всё закончилось. Поверженный враг бежал, ошеломлён¬ный, истекая кровью, лежал изрубленный, трясся пленённый. Тимофе¬ев как бы наблюдал за происходящим со стороны. Смотрел на степь, на воинов, на князя Владимира Мономаха.
– Почему же вы бежали? – князь посмотрел на пленного воина.
– Как же нам было не бежать, когда над вашими головами небесные воины рубили нам головы, разили стрелами, – трясущимся от ужаса голосом воскликнул тот.
И обратился Мономах к людям своим.
– Дьявол, ворог наш, побеждается тремя добрыми делами: покая¬нием, слезами и милостынею. Ради Бога, дети мои, не забывайте этих трех дел!
Послушайте же меня, и если не все примете, то хоть половину. Про¬сите Бога о прощении грехов со слезами, и не только в церкви делайте это, но и, ложась в постель… Когда едете на коне, вместо того, чтобы думать бессмыслицу, повторяйте про себя «Господи, помилуй!». Эта молитва лучше всех…
Главное же, не забывайте убогих и по силе, как можете, кормите их; сироту и вдову сами на суде по правде судите и не давайте их в обиду сильным… В разговоре не клянитесь ни Богом, ни крестом… Но когда вам придется целовать крест, давая клятву, то сначала подумайте хоро¬шенько, можете ли вы ее сдержать, а, поклявшись, крепко держитесь клятвы, чтобы, нарушив ее, не погубить своей души. Пуще всего не имейте гордости ни в сердце вашем, ни в уме; ибо все смертны – сегод¬ня живы, а завтра – в гробу. Все, что дал нам Бог, не наше, а только по¬ручено на короткое время… Постарайтесь творить всякие добрые дела. Смерти, дети мои, не бойтесь ни от войны, ни от зверя, но творите свое дело, как даст вам Бог…
(*В 1111 году Владимир Мономах (1053-1125), внук Ярослава Мудрого (Прозван Мономахом по названию рода матери Марии – дочери византийского императора Константина Мономаха) совершил поход на половчан, терзаю¬щих Русь своими опустошительными набегами. Перед его началом произошло чудесное знамение, слух о котором разнесся по всем землям русским. Ночью 11 февраля возник вдруг над печерским монастырем огненный столб, он внезапно заколыхался; а потом вдруг поднялся к небу и, взяв направление к востоку, исчез. Это было истолковано, что смилостивился господь над землей нашей и дарует Мономаху победу над половцами.
Русское войско подошло к реке Ворскле. Здесь Владимир Мономах сошел с коня и, повернувшись, низко поклонился русской земле:
– Земля русская, клянусь тебе, что мы либо вернемся к тебе с победой, либо ляжем костьми!
Помолившись с обильными слезами богу и приложившись к святому кре¬сту, русские рати продолжили поход и на шестой неделе достигли Дона, на берегах которого находились главные зимовники – оседлые становища поло¬вецких орд.
24 марта состоялась встреча с главными силами половцев. Их конные орды, вынырнувшие вдруг из-за излучины, закрыли весь горизонт. Приложив¬шись к кресту, князья обещали друг другу стоять насмерть. По русскому обычаю воины перед битвой, несмотря на холод, раздевались, облекались в чистые рубахи; братались, обмениваясь нательными крестами.
Вскоре обе рати – половецкая и русская – сошлись в жестокой сече, про¬должавшейся до самого вечера. Наконец половцы были побеждены и отсту¬пили. Наутро же, в Вербное воскресенье, крикнул подскакавший гонец:
– Все стяги ханские здесь, много их, как саранчи!
– Выступим им навстречу без страха. Великий праздник сегодня – воскре¬сенье Вербное, не может того быть, чтобы не помог нам господь! – обратил¬ся Мономах.
Сеча, упорная, кровопролитная, беспощадная продолжалась весь день. Утомленные русичи уже едва могли сжимать в руках мечи, а свежие отряды половцев все прибывали. Поняв, что наступила решающая, переломная мину¬та боя, Мономах выхватил из ножен меч и воскликнул:
«Не подведите, братья! Посечем поганых!» – ударил на врага.
Случилось невероятное – половцы дрогнули и побежали, нахлестывая ко¬ней. Позже схваченные степняки, попавшие в русский плен, говорили, что в тот миг, когда поскакали на них дружины, увидели они в воздухе светлых вои¬нов, что, носясь над русскими полками, отражали стрелы и всюду оказывали им помощь. Именно этим светлым воинам и приписывали половцы победу над собой.
«Как можем мы биться с вами, когда какие-то другие ездили над вами в воздухе с блестящим и страшным оружием и помогали вам!»
Слух о подвигах Мономаховых, о геройстве всех князей русских скоро раз¬несся по всему свету, дойдя до самого Константинополя. Во всех летописях на все века остался запечатленным славный этот подвиг. И пока стоит Русь, а стоять она будет до скончания веков, – не забудут средь народов славянских освободителя своего и заступника Владимира Мономаха!
Оставил после себя князь Владимир «Поучение» в назидание детям своим и потомкам. «Укреплять единство Руси, не губить душ христианских, защи¬щать веру Православную, иметь страх божий в сердце».
«О чём печалится душа моя? – пишет князь. – Не о том, что ходил с пол¬ками на хана половецкого, а о том, что ходил к Стародубу на Олега, к Минску на Глеба, к Владимиру на Ярослава».
Терпение и любовь к ближнему, обуздание гордости – вот христианские заповеди, которые надо блюсти.)
3.40 (89.12.12-31)
Журналистка
Январь 1990 г. Хабаровск.
На городских улицах.
Несмотря на такие мощные потрясения в мире, советский Дальний Восток жил своей жизнью, следя за этими событиями по телевизору, как о чём-то далёком и неосязаемом. Отшумели новогодние фейервер¬ки, отшипело шампанское в бокалах, обсыпалась хвоя с высохших ёлок, снесённых на мусорки, сданы батареи бутылок в пункты приёма стекло¬тары, дворники собрали последние хлопушечные тубы. Но местами всё ещё продолжали валяться цветные кружочки конфетти, то там, то там торчали из грязных сугробов жёлтые ёлочные палки с остатками хвои и поблёскивающим на них цветным «дождиком». Апельсины уже были, в основном, съедены, но жёлтая кожура ещё валялась местами на истоп¬танном снегу. Девяностый год вступил в свои права.
Тимофеев, с нотками грусти, всё же браво шагал в направлении комендатуры. Отпуск подошёл к концу и необходимо было отметить в «отпускном» своё убытие к месту прохождения службы. Он с удо¬вольствием снова ощущал на себе подтянутую форму. Было приятно, особенно после бесформенной гражданской одёжки. Шинель плотно подчёркивала торс, слегка размахивая полами снизу, из-под которых чётко печатали по снегу блестящие, шитые под заказ сапоги. Голубая овчинная шапка «домиком», на модный сибирский манер, насунута на кончики ушей, вызывая удивление у любителей солдатских шапочных «пирожков» и «кирпичиков», не приемлемых для районов с крайне низ¬кими температурами. Что ж, сибиряк сибиряка видит издалека!
Комендатура. Настоящее «осиное гнездо». Отсюда, как из улья, вы¬летают наряды патрулей. Здесь же, в «застенках» местной гауптвахты, томятся схваченные ими жертвы-нарушители общественного порядка, общевоинского устава и формы одежды. Тимофееву не раз самому при¬ходилось быть в подобных заведениях «ловцом» на дежурстве, и всё же чаще приходилось быть «зверем». А что за зверь, который сам-то на лов¬ца бежит!? Ловить его, собственно, было и не за что, но всё же какое-то неприятное чувство наполняло его изнутри при виде сего мрачного за¬веденьица.
Мимо прошёл какой-то курсант. Тимофеев с удивлением заметил, что из-под воротника его шинели выглядывало, прикрывая шею, офи¬церское кашне. Странно как-то! Они, в своё время не позволяли себе являться в комендатуру с таким вопиющим «неуставным атрибутом» в форме одежды!.. Но да-да-да! Он где-то слышал, что ещё год назад разрешили курсантам ношение этого шарфика! Да, меняются времена и нравы. Местами, вроде, и к лучшему. Только этим курсантам теперь даже и не понять чего им, в прошлом, стоил этот, теперь кажущийся обычным, атрибут!
Дежурный «кэп»* (*Капитан) посмотрел на вошедшего старлея, молча шлёпнул на отпускном печать.
– Всё! Ты с учёта снят! Слушай, дружище, ты из–за границы!? – ут¬вердительно спросил он.
– Ну да.
– Просьба будет к тебе, сделаешь?
– Ну-у-у, смотря что,– нерешительно мялся Тимофеев, ожидая каку¬ю-нибудь заподляну, способную обделать съеденным вчера, остатки его отпускной свободы.
– Тут у нас журналистка из местной газеты, понимаешь ли….
– И что?
– Ну, у меня распоряжение свыше оказать ей содействие. Гласность, будь она так, а у нас словно «день открытых дверей».
Ей материальчик нужно, а мы ломай голову, где его взять, да ещё шоб себе же не во вред. Во задачка дня! Так ты забери её отсюда, шоб мы нормально работать могли. Навешай ей пойди лапши на уши. Тут за углом есть кафетерий. Какао выпьете с коржиками или там с чебурека¬ми. Побалакаете о том, о сём. Тебе, поди, есть чё рассказать, не то, что нам тут! Вот ей и будет материальчик про загранку! И нам спокойно. А?
– Да мне-то особо что ей рассказать-то? – мялся старлей.
– Да не тушуйся ты! – капитан хлопнул его по плечу. – Девка что надо! – он сделал округлые движение руками перед своей грудью. – Ещё мож, за¬кадришь её! – он с хитрецой подмигнул. – Ещё спасибки мне скажешь!
– Да ладно, я не тушуюсь, – Тимофеев сконфузился и махнул ру¬кой, – где она?..
Кафетерий был полунаполнен людьми или, точнее, полупуст. Де¬вушка в модных «бананах», широком свитере с подкатанными рукава¬ми и начёсом, интригующе скрывающем так живо описанное капита¬ном девичье «достояние», стояла у высокого «кафетерного» столика. На мочках ушей у неё висели алые пластмассовые клипсы. На подокон¬нике лежал её пуховик. Тимофеев стоял рядом, грел руки о гранёный стакан с какао.
– У-ух, как тепло-о! Да вы тоже погрейтесь. Вон как замёрзли, аж нос красный, – он приветливо улыбнулся.
– Да! Холодно! Наверное, у вас в Чехословакии не так?
– У нас в Чехословакии? – усмехнулся офицер. – Это у них там, в Чехословакии!
– А-а! Ну да! У них там. А я думала, что вы уже, на третьем году службы будете больше «там», чем «здесь».
– А я не знаю, где я. Я и там, и здесь. Но Родина-то, всё равно, она здесь и нигде ещё!
– А я считаю, что Родина там, где человеку лучше, – парировала невозмутимо девушка.
– Тогда родиной для всех должна стать Америка, вы к этому клоните, да?
– Я так не сказала.
– Но именно это вы имели в виду, не так ли?
– Не стоит говорить за другого, что он имеет в виду. Я имела в виду лишь то, что социалистическая модель проиграла капиталистической. Как рыба стремится туда, где глубже, так человек туда, где лучше. И это вполне нормально. Вот и всё! Все свободные страны Европы сегодня объединяются вокруг лидеров.
– Страны могут объединяться до тех пор, пока им будет против кого это делать. Глобальное объединение невозможно при условии существования конкурентных экономик, конкуренции, как таковой. Товары в условиях перепроизводства, должны поступать на чужие рынки. Внешняя торговля уравновешивает внутренний дисбаланс стран, позволяет экспортировать «кризисные явления», ослабляя внутренний накал. Это позволяет, подобно холодильной установке, выносить ненужное тепло за пределы холодильной системы. Благодаря этому возможна концентрация материальных благ в отдельных «объединившихся» странах. Что будет немедленно утрачено, если произойдёт глобальное объединение. Именно поэтому всеобщее объединение никогда не случится. Такое объединение возможно исключительно при условии отсутствия конку¬рентной борьбы как внутри стран, так и между их экономиками. То есть это теоритически возможно исключительно при социалистической мо¬дели развития.
А как писал Ленин, социализм невозможен в одной, отдельно взятой стране. Поэтому-то он и проигрывает сейчас. К счастью для многих се¬годня, но я очень сомневаюсь, что к счастью в долгосрочной перспективе.
– До долгосрочной перспективы никому нет дела, люди просто хо¬тят немножко «позагнивать» по-капиталистически. Ведь они там, на Западе, так «загнили», что уже помогают всему миру. Гуманитарную помощь высылают. Что вы на это скажете?
– Гуманитарная помощь выглядит красиво лишь на первый взгляд, – старлей поморщился.
– Это отчего же? – девушка смотрела на молодого человека, как док¬тор смотрит на безнадёжно больного.
Тимофеев потёр лоб, словно стимулируя рождение аргументов. Вздохнул.
– Своей «гуманитаркой» они, шаг за шагом, затягивают петли на шеи получателей всё туже и туже.
– Да-а? Звучит как-то неубедительно.
– Не убедительно? Тем, кому они «помогают», уже никогда не стать нормальными промышленными странами.
– С чего бы это?
– Да с того, что это лишает их шанса развиваться, подсаживаясь на гуманитарку, словно на наркотик.
– Зачем им это?
– Да затем, что если страны, лежащие за рамками «европейского клуба», начнут сами зарабатывать и производить – «старому миру» ста¬нет слишком тесно. Рядовые американцы и европейцы наивно полага¬ют, что их благоденствие – это их исключительная заслуга! Даже не осознавая того, что это благоденствие есть лишь результат «междуна¬родного колониализма». А высокий уровень сервиса для широких слоёв европейцев – обычное следствие международного угнетения. А дабы их «чаша» не переполнялась – они начнут принимать некоторых в Ев¬ропу на работы. Чтобы они развивали промышленность в Европе, а не у себя, чтобы давали дешёвый сервис для европейцев. Чтобы оплачивали европейский «социальный пакет» и «безбедную старость».
– Хм. Ну, ладно, – она обхватила руками тёплый гранёный стакан, – а как вы думаете, нужна ли, на ваш взгляд, в СССР профессиональная армия?
– Ну, вы знаете, в период, когда войну и мир разделяет один лишь шаг, каждый чётко осознаёт необходимость службы. А сейчас, когда люди больше не ощущают военную угрозу извне, им трудно внушить мысль служить два года, испытывать лишения. Отсюда бойкоты и уклонения от службы. Поэтому, разумеется, профессиональная армия могла бы стать отчасти решением этой проблемы. Хотя бы для младших командиров.
– А кто это такие, младшие командиры?
– Да это сержантский состав! – усмехнулся Тимофеев и откусил лю¬бимый песочный коржик, посыпанный жареным арахисом.
– Понятно. А скажите, зачем вообще нужна армия? Если только для обороны, то зачем в СССР накоплен такой мощный военный потенциал?
– Да вы коржик-то ешьте! – молодой человек направил палец в сто¬рону второго загорелого коржика на тарелке.
– Спасибо, мне хватит какао, – девушка улыбнулась, – ну, так что вы ответите?
– Вообще, это не в моей компетенции комментировать такие вопро¬сы! – ответил Тимофеев, аппетитно жуя свой коржик, который любил с детства. Девушка усмехнулась, но сдержала улыбку.
– Ну, имеете же вы личное мнение?
– Ну, хорошо. Попробую ответить. Разве это секрет, что наш воен¬ный бюджет значительно уступает военному бюджету США и НАТО, – он отложил то, что осталось от коржика на блюдце, вытер салфеткой уголки губ.
– Вы так думаете?
– Я ничего не думаю. Это известный факт. Аксиома, если хотите.
– Ну, ладно-ладно. А что вы думаете о сокращении вооружений?
– Если это и делать, то уж точно не в одностороннем порядке, как это происходит сегодня!
– А справедливо ли, что наши войска находятся в других социали¬стических странах? Для чего они там? – девушка наклонила голову на¬бок, глядя на молодого человека испытующе.
– Снова вопрос не моей компетенции. Но лично я считаю так, что поскольку во всех соседних странах находятся американские военнос¬лужащие, считающие СССР и другие социалистические страны своими вероятными противниками, то размещение здесь наших войск совер¬шенно оправданно с военной точки зрения, – отрезал ладонью по воз¬духу офицер.
– А может, они, американцы, там находятся потому, что наши войска также находятся за границей?
– Вы думаете? Думаете, мы уйдём оттуда, и они уйдут со своих баз?
– А что. Может, так и будет?
– Чепуха! Как только мы уйдём, они тут же придут на наше место! НАТО двигалось, и будет двигаться на Восток! Это их главная геостра¬тегическая стратегия!
– Ух, как не модно вы рассуждаете!
– А мне пофигу моды. Я головой думаю, а не модами! – Тимофеев начинал сердиться, снова взял пальцами недоеденный кусок коржика, стал нервно вертеть его.
– Вот вы говорили, что сейчас время мирное. Войну никто не ждёт. Так зачем тогда вообще нужна военная профессия? – девушка, наконец-то при¬губила остывающий какао.
– Хм-м! – усмехнулся Тимофеев. – Зачем военные, говорите? Ну, смотрите сами, вы же умная девушка.
– Ну, смотрю!
– Ну, вот, – вытянул он ладонь, – мы сегодня слабы в экономическом плане. И если с нами до сих пор и считаются в мире, то только благода¬ря пока всё ещё сильной армии.
– Взаимовыгодные договора о сотрудничестве заключаются благода¬ря армии? Забавный ход мыслей!
– Смеётесь! Ну, неуж-то вы верите в бескорыстность? А потом, что значит понятие «мирное время». Ведь и само по себе слово «время» – величина непостоянная!.. Если в мирное время не иметь армию, в воен¬ное её возрождать будет уже слишком поздно.
– Хм! Ну а скажите, отличается ли служба в армии за границей от службы на Родине?
– Отличается.
– И в каком же смысле?
– В каком смысле? И в смысле комплектования частей и в смысле организации боевой подготовки, ведь там, на «переднем крае», боеспо¬собность должна быть выше. Ну, есть разница и в моральном, конечно же, смысле. Мы там в социальной изоляции всё-таки.
– А вообще как вы считаете, государство справедливо вознагражда¬ет военных за их труд?
– Неплохо, в целом. А так вы почитайте статьи, типа «полковник на раскладушке». Полагаю, у вас развеется старый миф об особой приви¬легированности военных. Ведь даже квартиры, у кого они есть – слу¬жебные. Это не на всю жизнь! Завтра «труба зовёт» и снова – вперёд с чемоданом в неизвестность! А знаете, попробую сделать маленький прогноз. Развернувшийся вывод войск ухудшит условия жизни воен¬ных. Ведь уже по первым шагам вывода стало ясно, что об офицерских семьях, их размещении беспокоиться некому. Когда-нибудь чаша терпе¬ния может переполниться.
– Чаша терпения? А вообще, какие цели вы преследовали, выбирая профессию военного? – женщина заглянула в список своих, заранее за¬готовленных вопросов.
Тимофеев задумался, зрачки его глаз поднялись, что-то ища в верх¬нем правом углу, восстанавливая визуальные воспоминания.
– Какие цели, говорите? Да никаких! В 16 лет человек полон надежд и благородных устремлений. Какие там цели! Кто в таком возрасте име¬ет чёткие представления о своём будущем? Лишь жажда романтики и желание стать настоящим мужчиной перевесило тогда во мне желание стать настоящим врачом.
– А что, врач разве не настоящий мужчина? – округлила глаза жен¬щина.
– Да нет, конечно, мужчина. Но тогда, в 16 лет, эти понятия мне каза¬лись не вполне совместимы.
– Да уж! А что вы скажете про офицерские семьи?
– А что про них сказать?
– Ну, там плюсы и минусы? – девушка грустно посмотрела в свой опу¬стевший стакан.
– Ещё какао? Или мож, чего ещё? – Тимофеев проявил внимание.
– Да, нет, спасибо. Мне хватит. Если вам нужно, то возьмите, я по¬дожду.
– Да не-е. И мне хватит, – ответил он, глядя на немалую очередь к прилавку, – я, вообще-то, холост, но, думаю, у женатых должно быть постоянно обострённое чувство любви.
– Это почему же?
– Да жен своих почти не видят. А те словно в вечном бессрочном отпуске.
– Да-а? В отпуске?
– Да! С работёнкой в гарнизоне-то не разбежишься. Вот и сидят себе дома. А если вспомнить поговорку, что с милым и в шалаше рай, вот и получается полная семейная идиллия!
– А-а, так значит это минусы.
– Это были плюсы. О минусах говорить не стану!
– Хм,.. тогда последний вопрос: вы не разочарованы в своей профессии?
– Разочарован, но не столько в самой армии, сколько в существую¬щем положении общества и, естественно, в армии – зеркале общества. При этом уверен в том, что именно в армии я могу принести максималь¬ную пользу для своей Родины.
– А вы не думали остаться в Чехословакии? – наконец, неожиданно провокационным вопросом журналистка огрела гвардии старшего лей¬тенанта.
– Я не мечтаю стать иммигрантом, как бы мне там не нравилось.
– Почему? – девушка подняла брови.
– Как вам сказать?..
– Да как есть, так и говорите, – девушка не спускала с молодого че¬ловека своих пристальных разоблачающих карих глаз.
– Мне пару раз приходилось встречать иммигрантов. Несчастные люди.
– Разве?
– Конечно! Люди, лишившие себя собственной Родины добровольно. Чаще они, оправдывая перед самими собой свой выбор, кидают «дроти¬ки» в сторону своей бывшей страны. «Наши» у них – всегда грубые, и у нас всё только плохо, и это правило. За границей все – всегда любез¬ные, и там всё только хорошо, и это тоже правило. А как мы судим о той же любезности? Ведь там мы – иностранцы. А к иностранцам и у нас всегда и везде, со времён «царя гороха», особое почтение, да ещё какое, что ни в одной стране мира такого, уверен, вы не найдёте! Кроме того, кто такие «наши», если не мы сами? Это мы и есть. От самого себя не убежишь. Веди сам себя, так, как ожидаешь от других, вот и не придёт¬ся бежать от «наших» за бугор. Я же сам от себя не бегу.
– Ладно, у меня теперь последний вопрос.
– А последний вопрос уже был! – расплылся в улыбке Тимофеев.
– Ну, это самый-самый последний. И он из другой области.
– Да? Ну и что же у вас за вопрос такой. Мне аж страшно уже ста¬ло! – он поёжился, передёрнув плечами.
– Вопрос и впрямь, очень страшный.
– Очень-очень? А может, не надо, а? – шутил офицер.
– Надо, Федя, надо! – отшутилась и девушка. – Так вот, что вы ду¬маете про атомную энергетику? На фоне Чернобыльской катастрофы.
– Да уж. И впрямь страшный вопрос, – улыбка сошла с его лица, – отвечу просто: я против. Мы берем от нашей планеты все, что нам нужно. Порой действия человека приводят к необратимым процессам на Земле. Мы на пороге катастрофы, но пока земля не начала расхо¬диться по швам лично под тобой, кажется, что это не про нас и у меня сейчас есть более важные проблемы. Нам ведь уже не обойтись без атомных станций? Мы все этим пользуемся. Только нам за все это и платить придется. Оглянитесь вокруг. У нас уже рак, как насморк, чуть ли не в каждой семье. Ледники, озоновая дыра – это где-то там далеко. А каждый думает: «Я в этом не виноват, я слишком маленький, чтобы своими действиями повлиять на процессы». Мы не хотим этого замечать, мы как бы не против сохранять природу, но в тоже время глубоко вникать нам недосуг. Ну да, потепление на планете! Тепло ведь, не холодно. Пока это беспокоит по большей степени ученых, ко¬торые занимаются изучением этих вопросов. Они пытаются объяс¬нить человечеству, что мы на пороге глобальной катастрофы. А это должна быть главная задача правительств всех стран. Это должна быть главная проблема каждого из нас. У каждого есть личные важные дела, но скоро своими проблемами нам даже не будет возможности заниматься. Мы все просто погибнем.
– Ну что ж, спасибо, было действительно интересно с вами погово¬рить, – девушка потянулась за пуховиком.
Тимофеев надел шинель.
– До свидания или как там у вас, в Чехословакии, говорят?
– У них, в Чехословакии, – поправил старлей.
– Ну, да, у них.
– До виденья! – Тимофеев пожал хрупкую ладонь, протянутую де¬вушкой.
Стемнело рано. Снег хрустел под сапогами блестящим глянцем в жёлтом свете фонарей. Он бодро и радостно шагал домой. В последний раз в этом отпуске. А кто знает, когда и где его самый «последний раз»!..
Отрывки из романа «На переломе эпох»
http://www.proza.ru/2014/04/02/43
электронная книга скачать: http://ridero.ru/books/naperelomeehpoh.html