В 80-е на вернисаже стояла со своими рисунками, графика пером, рядом с художником Сергеем Алфёровым, он меня туда и вытащил. Работы не покупали, только подходили и разглядывали. Под конец дня какой-то дядька решил купить мою картинку. Сережка в это время разговаривал с иностранцами. А я растерялась и никак не могла назвать цену. Дядька, чистенький такой, аккуратненький протянул деньги и попросил сдачу. Денег у меня не было и Сережка мне их дал. А когда узнал за сколько отдала рисунок, кричал на меня страшно. Я уходила с вернисажа, оставшись должна Сергею и с малыми, смешными деньгами за картинку. В следующий раз Сергей торговал моими картинки сам, а я поняла что не умею продавать свои работы. Осознала, этому я так и не научилась до сих пор.
В середине лета 2004 года раздался звонок. Звонила Ольга Буракова, она плакала, и захлёбываясь от слёз, сказала: «В моей жизни было только два мужчины, мой муж и твой». Мужа у меня не было, но я поняла, что слова не мне и отдала трубку моей маме, Галине Володиной. И хотя от слов Бураковой было ужасно смешно, далее она сообщила, что Сергей в морге больницы. В это известие невозможно было поверить. Казалось это розыгрыш. Мой отец и Сергей часто устраивали друг другу невероятные розыгрыши. И мы перезвонили в морг, оказалось - правда. За две недели до этого события Сергей Алфёров говорил, что скучает по своим друзьям, о моем отце, Владимире Казарновском и Михаиле Файнермане, поэте,что он устал и хочет к ним. И еще он хотел что бы я приехала к нему с камерой, а я все откладывала, успеется ещё, встретимся.
В последний путь пришлось его провожать мне и его дочери Насте. И моя мама и Ольга, жена Сергея Алфёрова, плохо себя чувствовали и никак не хотели видеть Сергея в гробу. История его гибели совсем не такая как описывают его жена и дочь. Бог им судья. В заключение о смерти было написано и вовсе диво-дивное «упал с высоты собственного роста». Лицо Сергея было обезображено синяками, гематомами от ударов, череп пробит, а на руках раны, следы, раны, ссадины от милицейских браслетов… Ольга и Настя утверждали, мол нашли его недалеко от автобусной остановки. Но судмедэксперт опровергла их слова.
Уголовного дела не было. Да и какая разница как он погиб, главное: нет Сергея Алфёрова и не вернуть.
10 лет как ушёл в мир иной Сергей Алфёров.
Перед этим он сказал мне, что я буду вспоминать его до конца своей жизни. Он не прав, я не вспоминаю, вспоминают то, что забылось, запамятовалось, а я не забываю.
В жаркие, июльские дни мы с Настей, дочерью Сергея Алфёрова, провожали его в последний путь.
Настя не плакала, она ожесточилась и кричала, «Всё это пятницкие, это пьянь и фрики. Ненавижу, ненавижу их всех! Как ей надоела «вся эта богема» и она хочет только одного, стать обывателем, что надо как нормальные люди, ходить на работу каждый день и жить по-человечески. Вот теперь, наконец-то, когда ушёл отец, она сможет разгрести его комнату, что будет комната нормальная, «как у всех», наконец-то на диване можно будет посидеть. Сережка в большой комнате устроил мастерскую, на железных стеллажах хранились работы, в комнате протянул верёвки, работы так быстрее сохли. Рисовал он, сидя на полу, клал листы ватмана на пол, да не один, он мог работать сразу над несколькими картинами.
Сергея Алферова и Ольгу Буракову мои родители привели домой в 1972 году. Ольга Буракова училась на поэта, в Литинституте и они только-только расписались с Сережкой. Сергей и Ольга стали ближайшими друзьями моих родителей. Мы общались день за днём. Новый год много лет встречали вместе.
.
Автобус поворачивал на мост. Из окна автобуса виднелся мой дом. Гроб с телом Сергей Алфёрова стукался о двери автобуса. В голове моей ясно слышался голос Серёжки. Сообщил, моя мама будет следующая, он её встретит. Автобус в похоронной конторе для перевозки гроба с телом Сергея в крематорий дали огромный, а в последний путь провожали Настя, дочь Сергея и я. Гроб ничем не закрепили, на каждой выбоине, неровности, повороте гроб стукался о двери, казалось еще чуть-чуть и гроб выпадет. Проехали через мост, мимо железной дороги, по которой не раз вместе с Сергеем ездили в лес. И вот уже за окном мост к Новокосино, опять поворачиваем, автобус оказался рядом с домом, где была квартира моего отца, и прямая дорога до Николо-Архангельского кладбища. И я ясно слышу голос Сергея: - Сейчас встану! Сейчас встану! Я смотрю на гроб и внутри себя говорю Сергею: - Не смей! Гроб очередной раз стукается о двери, крышка гроба заскрипела и вместе с Настей мы закричали: - Не смей! Не надо! Настя спросила меня: - Ты слышала его? Да, мы обе слышали его голос…
В крематории при Николо-Архангельском кладбище выделили для прощания с художником самый большой зал. За высоким, готическим окном залы, буйствовала зелень с яркими кладбищенскими цветами, ярко светило солнце. На балконе играл органист. На отпевание денег у нас не было. Мы попросили, что бы органист перестал играть. Тётка, приглядывающая за церемонией, пыталась сказать прощальное слово. Мы с Настей попросили и её помолчать. Настя положили в гроб большой каменный крестик Сергея. Тетка нажала на кнопку, гроб с телом медленно стал опускаться. Мы склонились над образовавшейся пустотой и смотрели, как опускается гроб, а потом едет вбок, пока гроб не скрылся. И всё это время в голове раздавался голос Сергея, он удивлялся, что и правда, умер.
От того что церемония наконец-то закончилась, нам стало весело. И мы кричали «До свидания! Увидимся! Все там будем!»
На этом же автобусе, на котором везли тело, мы с Настей доехали до метро «Новогиреево». Я пошла домой, а Настя на поминки. На поминки ни меня, не мою маму не пригласили, ни в этот день, ни на 9, ни на 40, не через полгода. Там были «нужные люди», Настя и её мама решили поскорее начать продавать картины, оставшиеся от Сергея, да и зачем ненужные свидетели.