ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОЖИВЛЕНИЕ. СБОРЫ.
Наконец, затяжной и нудный, с мелким крапом дождь прекратился – кончилась бесконечная блокада угрюмого циклона. Утро разливало первые робкие лучи солнца, а они, в свою очередь, просеивались через неприветную сырую завесу туч, как через решето.
Вездесущая сырость казалась не такой уж и унылой. Серое полотно небосвода быстро раздвигалось рваными кусками, наполняя чистое пространство яркими клочками света.
С западной стороны неожиданно подул свежий тёплый ветерок, несущий пахучий аромат весны – стало комфортно. Запах сосновых и тополиных листьев заполнил улицы города, черёмуха грозилась распустить кисти – он ожил, зашумел, зазвенел, но больше задышал.
Мокрые листья деревьев и пышное разнотравье заблестели на солнце, отражая лучи глянцем. Незамедлительно на дорогах появилось оживление. Звонкий топот от подков лошадей сменялся на громкие голоса казаков, некоторые из них заводили песни. Всюду слышался задорный возглас и смех детей.
Николай снял сырую пропитанную потом нательную рубаху. Ему захотелось в настоящую баню с паром, обмыть горячей водой намыленное тело, попариться в парной с веником, а потом ополоснуться с разбегу в прохладной речке.
В доме небольшой рукомойник не позволял это сделать, да и у хозяйки не было бани. Намочив рубашку, Бородин обтер грудь и спину, затем надел запасное сухое белье.
Поручик не удивился, что Осип отсутствовал, но без него он не находил себе места.
Не раздумывая, поручик подошёл к окну, приподняв тюль. Солнце резко брызнуло лучами в глаза, вызвав небольшую резь.
Благовещенск оживился – это приободрило Николая, настроение стало подниматься. Город не казался таким уж унылым.
Ни минуты не хотелось здесь оставаться – офицера мучило бездействие и впустую потраченное время.
Пакет с документами и жалованьем напоминали о себе выпуклостью кармана – они надёжно хранились в непромокаемом кармане кителя.
Подойдя к самодельному комоду, отделанному художественной резьбой, он посмотрелся в старое зеркало, напыление которого с обратной стороны пожелтело и частично обтёрлось.
Поручик не узнал себя. На него смотрело измождённое, с лёгкой зеленью под глазами лицо, на котором слегка провалились щёки, и заострился нос, выросшая светло-рыжая щетина напоминала ёжика.
– Да, первый на деревне красавец – ничего не скажешь – Кощей Бессмертный! Отправиться бы сейчас на светский бал – попугать жеманных дам, маскарада не надо. Надо срочно побриться и на свежий воздух.
Процедура бритья много времени не заняла, да и усы он только немного подровнял. Стрижку волос оставил на Осипа. Хорошо, что стояла горячая вода на печке в большом чугунке для хозяйских нужд.
Из тёплой духовки потянулся запах сдобы – запах детства, он разносился по всему помещению. В жестяной кадке поднималось тесто.
«Быть сегодня пирогам. Марья Петровна что-то теста много поставила. Интересно, что за праздник?» – соображал Бородин, глотая слюну. Выйдя из избы, Николай почувствовал от свежего воздуха лёгкое головокружение, небольшая испарина выступила на лбу и под глазами. Но тёплый ветерок приятно обдувал.Слегка пошатываясь или от настойчивой слабости, или от ярких лучей, он решил первым делом зайти в новый, только что выстроенный православный храм. Запах свежей стружки, вперемешку с коптящим ладаном, резко пахнул в лицо.
Само здания, хотя было и бревенчатое, и не такое большое, но внутреннее убранство соответствовало уровню православных храмов.
К его удивлению, в зале никого не было, кроме дьякона. Купив две свечки, поручик поставил тут же перед образом Божьей Матери, за упокой души родителям. Воспоминания об отце и матушке с болью отразились в груди, пробегая картинами детства.
Все его подростковые годы, вплоть до юнкерского училища, пролетели в нужде и унижении, без материнской ласки, и без отцовской поддержки. Да и носил он перешитые обноски, которые остались от отца, хорошо, они были почти новые. Пожилая няня, которая заменила у опекуна прислугу, обшивала подростка. Дядя не стал пользоваться одеждой и обувью свояка, ибо мешала полнота, да и был он доволен тем, что не надо тратиться на племянника.
В храме Бородин долго не находился, а когда очутился на улице, на душе стало легко.
Но тут он вспомнил, что хотел зайти на почту и купить свежую газету. Конечно, о свежести не было и речи. Местная типография еще не существовала, хотя «сарафанные известия» чётко работали через пришлый, неизвестно откуда народ, чаще от охотников и казаков. Они ни разу не исказили подлинность событий. Пресса доставлялась поездом до Читы, а оттуда на пароходе, так что события, происходившие в стране, были двухнедельной давности, а то и больше. Но для Николая это были свежие новости, душа требовала жажды новых событий.
Поручик решил купить несколько газет разного выпуска, чтобы утолить информационный голод и затем взять с собой прессу в Хабаровку. В ближайшие два-три дня, он собирался покинуть Благовещенск, ибо больше не было сил оставаться и ждать с моря погоды. Бородин быстрым шагом свернул к дому, где снимал комнату, надеясь застать Осипа. Но там денщика не оказалось.
«Где носит Осипа? Опять застрял в трактире, думает, что я буду валяться в постели. Нет, друг мой, ошибаешься! Ничего не выйдет! Я здоров!» – беспокоили его мысли.
Неожиданная болезнь, косившая многих в дороге, нарушила все планы. Она, ещё до приезда в Благовещенск, хладнокровно отняла столь драгоценное время. И даже сейчас, тяжело переболев, Николай считал воспаление лёгких пустяком.
«Надо, как можно быстрей, купить надёжную лодку или искать рыбака-спутника. Немедленно, каждая минута дорога!»
Вынужденные обстоятельства угнетали молодого человека. Ожидание денщика оказалось утомительным занятием. Развернув газету, Николай ознакомился с новостями.
На первой полосе говорилось о войне союзников Франции и Сардинского королевства против Австрии, о голодных крестьянских бунтах с пожарами в Поволжье, о единообразии чинов. На любимой литературной странице одной из газет была опубликована резкая статья Чернышевского. Но она его почему-то не затронула.
Внутренняя политика страны Бородина не интересовала.
Его тянуло рассмотреть рубрику поэзии, читал которую с неподдельным интересом. Сам-то он, не так давно был влюблённым в соседку Катерину и в тайне сочинял иногда стихи о своей неудачной любви, которые так и не сохранил, а вот рифмовал часто.
В первом номере газеты была поэзия Пушкина, а в следующем напечатаны стихи Баратынского и ранние произведения Некрасова, которые он обожал. Стихотворение о весне читал поручик с упоением. Оно соответствовало нынешнему состоянию его души:
Волна катится за волною
В неизмеримый океан…
Зима сменилася весною,
И реже воет ураган;
Не ждет безжалостное время,
Оно торопится на срок;
Полей и нив богатых бремя,
Исчез белеющий снежок …
Но, самое главное были новости об Амуре. Был затронут косвенно вопрос об Айгунском договоре и о Дальней Сибири, которые поручик всегда с интересом читал. И в этот раз в газете была опубликована статья о графе Николае Николаевиче Муравьёве-Амурском, занимающего должность губернатора в Восточной Сибири. Немного говорилось об Охотске и англичан круживших на суднах возле берега.
И вот, сейчас, граф в Хабаровке! А, значит, он воочию сможет встретить легендарного героя, а возможно, ещё и исследователя адмирала Геннадия Ивановича Невельского?! От таких мыслей у Николая замирало сердце. Людей такой величины, как он считал, после Суворова, не было …
Наконец, солдат появился в дверях, держа в руках фуражку-бескозырку. Глаза его блуждали и сияли радостью, улыбка была растянута до ушей. Поручик догадался сразу – денщик изрядно выпил.
– Осип, ты где пропадал добрую половину дня? Времени у нас нет, погода восстанавливается, срочно нужно собираться. Мы и так пропустили сплав! – горячился Николай, шагая из угла в угол небольшой избы, так что скрипели половицы.
– Дэк эта, я тута маненько полугара принял, пока ваше благородие хворали. Энта, не посмел вас тревожить.
– Вижу, принял хорошо! Я мог спохватиться тебя в любой момент! Иди на берег, разузнай, у кого можно купить лодку, или кто отправляется в Хабаровку?
Николай был рассержен не на шутку, сейчас каждый час ему был дорог, отсутствие Осипа лишило его покоя.
– Посмотри, спущен ли очередной плот. Одна нога здесь – другая там, и больше ни грамма полугара, слышишь! А мне надо ещё в дорогу прикупить продукты. Думаю, не сегодня, так завтра будем в дороге.
Исполнительный денщик мышью скрылся за дверями. В таком расположении духа поручик бывал редко, и если, что он решил, совершать надо всё добросовестно. Осип хорошо освоился в городе, пока хозяин болел. Знал его закоулки и дворы, улицы и площади, как свои пять пальцев.
Знал и конюшню, где можно было купить жеребца, казарму военных, ледник с мясом, новый храм, торговые ряды рынка, трактир, саму набережную, почту.Но больше всего Осип любил сидеть на берегу Амура и наблюдать, как рыбачила местная ребятня. В эти минуты он вспоминал своё беззаботное детство.
За короткое время квартирования, Осип часто покупал хозяйке продукты и предметы утвари, ему даже это нравилось.
Иногда он ловил себя на мысли: «А ведь я, буди бравым семьянином, и мне ано по душе. Жаль жизнь пролетела мимо».
В эти минуты он тяжело вздыхал, вспоминая детские годы, когда он семилетним мальчишкой с удовольствием помогал родителям, а потом и деду, как косил сено и пас помещику стадо коров. Молока пил тогда вдоволь, что пошло на пользу здоровью – на службе он не хворал.В трактире, где солдат часто бывал, местных рыбаков было мало, в основном пестрели национальностью охотники и местные бродяги. Иногда заходил беглый народ, но ненадолго, запасались харчами и тут же скрывались. Посещали изредка питейное заведение строители-казаки. Их можно было сразу узнать, по форменной одежде, и закрученным усам.
Казаки быстро освоили плотницкие дела – в городе дома росли как, грибы, да и была у них задача – строительство…
Ловкие охотники были не местные, залётные, с неизвестных мест, заглядывали и отсидевший на каторге народ. Появление этих людей в городе почти не замечалось, да и на ночлег они не просились, стараясь не показывать себя, сразу исчезали. По каким дорогам добытчики меха приходили в Благовещенск, никто не знал.
Пароходом они не пользовались. Да и местным работягам это было неинтересно, уставшие на делянках, они торопились домой, чтобы утром пораньше встать с зарёй.
Местному жителю к поселению тунгусов было не так просто попасть – тропы-дороги аборигены искусно маскировали. Этот народ старался селиться поближе к сопкам с водоёмами, чтобы топи окружали стойбище, защищая от непрошеных гостей.
И только единицы из городской охраны знали, как обнаружить поселение тунгусов, вот таких провожатых осторожно искали скупщики меха за приличное вознаграждение.
Сопровождать пришельцев редко, кто соглашался, ибо они лишались часто живота, боясь последующее преследование. Охотники тщательно заметали следы, чтобы не вызвать погони, ибо возвращались за мехом не раз.
Сами тунгусы за полугар могли обменять не только шкуру соболя, но и на ночь подложить под гостя собственную дочь. За огненную воду они легко расставались с ценной добычей, которая их кормила.
Мех ценился в России выше золота и заменял валюту. Добыча пушнины считалось прибыльным делом и в тоже время рискованным, да и сбыть пушнину было для добытчиков проблематично …
Осип решил сразу идти на набережную – побережье на самом деле являлось центром Благовещенска. Здесь кипела вся городская жизнь своим разномастным по социальному происхождению маскарадом.
Амур, как и реки Дальней Сибири, служил не только путеводной, но и торговой артерией, что-то подобием водного тракта, при этом богатой рыбой.
А вот почтового тракта связывающего Благовещенск с большой землёй ещё не существовало, и русло служило главной улицей, на которую смотрели любопытные фасады новых жилых домов. На противоположном берегу проходила граница соседнего Китая, круглые фанзы можно было легко разглядеть.
К берегу причаливали пароходы под завязку набитые переселенцами и казаками, да и низкие баржи с тяжеловесным грузом, большей частью с углём.
Сноп чёрной сажи нехотя валил из высоких труб речного транспорта, окрашивая воздух вокруг себя тёмным облаком.
Иногда, по воле ветра, он собой застилал палубу судна, что не нравилось пассажирам.
На высокой части берега уставших людей поджидали пустые экипажи с ловкими извозчиками, напоминающие кареты. А внизу, у самой воды, стояли подводы под легкую поклажу и тяжеловесный груз.
Запах несвежей рыбы пропитал всё стоящее на берегу, лёгкий речной бриз с этим справиться не мог. Отчего зелёные мухи приставали ко всему живому, особенно к запряжённым лошадям. Бедняги бесполезно отмахивались хвостом и часто передёргивали ушами, протаптывая копытами песок.
Оставив шумную половину набережной, Осип отправился дальше, к другой, заросшей сочной травой. Это место не привлекало внимание горожан – оно было почти непроходимым. Густой камыш, перемешанный с высокой осокой, стоял стеной.
Здесь хозяйничала тишина, и народ не толпился. Встречались иногда одиноко идущие горожане, да и амбре не чувствовалось. Стоянка служила для лодок местных рыбаков и оморочек аборигенов, но иногда глаз мог уловить присутствие китайской разукрашенной сампунги.
Поодаль, вдоль берега, рыбачили удами местные мальчишки. Домой они приходили всегда с богатым уловом. Рыбы было много. До прихода казаков, никто её не вылавливал, да и они этим мало занимались.
Ребятня иногда заходила в густые заросли камыша и ловила рыбу, спрятанную в прикорневых ямках. Собаки, верные друзья ребятни, спали, скрутившись кольцом на берегу.
Надёжное судно, чтобы зацепило глаз, солдат не нашёл. Он потеряв надежду на удачу решил возвращаться, как вдруг заметил мужика в двадцати саженях от себя, стоящего возле добротной лодки, и оказалось не напрасно …
Следом за Осипом, поручик отправился за провизией в лавку, благо, та находилась не так далеко – всего через шесть частных домов.
Ещё вчера вечером, лёжа в постели, он с денщиком обсуждал не только сложный речной путь, но и какие продукты лучше приобрести заранее, чтобы в пути ничего не испортились.
По его тщательным подсчётом, на реке придётся быть более десяти суток. Возможно, они затратят две недели, учитывая попутное течение, и это всё с ночёвкой и вынужденными остановками.
В лавке Николай приобрёл соль, шмат солёного сала килограмма на четыре, сухари, три буханки чёрного хлеба и заварку чая. Зайдя в трактир, расположенного рядом, он купил три штофа крепкого полугара.
Без спиртного путешествие было бы немыслимым – весна еще холодная и могла преподнести свои сюрпризы, такие как внезапная простуда или ангина, да и приобретённую усталость надо было чем-то снимать, особенно Осипу. Сразу всё унести было несподручно, за бутылями поручик решил зайти позже.
– Табак остался с Читы – хватит на месяц, котелок, чайник и кружки покупать не надо, верёвка, патроны и топорик есть, – рассуждал офицер, – Всё хранится у Осипа в вещмешке.
Но, в голове одна мысль не давала покоя – надо срочно приобрести одну нужную вещь, для каких-то дел, но какую, не мог вспомнить, казалось, всё было учтено.
Пройдя треть пути, Николай неожиданно повернул к лавке – про мыло и сахар он совсем забыл.
«Что-то после лихорадки думать перестал, хорошо, хоть это вспомнил, вроде не девичья, да и не куриная память. Ну, да ладно, основные харчи закупил. А вот одна мысль не даёт покоя. Всё-таки, что-то я упустил? Ладно, как говорят – Что потерял, не воротить, про то лучше забыть», – сделал он заключение.
Солдат очень любил пить чай с кусковым сахаром, причём вприкуску, со смаком рассасывая и замирая от удовольствия. Отказать ему в этом поручик не мог, да самому хотелось съесть что-нибудь сладкое после болезни.
В детстве, лишившись родителей, сладостей поручик получал мало, только на праздники. Дядя кондитерскими изделиями на каникулах его совсем не баловал.
В дверях лавки, Бородин наткнулся на выходящего худощавого жилистого мужика, возраста Осипа, да и ростом он был не выше денщика, возможно и чуть ниже. Николай, хоть и был выше его на голову, но всё же смог разглядеть лицо.
Поручика поразили нагловато бегающие по сторонам маленькие чёрные глазки, казалось, они рассматривали всё сразу на 180 градусов, желваки возле шеи передёргивались, как при жевании грубой пищи или при сильном волнении.
Во взгляде незнакомца было что-то недоброе и колючее, казалось, что он просверливает взглядом все внутренности, оставляя боль. Бородин машинально отвёл глаза и быстро зашёл вовнутрь помещения.
Вернувшись в избу, поручик опять не застал Осипа, не было и Марьи Петровны. Женщина ещё с утра ушла по своим делам, а тесто просилось вылезти из-под крышки. Что с ним делать, Бородин не знал, но крышку всё же придавил до упора, вспоминая, как это делала в детстве няня.
Не теряя минуты, поручик взял большую корзину и направился в трактир за оставленными штофами, хорошо трактир был рядом.
Осип ещё не вернулся, небольшая прогулка по Благовещенску Бородина взбодрила и отвлекла от навязчивых мыслей, вот только ещё чувствовалась слабость в теле. «Если столько пролежать, то и света божьего не увидать, а вот по улице прошёлся и сразу ум нашёлся» – вдруг вспомнилась поговорка.
Невольно перед глазами стали всплывать картины предыдущего путешествия. Больше месяца он был в пути, и жалование старался экономить. Сколько времени они будут в дороге с Осипом – стояло загадкой, но они не пропадут, если что, река и тайга накормят – подстрелят зайца или куропатку, оружие у них есть.
При путешествии на восток, Бородина удивил простор и широта русской земли – бесконечные луга, леса, а ещё сила и сноровка простого мужика. Вдоль железнодорожного полотна, особенно на Урале, дымились заводы, стояли крепкие бревенчатые дома с подсобными постройками.
И что удивило – скученности такой не было, как в западной части России. И вот он здесь, где воля дикая и манящая неизвестность, и нет ни заводов, ни деревень, ни засеянного поля, только необъятные просторы тайги и кряжи сопок.
В голову поручика опять вернулись мысли о предстоящей поездке – найдёт, непременно найдёт он лодку, не сегодня, так завтра, даже сколотит плот! Деньги пока ещё есть, да и Осип одолжил, сколько мог.
Николай слышал от казаков, что многие смельчаки отправлялись на своих судёнышках в Хабаровку и удачно проходили. Это ли, не пример! А они, не какие-то мещане, а закалённые в боях солдаты, встречали не раз смерть в глаза – непременно справятся!
Солнечный свет пробивался в горницу через стекло, Бородин придвинул табурет к окну и стал с нетерпением поджидать солдата.
Николай нервничал с самого начала путешествия – дорога упрямо чинила препятствия, не пускала к себе – то непогода застала в Чите, то серьёзно заболел, а тут ещё сплав пропустил, а до второго – воды много утечёт …
Осип обернулся быстро, и уже через час, в бодром расположении духа, стоял на порог.
– Ваше благородие, я, поди, нашёл мужика на вымоле, лодка у него добротная – энто, как баркас – три маховые сажени вдоль и поперёк одна. Стоит он в сенях, ждёт.
– Молодец, браво! Но, кто он такой, и откуда, чем занимается? Ты узнал про лодку, за какую сумму продаёт?
– Да, бает мужик, что тутошний – переселенец, ано ёрза. Кажет, ищет попутчиков до Хабаровки, а какова дорога сам не ведает, да сумлевается, что не осилить ему одному – Амур строптив, особенно в низовье, много там порогов, – торопливо докладывал денщик. Он старался выпалить все сразу, при этом жестикулировал руками.
– Дэк, энто посты поставлены по берегам – мне поведали рыбаки, они то и направляют сплав, дабы надобно пройти пороги и притоки. А они широки, как река, поди разбери. Да, вона и он!
Дверь открыл худощавый, невысокого роста мужик, лет сорока, похожий на гурана, одет по-крестьянски, но добротно.
Глаза поручика зацепили новые, из тонкой кожи сапоги – такие имел офицерский состав или купеческий люд. Поверх несвежей сатиновой рубахи сидел, как влитой, добротный суконный сюртук с необычными лаковыми пуговицами. А вот тёмные густые волосы, как пакля, видно давно не мытые, торчали из-под картуза во все стороны, который был ему маловат.
Но, что удивило поручика – бицепсы поджарого гостя выделялись сквозь верхнюю одежду, что говорило о физическом здоровье. Поручик сразу узнал незнакомца.
– Проходите в горницу, милости просим. Осип, принеси табурет.
Но незнакомец отказался от приглашения пройти и остался стоять у порога. Взгляд маленьких, глубоко посаженых глазок, бегал по избе, как и там, в лавке, где он встретился с ним чуть ли не лбом. Сам гость что-то принюхивался и шмыгал носом, да изредка переминал ногами.
Небритое лицо с трёхдневной щетиной и большой острый нос придавали хищный вид. И вообще, он был какой-то беспокойный, даже дёрганный, всё с прищуром оглядывался и косился, часто сжимая пальцы в кулаки. Хозяина гость тоже узнал, но не подал вида.
Поручику будущий спутник не понравился – сразу защемило в груди, как там, в лавке, душа с ним контактировать сопротивлялась. Он хорошо разбирался в людях – служба его научила. Город, где сейчас находился Бородин, был молодым и наполнялся разной прослойкой сословий. Каждый имел свои особенные черты характера и порой странные привычки, да ещё тайные скелеты в шкафу.
«Повадкой похож на беглого ссыльного, или каторжанина. Да и взъерошенный, ногти не стрижены, не ухоженный, но мышцы натренированы – по виду, видно из крестьян», – отметил про себя Николай, но все-таки продолжал его осторожно осматривать.
«А ведь, одет прилично, только на месте устоять не может. Нервы у него ни к чёрту. Правду говорит Осип – ёрза он, и видно психопат», – размышлял Бородин.
Оценивая обстановку и потерю времени и быстро тающее жалование, Николай решил всё-таки с ним поговорить – выбора не было вообще.
«Да, палка о двух концах — туда и сюда бьёт». Мужик стоял без оружия, только небольшой нож в кожаном футляре висел на солдатском поясном ремне под сюртуком. Опытный глаз поручика это заметил.
«Что за тревога меня беспокоит? Я, боевой офицер, знаю приёмы борьбы, и у меня всё-таки кольт, да и у Осипа винтовка. Если задумает напасть – вдвоём с ним справимся легко, да об этом и думать не стоит. С тремя бандитами-головорезами справился в рукопашную, ещё на Кавказе, конечно, не без помощи Осипа, лишь получили с ним лёгкое ранение».
– Как тебя звать-величать, откуда родом, есть ли семья и документы, где остановился? Да и зачем собрался в путь?
– Касьяном кличут, я тутошний, вот отстал от своих, дела задержали. А так, собираюсь на поселение в Хабаровку, хочу торговлей заняться, – незнакомец назвал вымышленное имя, которое он сменил ещё по дороге в Благовещенск.
«Лукавит, про семью ни слова, документы не предъявил – беглый, что ли? На охотника не похож – руки не рабочие, холёные, без царапин», – соображал Николай. Какое-то особое чутьё давало усомниться в словах гостя.
«Лодку, о которой Осип рассказывал, сейчас не купить – больших денег стоит. Непредвиденные задержки в пути съели значительную часть жалования. Хорошая лодка большая редкость, и почему Касьян сплавом не отправился, без канители? – это больше всего смутило поручика.
«Продал бы лодку и был бы в хорошем барыше. Как он здесь оказался, и кто такие свои? Наверняка, они бы своего товарища подождали? Об этом Касьян не обмолвился – что-то таит. Видно по нему – скрытный».
Бородин старался не смотреть на гостя, чтобы не выказать своё любопытство, только искоса наблюдал за ним.
«Осип больше никого не нашёл – все мужики на вырубке леса, да и те не рыбаки. И всё-таки – это удача, это шанс», – мысли роем крутились в голове, хотя и мучили сомнения.
Николай дал согласия плыть наперекор своим догадкам, своей интуиции. До середины июля ждать сплав не входило в планы, да и жалование не растянуть. Как военный человек, он любил действовать сразу, наперекор всем препятствиям.
– Будем грести по очереди, ваше благородие, больно вёсла тяжелы, – как бы невзначай обмолвился Касьян, и тут же запросил плату за проезд. Лодку мужик продавать не собирался.
– Конечно, один сидеть за вёслами не будешь, хотя вижу мышцы у тебя крепкие. Рассчитаюсь с тобой по прибытию на месте, не обижу. А харчи будут общие, – сказал в ответ Бородин.
В ответ мужик что-то пробормотал невнятное, но согласился, оставаясь в своих думах.
«В дороге я от них избавлюсь, не с такими справлялся, да и деньги мне самому нужны. Смотри-ка, заметил мышцы».
Грабитель внимательно осмотрел помещение – из вещей, что-то стоящее по его меркам, он не увидел. В избе пахло луговыми сухими травами, дух которых Касьян не выносил. Но тут взгляд скользнул по лавке, на ней лежали пакеты продуктов, из которых выглядывали большой аппетитный кусок сала и комковой сахар.
«Запасливый, однако, поручик – харч хороший приготовил – самый раз для похода, не помрём с голодухи», – смекнул любопытный гость.
Затем он перевёл сверлящий взгляд на Осипа. Касьян осмотрел его еще по дороге, специально шедший за ним.
«Одёжка солдата мне впору, хороша шинель, а документ пригодится на новом месте. По виду мы с ним одногодки, однако, мне повезло».
Ножом Касьян никогда не убивал, ловко пользовался удавкой, чтобы не испортить кровью одежду и не вызвать шума, для этого он натренировал руки. Беседа продолжалась недолго, мужчины решили отправиться в путь завтра ранним утром, достав карманные часы, поручик посмотрел, который час.
Касьян не мог не заметить этого – у него загорелись глаза, он еле сдерживал свой проницательный взгляд.
Такие же часы, швейцарской марки, имел его товарищ. Гость хорошо знал цену этой вещицы, не многие высокопоставленные чины в России обладали такой редкостью.
Закрыв за собою дверь, довольный Касьян вышел на улицу. Хлопнув калиткой, он не обратил внимания на привлекательную женщину средних лет, идущую ему навстречу.
Марья Петровна спешила домой, она боялась, что тесто для пирогов давно созрело и вот-вот поползёт из бадьи на табурет. Умять его навряд ли догадаются квартиранты, да они и не понимают в кулинарных делах.
На ближайшем рынке женщина искала свежую капусту и репчатый лук, но нашла только возле холодильного погреба, в другом конце города, поэтому она так спешила.
Хозяйка часто пекла пироги для продажи, этим она и жила. Сдавать комнату, в наём, не всегда получалось. Приезжие, с большими семьями, желали снять весь дом. Деньги, которые заработал муж почти все ушли на его погребение.
Вот и сегодня, после полудня, должна прибыть баржа с углём и гравием, и ей надо успеть сделать свежую выпечку. Рабочим в порту необходим был сытый перекус. Городской трактир, с долгожданным полугаром, ожидал работяг только к вечеру, когда закончится разгрузка.
Столкнувшись с незнакомым человеком возле своего дома, Марья Петровнам заметила на нем сюртук, принадлежащий её Прохору. Пуговицы на сюртуке она пришивала сама, отрезав от своего старого пальто. Они отличались ярким цветом и глянцем, но подходили по тону.
Кроме этого женщина увидела на незнакомце сапоги с темно-бордовой подошвой. Её охватило смятение и ступор. Марье Петровне захотелось побежать за ним и остановить, но поразмыслив, успокоилась.
«Бежать за ним? Что это мне даст? Да ни к чему это и не приведёт. Год прошёл, даже, больше, полтора. А ведь, возможно, он перекупил эти вещи у мародёра на рынке? Да они мне уже и не нужны и доказать ничего не смогу. Бог с ним, пусть носит ».
Запах сдобного теста заполнил весь дом. Заметив купленные продукты, лежащие на лавке и взволнованных разговором квартирантов, хозяйка чуть дрожащим голосом спросила:
– Решили покинуть меня, мужички. Вижу, уже и харчи купили?
– Завтра утром на рассвете отплываем, нашли попутчика, у него есть добротная лодка, – взволнованно ответил на вопрос Бородин, не замечая волнение хозяйки.
– Я столкнулась с мужиком у калитки, это он попутчик? Чувствую нутром, сложный человек. Будьте поосторожней, с ним.
Женщина не решалась сказать о своей догадке, посчитала лишним – нужно ли им это сейчас? Да и квартиранты не знали подробности гибели и ограбления мужа.
Пряча улыбку в усах, Бородин кивнул головой в знак согласия.
– Лиха беда начало, а там уж близок и конец. Замены-то нет, – сказал он пророчески.
– Сейчас вам в дорогу напеку пирогов. На сутки хватит, всё-таки вас трое будет.
Сообщение квартирантов о внезапном отъезде для Марьи Петровне стало неожиданностью. Хозяйка думала, что они задержаться до июля, когда будет готов сплав. Женщина сразу как-то сникла, голос при разговоре заметно дрожал. Посмотрев на Осипа, который ей приглянулся, тихо проговорила:
– Берегите себя в дороге, ночи-то ещё холодные, да сырые, особенно на берегу. Надо вам приобрести овчинные тулупы.
Разговор был недолгим, не мешкая, мужчины отправились на ближайший рынок, чтоб приобрести теплые вещи.