Не знаю, почему мне захотелось рассказать вам историю своей жизни. Может быть, чтобы предупредить от ошибок, разрушивших мою семью, но вероятнее всего, чтобы в одиночку не таскать за собой этот груз, который с каждым прожитым годом кажется мне тяжелей и тяжелей.
Сразу после службы в армии я оставил родительский дом в деревне, где выросли мы с братьями, и уехал в районный городок: там я нашёл себе работу в местной автоколонне. Работа как работа, - не хуже и не лучше других, да к тому же, когда мы молоды, не часто задумываемся об этом - просто живём, просто работаем. Но не это главное. Года через три дали мне ведомственную "однушку", и я навсегда распрощался с хозяйкой, у которой квартировал всё это время - старушонкой чересчур любопытной и въедливой.
Через короткое время влюбился я в девушку и она полюбила меня. Всё мне нравилось в моей Катюше: и милое личико, и невысокая точёная фигурка, и негромкий голосок, а пуще всего - ангельский её характер. Была она круглой сиротой и жила с тёткой, воспитавшей её чуть ли ни с первых дней. Мы поженились и переехали ко мне. Тётка уговаривала нас жить у неё в доме, но нам хотелось быть поскорее вместе и только вдвоём. Несколько лет прожили мы в любви и уважении друг к другу без какого-либо намёка на ссору. Всё успевала моя Катя: и отработать смену, и по хозяйству, и помочь с уборкой и огородом тёте Глаше, жившей на другом конце городка, и сама, жена моя, выглядела, при этом, всегда на "пятёрку". Комната сияла чистотой, на кухне витал запах любимых пирожков, бельё выстирано и выглажено, словом - полный порядок. На четвёртом году семья наша прибавилась долгожданным ребёнком. Мы души не чаяли в маленьком Мите, - казалось, безоблачному счастью не будет конца.
Уместно будет сказать, что за эти годы я заочно закончил институт, поменял работу и в новом моём предприятии получил должность главного инженера, а вместе с ней и трёхкомнатную квартиру в благоустроенном доме. Всё шло, как нельзя лучше. Одно угнетало - частые командировки по долгу службы, бесприютная жизнь в гостиницах и бесконечные расставания с семьёй. Не передать словами, как грустил я без моих любимых Катюши и Митеньки.
В одной из командировок предстояло мне заключить договор с крупной организацией на поставку большой партии электродов, выпускаемых нашим заводом. После подписания взаимовыгодной сделки пригласили в ресторан. Не скажу, что меня это обрадовало, - скорее наоборот: уж очень не терпелось уехать на вокзал и отправиться домой к моей семье, а не оставаться прозябать ещё одну ночь и полдня одному. Однако
отказаться было неудобно. В ресторане с нами оказалась секретарша, которая вела протокол нашего собрания, а также готовила все необходимые документы, сопутствующие договору.
Сейчас мне уже трудно вспомнить, в какой момент я обратил внимание на Жанну. Точно - не во время рабочей встречи. Была она старше меня лет на восемь или десять, хотя выглядела великолепно. Выпитое вино и неофициальная обстановка раскрепостили её, и в ресторане, то и дело, слышался заразительный смех и колючие шуточки по отношению ко всем нам. Я, всегда практически непьющий, как на зло, захмелел невероятно быстро и пригласил её на медленный танец. Жанна охотно согласилась и фривольно обняла меня за шею, и мне, признаюсь, было нисколько не неприятно, - наоборот, - я с удовольствием чувствовал её упругое бедро, высокую
грудь и тонкий запах великолепных духов. Она совсем не была красавицей в общепринятом смысле слова; черты лица её были чересчур крупные, даже резкие, голос низкий с хрипотцой, фигура несколько полновата для её возраста. Хороши были только каштановые с рыжеватым отливом красиво уложенные волосы да глаза... Даже не сами глаза, а их необычный фиалковый цвет. Он менялся в зависимости от освещения, становясь то ярким, то светлее, а иногда как бы подёргивался изморозью. "Подмёрзшие фиалки", - подумалось мне. В этой женщине чувствовались интеллект и незаурядные способности. Таких как правило не забывают. Именно они, а не исключительные красавицы, считаются роковыми женщинами и разбивают сердца. Но не подумайте, что я совсем уж потерял голову и попытался как-то заинтересовать её. Не было на земле женщины, которая могла бы сравниться с моей Катей.
Настало время мне собираться в гостиницу да и все остальные из нашей компании постепенно расходились. Предложение подвезти меня я отверг и взял в руки свой портфель. В последний раз все обменялись рукопожатиями и расстались с чувством лёгкой грусти как старые знакомые. В гардеробе я взял плащ и, перекинув через руку, вышел на крыльцо. Хлестал дождь. Возле кадки с искусственным фикусом стояла Жанна, держа в руке туфли со сломанными каблуками.
- Вот, - не повезло. Впервые сегодня надела. Стою, жду Вас, - сказала она, смеясь, своим хрипловатым голосом, - Надеюсь, Вы не оставите в беде даму? Мне бы как-то добраться до автомобиля - не идти же под дождём босой.
Я надел плащ и вышел под ливень, чтобы остановить такси. Машина подъехала, я не нашёл другого способа, как взять Жанну на руки и донести до дверцы, предусмотрительно открытой водителем.
- А Вы? Как же Вы? На Вас же сухой нитки нет! Да влезайте же наконец сюда!
Я безропотно сел на заднее сиденье. Мокрые пряди её рыжеватых волос при слабом освещении салона казались почти чёрными. Доехали быстро, и мне ничего не оставалось как, заплатив таксисту, притормозившему почти у самого крыльца маленького дома в каком-то переулке, - так же, как и до этого- взять Жанну на руки и донести до сухого места перед входной дверью.
- Входите и не бойтесь - я не кусаюсь. Плащ можете повесить здесь. Сейчас буду отпаивать Вас чаем. И не смейте возражать! Вам ещё простуды не хватало! Идите в ванную, вытрите насухо голову полотенцем, - она приказывала мне, одновременно наливая воду в чайник, а я подчинялся словно школьник. В ванной я долго смотрел на баночки, флаконы и флакончики со всевозможными средствами, в художественном беспорядке стоявшие на полке перед зеркалом и распространявшие вокруг чудесные запахи, и сделал вывод, что ни один из них не мог принадлежать мужчине.
Когда я вышел, Жанна уже была в лёгком шёлковом халатике с глубоким декольте и разрезами по бокам, беззастенчиво оголявшими её полноватые ноги. Волосы причудливо перехвачены красным шарфиком.
-Когда только успела?! - подумал я почти неприязненно, страшно тяготясь сложившимися обстоятельствами, - Угораздило же меня!
Через секунду я был удивлён ещё больше, заметив накрытый стол, в центре которого возвышалась бутылка коньяка. Матовый приглушённый свет люстры делал обстановку почти интимной. Мне стало не по себе.
- Присаживайтесь. Вам обязательно нужно выпить, иначе воспаление лёгких завтра обеспечено. Заодно хоть немного просохнет плащ, - она налила коньяк в красивые округлые бокалы. Пить я не хотел, но выпил. Действительно, очень быстро живительное тепло потекло под моей кожей, притупляя острое неприятие происходящего. Стало хорошо и уютно. Выпили за знакомство, потом за то, чтобы скорее закончились дожди, потом... Дальше я уже ничего не помнил. Утром проснулся от лёгкого прикосновения к щеке. Рядом, прижавшись ко мне горячим телом, лежала Жанна.
Не буду рассказывать, как я мучился всю дорогу до дома, ворочаясь на полке пассажирского поезда, бесконечно награждая себя самыми нелестными эпитетами. Как ненавидел и Жанну, и свою никчёмную мягкую натуру. Как клялся самому себе всё без утайки рассказать Кате и на коленях вымолить у неё прощение. Но по приезду не смог и рта раскрыть, когда та с радостным возгласом кинулась ко мне на шею и трогательно залопотал рядом двухлетний Митя. Долго ещё я чувствовал себя дома скованно и неуютно, хотя жена ни о чём не догадывалась. Но время шло, чувство вины притупилось, и постепенно я успокоился. Следующая моя командировка в тот город случилась через полгода. Если бы мне кто сказал тогда, что я буду искать общества Жанны - ни за что не поверил бы. Я на сто процентов был уверен, что никогда больше не увижу эту женщину, тем более, ехал на этот раз в другое управление. Прожив трое суток в гостинице и не помышляя о встрече с ней, я засобирался было домой, но в самый последний день что-то совсем чужое, неожиданное и незнакомое заставило поймать такси и поехать в неоднократно проклинаемый переулок на окраине города.
Дальше, в следующие поездки, всё шло по такому же сценарию. Только я уже не жил в гостинице, а лишь оформлялся там, а кровать моя всегда была пуста. При этом я всей душой любил мою Катюшу и считал её
лучшей из лучших. Временами на меня нападала тоска, я начинал себя ненавидеть со страшной силой, но была и ещё какая-то другая, непонятная и непреодолимая сила, которая тянула меня к Жанне и не давала расстаться с ней. Так прошло ещё года два. Катя, по-прежнему, доверяла мне и была со мной очень ласкова. Никогда за всё время не возникло у неё и тени сомнения в моей верности. Я же продолжал вести двойную жизнь.
Прошло ещё какое-то время, Жанна начала всё чаще намекать мне на развод с Катей. У меня же и в мыслях этого никогда не было. Я накричал на свою любовницу, мы поссорились и я уехал. Она нашла номер нашего домашнего телефона, скорей всего из распечаток счетов (как-то несколько раз от неё я звонил жене) и стала названивать нам домой. Несколько раз трубку сняла Катя и была очень удивлена, что один и тот же женский
голос просит к телефону Виктора. Святая простота, - она и тогда не заподозрила меня.
В одну из следующих моих командировок, когда я с мировой приехал к Жанне и как всегда ночевал у неё, случилось то, что давно должно было случиться. Ранним утром раздался настойчивый звонок в дверь.
Любовница моя, изобразив на лице удивлённую мину и пожав обнажёнными плечами, в одном белье прошла по коридору и, не спрашивая, открыла дверь. Я даже забыл одеться, - так был поражён тем, что услышал Катин голос.
- Где он? Что с ним? - обеспокоенно вскричала она, держа за руку сонного Митю.
Конечно, теперь она поняла всё. Куда уже дальше?! Вместо избитого и умирающего, как было ей сообщено Жанной, она нашла меня в благоухающей постели любовницы на шикарных атласных простынях не только живым и
здоровым, но и прекрасно выглядевшим. Мне не забыть ужаса на её лице, когда мы встретились взглядом. Громко заплакал Митя, и его плач "добил" меня. Сзади из-за плеча Кати, как ни в чём не бывало, смотрели невинные
фиалковые глаза Жанны.
Когда я вернулся домой и стал открывать квартиру, смутно надеясь обнаружить в ней жену, вышла соседка и подала мне второй экземпляр ключей. Кое-как переночевал и утром поехал к тёте Глаше, тая надежду
на золотое и всепрощающее сердечко моей Катюши. Открыла тётя Глаша и сообщила, что Катя не хочет меня видеть, а потом, оглянувшись, сказала вполголоса: "Приди когда-нибудь ещё, только дай ей успокоиться".
- Никогда-никогда, - думал я, - не прощу Жанну за её подлость. Надо же до такого додуматься! Моя бедная Катя наверняка проплакала всю ночь, пока ехала в поезде спасать своего "пострадавшего" мужа. Да ещё ребёнка с
собой везла. На себя, конечно, я был ещё больше зол, чем на свою безбашенную любовницу. Я был готов на всё, только бы добиться прощения, но так и не смог помириться с женой, её словно подменили: всегда одинаково
приветливая, она сделалась как фурия и не подпускала меня близко. Стоит ли говорить, что я испытал все приёмы: встречал её после работы, поджидал у калитки, пытался войти в тёткин дом... Всё тщетно.
Так прошёл год. Я запил. Почти трезвенник раньше - я уже не мог обходиться без спиртного. На работе какое-то время на мои запои смотрели сквозь пальцы, но затем посыпались замечания и выговора. Оставалось только ждать увольнения и выселения из квартиры. Самого радикального воздействия администрации не случилось. Меня спасла Жанна. Эх, если бы я знал, что дальше уготовано мне судьбой!
Она заявилась без предупреждения, что было большой неожиданностью - мы не общались уже больше года. Не скажу, что я очень обрадовался её приезду, но, уставший от одиночества и пьянства, конечно же, забыл свою недавнюю клятву. Жанна встряхнула меня, помогла мобилизовать последние силы и бросить пить. Как в армии на первогодка действует приказ командира, так и её энергетика действовала на меня. Оказалось, что их управление обанкротилось, в рядах служащих прошло сокращение. Уволившись, она вспомнила про меня. Мы стали жить вместе. Через короткое время Жанна принялась мне пенять, что я до сих пор не разведён. Пока я обдумывал, как смогу сказать это Кате, та сама встретила меня у проходной завода и сообщила, что подала заявление о разводе. Нас развели очень скоро. Супружеская неверность и семья на стороне считались в то время для суда и заседателей очень серьёзными причинами. Я же, по-прежнему, очень тосковал по своим любимым. От алиментов Катя отказалась.
Немного спустя в стране началась приватизация. Мы давно расписались с Жанной и она, быстренько оглядевшись, приватизировала мою ведомственную "трёшку". Забыл сказать, что на тот момент я уже прописал её у себя, так как жильё, где я изменял с ней Кате, по её словам ей не принадлежало, а досталось от бывшего супруга. Я ни во что не вникал; с потерей семьи у меня пропал всякий интерес к жизни, и просто принимал все события и обстоятельства как неизбежное. Наш завод "дышал на ладан", перестали давать зарплату, начались сокращения, вообще, во всём был страшный кавардак. Благоверная моя стала звать меня опять в её город, говорила про большие перспективы, про возможность поменять жизнь в корне, про необходимость открытия частного предприятия, которое только и способно прокормить в любой ситуации. И опять я согласился и быстро уволился с завода. Жанна моментально продала квартиру, и мы уехали к ней. Совсем через короткое время случился дефолт, деньги за квартиру, лежавшие на счёте "сгорели" как у многих других.
Потом мы торговали на рынке колготками и нижним бельём. Сначала было стыдно, потом привык - вся страна тогда что-нибудь продавала или покупала. Через пару-тройку лет, собрав кое-какие деньги, Жанна открыла мастерскую по ремонту одежды. Под эту марку набрала вьетнамцев, запрудивших страну в поисках работы, и усадила в подвале за швейные машинки, взятые напрокат. Работники день и ночь строчили куртки по готовым лекалам, работая за гроши, мастерская по ремонту была только прикрытием. Теперь мы уже не стояли днями в палатке, - реализация и доставка курток на точки была делом нанятых вьетнамцев. Мастерскую предприимчивая моя супруга оформила на меня. Естественно, хозяином я был только формально. Вы поняли, конечно, что никаких налогов Жанна не платила, если не считать нищенского дохода от официальной мастерской. Деньги потекли немалые. Через три года наше производство увеличилось во много раз. На нас с супругой работала целая артель иностранцев.
Однако, всему бывает конец. Неожиданно перед самым Новым годом к нам пришли с обыском. Нереализованная продукция была конфискована, подвал опечатан, произведена выемка документов, деньги,
найденные при обыске, изъяты. Хотя думаю, что эти деньги были только малой частью общей суммы, заработанной нами. Я никогда не вдавался в подробности, где Жанна хранит свою чистую прибыль. Завели дело, началась
бумажная волокита, проверка банковских и других документов, сверка счетов. На каждой бумаге стояла моя подпись. Меня арестовали и обвинили в незаконной деятельности, в неуплате налогов государству и махинациях. Про махинации я ничего не знал. По совокупности мне дали семь лет.
Намеренно опускаю этот неприятный период моей жизни, скажу только, что отсидел пять с половиной. На третьем году моего срока приехала Жанна со свидетельством о разводе. С заключённым в то время можно было развестись в одностороннем порядке, тем более, что детей мы не завели. Жанна укатила в Штаты.
Не очень-то я и расстроился. После потери первой семьи мне всё меньше и меньше хотелось думать о своей дальнейшей судьбе. Вся моя жизнь разделилась на "до" и "после". Не было настоящего, не было будущего, было только прошлое, которое я любил и ненавидел в зависимости от того, что вспоминал. Один вопрос только ставил меня в тупик: куда идти после окончания срока? Кто ждёт меня? Где примут на работу со справкой об освобождении? Родители мои давно умерли, братья жили своими семьями, дом в деревне продан. Серьёзно светила отвратительная перспектива влиться в многочисленные ряды бомжей.
Не знаю теперь, почему я сразу поехал в Краснодар - никого из родных или друзей у меня там отродясь не было. Стоял конец апреля, но было по летнему тепло и подумалось, что, на худой конец, несколько ночей можно перекантоваться и в парке. Возле открытого кафе пожилой мужик нерусского обличья подметал тротуар. Было раннее утро, и посетителей ещё не было.
- Слышишь, брат, - окликнул я, - Не знаешь, работники нужны? Тот остановился и в упор посмотрел на меня, как бы взвешивая что-то в голове.
- Что делать умеешь? Барашка пасти умеешь? У брата в ауле барашка пасти нада. Хорошо работаешь - хорошо кушаешь. Плохо работаешь - плохо кушаешь.
Через два дня я пас овец в ауле Казбека. Работал за еду и одежду, денег он мне не давал, да мне они были не особо и нужны. Какое-то время спустя стала даже нравиться новая моя жизнь - минимум людей вокруг, минимум общения, минимум напоминаний о прошлых зигзагах судьбы. В хорошую погоду работники спали на улице на разостланной кошме, слушая треск цикад и блеянье ягнят. Не было дня, чтобы мне не снились Катя с сыном. После очередного сна я просыпался и долго лежал с открытыми глазами, всматриваясь в звёздный шатёр неба и вспоминая нашу "однушку", где мы были так счастливы вместе.
Однажды Казбек взял меня и ещё одного работника в Краснодар на мясной рынок. Накануне вечером резали баранов, свежевали их и складывали в погреб на лёд. Посреди ночи, погрузив уже остывшие тушки в УАЗик, выехали по узкой каменистой дороге из аула. На рынке хозяин поставил меня к весам, сам стал рядом - второй работник рубил мясо на аккуратные куски. Казбек торговался, складывал деньги в сумку на поясе, довольно потирал руки
- Витёк, друган! Ты ли это? Если бы никогда не видел тебя с бородой, не признал бы. Ты что, мясником заделался? Подожди, сколько же мы не виделись?! Мать моя женщина!!!
Я опешил. Передо мной стоял армейский дружок, наш взводный Юрка Калистратов. Он смотрел и хохотал над моим дурацким видом. Хозяин недовольно забурчал на своём языке, зло поглядывая в нашу сторону. Но я уже выскочил из-за прилавка и мы обнимались и стукали друг друга по плечам. Да, Юрка изменился. Он посолиднел и раздался в плечах, на ремень нависал живот, виски словно посыпаны серебром. Я подумал, что сам смотрюсь не в пример хуже, - как ещё друг узнать умудрился! В общих чертах рассказал я обо всём, что случилось, начиная с женитьбы на Кате и заканчивая освобождением.
- Знаешь что, - заявил Юрий, - Немедленно закругляйся со своим "кровавым " делом и поедем-ка со мной. Будешь пока у меня работать бригадиром у слесарей, а там посмотрим. Автосервис у меня. Зарплатой не обижу.
Через полтора года я смог купить подержанную, но крепкую "Ниву", и отправился в свой родной городок. Мне так не терпелось увидеть Катю и сына. Я быстро нашёл на окраине старый покосившийся домик тёти Глаши и позвонил в калитку. На крыльце долго никто не показывался, но после второго звонка дверь наконец открылась и вышла Катина тётка. Она медленно спустилась с крыльца и так же медленно шаркающей походкой подошла по асфальтированной дорожке. Мы стояли по разные стороны калитки. На приветствие она не ответила, только начала перебирать худыми руками сухие штакетины. Время не пощадило её, превратив в сущую развалину.
- Кто вы? - наконец спросила она тихо. Я назвал себя. Тётя Глаша посмотрела куда-то в сторону и тут мне стало ясно, что она ничего не видит.
- А как бы мне повидать Катю? - моё сердце заколотилось как бешеное, готовое выскочить из груди.
- Катю? - переспросила старуха бесцветным голосом, - А нету Кати... Семь годков скоро, как нету..., - померла Катя , - слепые блеклые её глаза ничего не выражали, просто смотрели в какую-то неведомую точку. Сердце моё, только что бившееся как птица в клетке, упало - нет, не упало - просто рухнуло в холодную пропасть под моими ногами. Никогда... Никогда я не ожидал такого конца. Превозмогая внезапную боль в висках и оглушённый услышанным, я собрался уходить и тётя Глаша тоже медленно и осторожно стала поворачивать от калитки.
- А Митя... Митя где? - спохватился я.
- А Митя жив-здоров, слава господу... Грибоедова 17,... тут рядом, - она медленно, вытянув руки вперёд, как бы щупая воздух, двинулась в обратную сторону.
На Грибоедова 17, на зелёных облупившихся воротах висел такой же звонок. Открыл высокий парень с очень знакомым лицом. Я знал, где я видел это лицо. Оно было то же, что и на моих старых фотографиях, где я был снят молодым и бесшабашным, только ростом сын был несколько выше меня.
- Вы что-то хотели? - спросил Митя, придерживая калитку.
- Здравствуй, Митя, - сказал я севшим голосом и попытался шагнуть вперёд, - Ты меня не узнаёшь - прошло столько лет... Я - твой отец.
- Отец? - переспросил мой сын, и лицо его моментально пошло красными пятнами, а потом наоборот побелело как мел, только под кожей заходили желваки, - Мой отец там, - он указал рукой в глубь двора, и я увидел метрах в
пятнадцати от себя темноволосого мужчину в инвалидной коляске. На его коленях, накрытых коричневым пледом, уютно свернувшись калачиком спал большой ярко-рыжий кот.
- У меня только один отец, - продолжал Митя, - Ведь двух отцов не бывает- не так ли? К чему такие излишества?! Это он купил мне коньки, а в десять лет на день рождения подарил велосипед. С ним мы ходили на рыбалку, жгли костёр и спали в палатке, а когда однажды у меня случился приступ аппендицита, - он два километра нёс меня на руках, потому что "скорая" к нам не могла проехать. Это с ним я пацаном строил голубятню и запускал в небо турмана. А когда не стало мамы, он устроился на вторую работу, чтобы мы с сестрой ни в чём не нуждались и я смог учиться в институте. И в армию меня провожал тоже он, - Митя отвернулся и сделал попытку закрыть дверцу.
- Значит у Кати есть дочь, - смекнул я и ещё подумал, что бесполезно сейчас предлагать сыну какую-либо помощь.
-Подожди! - я схватив его за рукав, - Может быть, позвонишь мне когда-нибудь? Не сейчас, - когда надумаешь..., - я достал визитку и протянул ему.
Он посмотрел сквозь меня, как бы раздумывая, но, поморщившись, взял визитку и небрежно опустил в карман ветровки. Калитка захлопнулась. Между нами оборвалась последняя ниточка. С тех пор прошло четыре месяца. Я всё ещё влачу свою никчёмную жизнь. Ничего не изменилось. Целыми днями стараюсь находиться на работе, чтобы не оставаться наедине с собой - так легче. Я давно чувствую себя лишним человеком на этой земле. Да, я лишний! Ведь я никому не сделал никакого добра и никому не нужен. Со мной рассталась моя жена, не простившая предательства, сын не захотел меня признать, даже Жанне я стал не нужен. Думаю, что я и самому себе не нужен тоже. Последнее время я очень похудел, но это меня не беспокоит; иногда я рассматриваю в зеркале своё изменившееся лицо с обтянутыми кожей скулами с каким-то злорадством и почти мазохистским наслаждением. Несколько раз мне приходила в голову крамольная мысль о том, что можно прекратить всё это безумие разом, но в этот момент всегда представляется сын, только не взрослым, а непременно маленьким, с перепуганными глазами, как в то утро, когда Катя с ним появилась в квартире Жанны. И это останавливает меня.
Неделю назад кто-то позвонил, я вздрогнул и схватил трубку. Трубка долго молчала, но я чувствовал, что на том, другом её конце, кто-то есть.
- Митя, сын..., - позвал я осторожно, придерживая затарахтевшее сердце. В трубке щёлкнуло и пошли гудки отбоя.
Уже неделю я живу надеждой. Только она держит меня на плаву - надежда на то, что когда-то всё же я услышу в трубке телефона спасительный голос Мити. Лишь он, этот голос, может вытащить меня из шкуры "лишнего" человека и заставить нормально жить. Вчера зашёл в церковь. Это случилось чуть ли не впервые за всю жизнь. Служба уже закончилась, но старенький щуплый священник ещё не ушёл и тихонько молился у алтаря. Купив свечи, я подошёл к иконе Богородицы. Она смотрела на меня скорбно и ласково. Не знаю, наверно мне показалось, что из её глаз выкатилась слеза, но я не выдержал и разрыдался. Через какое-то время почувствовал, что рядом кто-то есть. Оглянувшись, увидел батюшку. Он посмотрел на меня, как смотрят на вставшего после долгой болезни ребёнка, затем перекрестил и тихо сказал: "Не нужно стесняться своих слёз. Это хорошо, что вы плачете, - значит душа ваша жива, только мучается и просит помощи. Так помогите же ей..."