Осень к человеку приходит не по верхушкам пожелтевших берёз и не по синему небу; не из сентября-октября. Осень приходит к человеку из собственной души. От сознания своей ненужности людям... Майора ВВС Андрея Бурилова в сорок лет списали со службы. По состоянию здоровья – стал хуже слышать. Он, военный ас, командир эскадрильи, пережил это как клиническую смерть... Вначале и жить не хотелось. Особенно после того, как навсегда распрощался с истребителем, на котором летал...
В спешке, с трудом, через посредников, обменял свою приличную двухкомнатную квартиру c импортной мебелью в городе Северный на однокомнатную «хрущёвку» в средней полосе России, налегке переехал, и вдруг обнаружил, что у него никого и ничего нет. Никого и ничего.
Кроме, разве что, старенькой одинокой соседки по лестничной площадке Элеоноры Михайловны и осенних скворцов за окном. Андрей полюбил их слушать – и соседку с её неумолчным щебетом, и печальных скворцов с их последними песнями.
Скворцы высвистывались перед дальней дорогой, а Элеонора Михайловна с воодушевлением вводила Андрея в курс всех дел.
Скворцы жаловались на скорую разлуку, а Элеонора Михайловна радовалась встрече с новым соседом и с удовольствием рассказывала о прежней соседке.
- Здесь, где теперь находитесь вы, жила некая Люси Загваздина, - говорила она. – Девица оторви и брось! Я рада, что больше не услышу отголосков этого вертепа за тонкой стеной... Я думаю, что она отсюда просто сбежала! Компании, компании и, извините, всё новые и новые мужчины! Здесь выйти замуж у неё не было никаких перспектив, поэтому и упорхнула туда, где много одиноких военных!.. А где ваша девица?.. Я не так сказала... Простите, жена? Она есть, она будет, приедет?
И смотрела на Андрея из-под увеличительных стёкол очков с материнской надеждой.
Но у Андрея таковой не было. То есть, была, но когда-то. Мамина дочка, она, по настоятельному совету заботливой матери, отказалась уехать из столицы со своим тогда мужем-старлеем в северные снег и метели. Не пожелала.
Хорошенькая, она вышла замуж за папиного преуспевающего коллегу. Затерялась где-то в беззаботной жизни, утонула «в шелках».
Вот и это ещё усугубляло чувство осени. Цивильным людям этого не понять – они не рискуют каждый день своей жизнью. Они не ведают, как важно после очередного полёта прижаться щекой к любимому лицу. Дома. Или на пороге квартиры. Или просто на своих крепких любящих руках...
И по этой же причине осенью сквозило и из васильковых раненых глаз сорокалетнего отставного майора...
И поэтому же на эти вопросы старенькой Элеоноры Михайловны Андрей не отвечал.
- Давайте, не будем об этом, - говорил он любопытной старушке.
И та соглашалась:
- Ну нет, так и нет. Не надо так волноваться... Вам хорошо бы теперь купить холодильник, диван и что-то наподобие люстры. Сразу станет жить веселее. Если хотите, я вам всей душой помогу – вам же город наш ещё совсем не знаком. А я знаю кучу полезных советов!
И жизнь, хочешь, не хочешь, текла. И эти одинокие соседи становились всё дружней и внимательнее друг к другу. И однажды Элеонора Михайловна явилась к Андрею с первым письмом от своей бывшей соседки.
- Я ничего не понимаю! – сказала она, выглядывая из-под запылённых блинной мукою очков. – Эта чёртова Люси прислала мне красивую открытку! Мне! Которой... Которая терпеть её не могла! И вы только послушайте, что она пишет!.. «Милая Элеонора Михайловна!»... Как вам это нравится?.. «Милая Элеонора Михайловна! Вот я и в далёких краях. Здесь давно уже заснеженно и – чисто-чисто! По утрам идёт снежок, а вечерами пуржит. Здесь живут мужественные добрые люди, но среди них нет вас. Пишите мне! Целую. Ваша Люси»
Элеонора Михайловна долго, поверх запылённых блинной мукою очков, смотрела на Андрея.
- Ну что ж, - сказал Андрей. – Всё верно. Там уже давно зима.
Элеонора Михайловна кивнула.
- Разве я спорю? – сказала она. – Я вас спрашиваю: может ей там совсем плохо? Может, я к ней была несправедлива? Может быть, я была неправа?
Андрей захлопнул дверцу холодильника, который только-что установил и проверил его работу.
- Вы ждёте от меня какого-то ответа? – спросил он, с улыбкой глядя на старушку в запылённых мукою очках.
- Да.
- А какого ответа вы ждёте?
- Скажите мне, что я была несправедлива.
- Этого сказать я не могу.
- Почему?
- Потому что вам постоянно не давали покоя её разгулы.
- Но это же совсем не так! К одиннадцати ночи все расходились, и здесь устанавливалась тишина!
- Ну... потому, что эти компании...
- О чём вы говорите? Приходили её подруги!
- Значит, вас, вполне справедливо, раздражали её всё новые и новые мужчины.
- Клевета! Эти мужчины были порядочными мужьями её многочисленных подруг!
Андрей поскрёб рукою в затылке.
- Чего вам надо, Элеонора Михайловна? – спросил он.
- Я хочу, чтобы вы сказали мне хоть что-нибудь вразумительное.
Андрей снял с неё и протёр запыленные блинной мукою очки:
- Вы этого очень хотите?
- Я вас об этом прошу!
- Вы - зануда! – рассмеялся Андрей.
- Вот! – поправила на переносице чистые очки Элеонора Михайловна. – Теперь вы понимаете, в чём дело?
- Нет.
- Андрей, я хочу у вас что-то спросить, как у сына... Андрей, вам будет жалко, если я проплачу все свои старые глаза? В эти длинные ночи. Вам будет жалко меня? Такому высокому и красивому человеку. Вам будет жалко меня?
Андрей обнял её за щуплые плечи, привлёк к своей груди.
- Ну что вы, Элеонора Михайловна? Что вы?.. Отныне я не позволю ни единой слезинке бороздить ваши милые щёки.
- Правда?
- Клянусь!
- Андрей, привезите сюда бедную Люси. Она одинока. Я хочу подарить ей свою квартиру. У меня наследников нет – она будет единственной... А там она пропадёт... Привезите её – вы же знаете те места и прежнюю квартиру свою. Мой цветок в том морозе погибнет!
Андрею ехать туда не хотелось. Не хотелось вновь услышать гул родных истребителей, не хотелось видеть дорогие лица занятых делом сослуживцев...
- Нет, - отказался он. – Не могу.
Элеонора Михайловна согласно кивнула, но одним этим визитом не ограничилась. Она приходила каждый вечер – то с румяными блинчиками на блюдце, то с чашкой горячего молока, то с фаршированной рыбой на тарелке... И всё говорила и говорила о хорошей Люси. Читала и читала её всё новые письма.
Андрей безуспешно отмахивался.
- Почему? – удивлялась Элеонора Михайловна, глядя на него поверх своих увеличительных очков. – Это же Жизнь! Почему вы не хотите слушать то, что я вам от всей души хочу прочитать?
- Потому, - отвечал Андрей, - что, если много читаешь чужого, сам себе становишься чужим.
Этого старушка понимать не хотела.
- Я вам прочту только одну строчку, - обещала она. И читала длинные, с бытовыми подробностями и c восклицаниями неинтересные для Андрея письма от этой чёртовой Люси.
О нежелании Андрея выполнить её просьбу о спасении дорогого «цветка» Элеонора Михайловна больше не упоминала...
Только однажды, уже уходя к себе, она вдруг обернулась, спросила:
- Скажите, Андрей, а в армии клятвы дают?
Не ожидавший подвоха Андрей, как всегда, улыбнулся:
- В армии, Элеонора Михайловна, принимают присягу.
- Разве это не одно и то же?
- В принципе, – да.
- А если военный человек нарушит эту... при... клятву?
- Его строго наказывают.
- А если я вам принесу полный стакан своих слёз, это вам что-нибудь скажет?.. Это будет для вас наказанием?..
Когда Андрей добрался до бывшей своей квартиры в Северном, снежный ветер всё ещё ухал и выл.
Поднялся по знакомым ступенькам на третий этаж. Надавил на знакомую кнопку звонка. Подождал. И ещё несколько раз надавил...
Дверь открыла хорошенькая очень уставшая женщина.
И Андрей, при виде её, задохнулся.
- Люда? – выдохнул он. – Мамина дочка? Ты-ы?!
- О-ох! – сказала очень уставшая хорошенькая женщина... и разрыдалась.