Царский лев - часть 1. Лешачиха - глава 2

Александра Проскурякова
2


Аверьян и Дей неторопливо шли по широкой полузастеклённой галерее, окружающей крыло дворца, где расположились вспомогательные службы. Ничего особенного: два молодых офицера, улучив свободную минутку, прогуливаются и беседуют, скорее всего, как это и положено в их возрасте, о девицах и делах амурных.
— Боюсь, они засекли существование моего альтер эго, - говорил Дей. – Полковник из СОКа был до неприятного дотошен. Кстати о СОКе. «Жучков» нет?
Аверьян взглянул на прикреплённую к поясному ремню коробочку служебной сигналки, после небольшого приложения рук используемой также в качестве индикатора подслушивающих устройств.
— Чисто… СОК – это очень серьёзно, дружище. Может, стоит на время притормозить?
— А может, я просто параноик? – задумчиво сказал Дей. – И полковник действительно лишь выполнял свою работу?.. Нет, отступать нельзя. Я обязан пробиться к цесаревичу и подвести к нему Доната. Иначе… Господи, Аверьян, ты же знаешь, иначе скоро всё это будет уничтожено.
 
Они остановились, чтобы посмотреть на город.
За десять послевоенных лет столицу отстроили, заботясь не об архитектурных и ландшафтных красотах, а о том, чтобы дать крышу над головой сот-ням тысяч обездоленных семей. Вот и уходили в мглистую даль бесконечные ряды семиэтажек, наскоро слепленных из бетонных панелей. Сверху не было видно деревьев, но парни знали, что возле каждого дома зеленеют заботливо выращиваемые тонкие берёзки и рябины. Даже за сломанную ветку здесь наказывали нещадно, может быть, несоразмерно проступку. А цветы пока отказывались расти в начинённой металлом и химией почве.
— Я сегодня на ромашку наткнулся, - сказал Аверьян. – Маленькая такая, дохленькая, а цветёт. Может, здесь всё наладится?
— Если мы успеем.
— Ты уже близко, Дей.
— Месяц прошёл, а я Нестора в глаза не видел. «Близко»!
— А я видел. – Аверьян сморщился, помотал головой. – Ничего хорошего!
Парни посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Поручик!
Они разом обернулись.

По пыльной галерее с облезлым крашеным полом к ним спешил мальчик лет десяти-одиннадцати в отглаженной форме юного стрелка – салатового цвета рубашка и штаны до колен, белый ремень с портупеей, короткие белые чулки.
— Здравствуйте, господа! Куда же вы пропали, Дей? Обещали свозить меня на полигон, а сами!..

Царевич Венедикт рыжий. Курносое белокожее личико в золотой россыпи веснушек, ярко-голубые глаза, опушённые длинными коричневыми ресницами, тщательно причёсанные блестящие волосы – не тёмно-жёлтого, не померанцевого цвета, а какого-то красноватого.
— Ваше высочество, позвольте представить вам моего друга: поручик Аверьян Баженов.
— Вы тоже участвовали в Холодной войне, поручик? Это там вы заслужили Бронзового Орла? Вы расскажете мне о сражениях?
— Царевич мечтает о военной карьере, - пояснил Дей. И ответил за Аверьяна: - Непременно расскажет, ваше высочество. Поручик на это мастер. А сейчас я провожу вас в покои, здесь вам не место.
— Мы ещё встретимся, Баженов? – спросил мальчик, которого Дей вежливо, но настойчиво подталкивал к выходу.
— Обязательно, ваше высочество.



Они познакомились в день приезда Карина.

Дей и Аверьян добирались до столицы долго, со множеством пересадок и неприятных приключений, впрочем, не особенно опасных для вооружённых офицеров морского десанта.

От железнодорожной станции до города их подбросил вездеход, привёз к самому царскому дворцу. Правда, определение «дворец» не очень-то подходило к коробке большого четырёхэтажного здания, сложенного из бетонных блоков, вдоль стен которого росли чахлые деревца.

Вездеход остановился во внутреннем дворе, образованным главным корпусом дворца и двумя его крыльями, где размещались правительство и генеральный штаб.
Вокруг было довольно людно, но на моряков никто не обращал внимания. Разве что подошёл круглолицый штабс-капитан в чёрной форме с аксельбантом, представился служащим внутренней охраны, проверил документы и содержимое сумок. Поручики безропотно подчинились, хотя на въезде в акрополь их только что обыскали до нитки.
— К Востокову? – без энтузиазма спросил штабс-капитан, возвращая удостоверения личности. – Царские львы… Сидели бы вы в своём Приморье, ребята.

Водитель вездехода попросил помочь сложить сиденья в пассажирском отсеке. Попутчики никуда не спешили и охотно взялись за работу.
Их сумки стояли в стороне, поверх лежало оружие – мечи в ножнах, самострелы в чехлах и автоматы.

Откручивая соединительные болты на трубчатом каркасе, Дей всё же поглядывал за своим имуществом и, когда краем глаза увидел движение возле сумок, тут же выскочил наружу. Как раз вовремя, чтобы отобрать автомат у рыжего мальчишки и надавать тому увесистых шлепков.

Через несколько секунд Дей был распластан по асфальту ничком, в затылок и под левую лопатку упирались стволы, и кто-то заполошно кричал высоким, на грани визга голосом:
— Покушение на царевича!!! Стреляйте в негодяя! Стреляйте!
— Успокойтесь, Мухов. – Дей не мог видеть говорившего, но узнал штабс-капитана из внутренней охраны. – Капрал, наденьте парню наручники и поднимите его.

Дею завели руки за спину, защёлкнули стальные браслеты. Оказавшись на ногах, он смог оценить ситуацию: четверо охранников окружили его, ещё двое держали под прицелом Аверьяна, стоявшего с поднятыми руками у вездехода. Белобрысый штабс-капитан, не скрывая кислой мины, смотрел на рослого франта в коричневом с искоркой костюме – тот, заботливо склоняясь к мальчику, вытирал ему лицо платком. Закончив труды, Мухов подошёл к моряку, и голова Дея мотнулась от пощёчин.
— Он связан, камер-юнкер, - поморщившись, напомнил охранник.
— Запороть мерзавца у позорного столба! – в праведном гневе закричал Мухов, потрясая кулаками.

Дей покосился на него, потом перевёл взгляд на штабс-капитана и слизнул кровь с нижней губы.
Рядом они выглядели более чем странно: со вкусом одетый придворный, свежевыбритый, пахнущий хорошим одеколоном, причёсанный волосок к волоску, - и молодой солдат с усталыми глазами, обветренный и запылённый, в сбитых башмаках, в форменных брюках и куртке военного флота, когда-то тёмно-синих, а сейчас выгоревших почти добела и лишь кое-где, в складках и швах, сохранивших цвет.
— Вы прекрасно осведомлены, Семечкин, что полагается за оскорбление действием лица царствующего дома!
— Он же не знал… - попробовал замолвить слово штабс-капитан.
— Закон суров, но это закон! – возвестил Мухов, отходя к мальчику, который исподлобья наблюдал за происходящим, - всё ещё жгуче-красный от обиды.
— Зачем ты это сделал? – спросил поручика Семечкин. – Знаешь, что с тобой будет?
— В самом деле могут запороть?
— Обязаны.
— Что ж, - сказал Дей, - в пламени не сгорел, на минах не подорвался… Всё для того, чтобы сдохнуть под кнутом.
— О ч-чёрт! – простонал штабс-капитан, оглянувшись на царевича. - Ваше высочество!..
— Почему вы не просите прощения? – угрюмо спросил мальчик Дея.
— За что? За то, что не дал тебе перестрелять всех в этом дворе?
— Но я и не собирался!..
— А ты вспомни. Когда взял в руки автомат и передвинул маленькую планку, твой палец был уже на спусковом крючке. И тебе очень хотелось прицелиться в окружающих, верно? Кем ты себя воображал, малыш? Наверное, отважным диверсантом в тылу Песчаной Армады?

Мальчик долго молчал, пиная асфальт носком мягкого замшевого ботинка. Мухов прямо-таки подпрыгивал от нетерпеливого желания разделаться с наглецом.
— Отпустите его, - наконец сказал царевич.
— Ваше высочество! – возмущённо закричал камер-юнкер. – Он же посмел поднять на вас руку!
— Семечкин, вы слышали? Я приказываю освободить офицера!
Снимая наручники, штабс-капитан шепнул Карину:
— Свечку не забудь поставить. Тебя спасло чудо.
— Пожалуй, ты был прав насчёт Приморья, - тихо ответил поручик.

Инцидент был исчерпан. Охранники ушли, убежал и Мухов, раздосадовано вскрикивая и размахивая руками.
Дей подошёл к Аверьяну, навешивавшему на себя оружие, взялся за сумки.
— С днём рождения, - сказал Баженов. – Как самочувствие?
— Ну и смрадное у неё дыхание, у костлявой.
Они двинулись к одному из подъездов, где по словам Семечкина находилась резиденция генерала Востокова. Прежде чем открыть двери, Дей обернулся: мальчик, стоявший посреди двора, не сводил с него глаз.


Вот так и познакомились.
Назавтра царевич явился в казарму. Наученный горьким опытом Дей не решился его выставить. Ему пришлось рассказывать о страшном и удивительном времени Холодной войны, когда по неизвестной причине вдруг отказались работать все моторы и двигатели, не стреляли пушки и автоматы, и обе стороны были вынуждены сражаться лишь мечами, самострелами, а то и просто дрекольем.

Слушая эти истории, царевич дрожал от восторга – даже тихий и добро-душный Венедикт бредил битвами. Да чего иного можно было ожидать от мальчишки, родившегося в стране, истерзанной нескончаемой чередой войн и мятежей.

Расстались они приятелями. Царевич попросил, чтобы Дей проводил его до покоев, и на прощание сказал: «Я ведь и в самом деле хотел нажать на спусковой крючок… Только не знал, что та планочка – предохранитель».


В тот же вечер Дей пришёл в ресторан, разыскал камер-юнкера Мухова, веселившегося с друзьями за большим и по-своему обильным столом. Зал с низким потолком был уютным, чистым; тускло поблёскивали медные светильники, потёртый, но толстый ковёр скрадывал звуки шагов, на столах горели свечки в пузатеньких стекляшках, - вся обстановка располагала к лирическому свиданию или задушевной беседе, тем неуместнее были хохот и выкрики разухабистой компании.
— Гуляют? – спросил Дей хозяина.
— Провожают одного. Получил назначение в Морозов, повышение, говорят. – Старик был словоохотлив.
— Уж не Мухова ли провожают?
— Мухова?! Гапонюшку из дворца бронекрепостью не вышибешь! Цепок и угодлив. Вы к нему сейчас лучше не подходите, молодой человек. Выпили они изрядно.    
— Отлично, - сказал Дей. – Тогда, может, не испугается.

Увидев Карина, один из придворных встал и сделал радушный жест:
— Прошу к нашему шалашу, поручик!
— Благодарю. В другой раз с удовольствием.
— «Царский лев» гнушается нашим обществом, - огорчился придворный. – Что ж вы все такие гордые, солдатики?
Мухов развернулся к Дею вместе со стулом и с полными бокалами в руках.
— Ну, за здоровье самодержца он выпьет, правда, поручик?
Карин взял у него бокал и пригубил.
— До дна, - хором завопили гуляки. – До дна!
— Господа, потише! – взмолился хозяин. – Иначе я вызову охрану!
— Вызывай хоть «аспидов»! – расхохотался Мухов, швырнув в старика куриной костью.
Дей, выждав, пока утихнет гвалт, спокойно сказал:
— Требую сатисфакции, камер-юнкер.
— Почему? З-зачем?
Мухов не был пьян, лишь навеселе, но ему трудно было узнать в щеголеватом блондине вчерашнего усталого парня.
— За оскорбление действием солдата его величества.
— Я? Когда?!
— Короткая у тебя память, Мухов. Вчера ты меня ударил, а сегодня уже не помнишь об этом.
За столом воцарилось молчание. Потом кто-то из придворных произнёс:
— Ты спятил, Гапуша. Связаться с «царским львом»!.. Он же тебя с за-крытыми глазами пристрелит!
— Я не буду с тобой драться! – Мухов трезвел быстрее, чем ожидал пору-чик.
— Будешь. – И Дей выплеснул вино прямо в физиономию камер-юнкера.

Получив возможность выбирать оружие поединка, Мухов несколько при-ободрился. Он считался одним из лучших фехтовальщиков при дворе Сергия Четвёртого, поэтому, выбирая шпагу, мог рассчитывать одержать верх. Он просто не ожидал, что какой-то провинциальный офицеришка, едва очутившийся в столице, не только сможет противостоять его искусному и яростному напору, но и быстро доведёт схватку до победного конца.

Завершающей точкой дуэли был последний преподлый укол в зад. Мухов чуть не рыдал от унижения, а все вокруг хохотали, не только секундант Карина поручик Баженов – синеглазый, красивый до неправдоподобия тип, - но и спутники самого камер-юнкера.

Дей Карин не смеялся. Холодные голубовато-серые глаза смотрели на Мухова без тени усмешки.
Агафон Мухов, зажимая ранку на ягодице, чувствовал, как тёплая кровь пропитывает брюки, стекает по ноге.
— Больно, - прокомментировал поручик. – И противно. Может, это отучит тебя бить тех, кто не в силах ответить.

         
— Дей, почему вы никогда не называете меня по имени?
— Не положено, ваше высочество.
Царевич остановился посреди лестничного марша.
— Но ведь мы друзья?
— Надеюсь, что так.
— Вы же простили меня за ту глупую выходку?
— Давно простил, ваше высочество.
— А что нужно для того, чтобы вы могли называть меня, - мальчишка ухмыльнулся, - Венькой?
— Царский указ.
— А если серьёзно?
— Куда уж серьёзнее. Ну, самое малое – разрешение ваших родителей.
— Ура! – закричал Венедикт, слетая по ступенькам. – Догоняйте, Дей! Я к маме!


  Поручик Карин впервые входил на половину царицы. Постовой у двери оглядел его с головы до ног, но ничего не спросил, даже не потребовал оставить пистолет.
Из небольшой тёмной передней Дей вошёл в гостиную, обставленную без намёка на роскошь.

Возле окна на кушетке сидела молодая женщина, держа в руках пяльцы, и с улыбкой смотрела на стоявшего перед ней Венедикта. Царице Гликерии двадцать семь лет, она тоже белокожая, рыжая, но волосы у неё совершенно изумительного цвета – жёлто-розового, - «осеннего», подумал Дей, - и веснушки почти незаметны. Тонкие, чёрные, словно сурьмяные брови дугами, глаза продолговатые, исчерна-зелёные – напоминание о капельке восточной крови.
— Мама, вот он!
Царевич кинулся к Дею через всю комнату, схватил за руку и повёл к матери.
— Мама, позволь поручику обращаться ко мне по имени! Пожалуйста! Он очень храбрый. Вот видишь – орден Бронзового Орла!.. Дей, вы расскажете маме, за что его получили?
— Вас зовут Дей? – спросила царица, привлекая сына к себе. – Какое редкое имя. Кажется, фамильное у князей Бегуновых?
— Я не имею к ним никакого отношения, ваше величество. Я безродный сирота.
— Мама, ты не о том спрашиваешь! Он замечательный, он настоящий рыцарь!
— Подожди, милый. – Мать усадила Венедикта рядом с собой. – Я же должна познакомиться с твоим другом. Так, кажется, ты его называешь… Откуда вы, поручик?
— Из Приморья, ваше величество.
— Приморье велико.
— Из Благодатного.
Гликерия изменилась в лице.
— Но этот город… Простите, я невольно заставила вас снова пережить самое ужасное. Мне очень жаль.
— Я ничего не помню, ваше величество. Был слишком мал.
Дей стоял перед нею, как час назад перед полковником из СОКа, - заложив руки за спину, вскинув подбородок, словно защитной стеной отгородился.
Гликерия погладила сына по голове.
— Венечка, не сходишь ли ты к Павлине? Пусть принесёт чаю с пирожками.
Мальчик скорчил недовольную гримасу, но подчинился.
Когда сын ушёл, Гликерия отложила работу, оказалось, она вышивала мальчишечью рубашку.
— Я ничего не имею против вас, поручик. Ваше происхождение меня не смущает; вероятно, вам известно, что я сама из мещанской семьи и все эти сословные предрассудки представляются мне пустым пережитком прошлого. Но меня настораживает, что Венедикт к вам слишком привязался. Слишком, понимаете? Он постоянно говорит о вас, сверяет с вашим воображаемым мнением свои поступки. Ну, а теперь, видите ли, он стал воспринимать вас как рыцаря в сверкающих доспехах. Не знаю, каким образом вы этого добились и зачем вам это нужно: то ли просто для самоутверждения, то ли для карьерного роста, то ли ещё для чего… Почему вы молчите?
— Приговор вынесен, ваше величество. Не смею спорить.
— Значит, вы согласны со мной? Я рада. Вы не только смелы и хороши собой, но и умны – редкое сочетание.
Царевич вприпрыжку вбежал в гостиную, лихо подкатил к кушетке низкий столик на колёсиках.
— Павлина уже несёт чай! Дей, с чем вы любите пирожки – с вареньем или с кремом?
— Я не люблю сладкого, ваше высочество. А кроме того, я спешу. Служба.
— Спасибо, что проводили Венедикта, поручик, - сказала Гликерия. - Думаю, вы правы, ему пока не стоит бывать в военном крыле.
— Погодите… - ошеломлённый мальчик переводил взгляд с матери на Карина и обратно. – Вы не хотите меня больше видеть, Дей?!
— У поручика тяжёлая служба, - увещевающе произнесла царица. – А ты постоянно отвлекаешь его, надоедаешь изо дня в день. Неужели ты считаешь, что взрослому человеку доставляет удовольствие общаться с несмышлёнышем вроде тебя?
— Вы пришли сюда только ради того, чтобы мама запретила мне навещать вас? – старательно удерживая слёзы, спросил Венедикт. – Сами вы не решились об этом сказать, «царский лев»?.. Уходите! Немедленно!