Часть 6
Антоновна присела к столу напротив меня, о чём-то задумалась. Крепко сжав сухой, морщинистой рукой край столешницы, угнула голову, словно рассказ о родственниках нагнал в сердце целую волну воспоминаний.
-- Тамара у нас поздняя вышла... Мне уж тридцать пять стукнуло. Дочку-то с Антошей давно хотели. А Бог дал, вот, на четвёртом десятке...
Она, глядя за окно в какую-то даль, словно машинально, разломила ломоть чёрного хлеба, откусила крепкими, ровными зубами, принялась неторопливо жевать.
-- Любили её все. Братья любили, Серёга с Сашкой, носились, чужаков долбили, защищали... А вот... Не повезло... Выучилась, институт закончила... Добрая она, да, вот, по доброте обожглась в жизни... Так вдвоём с дочерью и живут.
Я неторопливо хлебал щи, слушая простую историю Томочки. Все матери одинаковы, все любят своих детей, и все материнские мысли заняты только детьми. Не хотелось думать о своей матери, просто, не хотелось. Наверное, и она любила меня с братом изо всех сил. Но что-то осталось не понятым, не увиденным, не расслышанным. Деревня деревне - рознь, и в каждой деревне каждый её житель живёт своим умом, считая только свой ум самым правильным на всём белом свете. Бабку сгубила жадность. Бабкина жадность сгубила мать, выкосив под корень всю семью. Если бы я не откололся от их мира, просто так, по ходу жизни, сгинул бы вместе с ними.
Антоновна, словно очнувшись от воспоминаний, глянула на стену, где негромко тикали удивительные часы в виде лакированного среза дубового ствола с золотистыми, вырезанными из соломки, цифрами. Наверняка, это тоже работа Тамары и её дочери. А, может быть, кого-нибудь из братьев или племянников. Всё-таки, у этой Антоновны удивительная, большая и дружная семья, даже кошка с собакой любят друг друга так, как люди порой не любят людей.
-- Ой, а время-то! -- Антоновна, как мне показалось, слишком уж картинно всплеснула руками,-- Уж автобус, поди, пришёл.. Сейчас Тамара подойдёт.
Я едва не поперхнулся щами, вмиг почувствовав себя обманутым гостем, попавшим в наивную и простодушную ловушку старой матери, заманившей для дочери случайно подвернувшегося кандидата на счастливое знакомство. Но как-то очень уже не хотелось верить, что эта женщина всего лишь из своих материнских забот о детском счастье затащила меня обедать и заболтала разговорами о семье. Хотя, чем чёрт не шутит? Человек-то я, вроде, хороший, машина, опять же, дорогая, одинокий - сама выведала, деньги есть и цену им знаю. Мужу сестры родственник, значит, не проходимец какой.
Антоновна вскочила, засуетилась у плиты, загремела кастрюлями и чайником. Ну, точно, что-то здесь не то! Я заторопился доесть вкуснейшие щи, чтобы попробовать вовремя сбежать и благополучно уехать восвояси со своей вожделенной покупкой. Но огромная и бездонная тарелка упрямо не хотела опустошаться, а сытую голову всё сильнее и сильнее свербила мысль - ну, а зачем мне надо бежать? От кого и куда? В родной и любимый, но совершенно пустой дом? Чего я опять боюсь в свои пятьдесят с лишим? Ни к чему не обязывающего знакомства с женщиной, только потому, что так захотела её мать? Глупость, очередная дурацкая глупость, которые я устал уже мусолить в своей седеющей голове. Всё, я хочу просто жить и радоваться этой жизни, хотя бы так, как радуются жизни люди, в дом к которым меня неожиданно забросила судьба. Я, так же, как и Антоновна, привычным деревенским жестом переломил одной рукой ломоть душистого хлеба, и принялся неторопливо обгладывать сладкую телячью косточку, смачно заедая мясо наваристым бульоном.
Калитка скрипнула, сердце ёкнуло, но уже несильно, почти спокойно. Скрипнула входная дверь. Антоновна заторопилась на крыльцо встречать дочь.
-- Мамуль, здравствуй. Ну, как ты? А чья машина у нас стоит?
Чистый, спокойный и приятный женский голос. Наверное, именно таким он должен быть у женщины, с заботой и любовью украсившей весь этот дом. Я, доев, наконец, свою порцию, опять окинул взглядом большую деревенскую кухню. Там, за дверью звонко чмокнули поцелуи, и тут же голос Антоновны принялся торопливо рассказывать.
-- Это из тёти Машиной деревни, Жорка, Дяди Мишин родственник. Яблок купить приехал.
Тут же в кухню, опережая мать, торопливо и взволнованно влетела женщина, похожая и совершенно не похожая на ту, что я видел уже на фотографиях в зале. Те же распущенные и волнистые волосы, но тёмные, возмущённо-колючие глаза, сразу впились в меня с недоверием и подозрением. Я улыбнулся, вставая из-за стола. Конечно, в свои восемьдесят три Серафима Антоновна совсем не похожа на выживающую из ума старушку, да и представила меня, как знакомого и даже родственника. Но то, что старая одинокая женщина запросто впустила в дом постороннего человека, уже заслуживает порицания и негодования со стороны бдительных и заботливых детей. Мало ли что? С возрастом все становятся наивнее и глупее. Это закон природы, которым так часто пользуются мошенники.
-- Здравствуйте, Тамара. Вы извините, я случайно заехал. Мне сказали, здесь яблок можно купить. А оказалось, мы с Серафимой Антоновной почти родственники.
Улыбнувшись, я глянул на виновато притихшую и немного оробевшую за спиной дочери Антоновну. Волнение и негодование в тёмных глазах Тамары погасли, они стали спокойнее и мягче, но простая житейская логика всё ещё требовала проверить и перепроверить обоснованные подозрения.
-- А что, у вас там своих яблок нет?
-- Такой антоновки, как у вас, нигде нет. Я уже всё вокруг объездил. Честное слово...
Я и сам не понял, как прилепилось к языку это "честное слово", но Тамара вдруг улыбнулась, по-доброму озорно и лукаво, словно это моё "честное слово" в один миг развеяло все её подозрения и возмущения. Я улыбнулся в ответ, также честно, как выпалил это честное слово. Странно, среди волнений и негодований я не успел даже разглядеть её всю, но вдруг поймал себя на мысли, что самым невероятным и самым непостижимым образом я вижу и чувствую её эмоции, её настроение и состояние души, даже не осознавая, в чём именно я это вижу и чувствую - в наклоне головы, едва заметном движении уголков чуть подкрашенных, мягких губ, или почти неуловимом повороте строгих, красивых плеч? На ней была тёмно-бордовая кожаная курточка, недлинная чёрная юбка, под курткой тёмная водолазка, охватывающая высоким воротничком тонкую, изящную шею, обтягивающая мягкий, почти не выпирающий живот и аккуратную, в меру маленькую, округлую грудь.
Неожиданно оставив меня в покое, Тамара вышла на крыльцо, вернулась уже без куртки, с двумя полными сумками, начала их расставлять, вытаскивая на тумбочку обычное продуктовое содержимое. Стало ясно, что я мешаюсь, и мне пора уезжать. Антоновна принялась помогать дочери.
-- Том, ну ты как, ночуешь сегодня?
-- Нет, мам, сегодня не останусь, на семь часов уеду. У нас там дела завтра...
Тамара кинула в мою сторону быстрый красноречивый взгляд, давая понять старой матери, что в присутствии посторонних эту тему не стоит обсуждать. Я решительно двинулся к двери.
-- Ну, мне пора. Спасибо Вам огромное, и за яблоки, и за щи... Обалденные, сто лет таких не ел.
-- Как пора? -- чуть не возмутилась Антоновна,-- Никаких "пора", сейчас чай будем пить. Садись, давай. И Тамара только с дороги.
Она унеслась куда-то в сторону крыльца. Тамара проводила её снисходительно-лукавым взглядом.
-- А Вы там, в деревне давно жили?
-- С рождения... Да я и сейчас там живу.
-- А мы в детстве часто к тёте Маше ездили. И у младшей дочери, Татьяны, на свадьбе были.
От её былого негодования не осталось и следа. Я сидел за столом, а передо мной неторопливо суетилась по хозяйству простая и добрая женщина с очень умными, спокойными глазами, ровными, приятно не тонкими ногами и откровенно красивыми бёдрами. Стоп! Я ведь тоже был на свадьбе у младшей ПапкОвой девки, Татьяны. Сколько мне было лет тогда? Кажется, семь или восемь? Память провалилась в далёкое детство и в ту свадьбу, от которой остались лишь смутные, отрывочные видения. Высокая Татьяна в длинном белом платье и фатой вокруг головы. Строгий муж старшей, Зинаиды, который вытолкал меня из пустой комнаты, потому его жене надо было там раздеться и покормить грудью ребёнка. А я стоял за шторой и всё видел, всё-всё... Потом было застолье, пьяный жених, пляски, вопли "горько". А потом... Мы носились с какой-то девчонкой по тёмному ПапкОву дому под ногами пьяных гостей, во что-то играли, что-то друг другу рассказывали. А потом этот несчастный случай и всё...
От воспоминаний даже мурашки вдруг побежали по спине. Я поднял глаза на Тамару, она на меня.
-- Слушай, а мне кажется, я тебя помню!
-- И я тебя! -- лукавые глаза, также перейдя на ты, засветились озорными огоньками воспоминаний.
-- Это тебе тогда на ухо чай горячий опрокинули?
-- Мне,-- Тамара совершенно по-детски закивала головой, и пышные волосы прокатились волнами по обтянутым водолазкой гладким плечам, -- Ох, я и орала, помню. А ты мне "Мишку косолапого" подарил. У меня был один, а ты ещё одного дал. Помню, я такая гордая была, думала, какой ты добрый...
-- Мишку?
Память с усилием попыталась провалиться ещё глубже. Да, точно. Мы носились по дому, и где-то в полутёмных сенцах эта девчонка зацепила какую-то толстую тётку, которая несла стакан с чаем. Чай плеснул девчонке на ухо, было море крика и слёз. Все носились, прикладывали к уху холодные, мокрые тряпки и в один голос причитали: "хорошо, что в глаза не попало". Мне было ужасно жалко её. Я не знал, чем помочь этой несчастной девочке с красным ухом, а потом взял и сунул ей в руки большую конфету, которую мне кто-то подарил там, на свадьбе. Вспомнить, кто это был, я так и не смог, но совершенно отчётливо вспомнил свои благородные чувства, и что мне было совершенно не жалко ради этой девочки расстаться с такой невероятной драгоценностью нашего детства.
====================================
Часть 7: http://www.proza.ru/2014/07/22/599