Елизавета Евлампиевна Краминская не отличалась ни благоразумием, ни скромностью. Ничто не проходило мимо её чуть раскосых глаз(некоторые поговаривали, что они такими стали не случайно, а от привычки подглядывать в замочную скважину). Как говориться: "в каждой бочке была затычкой". А если кто-нибудь попадал к Краминской на язык, то она так его или её купала в словословиях, что хоть беги на крутой утёс с камнем на шее. У такой бестии не то что подруг, а добрых знакомых не было. Даже голуби с вездесущими воробьями спешили поскорее взлететь.
Настало время, когда, загодя завидев Елизавету, люди просто спешили раствориться в пространстве. Сначала Краминская недоумевала, организуя настоящую охоту за слушателями. Несчастные жертвы предпочли бы укус тарантула такому "общению". Потом стала злиться, обещая разобраться со всеми и с каждым в отдельности. И все ей верили. А закончилось всё чудом - Елизавета пропала из поля зрения.
Поначалу все радовались - ещё бы, теперь можно было, совершенно спокойно, идти туда, куда вздумается, без опаски. Но прошло три месяца и у самых чувствительных зародилась нехорошая догадка: "А жива ли Елизавета?" Как-никак, разменяла седьмой десяток. И только по истечении недели было решено отрядить добровольцев к ней в дом. Причём, выбор осуществлялся путём спичечной лотереи. На несчастных было страшно смотреть. Создавалось чувство, что они идут на эшафот, а не к самой обыкновенной болтливой тётке, с ужасным характером. Перекрестившись, добровольцы отправились к лесополосе, у которой и стоял добротный дом Краминской.
Старожилы знавали ещё её отца, Евлампия Спиридоновича и матушку, Евпраксинью Никифоровну. Зажиточные люди были, но щедрые. Многим односельчанам помогли в трудные годы. А вот Елизавета, видно, не в их породу пошла.
Добравшись до дому, затаились, прислушиваясь.
- Эй, ребята, - шёпотом произнёс дед Митяй, - кажись, тихо.
Переждали ещё полчасика - мало ли, какое движение будет. Впустую.
- Дед, а дед, - подал голос Митроха, внук Митяя, - чего это мы, мужики, какой-то вздорной бабы перепугались. Хватит тихариться, пора пойти и всё разузнать.
На него посмотрели как на полоумного и... отошли, от греха подальше. Как говориться: "Назвался груздём - полезай в корзину". Делать нечего, сам вызвался. Мысленно собравшись, Митроха направился к дверям. Остальные приготовились тикать, на всякий пожарный случай.
Парень сначала тихо постучал. Переждал минут десять и снова постучал, но уже погромче. И снова впустую. Оглянулся на деда Митяя. Старик, выглядывая из кустов малины, еле слышно крикнул:
- Дёрни за ручку-то, недоросль. Вдруг дверь открыта.
Митроха не заставил себя долго ждать. Дед Митяй оказался прав - дверь была незаперта. Парень хотел было вернуться к остальным, чего греха таить - струхнул малость. Но дед Митяй скорчил злую рожу и погрозил кулаком. Делать нечего, и Митроха вошёл в дом.
Поначалу он ничего не мог понять: то ли кто-то разговаривал, то ли телевизор работал. Наконец, набравшись храбрости, Митроха пересёк предбанник и вошёл на кухню. К его удивлению, русская печь была тёплая, а на кухонном столе стоял самовар. Митроха снова прислушался и уже более отчётливей услышал разговор:
- Вот ты думаешь, родимый, хорошо мне живётся? Ан нет, очень плохо! Все меня, как чумной, избегают! И в чём моя вина-то? Только в том, что я всё лучше других подмечаю?
Митроха замер, ожидая ответа. Но вместо него снова послышался скрипучий голос Елизаветы:
- Молчишь, сукин ты сын. И ты меня не любишь? Бедная я бедная, всеми покинутая.
Не выдержав больше, Митроха вбежал в большую комнату и обомлел. В кресле-качалке сидела Елизавета, а напротив неё, на небольшом диванчике, сидел... белый-белый пудель, преданно глядя ей в глаза.
- Аж поседел, бедняга, - только и выговорил Митроха, прежде чем сломя голову бежать из, как он потом сказал, "дурного" дома.
Что касается самой Елизаветы, то она даже и не заметила парня. Мало того, что глуха стала. Так ещё и зрение подпортилось.
Жалко стало сельчанам старушку и решили они всем миром взять над ней опеку. Не привыкшая к добру Елизавета Евлампиевна, поначалу, что-то бубнила несуразное. А потом, поняв, что всё это от чистого сердца, расплакалась и повинилась. Сельчане взяли и простили ей всё прошлое.
Как оказалось, к Краминской приезжала ... дочка с мужем и оставила пуделя-альбиноса. Мол, у меня дети маленькие, а собака и укусить может. Зять наколол дров, отремонтировал крышу, подлатал баню. А дочка понакупила продуктов на месяцы вперёд, да всяких банок понакрутила. Что говорить, любили они Елизавету Евлампиевну, несмотря ни на что. А как уехали, так и стала несчастная старушка на судьбу свою Ерёмке(как она пуделя прозвала)жаловаться. А пёс-то доброй души был - сидел, высунув язык, и слушал.