ГЛАВА ВТОРАЯ
СМЯТЕНИЕ
В Дальней Сибири на полях снег, покрывший прочной коркой, держался весь апрель. Даже в Благовещенске он сохранился небольшими островками в тенистом месте, что удивляло переселенцев, привыкших к теплу и раннему цветению природы.
Весенние дни притянули сырую, невыносимо пасмурную погоду, давящую на всё живое.
Деревья и кустарники стояли в ожидании не только тепла, как сухого, не столь активного ветра. Но ещё больше нуждались в ярких солнечных лучах набухшие соцветия флоры.
Им катастрофически не хватало сил распуститься, а молодым листьям вытянуться и набрать окончательную форму. Проснувшиеся от спячки пчёлы и другие крылатые насекомые напрасно летали вокруг зелени.
Казалось, что в городе время остановилось. Месяц май пришёл не один, а вместе с нудными затяжными дождями и пронизывающей прохладой, а тяжёлые свинцовые тучи нависли непробиваемым серым полотном. Холодный воздух беспрепятственно проникал до костей. От настойчивой сырости болели дети и старики. Многие работоспособные жители страдали простудными заболеваниями. Казалось, что хворь не брала только аборигенов. Топлёный жир енота имел всегда в запасниках коренной контингент.
Жир своей магической силой, ставил на ноги больного за короткий срок. Казакам и прочим жителям можно было приобрести это ценное лекарство только в обмен за полугар. Огненную воду малый народ просто обожал. Пьянели они мгновенно, и оторвать от этого занятия было тяжело.
Больше двух недель такое ненастье хозяйничало в Благовещенске, оно изрядно надоело всем жителям и вновь прибывшим переселенцам. Горожане воспринимали мокрядь, как худую примету или знамение. Но Амур, несмотря на слякоть и мжицу, не замедлил очиститься от плена льда и набирал стремительным темпом силу. Поднимаясь, он заливал лагуны и озёра через ерики и протоки.
Поручик Бородин с пожилым денщиком Осипом спешил на первый майский сплав, намеченный в Хабаровку. Но, к сожалению, не успел, по причине не зависящей от него. Пароход, на котором военные добирались до Благовещенска, обладал скоростью черепахи, да ещё задержался в Сретенске. Остановка оказалась вынужденной – техническая необходимость заставила пополнить топливо и исправить неполадку в лопастях двигателя.
На это ушло более двух суток. А тут, некстати, офицера зацепила простуда с болью в груди и жаром, да в придачу к этой проблеме, воспалилась носоглотка, и появился отит в ушах, которым он часто страдал в детстве и в дальнейшем перешёл в хронический. Болезнь так и осталась занозой, иногда давала себя знать, даже на Кавказе в мягкое, не столь холодное зимнее время, где в последнее время он служил.
Доктора среди пассажиров не оказалось. Каюты, по купленным билетам, не предлагались. Николай, так звали поручика, старался экономить на всём. Средств было недостаточно, а ведь поездка оказалась на «край света» и требовала затрат. Он считал, что его молодой организм вынесет все невзгоды, даже полуголодное существование.
Открытая и широкая палуба свободно вмещала пассажиров из пёстрого сословия, разной национальности, конечно, были здесь и казаки. Находчивый Осип отпаивал поручика кипятком почти ежечасно. Он даже смог найти молоко, позаимствовав у пожилой женщины, которая перевозила козу. В дороге она смогла надоить немного молока. В машинном отделении парохода денщик познакомился с кочегаром и смог его уговорить прокипятить молоко и нагреть воду.
– Пейте, ваше благородие, да побольше, ано кипяток выводит хворь, а молоко могёт дать силу.
Горячая вода пусть и ненадолго, но согревала внутренности. Полугар, что оставался во фляжке денщика, ушёл на растирание, да и сам Осип, нет-нет, да и по глоточку употреблял, чтобы не свалиться от хвори, а перекупить, так и не удалось.
За два дня до прибытия поручика в город, плоты, лодки и пароход, были отправлены в Хабаровку, а с ними новая партия ссыльнопоселенцев и казаков. У поручика, ещё в дороге, после задержки в Сретенске, закрадывались мысли, что не успеет он на сплав, да и об этом поговаривали спешившие на пост казаки. Николай себя подбадривал и старался как-то успокоиться – они всё-таки с Осипом проехали по России больше семи тысяч вёрст и прибудут в Благовещенск завтра.
Следующий сплав, жаждущим переселения на новые земли, был предложен на середину июля – то есть по возращению судна. Но на самом деле, когда пароход вернётся в Благовещенск, никто сказать не мог. Пакет с важным донесением не давал покоя молодому офицеру – его надо срочно доставить начальнику поста. Его же, не имеющего семьи поручика, по его неоднократной просьбе, направили в столь дальние места для прохождения дальнейшей службы.
Бородина ввели в курс дела, что там, на посту, сами военные занимаются строительными работами – командование строило дома для будущего поселение, и полевых действий и учений не было запланировано. Но поручика это не огорчило.
Исполнительность и долг чести у молодого человека были в приоритете. Имея стойкий харизматический характер, Николай с трудом переносил безделье и волокиту, да и на простуду смотрел скептически, считая пустяком…
В город народ стекался хаотично и часто небольшими группами, а для отправки требовалось определённое количество пассажиров, ибо путь дальний, без остановки.
В основном контингент состоял из казаков с семьями, но были и купцы, мечтающие завязать торговлю с китайцами.
В Сретенске к пассажирам присоединялись и свободные охотники с мешками пушнины, добытой ими или приобретённой у аборигенов. Крепостного люда, бежавшего от помещика было мало, за этим следила полиция, правда сквозь пальцы, и если такие явно объявлялись, отправляли назад, а то просто отпускали. Меценаты-купцы иногда дарили людям скот, по большей части лошадей. Скотина занимала достаточное место на пароходах. Домашних животных было не так много. Но, за переправу платили вдвойне, и даже втройне, если скотина была крупной.
Город не бездействовал, подготавливал новые плоты – лес рубили сразу на окраине. Стук топора и звон пилы, доносившиеся с делянок, не прекращались до вечера…
По прибытию в Благовещенск, Осип легко нашёл дом, где можно было недорого и ненадолго снять комнату. Мокрядь и разбитые, расхлябанные дороги наводили тоску:
– Ох, уж месяц май: коню сена дай, а сам на печку полезай! – ворчал денщик, чувствуя сквозь шинель сырость. Здесь поручика окончательно свалила в постель болезнь на целую неделю…
– Проклятая лихорадка, она задержала меня в постели целую неделю, – громко сетовал офицер. Лицо молодого человека стало бледным с желтоватым отливом и осунулось, щёки покрылись щетиной, как у ежа, появились синие круги под глазами. Бородина постоянно морозило, а головная боль крепко засела в висках.
Встав с постели, он почувствовал, что твердь под ногами уходит. Поручик тут же зацепился за спинку кровати и снова прилёг. Кольнуло в области сердца, перехватив дыхание, а комната закружилась вместе с ним.
«Говорил, мне полевой доктор, что сердце хватает от ангины. Надо срочно на воздух. Барышня кисейная, что ли я? Совсем раскис. Когда же погода восстановится? Совсем очумела хмара – старая карга!», – стал, как старик, ворчать Бородин, обычно превращавший весь негатив в шутку. А у Осипа, наоборот, поднялось настроение, наконец-то он увидел, что Николай почти избавился от хвори и пытается встать с постели:
– Эдак, через два дня, поди подымитесь, ваше благородие?
– Сегодня не вышло, завтра справлюсь, слово поручика!
Наконец, сухой кашель стал донимать реже, меняясь на рыхлый и продуктивный. Лёгкие стали очищаться, да и высокая температура, вызывающая озноб, спала. Только вот назойливая слабость оставалась ещё в теле, сказалось недоедание в дороге, да и длительное переохлаждение.
– Сколько я был в походах, спал на снегу, падал в ледяную воду – не брала зараза, а тут прицепилась, как репей. Пропустить первый сплав – такая неудача! Ждать два месяца – это катастрофически долго! Будто беда на беду набегает, – негодовал он ещё больше.
Хозяйку избы, у которой Николай снимал комнату, величали Марьей Петровной. С виду она смотрелась на пятьдесят лет, хотя была ровесницей Осипу. Женщина слыла среди соседей доброй и хлопотливой, да ещё искусной стряпухой. Вся округа знала вкус отменных пышных пирогов. Её голову украшали седые пряди волос, закрученные узлом на затылке и спрятанные под цветастым платком, который она не снимала. Сеть морщин на лице была еле заметна. Полнота хозяйку не портила, даже придавала женственность, а мягкие черты лица миловидность.
Небольшой и уютный дом, где мужчины квартировали, поставлен из лиственницы, и был выстроен одним из первых в городе. Здание, как и все, стояло вдоль главной улицы, но оно отличалось кружевным узором наличников и удобной светлой верандой.
Прохор, бывший муж Марьи Петровны, хоть и считался казаком, но в тоже время, слыл отличным плотником. Получил он мастерство от отца – знаменитого «древодела», вот и вложил всю душу в строительство своего теремка.
Овдовела женщина год назад, когда шла путина лосося. Муж хозяйки утонул, запутавшись в сетях, а рыбачил он всегда один, без напарников, остерегаясь грабителей, которые наводнили молодой город.
С трудом рыбака вытащил соседский мальчишка лет двенадцати, сидевший с удочкой на берегу. Он то и видел рыбака, даже с интересом наблюдал за ним. Взрослых рядом не было, так как было раннее утро, предшествующее выходному дню, хотя для многих он был и рабочим. Расторопный паренёк доплыл до лодки быстро. Плавал он хорошо, да и вода в сентябре в Амуре была ещё тёплая.
Но было поздно – мужчина нахлебался воды и не подавал признаков жизни. До берега паренёк кое-как добрался, зацепив сеть с утопленником за уключины лодки. Мальчик пробовал сделать дыхательные упражнения, но ничего не вышло – то ли сил не хватило, то ли действия не соответствовали требованию.
Не теряя время, подросток вытащил плотника на берег и мигом побежал к соседке Марье Петровне сообщить о случившемся. Когда люди оказались на месте – их удивило то, что сосед лежал без сапог и сюртука, даже сняли рубаху. Женщина, убитая горем, упав на мужа, причитала:
– Проша, милый, что же ты наделал! Забери с собой, кто тебя ограбил! – Но тут она вдруг спохватилась:
– Что же я, такое говорю? Грех-то какой, такие слова молвить…
А сапоги у утопленника были добротные, новые. Муж помогал горожанам в строительстве и внешней отделки дома, и за это получал неплохой гонорар.И, конечно, за полученный заработок он мог себе позволить добротные сапоги. В городе обладали такой роскошью единицы, разве только купцы, да изредка казаки. А чтобы обувь служила дольше, плотник подшил подошву старым куском кожи темно-бордового цвета …
Вдова по-матерински ухаживала за постояльцем, как за родным человеком и своими травяными отварами, да топлёным жиром енота, поставила поручика на ноги. Да ещё просила Осипа натирать тёплым полугаром торс. Матушка хозяйки когда-то слыла знаменитой знахаркой, когда они жили в Ростове-на-Дону, и научила разбираться в лечебных травах и снадобьях свою дочь.
Единственный сын Марьи Петровны, как три года, служил на Кавказе и по возрасту был ровесник поручику. Вестей от сына вдова давно не получала и очень тосковала. И вот как-то выбрав момент, хозяйка всё-таки решилась спросить у постояльца:
– Николай, не встречали ли вы Ванюшу Грибова, высокого белокурого парнишку с ямочками на щеках? Сын-то видный, широк в плечах, да и ростом Бог не обидел. Но, Николай в ответ лишь покачивал головой. С такой фамилией солдата в полку не было.…
А простудился Бородин раньше, ещё по дороге в Читу, считая это лёгким недомоганием в весеннее время. Добирался он до города на барже. Проливные дожди, вперемешку с холодным и липким снегом, не прекращались ни на минуту, а ледяной ветер пронизывал до костей, добавляя свои осложнения.
И когда он с Осипом пересел на пароход, болезнь уже вовсю прогрессировала.
В начале дальнего пути, после Урала, часто отсутствовал гужевой транспорт – приходилось идти пешком не один десяток километров, а на реках перегруженные судна иногда проходили мимо. Казалось, что сама природа не хотела вторжения людей в свои забытые Богом владения. Были ситуации, когда он ночевал в открытой местности возле костра на снегу, с такими же путниками, а бывало и вдвоём с Осипом …
В дороге редко встречались населённые пункты, где можно было остановиться и получить тёплую постель, и горячий ужин. Запасливый Осип всегда выходил из положения. На привале со спутниками дорог или в трактире, он прихватывал всегда добротный кусок хлеба, а если везло, добывал сухари или варёный кусок мяса. Эти продукты он прятал не в вещмешок, а за пазуху, пристёгивая ремнём. На дорогах в зимнее время еда не замерзала. Голод путников обходил стороной.
Сам поручик был выше среднего роста, можно сказать высокий, худощавый, светловолосый, с большими голубыми глазами. Смотрелся Николай лет на тридцать, но на самом деле ему исполнилось только двадцать три года. Крупные черты лица и усы делали его старше своих лет, но это его не портило – от него исходила мужественная привлекательность.
Внешность офицера соответствовала смелому, и в то же время доброжелательному характеру, а подчиненные его уважали и любили за честность и порядочность. Они чувствовали в нём внутреннюю теплоту и поддержку, тянулись к нему всей душой. Николай мог поддержать солдата в любой, даже неразрешимой ситуации. Но больше всего они любили его шутки.
Отца и мать Николай потерял рано – когда ему было двенадцать лет. В зимнее время, поздним вечером, они возвращались с воскресной прогулки по Москве,
Лошадь вела себя беспокойно. Незаметно стала меняться погода, ветер усиливался, стал сыпать крупный снег, а потом закрутилась метель.
Неожиданное препятствие на дороге испугало животное – кучер не смог удержать поводья и на большой скорости, с пятиметровой высоты экипаж перевернулся под откос. Погибли все сразу… Родовое поместье Бородиных находилось под Москвой в десяти вёрстах, и после трагической гибели родителей, владеть всем хозяйством стал дядя – как родственник по материнской линии, так как отец поручика был сиротой. Не оформив опекунства, дядя прибрал всё в свои руки, считаясь единственным наследником. Сделал он это легко, так как работал в департаменте Москвы и занимал хорошую должность.
Своего племянника воспитывать и содержать не стал, а отдал в юнкерское училище, как сироту дворянского происхождения, чтобы не было лишних хлопот и расходов. На каникулах дядя встречал племянника всегда сдержанно и сухо, контакт между ними так и не установился. Вернуть поместье Николай не пытался, зная аферу родственника и его связи, да и доказать на суде право на наследство просто бы не смог, из-за отсутствия средств и свидетелей. Дядя и в банк запустил свою руку, все счета родителей перевёл на своё имя.
Бородин решил служить где-нибудь на границе, подальше от Москвы. Даже его любимую девушку Катерину выдали насильно замуж, за богатого старого помещика. Разрыв с невестой Николай долго и болезненно переживал. Больше он так и не встретил девушку, чтобы задела его душу, Пройдя лагерные сборы и получив звание прапорщика, Бородина сразу отправили в пехотный полк на Кавказ. За достойную службу и храбрость в горах, через два года получил звание подпоручика, а через полгода, за успешную боевую операцию ему присвоили поручика. Карьера его шла в гору. Служба на Кавказе научила Николая многому, особенно выдержке и смелости в походах. Молодой, горячий офицер рвался на Восток, в Дальнюю Сибирь, хотя служба ему благоволила и на месте. Не раз он подавал рапорт о переводе на Амур, но получал отказ.
Слава о делах Муравьёва-Амурского будоражила кровь не только его, но и многих молодых офицеров державы, мечтающих покорить неосвоенные сказочные земли Приамурья. О великих делах легендарного генерала писали все газеты России и Европы, писали и профессура отечественных академий …
И вот мечта сбылась! Через некоторое время с важным донесением, как Николай предполагал, и с последующим прохождением службы в Дальней Сибири, Николая отправили в Хабаровку. По всем дорогам России сопровождал поручика Осип, отдавший всю свою жизнь службе Отечеству, и не раз, спасавший его раненного, истекающего кровью, на полях сражения.
Родных у Осипа не было, родители покинули мир ещё молодыми. В то время мальцу было всего восемь лет – как есть, круглый сирота. Отца и мать солдата перекупил помещик в Астрахани и увёз в глубинку России – родственной души рядом не было.
Брать сироту к себе в деревне никто не хотел – лишний рот. Приютил Осипа сосед дед-бобыль, у которого тоже никого не было – ни брата, ни сестры. Когда-то, в далёком детстве, его как душу, так же выкупили на торгах разорившегося помещика. Да только недолго жил старик – умер, когда Осипу исполнилось шестнадцать лет. Так парень и попал в рекруты, при достижении призывного возраста. Власти его сразу определили на защиту державы. Служба солдата закалила и стала родной матерью. Никто в мирской жизни не ждал служилого, семьёй обзавестись так и не успел, да и ему, как он считал, семья не нужна – в походах одно беспокойство.
Осипа приставили денщиком к Николаю, прибывшему на службу ещё в чине прапорщика – за это он благодарил судьбу. Бывалый солдат многое повидал на своём веку – офицеры, к которым его направляли, отличались друг от друга поведением. Одни обращались с ним дурно, как с собакой, считая его отрепьем, а другие забывали, что он есть и заливали свободное время вином, но были и настоящие, порядочные служащие. Николай Бородин, которому Осип во всём помогал, не был избалован жизнью, да и не имел дурных привычек. Приятелей у поручика было мало, таких же безгрошовых, как и он.
Карты, вино, женщин, могли себе позволить состоятельные сослуживцы, кутившие своей компанией в трактирах и борделях. Деньги у Николая не водились, да и этих развлечений он не желал. Не состоявшее венчание сидело занозой в сердце молодого офицера, на молоденьких девушек он долго не смотрел. Пытался как-то завести роман, но так и не получилось. Поручик стал Осипу родным, и в тайне считал его сыном. Все его переживания и неудачи переносил, как свои. Сам денщик был крепким телом, невысокого роста, как говорят, коренастым мужиком, лет сорока пяти, еле дотягивающий до плеча Бородина. Винтовку свою он сдал, а вот на поле сражения в последнем бою подобрал и оставил при себе.
Служба отечеству завершилась, но Осипа это не радовало, возвращаться было не к кому, по своей воле он решил остаться с Бородиным. Обладатель доброго нрава, солдат слыл балагуром и весельчаком, но отличался исполнительностью, а иногда, когда «болела душа», мог задержаться в трактире и пропустить чарку полугара и порой не одну. Этот недостаток Николай прощал солдату, не видевшему радости в жизни. О своей жизни они не раз беседовали и знали потаённые горести. Поручик уважал денщика за честность и преданность, за добрые шутки и советы. Все годы службы на Кавказе его сопровождал Осип. Всей сердцем привязался поручик к нему, как к родной душе.