ЗАБУДЬ ОБ ЭТОМ
– Главное, смело входи в класс и никого не бойся. Помни: первое впечатление – самое сильное.
Я киваю, уставившись в окно. Полу хорошо говорить «не бойся»...
– А если я слово перепутаю или еще что... Они же смеяться будут...
– Не будут. Когда я учился в школе, я вообще не слушал учителей.
– Не все же такие! Я вот слушала...
– Кстати, не глотай звуки. Ну да, я знаю, все их глотают, но тебе нельзя. Потому что ты иностранка, и ты глотаешь их неправильно!
– Спасибо за поддержку! Теперь я вообще не знаю, что я правильно говорю, а что неправильно...
– Лена, нам пора! Ты помнишь, в каком здании учебные аудитории?
– Не помню... На ориентации все шумели и говорили очень быстро... Я не успела записать.
Я не стала объяснять Полу, что на собрании, проходившем в старинном соборе с чудовищной акустикой, я только делала вид, что понимаю, о чем говорил директор частной школы профессор Пратт. (А может, и не Пратт? Титул я запомнила, а имя... не успела записать.) Одним словом, этот Пратт-или-как-там-его... много чего наговорил. Я запомнила только, что нужно сдать в библиотеку, которая находится неизвестно где, какой-то список учебников – «и сделать это нужно срочно, потому что последний срок был позавчера». И еще я поняла, что если я сегодня этот неизвесный мне список не отнесу неизвестно куда, все мои классы останутся без учебников – и тогда У МЕНЯ будут проблемы!
Мы выходим из преподавательского коттеджа («Ты запомнила, где живешь? Здесь нет номеров – одни названия. Твой дом называется «Арлингтон»...), и Пол передает мне ключ:
– Ну, хочешь, я пойду с тобой и выясню, где твой класс?
Я очень этого хочу, потому что привыкла во всем полагаться на Пола. Но бывают ситуации, когда помощь может обернуться боком...
– Нет, ты лучше уезжай, а я уж как-нибудь сама…
Пол садится в машину, и я вижу, что мысленно он уже в Бостоне, в своем офисе, который гораздо важнее моей временной летней работы.
– Зайди в главный корпус, – уже из машины советует он. – Там должно быть расписание. Или спроси у секретарши, черт возьми!.. Или у этого, как его? Аллана Нормана. Ну, кому ты на собеседовании про детскую литературу распевала. О том, что ты – «великий русский детский поэт».
– Я этого не говорила!!!
– Разве? А мне показалось...
Нашел время смеяться! А я ничего особенного этому Норману и не говорила... Только про свои переводы Доктора Сьюза, Стивенсона и всех остальных. Норман, может, из-за стихов и обратил на меня внимание! Зачем я ему, спрашивается? Иностранка, в Америке всего два года, опыт работы в частной школе – нуль...
Пол медленно выезжает на дорогу и притормаживает, не решаясь окончательно уехать. Я вымученно улыбаюсь и машу ему рукой.
– Всё будет ОК.
***
Первоклассники, первокурсники, практиканты, дебютанты... Слова похожи на строчки стихотворения – такие они длинные, упругие, звонкие!..
Свой первый урок я провалила сто лет назад – еще во время студенческой практики в Нижнем Новгороде. Когда у меня закончились подготовленные задания, я растерянно посмотрела на Марину Викторовну, сидящую за последней партой, и не получив помощи, прочитала по-английски спасительные слова, записанные в моем конспекте: «Урок окончен. До свидания».
Пятиклассники недоверчиво встали, но почему-то не спешили покинуть класс. Я застыла у доски с тетрадкой в руках, ожидая звонка, до которого оставалось двадцать минут...
Но тогда мне было девятнадцать, и опытная Марина Викторовна для того и сидела за задней партой, чтобы в случае аварии прийти на помощь. А сейчас мне придется один на один встретиться с целым классом американских старшеклассников... Говорящих по-английски с пеленок... И впервые провести «Урок творческого письма» в престижной частной школе, в которой когда-то учился мой муж Пол...
Я иду по выложенной плиткой дорожке в сторону студенческого городка, и вид у меня уверенный и независимый. Впереди с таким же независимым видом старожилов тянется группа подростков, человек пять. Все как один – в бейсболках, залихватски повернутых козырьками назад. Одеты небрежно, но аккуратно: только у одного почему-то развязались шнурки на кроссовках.
– Привет, Елена! – машет мне кругленький низенький человечек, похожий на Карлсона. В отличие от подростков, он так торопится, что даже подпрыгивает на ходу. Карлсоном я мысленно окрестила его еще во время собеседования, а вот настоящее его имя Пол записал на бумажке и велел выучить наизусть. (Пол знает, что американские имена у меня не задерживаются в голове).
– Доброе утро, Аллан, – изо всех сил улыбаюсь я.
Мне неловко вот так, по имени, называть своего босса, но такое обращение тут принято. Да и имя «Аллан» проще запомнить, чем «Норманн». Мы обгоняем подростков и выбегаем на площадку перед главным зданием. Аллан резко тормозит, машет полной женщине в длинном полосатом платье мешком и, забыв обо мне, бросается к ней.
– Как дела, Карина? Вы помните, что вчера нужно было сдать отчет? Я так и знал... И, пожалуйста, не забудьте заранее распечатать тесты! Уверяю вас, начнется жара – и ВСЯ техника выйдет из строя...
У Карины и Аллана одновременно звонят телефоны, а я под шумок заворачиваю за угол административного корпуса и перевожу дух.
Уф!!! У меня от этого Аллана даже голова заболела. Это не Карлсон, а... шаровая молния!
– Елена, куда же вы? – догоняет меня Аллан и вытаскивает из кармана блокнот. – Кстати, а почему вы здесь? В десять – распределение по классам, и я вам ОЧЕНЬ советую присутствовать. В ваших же интересах. Иначе вам достанутся неадекватные ученики, которые вообще не умеют писать!
– Как это?.. У меня старшеклассники, «творческое письмо»...
– Нет, писать-то они, конечно, умеют... Вот только как? В общем, сами увидите!
– Но у меня по расписанию урок... Сегодня, в девять часов...
Если бы я швырнула камень в шаровую молнию, результат получился бы менее разрушительный!
– Какой урок?! Я же три раза повторял, что сегодня – «распределение и знакомство». Занятия – с понедельника.
Ура!.. Аллан еще что-то объясняет, но я не слушаю, потому что главное он уже сказал. И можно не торопиться и разузнать, где библиотека, а где столовая...
– ...и лучше я сам вас туда провожу, – заканчивает инструктаж Аллан, пружинисто разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Я послушно семеню за ним, как утенок за мамой-уткой. Аллан не умеет медленно ходить, и я едва за ним поспеваю. Мы пробегаем мимо массивного здания с вывеской «Столовая» (Так вот она где!) и сворачиваем к двухэтажному коттеджу с огромными сияющими окнами во всю стену. На веранде среди белых колонн полощется на ветру длинная цыганская юбка, которую я сначала приняла за красный флаг.
– Как дела, Стефани? – приветливо кивает Аллан, и молоденькая симпатичная девушка улыбается так лучезарно, что затмевает собственную юбку. Кроме улыбки, у Стефани длинные светлые волосы и пушистые брови, которые ей очень идут. Наверное, ученики от нее без ума....
Аллан смотрит на часы:
– До распределения еще сорок пять минут... Кстати, Елена, вы слышали о «Розетском камне»?
Я не понимаю, при чем тут Розетский камень? Может, Аллан хочет таким образом проверить мою эрудицию? Но это же из области археологии... Я не обязана всё знать!.. Хотя как раз эта история мне известна – случайно...
– Вы имеете в виду расшифровку древних иероглифов Шампольоном? Да, слышала. В восемнадцатом веке в Египте нашли камень, на котором были выбиты иероглифы, которые никто не мог расшифровать. И вот Жан Шампольон...
Аллан с недоумением смотрит на меня и нетерпеливо машет рукой.
– Да нет, я спрашиваю о компьютерной учебной программе! С упражнениями по грамматике. Не слышали? Тогда прямо сейчас направляйтесь в лабораторию! И вы тоже, – оборачивается Аллан к Стефани. – Вниз по лестнице и дальше по коридору, последняя дверь.
«Иди туда»... «Иди сюда»... Этот Аллан совсем меня задергал!... Типичный холерик типа «А». Такие никому не доверяют, делают десять дел сразу и в сорок пять лет умирают от инфаркта. Разговаривает со мной, а сам отстукивает кому-то эсэмэску, листает блокнот и, не дойдя до лаборатории, начинает инструктировать нас со Стефани:
– Вводите пароль... Появится картинка... По ней щелкаете два раза и находите нужную вам тему... Потом переключаетесь на...
От Аллана во все стороны летят электрические разряды, и мне кажется, что я сейчас сама заискрюсь.
А вот у Стефани, похоже, имеется громоотвод. По коридору она плывет, а не скачет за Алланом, и ее длиннющая юбка с воланами флегматично шуршит в десяти шагах от нас. Аллан несколько раз нервно оглядывается и переходит на шаг.
Усадив нас за компьютеры и убедившись в моей полной технической безграмотности, Аллан громко расстраивается, еще раз скороговоркой инструктирует Стефани и убегает. Почти убегает, потому что, не успев исчезнуть, снова появляется в дверях:
– Забыл спросить... Надеюсь, вы сдали список учебников в библиотеку?
Стефани кивает, и Аллан с довольным видом окончательно закрывает дверь.
А я достаю мобильник и набираю номер Пола... Собираюсь рыдать в трубку и проситься домой.
***
– А кто такой этот Ша... Шампиньон? – застенчиво покраснев, спрашивает Стефани. – Я думала, «Розетский камень» – это просто учебная программа...
Стефани такая милая!.. И вовсе она не высокомерная, как мне показалось сначала.
Разрядившийся телефон из последних сил пытается соединить меня с Полом, отчаянно пищит и гаснет. Стефани предлагает свой, но рыдать почему-то расхотелось...
По гороскопу я – близнец, а потому, как у всех близнецов, голова у меня напичкана нужными и ненужными сведениями из самых разных областей. Книга про расшифровку надписи на Розетском камне попала мне в руки случайно, но история оказалась такой интересной, что я запомнила ее на всю жизнь. Стефани слушает внимательно и даже задает вопросы. Я тоже решаюсь спросить – про список учебников... Что это за учебники и где найти список?
– Список преподаватели составляют сами, – охотно объясняет Стефани. – Подбирают учебники для всего семестра и оформляют заказ в библиотеке. Студенты и школа оплатят заказ – и у каждого будет собственный комплект. Правда, удобно?
– А где эти учебники, из которых можно что-то выбрать?
– Ну, не знаю.. Как-то все находят... Заранее, в интернете или через книжные магазины... А ты что, еще не составила список?
Стефани спрашивает об этом так буднично, что я тоже перестаю воспринимать происходящее как трагедию. Мотаю головой и вопросительно смотрю на нее.
– Я не знала, что учебники нужно самой искать... Я тут первый раз... А что же теперь делать?..
– Не знала? Ну и забудь об этом! – неожиданно находит выход Стефани. – “Forget about it”.
Мне очень нравится эта фраза! Я пытаюсь подобрать русский эквивалент и с удовольствием вспоминаю наше энергичное «Выбрось из головы!».
А я-то думала, что все американцы – жуткие работоголики... А они такие же, как и мы, нормальные люди: не успел Аллан закрыть дверь, как Стефани уже отключилась от «Розетского камня» и проверяет собственную почту.
– И что, можно обойтись без учебников? – осторожно спрашиваю я. – Самой придумывать задания?..
Такого Стефани даже в голову не могло прийти.
– Зачем?! Есть же учебники...
– Но... Я не успею... И я не знаю, где их искать...
Стефани легко пожимает плечами:
– Я тоже не знала. Попросила библиотекаршу повторить прошлогодний заказ – и дело с концом.
Ну конечно!.. И как это я сама не додумалась?.. Наверное, в прошлом году кто-то уже вел этот «Класс творческого письма»!
На телефон Стефани приходит сердитая эсэмэска от Аллана, который забыл о том, что сам же отправил нас в лабораторию, и теперь удивляется, почему Стефани игнорирует распределение по классам. А мой мобильник разрядился, так что Аллану до меня никак не добраться.
Я пытаюсь отключить «Розетский камень», нажимаю сразу на две клавиши – и картинка на экране зависает.
– Забудь об этом! – оборачивается уже в дверях Стефани, и я охотно следую ее совету.
***
Преподавателей в классе много, и все они – разноцветные: три смуглые испанки, коричневая негритянка, рыженькая Катрин неизвестной национальности и хрупкая, похожая на девочку, китаянка с фарфоровым личиком. Дверь постоянно открывается, опоздавшие вваливаются в аудиторию и шумно рассаживаются за столами. Все говорят одновременно, как и положено школьным учителям, когда они собираются вместе. Аллан раздает списки учеников, распределяет дежурства, о которых я впервые слышу, и напоминает, что через неделю нужно сдавать какие-то отчеты. Все, кроме меня, понимают, о чем идет речь, и старательно склоняются над блокнотами. В классе стоит мерный гул, заглушающий Аллана, похожего на выкипевший чайник. Я тоже делаю вид, что записываю, расчитывая позже разузнать обо всем у Стефани. Хорошо, что мы с ней подружились! Она местная, ей тут все знакомо!..
Я незаметно заглядываю в блокнот своей соседки – и вижу ватагу нарисованных человечков в клоунских колпаках...
***
К счастью для меня, Аллан записывает на доске по пунктам всё, что считает важным (а важным он считает всё!). Получился список дел, которыми нужно заняться немедленно – иначе наступит конец света!
Вот этот список – в том виде, в каком я его записала:
1. Отнести в библиотеку список учебников!!! (+)
2. Проследить, чтобы библиотекари не перепутали и заказали именно ваши учебники (?)
3. Записаться на вечернее дежурство в лаборатории (у кого и где?).
4. Заранее распечатать в лаборатории все учебные материалы на пять недель вперед («потому что потом будет поздно!!!» – почему?)
5. Ежедневно проверять свою электронную почту в школьном компьютере! (а ... кажется, я знаю, где это...)
6. Настроить автоответчик: включить, подсоединить, проверить и т.д. (Понятия не имею, как это делается... Обычно этим занимается Пол... )
7. В конце недели написать короткие письма-отчеты родителям каждого ученика («каждого» – подчеркнуть!). Сдать письма на проверку Томасу Пратту. Писать честно, но дипломатично. (Что это значит? Ладно... Потом разберусь...)
8. Пройти технический инструктаж в лаборатории.(Прошла! Толку от этого никакого, но...)
9. ОЧЕНЬ ВАЖНО: каждый день проверять электронную почту не в личном, а в школьном компьютере («школьном» – подчеркнуть!). (Сколько раз можно повторять?..)
Аллан отходит от доски и недоверчиво обводит глазами класс. Ему явно хочется заглянуть в каждый блокнот и по пунктам проверить каждую запись.
– И последний вопрос, – говорит он, жестом останавливая слишком резвых коллег, решивших, что собрание окончено. – Кто всё еще не сдал списки учебников?
Я нерешительно приподнимаю руку и тут же ее опускаю.
Еще три человека честно подняли руки. Аллан возвёл глаза к потолку, покачал головой, пожал плечами... – но что тут поделаешь?.. Наверное, учителя везде одинаковые: они чем-то похожи на своих учеников. Аллан об этом знает – и устало
повторяет:
– Срочно!.. Сейчас же!.. Если сегодня не сдадите – заявки не примут!..
И сразу все заскрипели стульями, задвигались, заговорили – и я поняла, что мы
свободны.
– Ты идешь на ланч? – спросила Стефани. – А то я завтрак проспала.
– А распределение?.. Наверное, нужно проверить, кого нам дали... Только я не знаю, как это делается...
– Так уже всех распределили! – удивляется Стефани. – Пошли в столовую и – забудь об этом!
ЧТО ТАКОЕ САББАТИКУС?
– А вот этого ты делать не должна! – возмутился Пол по телефону. – Чтобы возить детей в микроавтобусе, нужна лицензия.
– Но Аллан сказал, что по cубботам будут экскурсии, и каждый преподаватель...
– Мне плевать, что говорит Аллан! Там у вас сплошные горы – разобъешься к чертям и детей угробишь!
– А что же делать?
– Ничего! Если будут настаивать – я тебя заберу из школы!
Про микроавтобус я узнала три часа назад, во время ужина. Рабочий день закончился, местные преподаватели и начальство разъехались по своим коттеджам, и я расслабилась, и даже собиралась прокатиться на велосипеде...
...но тут ко мне подошел (подлетел!) Аллан с очередным списком и велел пометить галочкой экскурсионную субботу в конце месяца. Я не поняла, куда повезу учеников – кажется, в местный музей бабочек.
– Ты? Повезешь? – не поверил Пол. – Я тебе КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещаю даже подходить к микроавтобусу! Ты и на своей-то машине...
– А еще нужно настроить автоответчик... – уныло жалуюсь я. – Этот Аллан уже всех обзвонил и грозится вывесить «черные списки». Не повезло мне с боссом...
– Он же тебе сначала понравился!
Это правда. Когда пять месяцев назад Пол повез меня в свою бывшую школу на собеседование, я почти не верила в успех нашей затеи. Ну и что из того, что в резюме указан опыт работы в Арзамасском политехе? Всё равно любой местный преподаватель даст мне сто очков вперед!..
Мы вошли в директорский кабинет (Пол – при бабочке, увереный и спокойный, я – сзади, растерянная и несмелая), и Пол протянул руку директору Томасу Пратту со словами: «Пол Лессард, 1980». В ответ прозвучали другие числа, понятные обоим и означавшие год окончания родной Алма-матер. После обмена «паролями» Пола усадили в кресло, предложили кофе и обрадовались ему так, как будто встретили давно потерянного брата. Во время собеседования Томас Пратт – молодой профессор со строгим лицом и сдержанными манерами – обращался только к Полу и, казалось, старался произвести на него хорошее впечатление: забыв обо мне, директор перечислил награды и дипломы, новые лаборатории и планы на будущее.
Пол задавал вопросы, интересовался перспективами и хвалил школу – одним словом, бывшие выпускники (alimni) явно понравились друг другу. Правда, мне показалось, что молодой директор немного боится Пола и не очень уверенно чувствует себя в своем директорском кресле...
– Ну, что ж, – улыбнулся он мне в конце моего собеседования, которое так удачно прошел Пол. – У вас, Елена, большой опыт работы и отличные рекомендации. Наши выпускники – это наша гордость и моральная опора!
(«И финансовая!» – как мне позже объяснил Пол.)
–... поэтому я уверен, что вы сумеете...
И тут в кабинет вошел (нет, конечно – влетел!) маленький кругленький Карлсон – и сразу всё завихрилось, как будто включили вентилятор. Карлсон небрежно кивнул Полу, поздоровался с Томасом Праттом и зажужжал невидимым пропеллером, размахивая руками и повторяя незнакомое мне слово «Саббатикус!!!».
– Саббатикус – это приятно. Поздравляю! – привстал из-за стола Томас Пратт и с облегчением перепоручил меня этому странному человечку, так по-свойски ворвавшемуся в директорский кабинет. – Вы тут оказались очень кстати, Аллан. Знакомьтесь: Пол Лессард, выпуск 1980. А это – Елена Лессард, кандидат в летние преподаватели. Побеседуйте с ней, введите в курс дела... Вам как зав.кафедрой и карты в руки.
– Из России? В Америке два года? – пробежав глазами резюме, сразу уловил «слабое звено» дотошный Аллан. – Ну что ж, Елена, давайте побеседуем. Только не здесь... Не будем мешать встрече выпускников!
Аллан преувеличенно вежливо поклонился директорскому столу – и я поняла, что настоящее собеседование начнется только сейчас и проходить его мне придется одной, без Пола.
...В обычной обстановке я могу быть и общительной, и раскованной. За два года в Америке я привыкла к языку и почти забыла про акцент, но... Но когда я знаю, что глупейшая оговорка может стоить мне работы, я теряюсь.
Аллан приступил к допросу еще в коридоре, как только за нами закрылась дверь: «Какое у вас хобби?», «Любите ли вы путешествовать?», «В каких странах побывали?», «Какие фильмы смотрели?...»
Я отвечала односложно, зажимаясь всё больше – потому что понимала, что Аллан прощупывает уровень владения языком. Именно такие вопросы я бы сама задала на экзаменах ученику, для которого английский – не родной. А вообще-то Аллан вел себя как опытный преподаватель: бросал неудачную тему, весело кивал, услышав скомканный ответ, поддакивал и – вытягивал, вытягивал из меня английские фразы, надеясь разговорить.
– А еще я перевожу стихи, – неуверенно сообщила я, решив, что терять мне уже нечего. –Доктор Сьюз...
И вдруг Аллан просиял совсем не дежурной улыбкой! Такой поворот ему явно интересен, и вопросы он задает уже другие. Через минуту Аллан взахлеб, с наслаждением, рассказывает об испанских поэтах, которых он переводит на английский, и о рифме, которой давно нет в англоязычной поэзии. Неужели здесь, в американской частной школе, я встретила родственную русскую душу?..
Я показываю изданный в Москве сборник стихов Стивенсона и свои детские книжки, и мы пускаемся в бесполезный, но увлекательный спор о степени допустимой точности в переводе. Аллан считает, что рифма – это насилие над оригиналом, и цитирует строки неизвестных мне поэтов. А я пересказываю сюжет собственного детского стихотворения про Зонтичную даму, которая влетела в окно московской квартиры и вызвала тарарам.
Именно на этом интересном месте к нам и присоединились Томас Пратт и Пол. Я была слишком увлечена и не заметила, что директор и Аллан обменялись понимающими взгладами и Аллан за моей спиной потряс сжатыми ладонями и несколько раз одобрительно кивнул.
А вот Пол заметил и на обратном пути всё пытался понять, как это я умудрилась за полчаса очеловечить этого сверхактивного робота, для которого кроме работы ничего не существует.
***
– Ну да, понравился... – вздыхаю я в телефонную трубку. – Он тогда разговаривал, как нормальный... Да, кстати, пока не забыла: что такое «саббатикус»? Помнишь, Аллан повторял на собеседовании? Я еще тогда хотела выяснить...
– Ха-ха! Наконец-то мы встретили слово, которое ты не знаешь!
– А ты знаешь? Похоже на латынь... Потому что оканчивается на «ус»: са-ба-ти-кус.
– Вполне может быть, – согласился Пол. – А означает это слово творческий годовой отпуск, который раз в пять лет предоставляется профессору университета. В частных школах это тоже практикуют.
– Вот почему он так ликовал, – сообразила я и вздохнула. – Хорошо живется профессорам!..
... Об этой работе я мечтала полгода!.. О том, что целых два месяца буду жить в преподавательском коттедже в долине среди гор, по утрам пробегать четыре мили по школьному парку с огромными елями, а после завтрака встречаться с учениками и обсуждать их рукописи... Уроки – в моих мечтах! – должны были заканчиваться до обеда, а дальше – полная свобода: можно покопаться в запасах богатейшей библиотеки, занимающей целое здание... Или под гудение кондиционера (его привез и установил для меня Пол) сидеть за компьютером и сочинять собственные истории.
А на деле у меня вообще не оказалось свободного времени!.. Хотя занятия еще не начались. Например, вчера вечером Аллан решил проверить техническую готовность преподавателей и собрал всех, кто пришел, в лаборатории. Многие не пришли, потому что сразу после ланча разъехались по домам. А мне некуда уезжать, так что Аллан еще раз смог убедиться в том, что в учебных компьютерных программах я не разбираюсь.
А еще он каждую минуту звонит на домашний телефон и оставляет сообщения... А потом снова звонит на мобильный и возмущается, почему я не выполнила то и сё... А я же не сижу в комнате и не караулю автоответчик!..
Зато когда Аллан спросил, заказала ли я учебники, я с чистой совестью кивнула. И автоответчик у меня работает: вечером Пол по мобильнику продиктовал, на какие кнопки нажимать и какой текст записать.
Меня и еще шестерых «временных» преподавателей разместили в деревянном коттедже на опушке леса. Мне достались две комнаты на втором этаже, в мезонине. Комнатки маленькие, уютные: в одном окне – ёлки, в другом – небо с облаками. Дом старый, скрипучий, и пахнет в нем чистотой и свежестью. Если бы сейчас была осень, и если бы не было Аллана... В этой долине среди гор почти на краю света по вечерам в парке загораются фонари и шуршат столетние клены, а где-то высоко в темноте желтеют квадратики чьих-то окон. Если бы сейчас была осень и если бы не было Аллана, я бы по вечерам забиралась с ногами в кресло и читала на русском и английском всё то, что давно откладывала на «когда-нибудь». И – может быть! – мне бы снова захотелось писать стихи...
КЛАСС ТВОРЧЕСКОГО ПИСЬМА
Что это такое, мне никто не объяснил.
Когда в феврале нам с Полом пришло уведомление о том, что я удачно прошла собеседование и мне, «как русскому поэту», предлагают вести "Класс творческого
письма, я была в таком восторге, что не думала о деталях.
Всё-таки Пол позвонил своему другу, писателю Дэвиду Букбаиндеру, и выяснил, что творческие классы есть во многих частных школах. А вот специальных программ нет, поэтому содержание уроков зависит от личности преподавателя.
– Главное – растормошить учеников, создать мотивацию, – посоветовал Дэвид. – А темы – по обстоятельствам. У меня как-то были одни китайцы, так я вообще не знал, что с ними делать! То ли творчеством заниматься, то ли грамматикой.
А еще я не знала, что мне надеть... Школа – летняя, кондиционеров в классах нет (экономят?), а температура – 30 градусов по Цельсию. На распределении многие мужчины были в шортах до колен и футболках, а женщины – в длинных бесформенных
юбках и тапочках на босу ногу. Такая юбка немедленно превращает любую женщину (кроме Стефанни!) в «женщину средних лет».
Длинная юбка у меня есть, но я в ней тону... Потому что в магазинах жульничают с размерами: пишут на этикетке «маленький» или даже «экстра-маленький», а подсовывают вещи на два размера больше. Логика тут простая: вот придет в магазин покупательница, которая две недели безуспешно «худела», померяет юбку «маленького» (согласно этикетке) размера – и так обрадуется, что обязательно ее купит...
А еще у меня есть короткие юбочки – очень симпатичные, они мне идут. И шорты – всякие!.. А дресс-кода в летней школе нет, я узнавала...
Пол по телефону посоветовал надеть что-то более-менее официальное, хотя короткую юбку одобрил.
– И вообще, будь сама собой и носи то, что идет тебе, а не Стефанни, – внушал он проникновенным голосом заправского психолога. – Ты и так будешь нервничать на первом уроке, поэтому лучше не экспериментировать с одеждой.
Пока Пол не сказал, что я буду нервничать, я совсем не волновалась. А тут сразу вспомнила, что в моем классе по списку двенадцать парней и только две девочки и что все они – постоянные ученики этой элитной школы.
А вот Стефанни достался класс ESL – «английский как второй язык»... Будет на уроках объяснять грамматику и разучивать простенькие диалоги со школьниками из Европы.
«Они – такие же старшеклассники, как в России, подумаешь!..» – убеждала я себя, сидя на деревянной скамье в полутемном соборе со стрельчатыми окнами-витражами. Резные двери распахнуты настеж. Потоки света врываются в помещение, выхватывая отдельные лица. Преподаватели уже на местах в переднем ряду, а ученики тянутся по проходам и ручейками растекаются по залу. На возвышении в центре – Томас Пратт и еще два представителя администрации.
Томас Пратт – вау! В элегантном костюме, строгий, подтянутый, сейчас он похож на английского аристократа в десятом поколении! (Я не знаю, как выглядят аристократы, тем более – английские, но Томас Пратт всё равно на них похож.)
– Друзья, коллеги, дорогие гости, – начинает он приветственную речь, и его негромкий баритон слышен в самом дальнем уголке собора. – С сегодняшнего дня вы – члены нашей семьи. Даже те из вас, кто приехал из Европы и проведет с нами только два месяца, навсегда будут считаться нашими учениками. Школа «Нордфилд» – старейшая частная школа Северного побережья... Мы надеемся, что... Мы уверены...
Кажется, такие обычные, затертые слова, но почему-то у меня мурашки поползли по спине. Может, полумрак собора, в котором из года в год директора приветствовали поколения отборных учеников, может, негромкое эхо, откликающееся из темных ниш, напомнили мне о чем-то прочитанном и пережитом в глубоком детстве... Звонкие древние слова «Кэмбридж», «Гарвард», «частная школа»?.. Студенческое братство и седые парики профессоров...
И тут все захлопали, затопали, засмеялись!.. Томас Пратт с помощью ассистента надевает длинную чёрную мантию и шапочку-четырехуголку и превращается в веселого карикатурного профессора из мультика. Это – традиция, один из многих освященных временем ритуалов Нордфилда. Двери распахиваются настеж, звучит символический звонок – и я чувствую себя как первокурсница, впервые с замиранием сердца переступившая порог Алма-матер.
***
«Они» оказались типичными американскими подростками в шортах до колен и разноцветных футболках. Смотрят на меня с интересом, вполне дружелюбно. Я встретилась взглядом с рыжим лохматым парнем, сидящим перед моим столом – и тот заулыбался, засиял всеми веснушками. Две девочки у окна (огромного, в полстены!) тоже улыбаются, но не так открыто.
Я знаю, что эти ученики записались в летние классы по собственному желанию: как и во всем мире, летом в Нордфильде – каникулы. Интересно, что они ожидают от занятий?
Высокий худощавый парень в очках поднимает руку:
– Лена, вы не могли бы нам рассказать, что из себя представляет «Класс творческого письма»? Чем конкретно мы будем заниматься?
Меня не удивило такое «вольное» обращение к учителю: дотошный Аллан заранее предупредил всех новичков, что летние уроки отличаются от зимних менее официальной атмосферой. И всё-таки непривычно...
– Это зависит и от вас, – медленно говорю я, надеясь, что мой акцент не слишком заметен. – У меня встречный вопрос: почему вы записались в этот класс?
И тут же все подняли руки! Как пятиклассники... Я смотрю на парня в очках, и он с готовностью выходит из-за стола:
– Кевин Шафман. Я хочу стать писателем. Мы на уроках много пишем эссе, типа – анализ, критический разбор, и мне это нравится. Но... Мне бы хотелось больше свободы и творчества.
Следующим встает (пытается встать) рыжий парень с веснушками, но задевает длинными ногами за перекладину скамьи, плюхается на сиденье и с грохотом отъезжает, загребая ногами, от стола.
– А можно, мы не будем вставать? – спрашивает он с виноватой улыбкой. – Мы так привыкли.
Я киваю. Странно, что никто не смеется. Только девочки переглянулись и мимолетно улыбнулись, но не насмешливо, а с симпатией.
– Если честно, – начал «парень с веснушками», но тут же преувеличенно вежливо склонил голову. – Ой, извините... Забыл представиться: Роналд Крисс. Можно просто Рон.
(Слава богу!.. Они – действительно обычные подростки, а не «мальчики из института благородных вьюношей!»... А летом они хотят заниматься просто потому, что им нравится учиться. Может, они все по гороскопу, как и я, «близнецы»?)
– Если честно, – повторил Рон и уронил ручку. Нагнулся за ней – и смахнул со стола мобильник. А я вспомнила про Аллана и поспешила напомнить школьные правила:
– Кстати, про мобильники...
– Мы знаем: «от-клю-чить»! – весело повторяют ученики приевшуюся с младших классов инструкцию.
...А мой мобильник – неотключенный! Наверное, не стОит на глазах у всех вытаскивать его из сумки и тыкать пальцем в кнопки, которые я не всегда угадываю с первого раза. Ну, нет у меня любви к своему мобильнику! Он вечно теряется, забывается в машине или вообще разряжается – и именно в критических ситуациях. А еще его присутствие мешает мне побыть одной... Даже когда он молча сидит у меня в кармане, я помню о нем и не могу раствориться в дожде, снеге, безликой толпе прохожих...
Рон поднимает мобильник, пытается придвинуть стол – и роняет общую тетрадь. Кто-то не выдерживает и фыркает.
– Если честно, – как ни в чем ни бывало, в третий раз начинает Рон, – меня заинтересовало название предмета, слова «творческое» и «письмо». Захотелось узнать, что это такое. Интересно же...
Руку поднимает нескладный подросток в круглых детских очках. На вид он младше остальных – щуплый, невысокого роста, с острыми локтями и узкими плечами, на которых, как на вешалке, болтается застиранная вылинявшая футболка. Я с любопытством смотрю на «нетипичного» ученика. Вот уж никак не ожидала!.. Неужели я встретила настоящего “nerdа”?!
КОРОТКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ: НЁРД!
В русском языке нет эквивалента этого слова, известного каждому американскому школьнику. Классический нёрд – это нескладный парень в круглых (обязательно немодных) очках с треснувшим стеклом и полуоторванными дужками, примотанными изолентой. Шнурки на кроссовках у нёрдов развязаны, носки – если они есть! – непарные. Своей одеждой нёрды демонстрируют равнодушие к общественному мнению и независимость от окружения.
Нёрды выделяются не только внешним видом, но и высоким интеллектом. Нёрды могут быть зациклены на чем угодно, но чаще всего их привлекает математика, а в последнее время – всё, связанное с новейшими компьютерными разработками. Среди нёрдов встречаются гении, полугении и просто склонные к математике подростки, подражающие настоящим нёрдам.
___________________________
– Э-э-э... – сказал потенциальный нёрд и потрогал дужку очков. Очки были нормальные, без изоленты, но слишком маленькие, детские. – Меня зовут Эрик... Эрик Фриманн. Я вообще-то записался на математику. Но родители считают, что мозг должен развиваться гармонично и мне нужно уравновесить левое и правое полушария. Я посмотрел, какие тут летом классы... Выбор не очень большой, в основном то, чем мы и так занимаемся зимой. А в этом классе я не знаю, что мы будет делать – вот и записался.
(«Та-ак... Из двух зол он выбрал меньшее... Значит, математика? Выходит, я правильно угадала...»)
У девочек имена оказались простыми: Мишель и Марта. Класс творческого письма они выбрали не случайно. Мишель хочет поступать в Гарвард и записалась на все летние классы, а Марта возглавляет редакцию школьного журнала и пробует писать рассказы и стихи. Наши занятия она рассматривает как «творческую мастерскую» – с обсуждением и разбором написанного.
– Но если это не входит в программу, – добавляет она с мягкой улыбкой, – я буду выполнять любые задания, которые вы нам предложите.
(Надо же, какая тактичная девочка! Кажется, с группой мне повезло...)
– Спасибо, – говорю я, выслушав всех. – А теперь попробую ответить на ваш вопрос о том, чем мы будем заниматься.
Я говорю уверенно, как будто сто лет вела такие классы и все занятия у меня расписаны на месяц вперед.
– Во-первых, мы будем писать – и писать много. Темы я буду предлагать – не удивляйтесь, если они покажутся вам непривычными. Но мне бы не хотелось ничего навязывать, потому что творчеству противопоказано принуждение... А еще...
Слушают внимательно, и я увлекаюсь и рассказываю о том, откуда приходят эти самые «темы» – из ниоткуда: из воздуха, тумана, дождя, который я очень люблю... Из столкновения несочетаемых слов...
Кажется, я их заинтересовала! Марта внимательно смотрит на мои апельсиновые босоножки на платформе, которые я надела по контрасту к «более-менее официальному» летнему платью, чудом оказавшемуся в моем гардеробе. Это платье Пол купил в Нью-Йорке, в бутике японской одежды. Японское платье, такое простенькое на вид, оказалось с секретом: вроде и нет в нем ничего, и цвет непонятный – кофе со сливками – а выглядит стильно. Накануне я его три раза перед зеркалом примеряла и всё сомневалась, не слишком ли короткое, и решила, что в самый раз.
...Даже Эрик-нёрд заинтересовался: склонился над тетрадью и конспектирует мою импровизацию, как настоящую лекцию!
Я подошла к первому ряду и незаметно заглянула в тетрадку Эрика. Н-да... Сплошные трёхэтажные формулы, логарифмы и фигурные скобки! А я-то думала!..
***
– ...они такие забавные! – смеется Стефани, наливая себе кофе в бумажный стаканчик. – Я им говорю: называйте меня по имени. А они не могут, так что теперь я – «Мисс Учительница»!
– У меня в прошлом году тоже была группа из Китая, – кивает полная дама в очках, с которой я не успела познакомиться. – Та же история...
В комнате отдыха на пухлых диванах сидят в расслабленных позах преподаватели. На столе – корзинки с бисквитами и огромный кофейник. Аллан машет мне рукой, но не налетает, как коршун, с вопросами и замечаниями.
(Странно... Контролирует каждый пустяк, а самое главное – как я провожу занятия – ему до лампочки!)
– Всё запомнили? – размахивает стаканчиком с кофе Аллан. – Раз в неделю – письма родителям, дежурство – по списку, лабораторные работы – по расписанию!
Аллан с сожалением смотрит на часы и вздыхает: «Как не вовремя этот Саббатикус!..»
И тут же вспоминает обо мне:
– Елена, вы, наверное, не знаете, что это такое?
(Как хорошо, что я догадалась вовремя выяснить...)
– Знаю. «Саббатикус – это годовой отпуск, который предоставляется профессорам...» – я буднично повторяю услышанное от Пола определение с равнодушным видом отличницы и наконец-то вижу, что этого Аллан от меня не ожидал.
– Вы что, Елена, по ночам штудируете Вебстерский словарь? – весело удивляется он и сразу превращается в того симпатичного Карлсона, с которым я познакомилась на собеседовании. – Только у меня не год, а полгода. Приходится всё бросать и лететь в Испанию. И как вы тут все будете без меня?..
– Мистер Норман, машина в аэропорт вас ждет, – доложил таксист, и Аллан, подхваченный вихрем, вылетает из помещения, раздавая на ходу последние указания. Я закрываю на секунду глаза и «вижу» Аллана верхом на помеле, с дорожной сумкой, болтающейся на черенке. Издалека, из-за облаков, долетает последнее напутствие:
– Не забывайте проверять почту...