Меня звали Евграф Суматохин.
Редкая фамилия. С такой фамилией должно иметь простое имя. Иван, Сергей, Пётр. Вычурность несколько сглаживается. Но у родителей моих было иное видение, и нарекли они меня Евграфом. Хорошо хоть не Евграфием.
Странно, но по детству меня особо не дразнили. Звали иногда Евой, так как по юности я имел красивое лицо. Чаще – Графом, за свойственное моему лицу благородно-одухотворённое выражение. У меня так само собою получалось. Не знаю, почему.
Лично мне нравилось короткое «Граня». Так меня звали близкие родственники и лучшие друзья. Так меня называла супруга.
Евграфий в переводе с греческого означает «красиво пишущий», как вариант – «благое писание».
Сочинения по литературе у меня, и вправду, получались. Склонность творчеству вкупе с желанием высказаться заставила меня изложить здесь то, что со мной уже произошло, и то, что я собрался предпринять сегодня.
Не знаю, чем всё закончится, потому прошу трактовать мою историю как исповедь.
Зачем я начал мой рассказ с рассказа об имени моём? Затем, что в нём, в имени – завязка сюжета, начало приключения.
Я ехал в купейном вагоне, полночи слушал стук колёс. Под утро, в тишине долгой остановки, сумел заснуть. Да так крепко, что не заметил, как в моё купе подсел новый пассажир.
Где это было? То ли в Тюмени, то ли в Екатке.
Утром я проснулся, обнаружил его на соседней полке, спящим, и сам, стараясь его не будить, выскользнул умыться и передохнуть спиной от многодневного лежания на жёстком ложе.
За окном изредка мелькали километровые столбы, пугая расстоянием до столицы. В седьмом купе не унималась лялька. Тусклый проводник лениво растаскивал чай сомнительного свойства. Мятые тёти стеснительно толпились у тесных туалетов.
Осень, мгла, железная дорога, написал бы я, будь я поэт.
Утро отставало от часов сибиряков: уже взодрались. Москвичи дрыхли как сурки (в первопрестольной ещё почти что ночь). Россия – страна, находящаяся на западо-востоке самого большого континента. Необъятная: одиннадцать часовых поясов в усталых серых лицах пассажиров. Ритмы сбиты. Только один ритм неумолим и равномерен. Стук чугунных колёс о стыки рельсов.
Вот и мой сокамерник проснулся. Поздоровался вежливо, но на контакт не шёл. Оставлял о себе впечатление замкнутого и недовольного собою типа. У него-то лицо было – на сраной козе не подъедешь. Вежливый, но злой по виду.
Так и ехали молча. Долго. По очереди завтракали, друг за другом обедали.
Верхние полки оставались свободными. Осень, мгла… Свои сидят все дома.
Он глазел в окно, я читал какую-то фигню; немая пауза затягивалась, становилась неловкой. Оба понимали, что общение надо начинать, но оба не знали, с чего.
Начали со знакомства. Я случайно… Вот это ключевой момент: иногда случайный жест, движение, внезапный образ, меняет полностью картину бытия. У вас такое случалось? У меня случилось.
Я… случайно разглядел его билет на откидном столике. А в билете имя. И фамилия попутчика. Александр Былина.
- Кассир фамилию неправильно набрал? – прозвучал мой первый вопрос.
Парень с первого раза не расслышал. Видно, сильно был увлечён пейзажами. Я повторил вопрос и кивком головы показал на билет.
- А, - попутчик улыбнулся, и улыбка у него получилась внезапно добрая, - Нет, всё правильно. Былина я и есть, по паспорту. Меня часто путают. Ударение ставят не по-русски, на «ы». Букву «а» теряют. Даже в банковских картах, хотя казалось бы.
- Да ну? – удивился я.
- Серьёзно, - ответил парень и снова улыбнулся. Протянул руку и представился:
- Александр.
Я пожал, задержав его ладонь в своей ладони дольше, чем полагается, и назвал себя:
- Евграф, можно Граня.
У парня сделалось удивлённое лицо.
- А фамилия моя – Суматохин, - добавил я спокойным тоном.
Попутчик предпринял усилие, чтобы не усмехнуться (за что я был ему благодарен, ему, и всем таким как он).
- Прикольно, - по-доброму признался Саня после паузы, - Меня зови просто Саней. Поедим? У меня свежее.
- Не откажусь. А то котлеты пропадают. Готов рискнуть?
Саня опять улыбнулся:
- Есть нож? Хлеб нарезать, - он вынул из пакета свежий батон в шуршащем целлофане, я достал нож, принялся за дело.
- Издалека едешь? – поинтересовался Саня, вставая за мылом и полотенцем.
- Из Новосибирска.
- Ого! А я из Тюмени.
- Говор у тебя не сибирский.
- Я к родственникам ездил ненадолго. Сейчас приду…
Пока Саша ходил мыть руки, я распечатал свои несчастные продукты. Нарезал попку сырокопчёной колбасы, запах которой, казалось, стоял повсюду.
Попутчик вернулся, мы приступили к еде. Общение, пробив плотину, пошло неспешно и чисто, касаясь то одной темы, то другой; повороты историй были плавны и комфортны, повторяя изгибы железных путей.
Не помню, как, но круг замкнулся. Мы снова вернулись к тому, с чего начали, к причудливости наших имён.
- Второго Александра Былины, наверное, больше и нет, - подумал я вслух.
- Есть, - опроверг Александр, - И не один. Существует в природе белорусский футболист Александр Былина.
- Белорусский?
- В Белоруссии тоже играют в футбол, ты не знал?
Я усмехнулся.
- И у меня белорусские корни, - продолжил Саша, - Есть ещё один Александр Былина то ли в Самаре, То ли в Ульяновске. Я в одной из соцсетей обнаружил случайно.
- Сидишь в соцсетях?
- Нет, скучно.
- Я вот тоже даже не зарегистрирован ни в ок, ни в вк. Ну, моего полного тёзки, думаю, не существует. Нигде, - предположил я.
- Суматохиных, скорей всего, достаточно. В фильме «Китайский сервиз» есть персонаж «Пантелеймон Суматохин».
- Что за фильм? – попытался я вспомнить.
- Лёгкая комедия, с Меньшовым, Янковским, Безруковым. Из недавних. Довольно сносная.
- Не смотрел.
- Попробуй. И в соцсети, попробуй, найди двойника. А вдруг?
- Да нет. Навряд ли…
Вот оно. Зерно сомнения. Случайный попутчик посеял его в моей душе. И по возвращению моему в Новосибирск оно, зерно, уже имело форму колючего зелёного куста.
Сомнение – штука жестокая. Антипод покоя.
Как-то раз, в свободный вечер, скучая в сети, я набрал в поисковике своё имя и фамилию; пока открывалась страница, в голове сложилась заготовленная мысль: «и гугл не нашёл ответа».
Каково было моё удивление, когда вполне спокойно нашлись искомые ссылки на страницы. ОК и ВК.
«Странно, я же не зарегистрирован! Кто это меня воткнул без моего ведома?» - неслось у меня в голове. «Евграф Суматохин, г. Новосибирск», подсказывал всезнающий и вездесущий.
Я прошёл по ссылкам, и тут… удивление – не то слово. Шок. Шок! Будто бы пришибло к стулу. Какой-то незнакомый дядька. Негусто фоток. Четыре. Одна – зимняя, в ушанке и шарфе, одни глаза торчат. И три летние. Инкогнито в очках. Ну, ладно бы просто совпадение, но город проживания – Новосибирск.
Пришлось регистрироваться. Увидев, что другой Граня – гость в сети нечастый, оставил ему сообщение: «Нехорошо чужие имена с фамилиями тырить :)…»
И как-то закрутилось. Работа, работа, дела, работа. Забыл совсем на время.
А тут вдруг вспомнил. Делал на дому документ для шефа в экселе. Подустал, решил отвлечься. Полистал в инете развлекухи, посмотрел клипы. А тут вспомнил о тёзке. Пароль забытый пришлось восстанавливать.
И я прочёл ответ:
«От тырителя слышу ;( »
Я сделал уточнение:
«Вообще-то я Суматохин Евграф по паспорту. И лицензию на использование бренда Вам, товарищ, не выписывал».
Прошло ещё две недели. И появился отклик:
«Учитывая, что паспорт мой, и я здесь появился раньше, причитается как раз с тебя, дружище».
Я пишу:
«Вот не пойму, ты тролль, то ли приколист с своеобразным чувством юмора».
Прошло три дня.
Ответ:
«На, гляди. У тебя день, потом я удалю. А то мало ли что». Ссылка на «Радикал». Там – скан паспорта. С затёртыми серией, номером и датой рождения.
Фотография – как и положено в паспорте: себя не узнаёшь. А он выглядел… не то чтобы копия меня. Но лицо красивое. Где-то даже благородное.
Фотошоп? Нет, не фотошоп. Мистика. Потому что отчество у него было «Семёнович». Как и у меня.
Я написал:
«Ты не тролль. Завтра в 8 вечера я выложу скан своего паспорта. На пятнадцать минут, т.к. опасаюсь мошенников. Если ты кто-то из моих знакомых и разыгрываешь меня, сознайся. Шутка затянулась, и она меня напрягает».
Назавтра в 8:20 его профиль горел зелёненьким «пользователь в сети».
«Да, мистика. Я в шоке», - пришло сообщение.
«Ты прямо в Новосибе живёшь?» - уточнил я.
«В нём. А ты?»
«На стрелке, где Око Саурона. Знаешь, где это?»
Попробуй не знать! Тут я тебя на чистую воду и выведу, - размышлял я злорадно.
«Это возле бывшего НИИ высоких энергий? Где ещё улицу раскопали года два назад?»
Я не успел ответить. Иной Граня добавил вдогонку:
«Я недалеко живу. Бывает, проезжаю проспектом мимо, если напрямую до работы пробка».
«Уже боюсь спросить, где ты работаешь, - набрал я, и, подумав, добавил, - А то ещё выяснится, что ты это я, и я сойду с ума».
«Даже не знаю, стоит ли нам встречаться», - быстро ответил другой, «Ой, мне пора, жена с ребёнком домой вернулась».
У него жена. Жива. Хотя бы он счастливее меня.
«Бывай», - ответил я и закрыл страничку.
Задумался.
Он знает Стрелку. Узкий треугольник прямых коротких улиц, которые по сути одна улица – Вторая Коммунистическая. Одна из плеяды мелких переулочков, острым углом выходящих на хитрое сплетение магистралей: Фабричную, Каменскую, Красный проспект. Странный бермудский треугольник у моста, проклятый курьерами DHL. На выходе из улицы, около бывшего НИИ и стоит Око Саурона. Светофор с трудной судьбой и загадочным характером. Чаще всего на нём пылает огненно-жёлтый. Постоянно его чинят, и после починки он показывает странные сигналы, собирая вокруг себя клиентов для жестянщиков. Кто-то влетает прямо в него периодически. Сразу за Оком круговое движение; учитывая нрав желтоглазого, оно непредсказуемое. Знаки приоритета расположены против всякой логики. Дорожная полиция избегает патрулировать стрелку, потому что даже постовым непонятно, кто едет тут по правилам, а кто нарушает.
Перед светофором – известный местным скверик, печально известный. То в нём изнасилуют кого-то, то бомж замёрзнет ночью в мае. Наркоманов с передозом скорая увозит регулярно. Рядом – палатка с шаурмой. Раньше была пирожковая, и, поговаривают, в ней в лихие девяностые можно было купить чебурек с человечинкой. Городская легенда или факт – не знаю. И знать не хочу, если разобраться.
Отец мой работал на оборонном заводе. Долго ждал квартиру. Были какие-то неувязки, неурядицы. А тут перепланировали центр, строили метро, вот и образовался пустырь. Потом его в неевклидовом порядке застроили пятиэтажками, и случайно в одной из них папе выделили двушку. Радость была безмерной, но недолгой. Через год, доведя новое жилище до ума, отец поймал инсульт. Пролежал полгода, отчего жильё пропиталось неприятным запахом. Похоронив отца, стала жаловаться на здоровье мама. После него она протянула три года. Рак.
Так я остался один. В двухкомнатной квартире. Молодой студент-первокурсник, разгружающий вагоны на товарной станции (благо рядом). Лицом к лицу с лихими девяностыми. Вторая половина, кризис.
Мало-помалу я становился на ноги. Постепенно взял себя в руки, взял в руки свою судьбу. Поступил работать по профессии, редкое явление на тот момент. Стало получаться. Обрёл новых друзей, новые цели. Перспективы.
Попал под сокращение. А профессия у меня редкая. Пришлось менять профиль, делать шаг в сторону. Вот на новом поприще, на новой работе я и познакомился с Еленой. С моей прекрасной Еленой, как я её звал. Она, как признавалась после, обомлела, когда узнала моё имя. Она млела от моего имени. Я был без ума от неё.
Поженились, родился мальчик. Опять планы, перспективы. Мечты.
Этот чёртов светофор. И Линкольн-Навигатор.
Врач скорой сказал, что Лена моя мучилась страшно, но недолго. «Это что, типа утешение?» - спросил его я как в тумане. Думал, оторву ему голову. А он ответил: «Нет. Вот утешение», и отточенным жестом вогнал мне в вену успокоительное. Туман усилился.
Долгое время, уже двигаясь дальше по жизни, воспитывая сына в гостях у её родителей, делая своё маленькое дело на нашем огромном предприятии, беря в кредит довольно свежую ладу-приору, - всё это время не расставался с ощущением, что я так и остался в том бредовом тумане. Как будто происходящее – не со мной. Судьба отдельно, жизнь отдельно.
А тут некий Евграф Семёнович, с глупой фамилией Суматохин, ещё и лицом на меня слегка похожий, показал мне совсем другую жизнь. Такую, какой она должна быть. «Жена с ребёнком домой пришла». Для него это просто быт. Он даже не представляет, насколько черна моя зависть. Она чернее всех чёрных дыр, вместе взятых.
Да, я не хотел с ним более встречаться. И общаться в сети. Я не хотел знать о его существовании. Добрым словом я часто вспоминал своего попутчика, желая ему много и всякого, чтобы ему обыкалось с его мрачной рожей. Тёмный ангел, цензурно выражаясь.
В таких мыслях я прожил ещё месяца два. В сеть даже не заходил.
Случайно задетая рана постепенно снова заживала. И опять верх стал брать демон любопытства.
А как выглядит его жена? Как её зовут? У него… сын или дочь?
Я вновь открыл свою страницу, чтобы узнать, прочесть. А, нет. Он просто написал «с ребёнком». И тут я увидел его сообщение двухнедельной давности:
«Ты куда пропал-то, тёзка?»
Подумав, я набил ответ:
«Дела. Опять в Москву гонял в командировку. Наши новое оборудование ставят, а там подрядчик.
А ты как? Кстати… а у тебя сын или дочь?»
Ответ пришёл через четыре дня.
«Дочка мелкая. В садик ходит. И ты это не я, потому что я не на заводе и не на фабрике работаю. Манагер в офисе. Хотя у нас тоже есть производственные площадки, но я их не касаюсь. Перепрофилировался.
А у тебя кто? Дети есть? Жена? Подруга?»
«Подруга, - я слегка лукавил, усилив значение своей недавней мимолётной связи, - и сын у меня есть. Живёт у деда с бабушкой. Опережая твой вопрос. Жена погибла. На стрелке. Её машина сбила. Три года как».
Его «Сочувствую» я прочёл неделей позже. Вместе с присланным тремя днями вдогонку «Прости, не обижайся». «Мне как-то даже неловко за себя» - пояснял он днём позже.
Я оттаял. Ответил: «Хоть за тебя порадуюсь. Как с супругой, ладите?»
«Местами, - отозвался Граня, - Всяко бывает».
«Не надо скромничать, - когда пальцы мои набирали текст, они слегка дрожали, - можешь сказать, что хорошо. Всё нормально».
«Я не скромничаю, тёзка, - возразил второй Суматохин, - Я и вправду не ты. Если вы жили душа в душу, то у меня не так. Характеры у обоих не сахар. А разбежаться – дочка мелкая. Жалко».
«Понятно», - ответил я, не зная, о чём писать теперь ещё.
«У вас когда дорогу-то починят? – переключил тему мой двойник, - Года полтора уже разрыта?»
«Почти три».
«Серьёзно? 0_о Во, время-то летит».
«Да. Время летит, киргизы-строители ползают. Трубы какие-то кладут. Магистральный теплопровод. С подогревом».
«А зачем теплопроводу подогрев?» – не понял мой знакомый.
Тут и я задумался.
«Не знаю. Увидел, что на трубы мелкая труба спирально намотана. Спросил у узбека, что это за спираль, он что-то объяснил мне про теплопотери на ломаном албанском, непонятно. Я за что купил, за то и продаю».
«Вы там поаккуратней в своём бермудском. Под вами и так метро прорыли, теперь ещё спираль загнали. Светофор теперь совсем с ума сойдёт.»
«Да».
«Ага».
«Ну, ладно. Мне пора».
«Бывай».
«А как…», - начал набирать я текст, но тут увидел, что знакомый мой Евграф уже не в сети.
Стройка достала. Из-за неё складывалось совсем замысловатое движение. Всё перерыто, перекрыто. Кто попадал на Вторую Коммунистическую случайно, тот в результате, следуя одностороннему движению, выезжал на магистраль, по которой чесал в противоположном направлении до самого моста. Особо одарённые окончательно терялись и разворачивались обратно уже на том берегу, за Обью. Повторно оказавшись здесь, громко ругались, выведывая правильный путь у местных старожилов.
Киргизы продолжали свои странные манипуляции с грунтом и промышленным прокатом. Экскаваторы утробно рычали, испражая тёмные выхлопы. Деловые люди на чёрных мерсах, видимо подрядчики, периодически посещали стройплощадку с инспекцией, но эффекта не было никакого.
Состоялась зима.
Потом пришла весна. Май, тепло и свет. Четвёртая годовщина гибели супруги.
Я прогуливался вдоль огороженной траншеи, радуясь сильному солнцу и вспоминая благоверную. Зазевавшись, споткнулся о старый поломанный кирпич со следами синей краски на одном боку. Видно было, что он вынут из потревоженной земли, в которой пролежал довольно долго. Второй раз я пнул его со злости, и он сдвинулся с насиженного места.
Я возвратился домой, помаялся без дела. Включил ноут, порылся в сети. И как-то невзначай заглянул на свою страничку.
От Евграфа за прошедшие месяцы пришло несколько сообщений. Поздравление с 23-м февраля, с Днём Победы. Но внимание моё привлекло самое раннее из непрочитанных мною сообщений:
«А жену мою зовут Елена. Прекрасная. Раньше мы хорошо ладили. Но когда я стал офисным работником, всё пошло наперекосяк. Она любит ласку, внимание. А я в карьере весь с утра до вечера. Домой приползаю поздно и злой. Она ещё больше меня своими упрёками выводит. Вот и разладилось».
Я оторопел.
И последнее сообщение выглядело странно:
«Куда-то ты совсем пропал. Ну, если что, не обессудь. С наступающим».
Я снова вышел на улицу. Ошарашенный. Подышать, прийти в себя. Почему-то мозг мне сверлил глупый ненужный вопрос: С наступающим чем? Первого-то июня?
Снова раскопки, снова киргизы. Я сидел на лавочке и пялился на них бездумно. Что-то не ладилось в этом мире. И во мне. И в гастробайтерах. Что не так? А в них-то что не так?
Я пригляделся, и туман будто бы рассеялся. Они чистые. Вся их цветастая спецодежда – как новая. Все три года.
Я встал порывисто, подошёл к краю, перелез через ленту ограждения. Заглянул вглубь провала. Какие-то трубы, ни разу не водопроводные. Блестящие, в хромированной оплётке. Кабели, по виду страсть какие высоковольтные. За провалом – узкая тропинка. Строительное ограждение. И капитальный забор. Высокая стена бывшего НИИ высоких энергий. Такого ли уж бывшего?.. И что здесь вообще происходит?
Один из арабов завидел меня у ямы, бросил кирку, и громко заругался на меня по-своему, выразительно жестикулируя, мол, перелезай обратно.
Я подчинился. Перешагнул, споткнулся больно. Это что? Опять поломанный кирпич. Тот же самый, синий бок. Я снова пнул его, плюнул, и пошёл в магазин за текилой.
Вечерело. Холодало за окном.
Я набрал текст:
«С наступающим чем? День независимости - конечно великий празник, глубоко почитаемый русским народом)).., но чтобы с ним сердечно поздравлять за десять дней…»
Отправил, увидев непрочитанное сообщение от другого Ефграфа.
«А у меня отец в твоём районе работал, оказывается. Я на днях узнал. Около года перед гибелью. В институте высоких энергий. Что-то там у них оторвалось, какая-то обмотка, несколько человек погибло. Он чудом жив остался. Говорил потом, шутя: «я счастливчик, меня теперь никакая болячка не возьмёт». В подробности не вдавался. Скорее всего, был под подпиской о неразглашении. А через год – инсульт. Пять месяцев промучился. Перед смертью бредил: «Грыжа континуума. Срыв темпорального потока. Динамический сдвиг. Мы породили дыру, и не знаем, как залатать…» И подобное. Слушать его было жутко. Когда отошёл, всем стало легче. Но ненадолго. Потом и мама».
Я почувствовал, что под ложечкой сильно заныло. Налил текилы, глотнул. Не помогло.
Мой второй я появился в сети. Откликнулся:
«Ты пьющий? Сегодня одиннадцатое. С тобой нормально, Граф?»
О, майн гот.
Вглядываясь в даты сообщений, увидел что-то странное. Даты отправки моих меседжей не совпадали с теми датами, в которых я живу. На десять дней вперёд. Я только теперь заметил!
Совсем стемнело. Стройка затихла.
Я вышел из дома, почти бегом достиг строительной ограды. Поднял с земли тот самый кирпич с синим боком, и с резким выкриком «Ха!», с хрустом в плече метнул его на ту сторону, через провал.
Над серединой глубокой траншеи кирпич в зените своего полёта… исчез. Бесследно. Я сделал шаг в направлении ограды, и тут меня остановил короткий сигнал сирены. Плеская синим светом, по тротуару вдоль ограждения аккуратно пробиралась полицейская машина.
Вспомнив текилу внутри себя и только что совершённое мною действие, я предпочёл спешно удалиться.
Несколько дней ходил сам не свой.
Посетил ребёнка и родителей супруги. Общаться нам всегда было больно. Тёща почти каждый раз плакала. Сын, сам того не ведая, вновь жестоко задевал вопросом «Папа, ты когда опять придёшь?».
Одиннадцатого, в канун Дня независимости, спеша на работу, я увидел его.
Кирпич. С синим пятном характерной формы. Тот самый. Я его сразу узнал. И глазам не поверил. Он лежал на той стороне, спокойный и неподвижный. И совершенно целёхонький. А там, где я о него впервые споткнулся, лежал… тоже он. И тоже целый. И синим по красному меченый.
Конец истории.
Теперь я расскажу, что будет после конца.
Я только что звонил, отпросился с работы.
Я беру свою ладу-приору (универсал, 2010 года выпуска), еду в Спортмастер, покупаю горный велосипед. И катаюсь на нём до самого вечера: с детства в седле не сидел.
А завтра, в День независимости, я намерен освободить себя из плена неправильной судьбы. Может, я сошёл с ума и мне мерещится, не знаю. Но если всё, что происходит со мной, реально, я намерен это прекратить.
На стройке кроме странных трубопроводов и силовых кабелей ещё используют простые добротные доски. Для настилов. Они мне пригодятся.
Я подхожу к краю, быстро делаю из досок трамплин. Пока таджики приходят в себя, я сажусь на велик, делаю длинный разворот, из него разгоняюсь что есть мочи, и совершаю полёт.
Возможно, я сломаю шею. А может…
Кто читает – прошу: пожелайте удачи. Чтобы всё срослось. Чтобы туркмены залатали грыжу, заштопали дыру во времени, привели в чувство светофор. Чтобы осталась только одна Коммунистическая. Чтобы кирпич стал одним кирпичом, а я стал одним мною.
Привет.