- Отряд барона готовится к выступлению. – Рассуждения барона о военном деле. - На поле боя. – Сражение. – Гибель барона. - Поединок с виконтом. – Рукопись Арнальдуса найдена.
Зная де Бриза не первый день, я, тем не менее, не переставал поражаться разнообразию и многогранности его ипостасей, поразительной способности барона меняться сообразно обстоятельствам. Ещё вчера он был пытливым допросчиком, богословом, философом, ритором, знатоком человеческих душ, сегодня же он, облачённый в стальные латы, окружённый свитой, слугами и оруженосцами, с лицом горделивым, как у Сципиона, разбившего Ганнибала, твёрдо и непреклонно отдавал приказы военного свойства и ничто в облике его и поведении не выдавало в нём человека, ведущего образ жизни сугубо светский.
Подойдя к нему, я осведомился:
-Выступаем, сударь?
-Да, - ответил он, снимая шлем, украшенный белыми и красными перьями. – Сегодня ночью голубь, прилетевший из Сен-Дизье, принёс мне важное сообщение. Граф Д. со своим ополчением собирается оставить город, чтобы в условленном месте (я уже знаю точно, в каком) примкнуть к королевскому отряду, спешащему в провинцию Дофине для усмирения её правителя, сына Карла - Людовика, замешанного в заговорах против отца и связях с англичанами. Королю в его семейных разбирательствах мы препятствий чинить не будем. А вот графа Д. перехватим и за наши обиды поквитаемся с ним сполна. Как говорили древние римляне, carpe diem - лови момент!
Барон с такой силой ударил себя в грудь, что панцирь на нём зазвенел. Азарт его передался и мне. Я спросил:
-Будет ли нам помогать граф Шароле?
-Справимся сами. Сейчас прибегать к его помощи будет излишне…
После короткого, но придирчивого смотра, учинённого де Бризом рыцарям, кутилье, пешим пикинёрам, лучникам, арбалетчикам и аркебузирам, воинство наше двинулось в путь. Я, по своему обыкновению, находился подле хозяина. Сначала мы молчали или обменивались незначащими словами. Затем как-то сама собой речь зашла о способах ведения баталии, и барон, щедро рассыпая комплименты английской тактике, в которой главная ставка делалась на стрелков, подготавливавших атаку рыцарей и оруженосцев, с горечью сообщил, что вассалы в бою крайне неустойчивы и плохо управляемы, в рукопашной схватке они всегда ищут личную выгоду, стараясь заключить как можно больше сделок по выкупу, продаже и перепродаже пленных, что деньги давно стали основной движущей силой всякого вооруженного противоборства и что самые лучшие воины теперь – это воины наёмные, швейцарцы или генуэзцы. Я со своей стороны сделал уточнение, заявив, что воин может разбогатеть также и в мирное время, удачно женившись, например, или поступив на королевскую службу. «Состоятельных наследниц, равно как и доходных должностей, на всех всё равно не хватит», - заметил остроумный де Бриз, и я в который уже раз был вынужден признать его несомненную правоту.
Ничто так не сокращает время, как беседа с умным человеком. Разговаривая с де Бризом, я даже не заметил, что мы уклонились с большой дороги и, перебравшись через ручьистый овраг, поднялись на поросший чахлым кустарником крутой, царящий над местностью, косогор. Остановившись, барон, обращаясь ко мне, сказал:
-Здесь, пожалуй, мы и подождём высокочтимого графа Д.
Не найдя нигде спасительной тени, столь желанной в такой жаркий день, я удивлённо посмотрел на барона. Поймав на себе мой вопросительный взгляд, он пояснил лаконически:
-Лучшей позиции нам не найти.
И добавил:
-Лошадей не рассёдлывать. Быть наготове.
Внутренне согласившись с ним, с помощью оруженосца я опустился на землю. Началось томительное ожидание. Красное, злое солнце стояло в зените, вонзая ослепительные лучи в стальные латы моего готического доспеха. Поджариваясь, словно барашек на вертеле, я терпел, как и остальные рыцари, утешая себя тем соображением, что цель стоит жертвы, тем более такой мелкой и ничтожной, как удобство размещения на привале, что путь к победе состоит из преодоления многих чреватых опасностями преград…
Раздумья мои нарушила команда:
-Готовься!
Я уже находился в седле, когда ко мне подъехал де Бриз. Лицо его было бледно, глаза грустны.
-Теперь, Сильвен, я знаю твёрдо: истина приходит через страдание. Лишь тот, кто жертвует собою во имя правого дела, способен её постичь.
Полный скрытой печали голос барона, как ножом, резанул сердце. Меня вдруг ужаснула дикая мысль, что это, возможно, последняя наша встреча. Горло сразу защекотало удушьем. Слёзы потекли у меня по щекам. Я сказал, желая сделать ему приятное, ободрить:
-Сегодня вечером, сударь, мы непременно выпьем бургундского…
Барон выслушал мои слова с таким видом, как если бы они относились к другому. Он ничего не сказал в ответ, лишь улыбнулся вымученной гипсовой улыбкой и, пришпорив коня, направился вверх по склону, на ходу отдавая распоряжения. Видя, как пылью густо застолбел горизонт, я произнес про себя «Отче наш…» и последовал за ним.
Спустившись с холма, наш отряд, ощетинившись копьями, крюками-дарсоньерами и рогатинами, неожиданно появился перед ополчением графа Д., которое двигалось по дороге, ничего не подозревая. Лучники и арбалетчики барона выпустили стрелы (враг был в пределах досягаемости их луков), уложив десятка два пехотинцев и сбив с лошадей даже нескольких рыцарей. Затем, окутав себя дымом и пугающим грохотом, произвели залп аркебузиры, но, правда, с меньшим успехом, чем предыдущие стрелки, так как оружие их уступало по дальнобойности арбалетам и лукам. Пользуясь тем обстоятельством, что противник, замешкавшись, в боевой порядок построиться не успел, пехота в считанные мгновения преодолела семьдесят с лишним шагов, которые отделяли её от неприятеля, и вступила с ним в ближний бой. Отваги атакующим было не занимать: они бились с таким воодушевлением и упорством, что через какое-то время стали теснить копейщиков и спешенных рыцарей графа Д. к заболоченной поляне, примыкавшей к холму.
После столь многообещающего начала барон, под давлением части своих вассалов, полагавших, что враг уже сломлен и тяжеловооружённый авангард может лишиться законной своей славы, не стяжав ни чести, ни денег на этом поле брани, поспешил отозвать пехоту и бросил в бой легковооружённую конницу из оруженосцев (кутилье). Ринувшись в атаку, они смешали ряды рыцарей графа Д.; большего, к сожалению, добиться им не удалось.
Бросать в бой авангард было преждевременно, и де Бриз, разумеется, это понимал. Но он понимал также, что его влияние на ход сражения сузилось до возможности отдать один-единственный приказ своим нетерпеливым, нервно ёрзавшим в сёдлах, рыцарям. Этот приказ был: «Двинулись!», и он, вздохнув, его отдал. Я видел благородное лицо барона в этот момент. Оно преобразилось. В нём было столько неукротимой энергии, решимости, воли, внутреннего огня, что, казалось, его не сможет сокрушить ничто в мире. Когда он надел шлем с чудесными бело-красными перьями (в цвет своего герба), я подумал, что готов отдать за этого человека жизнь…
Итак, развернув знамёна, кованый клин стремительно понесся через поле, рассеивая жалкие кучки вражеских стрелков, и со страшным лязгом и скрежетом сшибся с рыцарями графа Д. Началась жестокая сеча, распавшаяся на ряд отдельных схваток.
Я хорошо помню подробности боя. Беглые, мгновенные, словно вспышки молний во время грозы, они сделались вдруг событиями особенными, включавшими в себя весь смысл прожитой жизни. Барон де Бриз погиб почти сразу, и это произошло на моих глазах. Он с такой силой столкнулся с рыцарем противника, что вражеское копьё пробило его щит, бедро и вонзилось в бок лошади. Бедное животное упало, придавив барона своей тяжестью. На земле несчастный мой хозяин пал жертвой графских пехотинцев. Они накинулись на него подобно своре почуявших кровь свирепых, одичавших собак; срывая доспехи, в каком-то сумасшедшем исступлении кололи беспомощное тело пиками и рубили алебардами...
Сам я, участвуя в битве впервые, став свидетелем гибели близкого мне человека, неожиданно ощутил в своих жилах кровь предков-завоевателей. Обнажив меч, я, бросившись в самую гущу сражения, нещадно рубил всех, кто попадался под руку. Жажда мести завладела мною всецело. Я как бы обезумел, забыл всё, кроме боя… Внезапно навстречу мне выскочил всадник в чёрных доспехах. Жестом он предложил вступить с ним в единоборство. Я кивнул в знак согласия. Наши мечи скрестились… С первых минут поединка я понял, что противник попался мне опытный. Все удары, которые я наносил, он парировал с непринуждённостью мастера. Наступал я недолго; скоро рука моя утратила и первоначальную твёрдость, и быстроту. Противник это почувствовал и перешёл в наступление. Лезвие его меча устремлялось на меня и сверху, и справа, и слева. Я только успевал отбивать опасные удары, теряя надежду на успех, а с ней и самообладание… И всё-таки Бог всевидящий оказался на моей стороне. Он сделал так, что лошадь чёрного рыцаря оступилась. Всадник же, качнувшись в седле, взмахнул рукой, которой держал меч, и, пытаясь сохранить равновесие, подался ко мне всем корпусом, на мгновение сделавшись беззащитным. Этого было достаточно, чтобы решить исход поединка: коротко размахнувшись, я так хватил соперника мечом по его шлему в форме птичьей головы, что он свалился с лошади, как куль с мукой… Переведя дух, первым долгом я осмотрелся. Оказалось, что в пылу схватки мы удалились от места сражения значительно. Чёрный рыцарь не подавал признаков жизни. Спешившись, я опустился на колени, стащил шлем с головы поверженного врага. И увидел... разорванные оскалом уста и печально уставившийся в небо единственный глаз виконта де ля Рюса. У меня перехватило дыхание. Я кожей почувствовал, как с лица моего сбежало выражение удивления, сменившись выражением радости. Мой кровный враг был мёртв! Он был мертвее всех мёртвых! Какой удивительный поворот судьбы! «Что ж, я выполнил свой обет. Я отомстил за брата», - сказал я сам себе, торжествуя. Теперь душа моя будет спокойна… Впрочем, милостью Божьей в тот день был ниспослан мне ещё один подарок. В дорожной сумке де ля Рюса, притороченной к седлу его лошади, я обнаружил свиток, украденный у алхимика. Теперь с лёгким сердцем я мог отправиться в Сен-Дизье, где меня ждала Кэтти.