Диалог между Вернером Гейзенбергом и Карлом Фридрихом фон Вайцзеккером
Вернер Гейзенберг – один из создателей квантовой механики, по классификации Льва Ландау ученый первого класса наряду с Бором, Шредингером, Дираком и де Бройлем. В гитлеровской Германии руководитель «Уранового проекта». Из-за ошибки в определении критической массы считал, что невозможно создать атомную бомбу в обозримом будущем.
Карл Фридрих Вайцзеккер – физик теоретик, крупнейший специалист в области ядерной физики, предложил модель солнечной энергии. В годы Второй мировой войны, вместе с Гейзенбергом работал над созданием ядерных технологий, участник «Уранового проекта». В 1956 году выступил с «Геттингенским заявлением» об отказе участвовать в изготовлении, испытании или применении ядерного оружия. Проблема политической ответственности учёного за общественные последствия своих открытий одна из главных тем его философских размышлений.
В конце Второй мировой войны Гейзенберг и Вайцзеккер вместе с еще восемью немецкими учёными, которые работали над ядерным оружием в нацистской Германии. были захвачены американцами и перевезены в Англию. Они содержались на ферме Фарм-Холл близ Кембриджа с 3 июля 1945 года по 3 января 1946 года. Кроме Гейзенберга в эту группу входили еще два Нобелевских лауреата Макс фон Лауэ, открывший дифракцию рентгеновских лучей на кристаллах, и Отто Ган. Впрочем, на момент интернирования Ган еще не был нобелевским лауреатом. Шведская королевская академия наук присудила Отто Гану Нобелевскую премию по химии за 1944 год «за открытие расщепления тяжёлых атомных ядер» в ноябре 1945 года спустя два месяца после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. Сам Ган узнал о присуждении ему Нобелевской премии из сообщения «Daily Telegraph», регулярно доставлявшийся в Фарм Холл. А несколько ранее 6 августа немецкие ученые были поражены сообщением радио о том, что американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму. Вот как описывает события этих дней Гейзенберг в своих воспоминаниях «Часть и целое», глава «Об ответственности исследователя»:
«Понятно, что всех больше был поражен Отто Ган. Расщепление урана было его самым значительным научным открытием, оно явилось решающим и никем не предвиденным шагом в атомной технике. И вот теперь этот шаг уготовил ужасный конец целому большому городу с его населением, безоружными людьми, большинство которых чувствовало себя невиновными в войне. Потрясенный и разбитый, Ган ушел в свою комнату, и мы серьезно опасались, что он что-то сделает с собой. В охватившем нас возбуждении мы, остальные, сказали в тот вечер, возможно, много непродуманных слов. Лишь на следующий день нам удалось привести в порядок свои мысли и подробно разобрать происшедшее.
За нашей усадьбой Фарм-Холл, старинной постройкой из красного кирпича, располагалась запущенная лужайка, на которой мы обычно играли в итальянскую лапту. Между этой лужайкой и увитой плющом стеной, отделявшей наш земельный участок от соседнего сада, была еще продолговатая клумба с кустами роз. Для нас, пленных, обход этой клумбы играл примерно такую же роль, как ходьба по кругу в средневековых монастырях. Это было подходящее место для серьезных разговоров по-двое. Наутро после страшного сообщения мы с Карлом Фридрихом долго ходили там взад и вперед, раздумывая и беседуя»
Прежде всего, собеседники обсуждают вопрос - виноват ли Отто Ган, первый обнаруживший расщепление ядер урана, в создании атомной бомбы. В результате они пришли к заключению, что Отто Ган и другие ученые, вовлеченные в естественный процесс развития естествознания, не могут быть виновными в использовании их открытий во зло человечеству. Ученые выразили убеждение, что с ростом познаний добро возьмет верх над злом и что возможные дурные последствия удастся взять под контроль.
Следующий обсуждаемый вопрос – о роли личности в процессе познания. Взаимозаменяемы ли индивиды в этом процессе? По мнению Гейзенберга, огромные заслуги отдельной личности, впервые сделавшей принципиально новое открытие, не умаляются предположением, что рано или поздно кто-то другой пришел бы к тому же результату. Если бы Эйнштейн не открыл теорию относительности, ее раньше или позже сформулировал бы кто-либо другой, возможно, Пуанкаре или Лоренц. Если бы Ган не обнаружил расщепления урана, то, вероятно, чуть позже на это явление натолкнулись бы Ферми или Жолио Кюри. При этом и Эйнштейну и Гану выпала честь первооткрывателей. Ученые пришли к выводу, что нельзя вменять индивиду, реально совершающему тот или иной решающий шаг в цепи накопления экспериментальных и теоретических фактов, большую ответственность за последствия этого шага, чем всем другим, которые, по-видимому, тоже могли бы совершить его.
И тут Вайцзеккер предложил поделить ученых на открывателей и изобретателей. Открыватель до совершения открытия не может знать ничего о возможностях его применения. В качестве примера открывателей он назвал Гальвани и Вольта - они не могли составить себе никакого представления о позднейшей электротехнике. Поэтому на них не ложилось и никакой ответственности за полезность или опасность последующего развития. Изобретатель всегда имеет в виду определенную практическую цель. Он должен быть уверен, что достижение этой цели представляет определенную ценность, и на него с полным правом можно было бы возложить ответственность за изобретение. Эксперимент Гана, расщепившего атомное ядро, по мнению Вайцзеккера, был открытием, изготовление американцами атомной бомбы — изобретение. Они действовали, исходя не из своих собственных исследовательских интересов, но по явному или предполагаемому заказу ведущего войну человеческого общества, которое поневоле желало максимального усиления своей боевой мощи.
Далее, как ни странно, Гейзенберг оправдывает американских ученых, создавших атомную бомбу. Заметим, что разговор происходит 7-го августа 1945 года сразу после бомбардировки Хиросимы, а опубликован он в 1958 году и воспроизведен Гейзенбергом по памяти. Таким образом, Гейзенберг, в принципе, имел возможность откорректировать свои высказывания. «Вероятно, в начале войны физики там действительно боялись, что в Германии попытаются изготовить атомную бомбу. Это понятно; ведь расщепление урана было открыто в Германии Ганом, и атомная физика у нас, до изгнания Гитлером многих прекрасных физиков, была на высоком уровне. Победа Гитлера с помощью атомной бомбы представлялась столь чудовищной опасностью, что для предотвращения этой катастрофы казалось оправданным и такое средство, как собственная атомная бомба. Я не знаю, что тут можно возразить, особенно если подумать о том, что в действительности происходило в национал-социалистских концентрационных лагерях. После окончания войны с Германией многие физики в Америке, надо думать, предостерегали от применения этого оружия, но к тому времени они уже не располагали решающим влиянием. Здесь критиковать их нам тоже не пристало. Ведь не смогли же мы помешать тем ужасным вещам, которые делало наше правительство. То обстоятельство, что мы не знали их размаха, не извиняет нас, потому что мы могли бы, по крайней мере, приложить больше усилий к тому, чтобы об этом узнать. Ужасно во всем этом рассуждении то, что понимаешь, в сколь огромной мере все неизбежно. Понимаешь, что в мировой истории неизменно практикуется принцип: за доброе дело можно бороться всеми средствами, за плохое — нельзя. Или в еще более коварной форме: цель освящает средства».
Тут необходимо отметить, что у Гейзенберга, лауреата Нобелевской премии, была реальная возможность покинуть нацистскую Германию, но он предпочел остаться, и вынужден был возглавить «Урановый проект». Приведенные выше его высказывания можно рассматривать как запоздалое раскаяние и прозрение гениального ученого.
Вайцзеккер, продолжая дискуссию, далее рассматривает те, якобы благовидные соображения о необходимости атомной бомбардировки. «Говорится, например, что благодаря применению атомной бомбы война окончена быстрей. Возможно, в целом число жертв оказалось бы больше, если бы война еще долгое время продолжалась без применения этого оружия. По-моему, ты сам вчера приводил этот довод. Однако подобные расчеты совершенно неудовлетворительны потому, что никто не знает отдаленных политических последствий катастрофы. Не закладываются ли ввиду возникающего ожесточения основы для новых войн, которые потребуют еще более громадных жертв? Не изменяется ли вследствие появления нового оружия равновесие сил, которое позже, когда этим оружием будут обладать все великие державы, непременно потребует для своего восстановления губительных столкновений?»
Обоих ученых заботит будущий мировой порядок - будет ли он основан на свободном волеизъявлении стран и народов или в основе его будет шантаж ядерных держав. «Именно потому, – добавляет Гейзенберг - что атомная бомба явно уже не была необходима для победы, ее применение будет понято как чистая демонстрация силы; а очень трудно усмотреть, какой путь может вести от политики силы к единому, основанному на свободе порядку мира»
И, наконец, ученые подходят к главному вопросу их диалога - «Как должен вести себя индивид (вот тут у читателя возникает дополнительный вопрос, кто подразумевается под индивидуумом – открыватель, изобретатель?), включенный в общий контекст человечества, воспитанного на противоречивых представлениях, подвластного своим страстям и заблуждениям и в то же время заинтересованного в техническом прогрессе?» Ответ на этот вопрос Гейзенберг и Вайцзеккер видят в участии ученого в общественной жизни. По мнению Гейзенберга: «Для индивида, перед которым научный и технический прогресс поставил важную задачу, недостаточно думать лишь об этой задаче. Он должен рассматривать ее разрешение как составную часть общего развития».
«Это означает, - добавляет Вайцзеккер - что он должен стремиться к участию в общественной жизни, к влиянию на государственное управление, если он хочет не только мыслить, но также поступать и действовать правильно. В той мере, в какой научный и технический прогресс становится важен для общего целого, может возрасти и влияние носителей этого прогресса на общественную жизнь».
А затем участники дискуссии сводят более общий философский вопрос об ответственности ученого за свое открытие, за участие в научно-техническом прогрессе к более частному вопросу об ответственности американских ученых за использование их изобретения – атомной бомбы. «Нельзя не упрекнуть американских атомных физиков в том, что они недостаточно стремились к приобретению политического влияния, что они слишком рано выпустили из рук право решать вопрос применения атомной бомбы. Ведь не приходится сомневаться, что отрицательные последствия этого применения бомбы были ими поняты очень рано» - заключает разговор Вайцзеккер. И последнюю точку в этом разговоре об ответственности исследователя поставил Гейзенберг: «По-видимому, в данном конкретном случае нам просто больше повезло, чем нашим друзьям по ту сторону океана».
Таким образом, несмотря на понимание мотивов создания атомной бомбы, тем не менее, Гейзенберг и Вайцзеккер считают, что какими бы мотивами не руководствовались изобретатели оружия страшной разрушительной силы, его появление налагает на них тяжелейший груз моральной ответственности. Последнее замечание Гейзенберга вероятно следует трактовать как признание того факта, что научная ошибка позволила немецким ученым выйти из атомного соревнования без моральных издержек.
Со времени той знаменательной прогулки двух интернированных ученых вокруг клумбы в Фарм Холе прошло шесть десятков лет. С тех пор многое изменилось. Человечество научилось использовать атомную энергию в мирных целях. Появились атомные электростанции и атомные ледоколы. Но люди есть люди, они преуспели и в области ядерных вооружений. Десяток стран имеют в своем арсенале атомные бомбы и еще целый ряд стран стремятся ими обзавестись. В наше время, когда не существует секретов изготовления атомной бомбы, кроме ученых-изобретателей (по классификации Вайцзеккера) появились ученые-повторители. Сейчас достаточно иметь высшее образование в области ядерной физики, чтобы повторить известную конструкцию. Не сидят без дела и изобретатели. Они совершенствуют атомное оружие и доводят его до таких размеров и мощностей, чтобы им можно было пользоваться в тактических целях. В настоящее время на вооружении многих стран существуют тактические снаряды с мощностью от одной до десяти килотонн тротила. Таким оружием могут быть снабжены полки и батальоны. Для сравнения мощность бомбы сброшенной в Хиросиме составляла 13-18 килотонн, максимальная мощность термоядерной бомбы когда-либо испытанной в мире (СССР, 1961г.) достигла 58 мегатонн. Если раньше атомная война могла начаться нажатием одной контролируемой правительством кнопки, то в наши дни полковой командир может с «переляку» отдать приказ нанести «небольшой» атомный ударчик. Но как говорится «лиха беда начало» - стоит только начать. Все в руках военных и, в лучшем случае, политиков. Тем не менее, ответственность ученых как наиболее информированной части населения о последствиях применения атомного оружия, возрастает. Хотелось бы, чтобы они были в первых рядах общественности, требующей запрещения использования ядерного оружия. К сожалению, в общем информационном шуме современных медиа их голос едва различим. Фигура большого ученого в наши дни потеряла всеобщую привлекательность. Имена Нобелевских лауреатов известны лишь узкому кругу специалистов. А наука продолжает развиваться. Новейшие открытия в физике - открытие темной материи и эксперименты на мощнейшем ускорителе частиц - коллайдере, биологии - разгадка генома человека, медицине - выращивание человеческих органов из стволовых клеток - кардинально меняют наши представления о человеке и его месте в общей картине мира. И, конечно же, вопрос об ответственности исследователя остается насущным и важным, но все в меньшей степени основополагающим.