Крылатый волк

Предисловие.
Пожалуй, оценить всю прелесть этого рассказа сможет лишь человек на букву "п"... (но при этом совсем не обязательно писатель). Тем не менее, я верю, что где-то есть тот самый единственный (едва ли их больше) читатель, для кого, как окажется, и был написан этот рассказ. Кто наткнётся на него, прочтёт... и пожмёт плечами. И неожиданно вспомнит когда-нибудь потом. Возможно, спустя месяцы или годы.

В жизни бывает всякое.




КРЫЛАТЫЙ ВОЛК
рассказ


Справа от дороги мелькнул рекламный щит, где, прижимая к уху телефон, изображала счастье зубастая девица. Плакат попал в поле зрения лишь на секунду, но и её хватило, чтобы ударила, будто отрыжка от лимонада, мысль, что мобильник она забыла на даче.
Изольда сбавила газ, съехала на обочину, остановилась. Стала рыться в карманах, вытряхивать содержимое сумки. Тщетно. В голове, всё более разгораясь, саднило яркое воспоминание: угол стола на кухне, поблёкшая вытертая клеёнка в мелких цветочках и на ней, на самом краю – чёрный телефон с потухшим экраном.
Да, она положила его туда, потому что одной рукой было не вынести коробку. Коробку она вынесла и поставила в багажник. А за мобильником не вернулась…
Что делать?! Уже половина пути позади, и Денис ждёт её дома – она отзвонилась ему ровно перед выездом… И положила мобильник на этот грёбаный стол! Чёрт, ну почему всё вечно – вот так?! Почему всё в жизни через зад, и ничего никогда не идёт спокойно и нормально?! Как же задрали все эти накладки, все эти нервы, всё это… Всё это!! Только подумаешь – ну вот, отдохнула перед работой, приеду, вовремя лягу спать… Хрен!..
Монотонно тикал датчик включённой аварийки. Изольда колебалась. Зелёные стрелки, мигавшие на табло, тянулись в разные стороны, будто намекая: решение, куда теперь ехать, принимать тебе. И никто не подскажет, какое из них будет верным.
Если бы работа не была так завязана на телефонных звонках!.. Бросила бы она этот мобильник, не задумываясь даже… Смоталась бы в середине недели, а то и вовсе на следующих выходных… Но части клиентов она оставила именно этот номер. И если они не смогут до неё дозвониться…
Потом представилось лицо Дениса. Как он скривится, прищурив глаз, оттолкнув углом рта щёку. Как скажет:
- Ты вообще ни хрена нормально не можешь сделать! Всегда у тебя – так!..
Изольда снялась с ручника, выехала на шоссе, развернулась и, притопив газ, помчалась обратно, на дачу.
Ничего, она успеет… В принципе, она будет там даже раньше, чем была бы дома. Особенно если свернуть сейчас с шоссе и проехать по Дуговой, мимо озера. Ничего страшного. С дачи сразу позвонит Денису и скажет, что неожиданно задержалась. Что Галина Васильевна попросила помочь… Да. А мобильник остался на кухне… Вот и не сообщила сразу, что задержится… Тем более что Галине Васильевне она сегодня действительно помогала, так что… Денис ужасно ревнивый, может ведь и поинтересоваться… Но за забытый мобильник точно обзовёт дурой. Лучше уж так…
Подумалось: а кто из клиентов может завтра позвонить на этот номер? Кудряшова… Морозов… Михайлова!.. Да, вот уж эта собака позвонит обязательно! И бывают же такие люди, которых вечно всё не устраивает! Чуть что – сразу скандал! Главное, сначала сама же даст старые реквизиты, а потом выставляет претензию, что ей неправильно оформили договор!.. Последний звонок от неё был – «почему  так долго переделывают?» Ей же надо срочно!.. Твою мать, всем надо срочно! Нет, эта у нас пуп земли, ей надо раньше всех!.. Интересно, что она дальше придумает? «От вашего курьера плохо пахнет»? А, нет, не так: он пользуется одеколоном, который ей не нравится!.. Маразматичка сраная…
Далеко впереди плыл среди нескошенной травы белый кузов «Жигулей». Плыл, размеренно покачиваясь на ухабах примыкающей к шоссе просёлочной дороги. И, даже не задумавшись, стал так же медленно выворачивать на шоссе. Изольда сбросила скорость, нажала на гудок, объехала его, приняв левее, посигналила ещё раз – долго и злобно – и унеслась. Да, придурки за рулём раздражали её иной раз даже сильнее, чем тупые клиенты. Сто-двести километров от города – и здравствуй, середина прошлого века!.. Водятлы! Едут так, словно они на дороге одни! Ну, хоть бы посмотрел налево, урод, прежде чем морду высовывать! Нет, конечно, она сама тоже не ас, тоже, бывает, ошибается – но не так же!.. Может, она и не идеально водит, но уж всяко соображает, что творится на дороге! В отличие от таких вот…
Шоссе стрелой уходило вперёд, в сереющую дымку летних сумерек. Изольда свернула с него, выбрав неприметную развилку. Полетел под колёса старый, годами не латанный асфальт. Миновав плавный поворот, она въехала в лес – мрачный ельник стоял стеной по обе стороны дороги. Когда-то эта дорога вела к фабрике, расположенной возле устья реки, впадающей в озеро, и к фабричному городку. Потом фабрика умерла, городок развалился. А дорога осталась – заброшенная и не нужная никому, кроме рыбаков, туристов и грибников, да тех, кто строил дачи возле Николаевки. Село Николаевку соединяла с заброшенной фабричной дорогой короткая, не больше двух километров длиной, перемычка просёлочной грунтовки. Так – уйдя с шоссе на эту дорогу, которую местные называли Дуговой, а потом свернув на укатанную пыльную тропу, летом и сухой осенью можно было существенно сократить путь. Но Изольда почти никогда не сокращала: дорог много, а подвеска одна.
Дорога, побелевшая от времени,  размеченная ямами и трещинами, чёрными после недавних дождей, плавно взлетала на взгорки и спускалась с них, забирая всё правее по огромной дуге. Тяжёлый нависающий ельник остался позади, лес стал пониже и пореже; пейзаж разливал вокруг умиротворение. Изольда с облегчением почувствовала, что напряжение покидает её. И, глядя на расступающийся лес, подумала: вот и приехала, осталось-то всего ничего. Всё получится исправить… Муж не придерётся, клиенты дозвонятся… И, если хотя бы эти три продажи состоятся – а они уже, можно сказать, состоялись на восемьдесят процентов! – можно рассчитывать на премию. Она уже третий квартал подряд стабильно перевыполняет план – пожалуй, после подведения итогов этого месяца самое время будет намекнуть Владиславу, что она явно готова попробовать себя в руководящей должности…
В голове даже появилась желанная картина: как Владислав, неспешно покивав головой, веско скажет:
- Ну, что же, я тут посоветовался… И мы решили… Что ж, Изольда, давайте попробуем!
И пришло ощущение затаённой радости; ожидание грядущего триумфа. Да! Это она будет лучшей, будет первой! Она сделает это! Назло всем бездарным завистницам, назло всем, кто вставлял ей палки в колёса, всем, кто в неё не верил! Чтоб они подавились своими сплетнями… Да, давайте, жалуйтесь, как всё несправедливо!.. Тявкайте теперь, сколько влезет. Шелудивые моськи…
Это волнующее ожидание близкой и желанной победы невольно заставило Изольду улыбнуться. Хорошо! Всё непременно будет хорошо. Потому что она так хочет. Она сделает это. И…
Раздался грохот взрыва, машина резко накренилась. Изольда вскрикнула, вцепилась в руль, инстинктивно нажала на тормоз. От страха соображала целую секунду, что же нужно сделать, чтобы можно было убрать ногу с педали тормоза. Наконец затянула ручник, заглушила мотор. Руки дрожали, ладони стали влажными. Включив аварийку, Изольда непослушными пальцами отстегнула ремень безопасности, отомкнула замок двери и вылезла из машины.
Летний вечер обволок её наполненными звуками, влажными запахами, синеющим небом между далёких сосен. На негнущихся ногах обойдя капот машины, Изольда медленно села на корточки и молча обхватила голову руками.
То, что усталый взгляд принял за мелкую широкую лужу на асфальте, оказалось огромной ямой, до краёв заполненной водой. Колесо её «Ниссана», неестественно вывернутое к небу, теперь почти касалось арки. Стало ясно, что, хоть это никакой и не взрыв, и колесо не лопнуло, своим ходом машина отсюда уже не уедет.
И накатило, вонзаясь в мозг, - словно хотело остаться в нём татуировкой, навечно – затёртая клеёнка в мелких цветочках и чёрный мобильник на самом краю стола…
Господи!.. Как же так?! Ну, почему?.. За что?! Что она не так сделала?! Верно, нужно было ехать в город, а она, идиотка, решила вернуться… Надо было плюнуть на этот сраный мобильник! Надо было ехать домой!! А теперь – что делать?! Господи, что?!
Изольда вернулась на водительское сиденье, захлопнула дверцу. Прежние мысли улетучились, весь мир сжался до отрезка дороги, затерянной в лесу, до белой железной коробочки, неподвижно застывшей на этой дороге. До ближайшего жилья – в том числе до их дачи – было около пятнадцати километров. До автозаправки на шоссе, оставшемся позади – около двадцати. Вокруг не было никого и ничего – лесополоса без построек, без жилья. Даже если идти пешком – конец путешествия всё равно проглотит ночь. Идти в сумерках и ночью в полном одиночестве по заброшенной дороге?.. Ах, Господи, ну почему она не поехала по шоссе?! Почему решила срезать?!
До её слуха долетел размеренный звук мотора. Кто-то ехал к ней – оттуда, со стороны деревни, со стороны дач… Изольда хотела было выскочить из машины, замахать руками, остановить встречного, попросить его позвонить, вызвать эвакуатор… И непременно сообщить Денису!..
Но страх удержал её. Да, будучи успешным менеджером, выработав привычку методично сокрушать тех, кто стоял на пути её карьерного роста, она всё-таки оставалась женщиной. И, как у всякой женщины, у неё были свои, глупые и абсурдные, страхи. Она не признавалась даже близким, что панически, до кома в лёгких, боится маньяков и преступников. Да, их опасается любой здравомыслящий человек – но Изольда испытывала холодный ужас от одной мысли о том, что ей, например, необходимо пройти в одиночку длинный отрезок пути. Когда жизнь крутилась по привычным маршрутам – «работа – магазины – дом – дача» – эта фобия не особенно мешала жить, и тем более – при наличии автомобиля. Но здесь и сейчас…
Изольда похолодела, представив, как остановится встречная машина, как оттуда выйдут, ухмыляясь и на всякий случай цепко оглядываясь по сторонам, два амбала, как схватят её, выкрутят руки, зажмут вонючей ладонью рот…
Сердце бешено застучало; Изольда дёрнулась, прижалась к спинке сиденья, мучительно вглядываясь в просвет между деревьями, закрывавшими ближайший поворот. Господи… Может, это приличные люди? Они едут с дачи… Может, они сами поймут, что случилась беда?.. Остановятся?.. Помогут?..
Шум автомобиля нарастал. Меж деревьев мелькнул свет фар; синий хэтчбек приблизился к «Ниссану» Изольды, отчаянно и немо мигающему огнями аварийки на встречной полосе – и проехал мимо. За рулём была женщна.
Изольда проследила в зеркало, как удаляется, светясь в сумерках красными точками габаритов, чужая машина. Боже мой, ну почему ты не вышла, почему не попросила помощи?.. Как же обидно!.. Если бы только могла знать, что там, за рулём, тоже женщина… Она бы остановилась, помогла… И сейчас ты уже звонила бы Денису!.. А вместо этого… Ну почему, почему, почему?!
Красные точки чужих габаритов ещё долго дразнили её утерянной возможностью; наконец уплыли за поворот. Изольда вдруг сообразила, что забыла выставить знак аварийной остановки. А где он?.. Как его собирать?..
И тут же выпрыгнула мокрой рыбёшкой торопливая мысль: так позвони Денису, спроси у него!
Изольда горько усмехнулась, разблокировала замок багажника и вышла на дорогу.
Во влажном воздухе еле приметным фоном звенели комары, жужжали мухи. Вдали перекликались птицы. А лес стоял молча – лишь на ближней тонкой берёзе шевелились ромбики листков. Из леса сочилась прохлада, небо постепенно блёкло: его затягивали облака. Словно и не случилось никакой аварии, словно она нарочно приехала сюда – послушать звуки вечерней природы, насладиться чистым воздухом, вечерним покоем… Но, собирая красный складной треугольник, Изольда с отчаянием и детской злостью подумала о том, что эта красивая природа слепа, глуха и равнодушна. И нет никакого дела этим глупым, задравшим ввысь кроны, соснам, этим мошкам, этой траве, этому сереющему небу до её боли, её страха и её беды…
Вернувшись в машину, она завела двигатель и включила подогрев сиденья: замёрзла, и её трясло. Может, даже не столько от холода, сколько от испуга и непонимания, что теперь…
Что ж, придётся сидеть и ждать, пока кто-нибудь не остановится и не предложит свою помощь. Тогда можно будет переговорить с ним, лишь чуть-чуть опустив стекло. Но если никто не остановится, ей придётся торчать здесь до самого утра – и тогда уже идти за подмогой… Куда-нибудь…
Всё склонялось к этому варианту. За час мучительного, напряжённого ожидания мимо проехали ещё три машины: две из Николаевки, одна с шоссе. Водитель на секунду обернулся – но даже не встретился взглядом с Изольдой, посмотрел лишь на изуродованное переднее колесо. И, отвернувшись, вскоре исчез за поворотом.
«Да, - думала Изольда, чувствуя, как подкатывают к горлу слёзы отчаяния и бессилия. – Чтобы дать понять, что мне нужна помощь, мне надо выйти… Но я не могу! Не могу себя заставить! Это выше моих сил! А они все думают, что я… Что я уже позвонила, и уже вызвала эвакуатор… И что я сижу и просто жду, когда он приедет!..»
Не выдержала, и слёзы полились по щекам. Господи!.. Вот так всё… А Денис сходит с ума… Она уже была бы дома… А завтра на работу… Интересно, Денис будет её искать?.. А если она забыла мобильник вовсе не на столе?.. Он приедет на дачу… Ему даже в голову не придёт искать её здесь, на этой дороге! На заправку она заезжала вчера, по пути на дачу… Нет свидетелей того, что она действительно ехала по шоссе в город! Или Денис догадается?..
Да откуда он догадается…
Нет. Так и придётся сидеть здесь до самого утра.
А у неё с собой – полбутылки воды, две или три конфеты… Может, где-то в сумке завалялась ещё одна. Вот и всё… Что за жизнь!.. Ночь пересидеть, конечно, можно. Но… Господи, что за жизнь!!
В салонном зеркале показался и поплыл, приближаясь, блуждающий желтоватый огонёк. Мотоцикл?.. Так и есть… Со стороны шоссе, в деревню…
Он подъехал ближе – и сердце у Изольды замерло, едва она услышала характерный лёгкий гул – мотоциклист сбросил газ. Вот он поравнялся с ней… Повернул голову в шлеме… Проехал вперёд и включил правый поворотник… Господи, он останавливается, съезжает на обочину! Неужели?!
Мотоциклист остановился, включил аварийку, заглушил двигатель и легко соскочил с мотоцикла. Снял шлем и направился к ней – юный тощенький мальчишка. Изольда тронула пальцем кнопку стеклоподъёмника – стекло опустилось ровно настолько, чтобы можно было свободно просунуть звук и нельзя было – руку. Юноша деликатно постучал в стекло:
- Вам помощь нужна?..
- Да! – Изольда нервно, резко закивала. – Да! Пожалуйста… Вы не могли бы вызвать эвакуатор?.. А ещё… Понимаете, я забыла мобильник… Ещё, пожалуйста, можно, я с вашего позвоню домой?..
Он покачал головой:
- У меня тоже нет с собой.
Изольда замерла, боясь разреветься прямо перед этим мальчишкой.
- Но… Давайте, я сгоняю обратно, на шоссе!.. Там есть заправка. И оттуда позвоню. Скажу, что вам нужна помощь… Вы мне только напишите, куда звонить, там… Ну, и… Что сказать… Я не местный…
- Да, конечно!.. Сейчас…
Она выдрала листок из ежедневника, скачущим почерком написала на нём домашний городской номер – мобильный телефон Дениса она так и не удосужилась выучить наизусть. Описала вкратце, что произошло, где она – и сунула листок в щель. Парень внимательно прочёл, склонив голову, отчего длинная тёмная чёлка упала ему на глаза. И Изольда испугалась, что именно сейчас, именно в этот миг, она не видит выражения его глаз… А если он приведёт сюда целую банду «плохих парней»? Вскроют её машину, как старый грецкий орех, или вовсе подожгут, чтобы ядрышко само выпрыгнуло с перепугу… А потом…
Но вариантов у неё нет… Что ж, придётся довериться судьбе и её слепому детёнышу, случаю.
Он поднял голову:
- А номер машины? Я так не запомню… Допишите сюда тоже.
Она дописала. Он забрал листок, сел на свой мотоцикл, развернулся и уехал, подняв на прощание руку в чёрной перчатке: мол, не волнуйтесь, всё будет хорошо… Изольда вздохнула. До чего унизительно сидеть в железной коробке и разговаривать с человеком, предлагающим помощь, через стекло, дрожа от страха!.. Как же это противно, и какой себя чувствуешь дурой! Беспомощная козявка на сером, в чёрных трещинках, пальчике у судьбы…
Потянулись минуты ожидания. Изольда считала их, глядя на синие цифры часов. Тикала аварийка, словно помогая счёту. Вот сейчас, должно быть, паренёк уже доехал до шоссе… Вот сейчас – уже до заправки… Сейчас выяснил телефоны эвакуаторов и, должно быть, уже позвонил… Что ж, остаётся надеяться, что подмога скоро будет в пути! А Денис теперь не волнуется. И всё хорошо…
Но внезапно настигло и шарахнуло со всей силы отставшее от событий осознание, что машина разбита, что кредит за неё не выплачен, что теперь предстоит ремонт… И что виновата в этой дурацкой аварии она! Она одна, только она!.. Как же рассердится муж!.. Какими наградит эпитетами!.. И придётся мотаться по городу в автобусах и метро, полных бешеных старух, попрошаек и грязных таджиков… Давиться в потной злой толпе и понимать, что виновата в этом – она, она, она!
Слёзы опять подступили к глазам – слёзы обиды на себя, на эту чёртову дорогу, на это дурацкое стечение обстоятельств… На всё!..
Вечерело; небо всё плотнее застилали тучи. Прошёл ещё один час; наступало время, когда всё вымирает даже в городе, готовясь встретить новую рабочую неделю. И за этот час мимо Изольды, застрявшей в яме, не проехал уже никто. Наконец послышался шум, и в зеркале заднего вида вновь замаячил одинокий летящий огонёк. Вскоре стало ясно: тот самый мотоциклист, и он возвращается.
Что-то случилось?.. Пошло не так?.. Или попросит денег за услуги? Всё может быть… Или он просто едет домой? Да, вероятно, сейчас кивнёт, что всё в порядке, и проедет мимо…
Но он опять остановился, как и в тот раз, возле самой обочины, немного дальше её застрявшего автомобиля, слез с мотоцикла, снял шлем… Она вновь чуть-чуть опустила стекло, ожидая, что он скажет.
- Ну, всё, эвакуатор вызван! Сказали, что сюда приедут часа через полтора где-то. Очень далеко. Может, через два даже.
- Понятно. Спасибо…
- А на город я дозвониться не смог, там никто не снимает трубку. Я потом ещё позвонил, минут через десять – всё равно никто не подошёл.
- Ясно… Спасибо вам большое…
Значит ли это, что Денис поехал её искать?.. Так скоро? Едва ли… Тогда почему его не было дома так поздно? А ей он ничего не говорил… Может, выскочил в магазин?.. Может, мылся в ванной, не услышал звонка?..
Полтора-два часа… Вроде совсем немного, и скоро её отсюда вытащат… С другой стороны – она уже сидит в этой яме два часа, жжёт бензин и мозги, топит печку – и едва не рехнулась от всех этих переживаний… И ещё два часа такой же пытки?!
Но ничего, можно же и потерпеть…
- Да не за что.
Ей казалось – прошла вечность, а худой парнишка всё так же стоял, согнувшись, у её окна и отвечал, кажется, на последнюю её реплику.
Он шевельнулся, пригнулся к самому стеклу:
- Я могу остаться здесь, мне не сложно. Хотите, дождусь вместе с вами, пока приедет эвакуатор?
Сказать «да»?.. Ну, вот ещё не хватало… Что она, такая вся несчастная и слабая?.. Ничего, пересидит и сама… Да и чего его напрягать? Ехал, наверное, домой, к горячему ужину… Или к друзьям, на вечеринку… Очень ему интересно торчать тут… Делать ему нечего, что ли?
- Да нет, зачем же… Не надо. Ничего страшного. Спасибо.
Он кивнул и отошёл. Огоньки его аварийки, так странно близкие друг к другу, мигали тёплыми оранжевыми бликами. Сейчас наденет шлем, закинет ногу через седло – и всё, сольётся с летними сумерками там, за поворотом… Но нельзя же было, в самом деле, просить его остаться!..
Парнишка подошёл к мотоциклу, выключил аварийку – и, приладив шлем на багажник, сел на кожаное сиденье боком, вытянув худые ноги в наколенниках, и так замер. Прошла минута, другая – но нет, он не собирался уезжать…
Изольда смотрела на него через ветровое стекло со смешанным чувством благодарности и непонимания. Он всё-таки остался. Он не бросил её в беде – незнакомую испуганную тётку. Но почему он это сделал? Какая у него корысть совершать такой поступок? Зачем он остался? Да, когда ты беззащитна, несчастна, одинока, когда попала в переделку по своей же вине – конечно, хочется, как в детстве, поверить, что кто-то пожалеет тебя, поддержит и поможет… Просто так! Просто потому, что тебе плохо… Но люди так не поступают.
И всё же она смотрела на мотоциклиста впереди – и понимала, что благодарна ему всем сердцем за то, что он никуда не уехал.
Он тем временем снял печатки, отстегнул наколенники, неторопливо сложил их в кофр и, поудобнее устроившись на сидении, достал из кармана куртки то ли блокнот, то ли книжонку, перекрестил худые ноги в чёрных джинсах и погрузился в чтение. Длинная чёлка тут же упала ему на глаза, и Изольде теперь был виден только его нос, щека и узкие губы – подбородок скрывал поднятый воротник куртки.
Интересно, сколько ему лет? Отсюда, вот так, кажется, что не больше восемнадцати. И едва ли у него на уме что-нибудь дурное… Возит с собой книжку… Хорошо ему… У неё книг тоже немало – но все они загружены в телефон…
Прошло ещё около получаса. Небо насупилось и потемнело. На лобовое стекло упали первые крупные капли. Мотоциклист поднял голову, оторвавшись от книги; подставил ладонь дождю. Поднялся, стал засовывать книжку в карман. Изольда наблюдала, как он застёгивает молнии на куртке. Теперь точно уедет. Не станет же он сидеть под дождём…
Он застегнулся, надел шлем – и, сунув руки в карманы, как ни в чём не бывало уселся на мотоцикл в прежней позе. При этом он даже не кинул взгляда на Изольду – словно то, что он делал, никак не было связано с женщиной, застрявшей в яме посреди глухого леса. В его движениях вообще не было ни юношеской поспешности, ни взрослой суеты – казалось, он совершенно точно знает, что делает и для чего ему это нужно. Он был неколебим и спокоен, сидя поздним вечером на обочине под холодным дождём.
Между тем дождь усиливался. Изольда включила дворники. В асфальте расплывчато проступили очертания стоящего мотоцикла; деревья мокро шумели под налетавшими порывами ветра. А паренёк сидел, как статуя – но сквозь мокрое стекло Изольде чудилось, что он поёживается от ледяных толчков ветра и колких горстей дождя.
Щёлкнул замок; щёлкнула, открываясь, дверца автомобиля – он мгновенно повернулся на этот звук. Изольда спустила ногу на влажный асфальт, высунула голову под острые капли.
- Молодой человек!.. Вы же промокнете… Садитесь в машину!
Он не стал деликатно отнекиваться. Быстро подошёл, открыл пассажирскую дверцу, спросил:
- А можно, я шлем на заднее сиденье положу?
Залез внутрь, стряхнув со шлема капли дождя; пристроил его на заднем сидении и обернулся к Изольде:
- Спасибо!.. Я бы действительно промок.
Как будто это он сломался и застрял посреди дороги в непогоду и ночь!..
- Неужели… так и сидели бы под дождём?
Он поднял на неё глаза – строго говоря, только один глаз, второй практически полностью скрывала неровная чёлка – и смущённо улыбнулся:
- Сидел бы. Да я сразу понял, что надо остаться. Что вы просто постеснялись попросить.
К сердцу прилила волна нежности к этому незнакомому парнишке, и Изольда закивала:
- Да… На самом деле – да… Спасибо вам огромное!..
- Да не за что, - казалось, он был немного удивлён, словно не ждал никакой благодарности за свои поступки. Сделав небольшую паузу, он спросил:
- Как же вас так угораздило?
В этом вопросе не было ни праздного любопытства, ни скрытого превосходства, ни дежурной вежливости. Он спросил её так спокойно, так мягко – как может спрашивать лишь давний друг, искренне обеспокоенный чужой бедой. Это было столь неожиданно и остро необходимо, что Изольда, не таясь, рассказала ему всё – про забытый на даче мобильник, про свои колебания – вернуться? не вернуться? – про скандалистку Михайлову, которая непременно позвонит завтра, про то, как решила сократить путь и выбрала эту дорогу… Про то, как испугалась, влетев в яму – показалось сперва, будто грохнул самый настоящий взрыв! А потом подумала, что лопнуло колесо… А потом вылезла из машины – и вот…
Дождь стучал по крыше кузова, тупыми шлепками бил по стеклу. Изольда, сама не замечая этого, время от времени толкала рычажок дворников, и тогда впереди становился виден тёмный силуэт мотоцикла, залитого дождём. Она говорила и говорила, ощущая, как напряжение и страх постепенно покидают её. А паренёк слушал, время от времени кивая, и не перебивал – лишь смотрел на неё с участием.
- Так что вот… Муж, наверное, с ума сходит… Не представляет, куда я подевалась… Да ему и в голову не придёт искать меня здесь… Как эвакуатор приедет, сразу попрошу у них телефон, позвоню ещё раз…
Он поддержал:
- Конечно! Ведь и ждать уже совсем недолго осталось.
Изольда вздохнула. Теперь, когда страх миновал, на первый план всё сильнее стали лезть мысли о том, что авария произошла по её вине, что это она была невнимательна, приняла не то решение, выбрала не ту дорогу…
- Да… А вот поехала бы я по шоссе, ничего бы этого не случилось!
Но парень неожиданно возразил:
- А знаете, нет. Я, наоборот, думаю, что вы именно всё сделали правильно.
Такой оценки событий Изольда не ожидала – тем более что сказано это было с веской уверенностью, будто юноша знал что-то, чего не знала она. И говорил вовсе не из желания голословно утешить.
- То есть… Я должна была влететь в яму?.. И это правильно?..
Он засмеялся:
- Да нет, это неправильно. Ну… - он улыбнулся слегка растерянно, движением головы убрал волосы со лба и окинул её добрым взглядом светлых глаз. – Сейчас. Попробую объяснить… Знаете, у моего знакомого однажды был такой случай. Это ещё в советское время было, машин тогда было значительно меньше… И вот ему надо было ехать – по работе – в другой город. И тут у него исчезли права. Не потерял, не украли… Он просто не мог их найти. Искали всей семьёй, всюду! И он искал, и жена… и внучка, и Жучка… Нет – и всё! Жена, конечно, сердилась: вот, мол, растяпа. Права потерял, поехать не сможет, денег не будет, а теперь ещё и восстанавливай их, эти права… А времени восстановить до поездки не было. И он в результате не поехал. А потом услышали по радио, что на той трассе случилась тяжелейшая авария, чуть ли не восемь машин столкнулись разом… Что-то жуткое. Он, конечно, сразу посчитал и понял, что как раз и оказался бы на том самом отрезке пути…
- Нда… - вздохнула Изольда.
- Это не всё. Самое главное – его права нашлись на следующий же день. И лежали они там, где обычно. Где смотрели по пять раз и он, и жена…
- Да… Бывают чудеса… - вяло согласилась Изольда.
- В жизни очень много чудес, - улыбнулся паренёк. – Просто мы их не замечаем. Ну, то есть, мы не думаем обычно о том, что какая-то простая, обыденная вещь отнюдь не случайна. И считаем, что чудо – это такое «ва-а-а-а-у»! Что-то из ряда вон выходящее. А у меня вот, например, был случай – катался как-то раз, и остановился, извиняюсь за подробности, по нужде. А там обочина была талантливо заминирована прошедшей коровой. Как я психанул! Я минут десять потратил, чтоб всё это оттереть! Наконец поехал – а впереди, у моста, мужик на встречку вылетел и столкнулся с другим. Машины разбиты, но люди остались живы. А ехал бы я на мотоцикле… А я бы, очень возможно, и ехал, если бы не та лепёшка. Вот. Разве не чудо?
- Да, надо же… Какое совпадение!
Он рассказывал так вдохновенно, так живо, что Изольда повеселела. И ей подумалось: кто ж знает? Может, так и было всё – отнюдь не случайно… А значит…
- Получается, меня как бы… нарочно задержали, чтобы не случилось чего-то… худшего?
- Всё может быть. В общем – не корите себя очень уж. И не думайте, что выбрали не ту дорогу. Думайте как-нибудь так: мол, ладно, с кем не бывает! Главное, все живы. А машину можно починить. В следующий раз просто буду внимательнее. А уж эту яму я точно запомню и в следующий раз объеду!
Изольда невольно засмеялась. Правда, ей стало много легче от живого участия этого незнакомого паренька.
- Какой вы забавный!.. А вы вот как здесь оказались? Тоже чудом?
Он улыбнулся в ответ:
- Да нет, я просто катался.
- А… У вас дома не будут волноваться, что вас так долго нет?
Нет, а в самом деле… Почему она не спросила этого раньше? Так обрадовалась, что он остался… А если у него дома тоже кто-нибудь сходит с ума и представляет самые чудовищные картины, а этот беспечный ангел устроился себе на сидении с подогревом и рассказывает байки симпатичной женщине!..
Он мелко помотал головой:
- Нет. Я никогда не знаю заранее, как и куда поеду. Могу вернуться через два часа, а могу и всю ночь кататься. Это нормально, родные привыкли.
- И что, не волнуются?..
- А чего им волноваться? – он потянулся, распрямляя спину, заложив руки за голову. – Есть дела поинтереснее.
Ну, как сказать… Она бы, наверное, даже взяться ни за что не смогла, если бы знала, что Денис, например, уехал с вечера на мотоцикле – один, и даже без мобильника в кармане!.. Как вообще можно не волноваться?! Она бы места себе не находила… Да… Но хорошо пареньку – может позволить себе кататься до утра в ночь с воскресенья на понедельник!.. Может, работает по скользящему графику… Или вообще нигде не работает. Колесит себе по дорогам на своём железном коне, свободный и дерзкий, как ночной ветер, и не звонит ему с утра в понедельник какая-нибудь скрипучая Михайлова… И вместо жизненного бала не ждёт очередная гора чугунков и очередной мешок чечевицы.
- То есть вы… Такой вот… Завзятый рыцарь дорог?.. Волк-одиночка?..
Он усмехнулся:
- Да нет, я вурдалак и оборотень. А мотоцикл заправляю кровью жертвенных животных. Почему сразу «волк»?..
Изольда засмеялась.
- Ну…
Но в этот момент оба они затихли и напряглись: со стороны шоссе сквозь шум дождя послышался отчётливый звук мотора. Парень обернулся, Изольда, поспешно включив задний дворник, взглянула в зеркало. Между деревьев замелькали огни фар – это определённо было что-то крупнее легковой машины.
Вот и всё, и слава Богу, всё закончилось… Наконец-то эвакуатор!..
Но радость в одно мгновение сменилась ещё горшим отчаянием: нет, это вовсе не эвакуатор, а раздолбанный российскими ухабами китайский грузовичок. Он остановился прямо напротив автомобиля Изольды; из кабины высунулся черный шофёр в замызганной футболке, прокричал сквозь звон и харканье движка:
- Эй!.. Памоч? Памоч тебе? Нада, да?
Изольда замотала головой – но он уже скрылся в оконце. Паренёк открыл дверцу и скользнул под дождь – у капота её «Ниссана» они встретились с водителем грузовика. Белея мешковатой футболкой, он топтался сланцами по мокрому асфальту, и брызги летели на смуглые испачканные икры. Он качал головой, переживал; тыкал пальцем, предлагая:
- Давай, я памоч? Вытащить, да? Вытащить нада!
Паренёк подвёл его к повреждённому колесу, объяснил, что вытаскивать смысла нет, что нужно увозить, что эвакуатор уже вызвали…
Изольда наблюдала, как они ходят в свете фар её машины, как говорят; как размахивает руками и сокрушается человек, который ещё пару часов назад был для неё всего лишь «этим грязным гастарбайтером»… Но он остановился. А те, «свои», в самом начале, проехали мимо…
И она едва удержала подступившие к глазам слёзы.
…Ах, а как же хочется поскорее оказаться дома!.. Как следует вымыться под горячим душем, надеть чистое бельё и лечь в постель… И забыть эту дождливую ночь, эту дорогу, это происшествие, как суматошный и бессвязный сон…
Грузовичок затрясся, зарычал и уехал в сторону Николаевки. Юноша вернулся на пассажирское сиденье, впустив в салон влажный запах летних трав и ночного тумана. Поделился:
- Дождь, кстати, почти перестал. Сейчас туча уйдёт, так и развиднеется.
- Да вообще уже скоро светать начнёт…  - тяжело и безрадостно заметила Изольда, глядя на синие цифры часов. – Где же этот эвакуатор? Два часа уже сидим, кажется, если не больше…
- Полтора ещё. Наверное, совсем скоро подъедет.
Подождали ещё полчаса. Ещё пятнадцать минут. Ещё десять. Туча уплыла на север; на бледном небе проступили акварельными брызгами самые яркие звёзды. Серое полотно дороги стало видно во мраке – почти до самого поворота, где дорога уходила в низину, и её застилал редкий воздушный туман. Эвакуатор всё не ехал. Изольда снова начала нервничать. Тяжёлое предчувствие, скользнув сперва по краю сознания, постепенно захватило его целиком.
- Да что ж они, заблудились, что ли? – пробормотала она, пытаясь унять нарастающую тревогу.
- Что ж, тоже люди, - пожал плечами паренёк. – И такое могло получиться. Но ничего страшного. Я съезжу тогда ещё раз, позвоню в другую фирму. Вызовем опять. Хотя обидно, конечно, но…
Она подняла голову и вдруг, волнуясь, перебила его:
- Простите… Вас как зовут?
- Женя.
- Женя, вы не могли бы… Дайте мне, пожалуйста, ту мою записку... Она у вас сохранилась?
Он кивнул, полез во внутренний карман куртки:
- Ну конечно; вот…
Изольда развернула листок, скользнула по нему взглядом – и медленно положила руку на колени, опуская голову. Пальцы её, державшие бумажку, готовы были вот-вот разжаться. Женя, внимательно следивший за выражением её лица, тихо и взволнованно спросил:
- Неужели перепутали?
Она кивнула, закрыла лицо руками и расплакалась.
Дорог, ведущих к бывшему фабричному городку, было две: одна проходила по левому берегу озера, другая – по правому. По левому изгибалась плавной дугой, а по правому – описывала почти круг до слияния с шоссе, отчего и называлась в народе Круговой. На местности запутаться было трудно: ближняя Дуговая, дальняя Круговая – но схожесть названий сыграла злую шутку с перепуганной Изольдой, и она от волнения написала в листке: «ул. Советская», в то время как надо было – «1-й фабричный проезд». Кое-как объяснив это Жене сквозь всхлипы, Изольда сдалась совершенно, и залилась слезами.
Вот и всё, и прощай теперь мечта о спокойном остатке ночи – дома, в тёплой постели, после горячего душа! Как можно было оказаться настолько тупой?! Как можно было перепутать названия этих улиц?! Господи, да за что же ей такое испытание?!
Женя деликатно тронул её за плечо:
- Подождите… А я не успею его перехватить? Как думаете?
Она отрицательно помотала головой, стирая набегающие слёзы:
- Нет, не успеете никак… Он примерно сейчас уже вернулся к шоссе… Сюда он точно не поедет… Так что – не успеете…
- Не унывайте! Ничего страшного. Вызовем его снова, - пообещал Женя. И добавил, чуть стесняясь:
- А вас… как зовут?
- Изольда.
- Изольда!.. Красиво как… Вы не расстраивайтесь! Не надо. Сейчас мы с вами всё исправим...
Она вздохнула, закивала:
- Да, конечно… Да я понимаю… Всё нормально… Я просто от нервов… И так всё…
- Конечно, - он смотрел на неё с прежним участием, без насмешки, без тени раздражения. – Вам сейчас очень тяжело… Но вы не волнуйтесь. Всё будет хорошо! Я вам помогу.
- Спасибо…
Она полезла в сумочку за упаковкой одноразовых платков, вытерла нос и мокрые щёки, сказала:
- Можно на «ты»…
- Хорошо, - согласно кивнул Женя. – А меня тем более.
Момент отчаяния и слабости прошёл. Изольда сознавала, что во многом – благодаря спокойствию и поддержке этого милого паренька, несомненно, посланного ей судьбой. Конечно, настоящее чудо, что здесь, рядом, оказался такой человек – за всё это время он ни разу, ни в чём не упрекнул её, не разозлился, не ткнул её носом в её очевидные и глупые ошибки… А самое главное – он не был равнодушен к её беде. Как хорошо, что на свете ещё остались такие люди! Рядом с ними даже такие ситуации переживаются легче… Что ж, теперь ждать эвакуатор бесполезно – значит, нужно решаться на новый шаг.
Женя предлагал ещё раз съездить на автозаправку, вызвать машину снова – уже на правильный адрес. Но Изольда выбрала другой вариант: попасть туда, куда она ехала – на дачу. Наконец добраться до мобильника и первым делом позвонить Денису.
Изольда заглушила двигатель, и они вышли из машины в душистую чашу белой ночи. Вокруг стояла дивная, чарующая тишь, и даже неловко было нарушать её хлопаньем дверей, переговорами, шарканьем ног по асфальту. Женя достал из правого кофра тряпку, протёр мокрые сиденья. Изольда со смешанным чувством боязни и отчаянной, безрассудной храбрости смотрела на крохотную квадратную подушечку заднего сиденья: неужели ей удастся удержаться на этом тычке?..
- Женя, только я впервые в жизни сажусь на мотоцикл… Ты мне покажи, пожалуйста, как там… За что держаться… Я точно не свалюсь?
Он повернул ключ в замке зажигания, крутанул стартер, и прохладную тишину разрубил сонный рык разбуженного мотоцикла.
- Не свалишься, не волнуйся, - Женя внимательно смотрел на приборную панель, двигал рычажок на левой рукоятке. Изольда, глядя на его сосредоточенное склонённое лицо, внезапно осознала, что Женя невероятно, сказочно красив. И всё это вместе – с её происшествием, с тёмным лесом вдоль дороги, с бледной дымкой летней ночи, с пустынной заброшенной дорогой – свивало в сердце какой-то фантастический, неземной образ. Будто этот паренёк, так вовремя оказавшийся рядом в трудную минуту, на самом деле – её материализовавшийся ангел-хранитель. И лишь потому, что она, вероятно, так же грешна, как все другие люди, она не видит крыльев у него за спиной…
К щекам невольно подступила жаром мысль: Боже мой, ну зачем он так безумно красив, этот мальчик, встретившийся ей на повороте ночной дороги?
Он выпрямился и обернулся к ней, отводя рукой непослушную чёлку:
- Тут совершенно нечего бояться. Смотри: вот здесь, под сиденьем, есть дужки. Можешь держаться за них. А можешь за меня. Это как удобнее. Ноги ставишь сюда, на подножки – и всё, никуда ты не денешься. Только вот что: у тебя нет ли с собой кофты, или куртки? Иначе замёрзнешь.
Да она и сама ощущала, что после долгого сидения в расслабляющем тепле салона ночная прохлада заставляет её дрожать.
- Куртка есть! В багажнике… Но она очень страшная, правда…
- Какая разница?..
Изольда облачилась в куртку, в которой выполняла все грязные работы на даче весной и осенью. Женя вытащил с заднего сиденья свой шлем, протянул ей:
- Надевай.
Шлем был неудобный и тяжёлый. Изольда долго боролась с непривычным ощущением – будто её голова распухла и с трудом держится на слишком тонкой для неё теперь шее. Она стояла, покорно вздёрнув подбородок, пока Женя фиксировал застёжки. Волнуясь, спросила:
- А ты вообще с пассажирами ездишь?
Его чистое юношеское лицо, светлые умные глаза были так близко, что Изольде стало даже немного не по себе, когда он начал отвечать, глядя прямо на неё:
- Езжу. Правда, очень редко, но езжу. И ты не бойся, я не буду гнать… Поедем медленно.
Ей показалось – по его лицу скользнула тень какого-то далёкого и, очевидно, приятного воспоминания. Чуть приподнялись уголки губ, и в глазу, не закрытом чёлкой, мелькнул озорной огонёк. А может, то была лишь причудливая игра влажных сумерек белой ночи, всё вокруг щедро одаривших глубиной и тайным, непостижимым смыслом.
Держаться за крохотные скользкие дужки, торчащие из-под сиденья, было совершенно невозможно – как ни пыталась Изольда уцепиться за них поудобнее, такой способ не внушал ей доверия. Женя, упираясь ногами в асфальт, завязывал на затылке полоску банданы – видимо, чтобы теперь, когда он отдал свой шлем Изольде, волосы не лезли в глаза. Приладил, надел лежавшие на баке перчатки; потянулся к рулю и повернул голову через плечо:
- Готова?
Она неуверенно положила руки ему на пояс:
- Можно, я буду всё-таки держаться за тебя?
- Можно. Ну, поехали?
Он убрал подножку, выровнял мотоцикл. Щёлкнула первая передача – словно где-то там, внутри, разбуженный среди ночи волк мотора зевнул, потянулся и, захлопнув пасть, стал на все четыре лапы, готовый сорваться с места и бежать по серой дороге в голубом покое летней ночи, повинуясь воле своего седока…
Ещё мгновение – и мотоцикл плавно тронулся с места. А затем всё резвее побежал вперёд, унося Изольду от покалеченной машины – как, срывая, уносит ветер лёгкое семечко тополя из треснувшей отжившей оболочки.
Она почти тут же вцепилась в Женю обеими руками: ехать на мотоцикле оказалось страшно. Куда страшнее, чем на машине. Асфальт был совсем близко, прямо под ногами – только опусти взгляд! – и нёсся под колёса с бешеной скоростью. Лес, приплясывая, мчался мимо в лихорадочном ночном карнавале, пугая чёрными масками и вычурным узором крон. И дорога то ухала вниз, будто на дно ущелья, то отвесно взлетала к небесам – а в поворотах мотоцикл наклонялся так жутко, что Изольде чудилось: вот ещё чуть-чуть, ещё каплю – и они непременно опрокинутся!..
Но постепенно страх растаял. Взглянув из-за Жениного плеча на спидометр, она с удивлением поняла, что юноша сдержал обещание и везёт её со скоростью всего-то около пятидесяти километров в час, изредка ускоряясь до шестидесяти. Холодный ветер вился вокруг мотоцикла, трепал волосы Жени, сочился в рукава куртки Изольды. И она ощущала, как сердце её переполняет огромная, до слёз, благодарность этому пареньку за всё, что он сделал для неё сегодня. Она, как в сказке, выбрала на распутье не ту дорогу – и потеряла коня… Он же пришёл на помощь, словно Серый Волк, и вот уже – посадил к себе на спину и помчал…
Жаль только – не в сказочное королевство. А назад, к привычному колесу обыденной жизни. Совсем скоро сказка кончится. И снова накинутся земные, простые, объяснимые вещи: сломанная машина, пропавший рабочий день, сорвавшиеся сделки, рассерженный муж, беспрестанный шум многомиллионного города – и за окном, и в голове… И сожрёт, и переварит, и сотрёт из памяти реальная, привычная жизнь этот фантастический ночной полёт по пустой дороге – на мотоцикле, с незнакомым парнем…
Постепенно лес справа стал редеть, меж деревьев показалась светлая гладь лесного озера. На мгновение открылась взгляду пустая прибрежная полоса, влажный песок, расходящиеся по воде круги от плеснувшей рыбы. Остановиться бы сейчас… Слезть, спуститься к воде… Надышаться этой летней ночью, этим покоем!..
Но что это изменит?.. Это будет лишь отсрочка. Никуда не исчезнет ни машина, попавшая в яму, ни завтрашний рабочий день. Ни всё то, что должно быть и будет – не завтра, так послезавтра и в другие дни. Звонки, электронная почта, поездки из офиса в офис, из магазина в магазин, вечерняя толчея, пустые разговоры, пустые траты, пустые ожидания… Всё то, что называется жизнью. Эта вечная суета без конца и края, это вечное «должна», «надо», «успею», постоянные нервы, неприятные происшествия, скользкие люди… А жизнь, как это озеро, мелькнёт сбоку, пробежится вдоль твоей дороги, и… Не крикнешь ей: «Остановись! Погоди!» Да и сам уже не в силах будешь остановиться…
Что ж, вечно сидеть на берегу озера, созерцая чуть видные в тумане ели на другом берегу?.. А нет, и это не жизнь! Это смертная скука, тоска однообразия, удел лежачего камня… Где же она, жизнь? Неужели – лишь в чередовании этих граней? Неужели – только такая?..
Впереди слева, еле приметный среди высоких трав, полных тумана, показался поворот на просёлочную дорогу, ведущую напрямик к Николаевке.
- Нам налево! – перекрывая шум ветра и неторопливый рокот мотора, закричала Изольда. – Сейчас поворачивать!
Женя кивнул, сбавил скорость, направил мотоцикл на укатанную грунтовую дорогу. После асфальта мелкая тряска по ухабам показалась невыносимой – но лишь вначале; а потом Изольду захватил и повлёк за собой аромат цветущих трав и тёплый дух, исходивший от земли. Почему-то в шлеме эти запахи ощущались особенно остро, полнозвучно – всё вокруг словно кричало: «Смотри! Я – живу!» - и наполняло ночной воздух дыханием своей жизни, ликующим пением, вознося его высоко-высоко, к начинающей светлеть на востоке улыбке тёплого неба. Всё здесь – каждая травинка, каждая капля дождя, каждая букашка – всё здесь жило: благоуханно, осмысленно и плодотворно. И Изольде вновь едва не захотелось плакать – от того, что этот мир так жив, так прекрасен – и от того, что она даже на час, даже на полчаса не может слиться с ним – и жить, испытывая счастье от одного этого…
И ещё почему-то казалось, что худенький Женька, этот храбрый волчонок в короткой кожаной куртке, каким-то непостижимым образом намного ближе к тайне настоящей, желанной жизни, нежели она.
Но восторг и нега были раздавлены, отшвырнуты прочь, едва они въехали на спящую улочку и затряслись по ухабам между мрачных недостроенных дач. Изольда заметила издалека: её дом тихо и пусто чернеет, врезанный в голубеющий восток, а калитка – вход во двор – чуть приоткрыта. Это был плохой знак. Она помнила, что закрывала за собой и ворота, и калитку. И знала, что у Дениса есть дурная привычка: он всегда запирал ворота, а калитку нередко забывал, и её потом распахивало ветром…
Изольда прошла к дому на гудящих ногах, долго вставляла ключ в фанерную дверь – пальцы слушались плохо. Женя, оставив мотоцикл у ворот, последовал за ней. Наконец дверь поддалась, пахнуло старым деревом, крашеным полом, бумажными обоями; миновав тёмную прихожую, они вошли на кухню. Изольда зажгла свет – стол у окна, покрытый выцветшей клеёнкой, был пуст. На полу виднелись чёткие отпечатки мужских ботинок – песок, влага и грязь от недавно прошедшего дождя. Изольда шагнула вперёд и тяжело опустилась на табурет у окна.
- Всё. Больше не могу… Видимо, действительно: так надо…
- Подожди, - возразил Женя. – Ты уверена, что телефон забрали? Может, унесли в другую комнату? Или ты его там оставила?
Изольда обессиленно пожала плечами:
- Надо посмотреть…
Но поиски ничего не дали. Только на линолеуме и на деревянном полу виднелись засохшие отпечатки ног. Денис тоже искал её всюду – скорее всего, так же ясно сознавая, что её здесь нет…
Наконец Изольда вторично подытожила:
- Нет… Всё, - и обессиленно поплелась на кухню. – Ну что же за день сегодня такой!..
Она вновь села к столу, уронила руки на колени и ссутулилась. Женя остановился в дверях, прислонился плечом к косяку:
- Обычный день. Знаешь, у моего приятеля – он тоже мотоциклист – был однажды такой случай. Он решил прокатиться на своём новом байке. Было тринадцатое число, пятница, а в кармане у него, как выяснилось позже, лежал чек из МакДональдса с номером шесть-шесть-шесть… И вот, едва он успел выехать из города – как под колёса ему бросилась чёрная кошка!.. Он резко затормозил – и упал. И знаешь, почему?.. Он просто не научился правильно тормозить. А всё остальное – глупые суеверия!..
Изольда вяло улыбнулась.
- Надеюсь, он не пострадал…
- Нет. Ушибся только. Он был в защите.
На квадратном столе в невысокой вазе стоял букет полевых цветов, рядом деловито тикал старый будильник. Изольда взглянула на чёрные стрелки часов: без пятнадцати три, самая глухая пора ночи – та, что перед рассветом… А может, ну их, в самом деле, эти надрывные попытки поскорее поймать своё беличье колесо и со всей дури вскочить обратно? Может, к тому и склоняет это происшествие – остановиться хоть на миг? Оглядеться вокруг? Никуда не торопясь, посидеть за столом на даче, не тревожась о том, что было таким насущным и важным ещё несколько часов назад, а потом… Например, пойти гулять в белую ночь – и поплыть в ароматах трав, раствориться в волнах слоистого тумана…
- Ладно. Раз уж мы здесь… Давай перекусим. Угощу тебя чаем…
Он с улыбкой ответил:
- Давай. Спасибо!
В доме было холодно. Изольда включила газовый котёл; вернулась в кухню, зажгла газ, поставила на плиту жёлтый эмалированный чайник. Он шумел и пощёлкивал, пока она выуживала продукты из холодильника и тумбы, ставила на стол сгущённое молоко, сыр, хлеб, печенье, чай в пакетиках. Женя вышел к мотоциклу и вернулся со съестной мелочёвкой – видимо, купил, когда заезжал на заправку. Шум закипающего чайника, жужжание электричества, караморы и мотыльки, то и дело подлетающие к окну, запах деревянного дома – всё это неторопливо и верно окутывало покоем и лаской. И машина, молчаливо ожидающая помощи где-то там, за крышами посёлка, казалась чем-то далёким, выдуманным и чужим. Как покинутая клетка, ещё вчера считавшаяся родной…
Чайник закипел; Изольда разлила кипяток в чашки и села к столу.
- Как странно… Я вот думаю: я всё куда-то бежала, торопилась… Что-то собиралась решать, чем-то всё время была занята… И вдруг – бум! – и время как будто остановилось. И сейчас я, по-моему, так ощущаю себя – словно я именно сейчас живу. По-настоящему живу. А то всё – суета… Хотя ведь жизнь – это ни то и ни другое в чистом виде…
Женя улыбнулся:
- Есть такой анекдот. «Батюшка, скажите, а я правильно живу?» - «Правильно, сын мой. Но зря».
Изольда хмыкнула:
- Нет… Я не могу сказать, что живу зря, отнюдь!.. Я так думаю: раз живу – значит, так надо… То есть – зачем-то же оно надо, раз оно именно так, а не иначе. В конце концов, в жизни столько всего… яркого, интересного! Столько прекрасных моментов, ради которых стоит жить! Наверное, и жизненная суета тоже для чего-то нужна… Может быть, именно чтобы ярче оттенять счастливые моменты… Но просто как-то… Обидно, что ли, что почти вся жизнь из неё одной и состоит. Всё время куда-то торопишься, всё время что-то делаешь – а главное, совсем не то, что хотелось бы… И постоянно боишься отстать в этом беге. А бежишь, собственно, как хомяк в колесе. Даже не по кругу! А на месте… Но ведь зачем-то это всё, получается, надо?..
Женя слушал её очень внимательно, медленно размешивая сахар в чае алюминиевой ложкой. На этих словах он поднял голову:
- Знаешь, Изольда, я тоже долго об этом размышлял. Ведь в конечном итоге всё и упирается в это самое «зачем». Но тут… Мне кажется, это уже от человека зависит. Найдёт он это самое «зачем» для себя лично или нет.
Она грустно усмехнулась:
- Это только в детстве актуально. Искать свой путь, что-то этакое, что наполнило бы абсолютно всю жизнь смыслом. Полететь к звёздам, совершить научное открытие, выиграть чемпионат мира… Стать врачом и спасать людей… Или, в крайнем случае, создать шедевр искусства… Но мне ещё в школе это казалось смешным и оскорбительным. Ну, ведь ясно же, что по-настоящему великими станут единицы. А остальным что делать? Быть песчинками на их постаменте?.. Вот мне через два года будет тридцать, и я обыкновенный менеджер. Я не оставлю никакого следа в истории, я просто… одна из миллиардов мыслящих комариков, толкущихся на поверхности земного шара. Понимаешь, вот мы сейчас ехали с тобой через поле, после того, как свернули с асфальта, и я подумала: вот все эти цветы, все эти букашки в траве, вот они отчего-то – живут! А я… существую.
Женя кивал, глядя на неё.
- Ты не представляешь, сколько я сам думал на эту тему!.. Вот то же самое, буквально твоими словами… Но мне, если честно, очень повезло. Мне достались классные родители. И мудрая бабка. В отрочестве я, конечно, был дебилом, сливал почти всё, что они говорили. А вот потом стало доходить, что они были правы… Бабка моя говорила так: понимаешь, Жень, абсолютное большинство людей, которых я встречала в жизни, вне зависимости от их характера, статуса и роли в обществе занимались одним и тем же. Они тщательно забивали грязью ключ с живой водой – а он даётся всем с рождения! – а потом, страдая от жажды, начинали бегать в поисках чего-нибудь или кого-нибудь, кто смог бы дать им хоть каплю попить. Вот… Понимаешь, Изольда, я и сам когда-то мучился тем же самым! А потом – ну, во всяком случае, для себя лично – я нашёл… Я понял, как превратить своё существование в жизнь. Надо просто медленно и тщательно откапывать свой загаженный родник. А он там, в сердце. У каждого из нас. И вот – это очень трудно, и ни на день, ни на час даже нельзя остановиться. Надо копать и копать, чистить и чистить! И… ну, понимаешь… как тебе объяснить… для меня в этом – превращение существования в жизнь.
- Очень интересная точка зрения… Это имелась в виду человеческая доброта?
- Ну… да, можно и так назвать.
- И в этом – смысл жизни?
- Да нет, смысл жизни не в этом, - Женя вновь смущённо заулыбался, запустил пальцы в густые тёмные волосы и стал по-детски водить ручкой ложки по узорам клеёнки. – Сейчас попробую объяснить. Смысл жизни – ну, такой, вообще смысл – это как бы такая мишень. А осмысленность – это вот как стрела, которая туда летит. То есть… как бы поточнее… Не сама стрела, а именно что её полёт. Ну, или вот – как станция и поезд. Станция – конечная цель, а едущий туда поезд, его движение – это осмысленность. Ну, как бы… Такой процесс, без которого цели не достичь. Ну, вот. И когда откапываешь у себя родник – вот тогда и живёшь. Очень трудоёмко, если честно. Но и классно очень. Во всяком случае, мне офигенно нравится!
Изольда заулыбалась:
- По-моему, ты от природы очень добрый. Для тебя всё это естественно…
- Да нет, от природы я злой, - без тени иронии в голосе возразил Женя. – И это ужасно мешает. Я злюсь постоянно! Я вообще очень раздражительный… Сколько раз уже бывало: качусь себе не спеша, солнышко светит, мотоцикл ревёт… Еду и думаю: красота-то какая! Благодать! И тут у меня перед носом какой-нибудь пенсионер на «Логане» поворачивает со встречки налево, и через свои минус восемь ни разу меня не видит. И повернуть он спокойно успевает, и я только самую малость замедляюсь… но потом-то что: и солнышко светит, и мотоцикл ревёт, а я еду дальше и думаю: «Ну, какой же ты… МУДРЕЦ, дедушка!»
Изольда усмехнулась. И невольно мелькнула мысль: да, теперь понятно, отчего Женя считает себя злым: чуть что сердиться на других и уж тем более обзывать их, конечно, не дело. Взрослый человек так поступать не должен. С другой стороны…
- А если в следующий раз он ошибётся серьёзнее, и с кем-нибудь произойдёт – не дай Бог, конечно, тьфу-тьфу-тьфу (и она постучала согнутым пальцем по краешку стола) – авария?..
- Ну, там уже совсем другое дело, конечно, - Женя потянулся к вазочке с печеньем, и Изольда подвинула её поближе к собеседнику. Кивком указала на полупрозрачные ломтики твёрдого сыра в пластиковой упаковке, но Женя отрицательно помотал головой. И, откусив печенье, продолжил  - легко и спокойно:
- У меня такая авария была. Я ехал по главной, впереди шла машина. Полоса была всего одна, за нами никого не было. Тот, что шёл передо мной, на перекрёстке стал поворачивать направо. Я притормозил слегка… потом обошёл его – и газанул. Там как раз справа подходила машина, и я решил проскочить побыстрее, его не задерживать – всё равно, думаю, он меня видит. Я же его вижу… Ну, и на газ мы, конечно, одновременно… Он увидел, что машина сворачивает и ехать ему не мешает, и даже не стал останавливаться перед перекрёстком – так, замедлился только. А потом дал газу – а тут я. Он тормозить начал, наверное, за доли секунды до столкновения… Да и я тоже… И я ему, соответственно – вот так, въехал почти в переднее колесо. И лечу на капот. А с капота – на асфальт… Лежу, моргаю. Волнуюсь, спустятся за мной ангелы или нет… Больно же! Да так, что пошевелиться не могу... Мужик выскакивает из машины, подбегает ко мне… и как заорёт матом! Мол – ты откуда взялся?! Тебя же там не было!! Ты же мне машину разбил, ты понимаешь?!
- Идиот! – распереживалась Изольда. – Больной, что ли?! Он же был виноват!!
- Ну, как тебе сказать… С точки зрения ПДД – да, был. Но мне-то голова на что? Я же видел, что ситуация потенциально опасная – вот куда я лез, скажи? Короче говоря, лежу; ангелы не спускаются, водитель матерится… Начинаю чувствовать руки-ноги. Ну, думаю, слава Богу – видимо, ещё поживу. Кое-как поднялся – тут уже водитель мне помог, конечно… Да и прохожие с другой стороны дороги тоже подбежали… Вызвали скорую. Сижу на траве, мне уже вроде получше, только рука жутко болит – я её сломал, как выяснилось, но не суть. А мужик всё слоняется вокруг машины, весь потерянный такой. И вижу – ему совсем как-то… невесело. Ну, вот… Потом он ко мне опять подошёл, спрашивает – ну ты, мол, как? Я говорю: да нормально вроде, жить буду. Ты меня, говорю, тоже прости. Я тоже виноват, нечего было газ откручивать… Ехал бы себе спокойно через перекрёсток, так успел бы затормозить, а ты проскочил бы… А он на меня посмотрел… с такой болью!.. «Знаешь, - говорит, - парень, а у меня ведь дочка сейчас в больнице. Маленькая, пять лет всего… Ей в пятницу операцию будут делать»... Не мог он ни о чём думать тогда, кроме этого, понимаешь? Просто ему казалось, что может… И ехал он туда, к ней, с работы. Ну, вот… Поговорили мы с ним. И вот… Свидетели потом показали: мотоциклист ехал себе по главной, а этот вот выскочил и сбил его, гад сумасшедший. Жалели меня. А ему так надо было, чтобы кто-то пожалел его!..
Изольда покачала головой:
- Не знаю, я не стала бы жалеть. Он же сам был виноват! Чуть человека не убил!..
- Так он, когда всё оформляли, и не отрицал этого. Он же всё понимал… Но всё равно – ему было больнее, чем мне!.. И – не убил же, в конце концов!
Изольда помолчала, размышляя.
- Надеюсь, дочка его поправилась…
Женя кивнул:
- Да. Он потом звонил, спрашивал, как я… И сказал, что операция прошла лучше даже, чем прогнозировали врачи. И что теперь всё позади, и бояться нечего. Извинялся, что так со мной получилось. И благодарил… Хотя, в общем, не за что.
Чай был допит; за окном совершенно рассвело. Но, глядя на светлеющее небо в окне, задёрнутом прозрачной занавеской, Изольда вопреки всем своим желаниям отрешиться от забот думала о том, что ещё каких-нибудь пять часов – и официально начнётся её первый рабочий день на этой неделе… Сердце отчаянно дрыгалось: не хочу! Не надо! Оставьте! Остановите эту ночь, оставьте всё, как есть, дайте хоть на мгновение прикоснуться к настоящей жизни!..
И – Боже мой, до чего же нравился ей этот красивый, добрый парень! И как не хотелось отпускать его навсегда… С ним было так легко, с ним всё виделось так светло и просто, с ним вместе казалось возможным всё…
- Ну, что? – отставляя опустевшую чашку, спросил Женя. – Пойдём? Отожмём у кого-нибудь мобилку?
Изольда улыбнулась и покачала головой:
- Нет, не стоит… Не хочется никого будить. Соседи уехали вчера днём… А с остальными я почти не знакома… Доедем до заправки. Какая уже теперь разница… И вообще, если откровенно – да пропади оно всё пропадом, честное слово! Я не хочу уже ни на какую заправку, ни в какой город! Я хочу знаешь чего? Вернуться туда, где поворот отсюда на асфальтовую дорогу, где она подходит к самому озеру… Помнишь, мы проезжали? Вот… Я больше всего в жизни хочу сейчас поехать туда, сесть на берегу озера и сидеть там до самого восхода солнца! И вообще ни о чём не думать. Я так устала…
Женя кивнул:
- Как я тебя понимаю!.. Но, к сожалению, так нельзя… Ведь Денис до сих пор не представляет, что с тобой могло случиться. И… он ждёт тебя дома.
Она помотала головой:
- Он не ждёт меня дома. В самом лучшем случае он там будет часа через полтора. А я не успею оказаться дома раньше… Нет смысла сейчас пытаться ему звонить. Я и так уже сделала всё, что могла…
Она опустила взгляд. Нет, конечно, не совсем всё… По большому счёту, можно было бы сейчас пройти через огород, выйти на соседнюю улицу, постучать в окно Нине Петровне. Она всё равно встала бы через час – доить козу… Попросить телефон, позвонить на город родителям – даже на выбор, своим или Дениса – и узнать номер его мобильного… И позвонить…
Но она не хотела.
Денис никуда не денется. Всего несколько часов – и она вернётся домой. И к нему, и к изматывающей рутине будней. А будоражить родных в четыре утра известием о том, что она угодила в яму на пустынной дороге?.. Ну, вот ещё…
Женя ничего не сказал ей больше – ни про Дениса, ни про попытки у кого-то ещё найти телефон. Но впервые за всё это время Изольда отчётливо видела, что он колеблется. И заволновалась: неужели сейчас он поблагодарит за чай и скажет, что везти её на заправку не входило в его планы? Мол, и так уже достаточно для тебя потрудился… Но потом внезапно поняла: да нет же! Он принял всерьёз её монолог о том, что ей хочется оказаться на озере… Неужели?
Здесь, на даче, в привычной обстановке, Изольда чувствовала себя хозяйкой – не только этого добродушного стареющего дома, но и всей ситуации. И потому мысль, мелькнувшая сперва тонким силуэтом ласточки, спустя мгновение уже превратилась в твёрдую уверенность: всё будет именно так, как того хочет она. Идея, ещё минуту назад казавшаяся гротеском и шуткой, вдруг стала единственно возможным, единственно верным продолжением этой истории. Изольда поняла, что выиграла. И уже не удивилась, когда Женя, смущаясь, признался, что собирался и сам, покатавшись ночью вокруг озера, к утру осесть где-нибудь на берегу и насладиться летним рассветом…
Она взяла в прихожей зеленоватый, ещё мамин, рюкзак с истрёпанными коричневыми ремешками; засунула в него сложенную подстилку. Женя предложил захватить купальник и полотенце – на случай, если ей захочется окунуться. На улице было слишком уж свежо, и Изольда сильно сомневалась в том, что ей захочется раздеться донага и прыгнуть в ледяную воду. Но всё-таки послушалась Женю. Закрывая шкаф, она невольно взглянула в зеркало на створке. Поправила заколку, державшую на затылке скрученные волосы, подумала о том, что надо взять расчёску. Отметила, что водостойкая тушь, размытая слезами, всё равно слезла с ресниц, и под глазами залегли тёмные круги. Надо было краситься синей, она более стойкая… Но кто же знал?..
Бледное, усталое лицо, глядевшее из зеркала, совсем не вдохновило её. А ведь было когда-то такое же свежее и юное, как у Женьки… Должно быть, ему она кажется старухой. Тем более что невзначай проболталась о своём возрасте. Зря…
…А рюкзак надо будет припрятать в багажнике… Положить пониже… Денису откуда знать, был он там или не был… Куртка же была.
Через пятнадцать минут они заперли влажную от росы дверь, спустились с крыльца и уехали на озеро. Теперь Изольде совсем не было страшно ехать пассажиром на мотоцикле. Женя вёз её так же аккуратно и спокойно; непривычное ощущение шлема на голове тоже вскоре исчезло, и она наслаждалась дорогой.
«Да! – мысленно крикнула она посвежевшим за ночь деревьям, отдохнувшей дороге, ещё дремлющим прикрытым цветам. – Я свободна сейчас! Я живу! Я счастлива! А дальше… Уже неважно, что случится дальше. Будь что будет!..»
Берег озера был пустынным; мелкие волны набегали на крупный тёмный песок дикого пляжа. Там они и остановились; Женя предложил забежать в лес на той стороне дороги, набрать веток и развести костёр. Изольда не поверила, что у них получится, но с азартом взялась собирать и стаскивать в кучу крупные ветки. Было уже совсем светло и необыкновенно тихо, розовая гладь воды распространяла сияние, украшенная цветущими кубышками и кувшинками. В лесу за дорогой на все голоса пели птицы, а над водой, почти задевая крыльями дышащую покоем гладь, то и дело проносились стайки стрижей. И не было никого – ни на том берегу, ни на этом – лишь они одни в огромном пробудившемся мире, наполненном жизнью и светом.
Пока Женя терпеливо возился, сооружая и разжигая костёр, Изольда достала из рюкзака большой серый плед, который обычно брала с собой, отправляясь на озеро – с родителями, с подружкой, с Денисом… Развернула его и расстелила на толстом полене, которое они с Женькой приволокли вдвоём. Отсыревшие за ночь ветки разгорались плохо, но своим спокойным, рассудительным подходом Женя подчинил себе даже пламя. Наконец среди белого дыма, струйкой сочащегося ввысь, показался бледный робкий огонёк. Костёр постепенно разгорелся; дым прогнал комаров, которых на самом берегу было не так уж много, и они с Женей уселись рядом, глядя на весело пляшущий огонь.
- Как хорошо… - тихонько сказала Изольда, когда они опустились на покрытое пледом бревно. – Просто рай на земле!
Женя показал рукой на заросли малинника чуть поодаль:
- Видишь кусты? Представь, что они сейчас зашевелятся… и оттуда выбегут зомби!
Изольда рассмеялась, взглянула на него чуть искоса:
- Какие зомби?
Он пожал плечами, улыбаясь:
- Не знаю, я их ни разу не видел. У меня мама очень любила так говорить… Ну, вот так, как ты сейчас сказала. А папа почти всегда отвечал: «Видишь те кусты? Сейчас оттуда выбегут зомби». Они смеялись и забывали. И сидели дальше… Вот как мы… А я, когда был маленьким, всё оглядывался: а вдруг действительно выбегут?!
Изольда улыбнулась. Он произнёс «любила», «отвечал» - и она не решилась спросить, что это значило. Развелись ли родители? Или он рано их потерял? Или это было просто тёплое воспоминание об ушедшей поре детства?
Она уже знала, что не её одну обвело вокруг пальца слепое ощущение, будто Женя совсем юн, и только вчера окончил школу. Оказалось – ему уже исполнилось двадцать три, он получил профессиональное образование и работает наладчиком на производственной линии, отвечая за безупречную работу автоматики…
Ему двадцать три… А это значит – ночь, которая началась как огромная ошибка и неудача, ещё не завершилась – и завершится, вероятно, совсем не так, как ожидалось в начале. Изольда не думала об этом детально; это лишь скользило на периферии сознания, как один из самых возможных вариантов близкого будущего. Этой ночью всё повернулось не так, как раньше, всё изменилось… Разве такое уж безумие – позволить всей гамме этой полнозвучной, полноценной свободы дойти до самой верхней ноты, взлететь до финального аккорда, отразиться в сердце навсегда?..
Женя сидел рядом, бросал в костёр одну за другой сосновые шишки. От его куртки пахло кожей и бензином, в волосах запуталось берёзовое семечко. Изольда протянула руку и сняла его; Женя обернулся, посмотрел удивлённо и чуть растерянно.
- Знаешь, Жень… Я всё хотела тебя спросить… Меня не покидает ощущение, что внутренне ты… очень свободный человек. Не внешне, не в том смысле, что ты едешь, куда хочешь, и делаешь, что хочешь, а именно – внутренне… Это вот мотоцикл даёт такую свободу – или, наоборот, на мотоцикл садятся какие-то… особенно свободные люди? Не такие, как все?
Женя посмотрел на неё странным, долгим взглядом. Ей показалось, что он понял намёк – с какой стати, сидя плечом к плечу с красивым парнем на берегу озера, она вдруг заговорила о внутренней свободе… Он опустил взгляд, повернул голову и стал смотреть в жарко пылающий костёр.
- Мотоцикл вообще ни на что не влияет. Да и мотоциклисты бывают самые разные. Но в массе у нас у всех по две руки и по две ноги. Иначе было бы трудновато управлять мотоциклом…
Солнце ещё не показалось из-за елей на другом берегу, но летнее утро уже набирало силу, воздух постепенно теплел. Костёр разгорелся и трещал, искры летели на песок, на старый плед, пытались прожечь им то куртку, то джинсы.
- Вот ты говоришь… - немного помолчав, задумчиво продолжил Женя, - свобода не в том, чтобы ехать, куда глаза глядят и делать только то, что хочется. Видишь, ты отлично это понимаешь… А я не понял, пока не попробовал. Несколько лет в юности я именно что и пытался жить по принципу «делаю, что хочу». Ничего хорошего из этого не вышло… Потом как-то само собой получилось, что я по рукам и ногам повязан самыми разными условностями, и чем глубже я лезу в такую «свободу», тем их становится больше. Хорошо, что я вовремя остановился. Понял, что ещё немного – и увязну. И забросил эти свои «игры в свободу». Вот, между прочим, этот период как раз был тесно связан с мотоциклами…
- Ты был членом мото-банды? – с живым интересом спросила Изольда.
Он провёл рукой по волосам, убирая чёлку:
- Если честно, не люблю об этом вспоминать. Большего идиота, чем я, на весь район тогда, пожалуй, не было. Притом ещё идиота злого…
Изольда видела, что разговор взволновал Женю. Хотя она уже была достаточно опытной для того, чтобы понять: едва ли в «злой свободе» этого парня было что-то серьёзнее разбитого камнем окна или пешехода, нарочно обрызганного с головы до ног.
Женя кинул в костёр ещё одну шишку, и она запылала, объятая оранжево-белым коконом пламени.
- Что такое свобода – для меня, сейчас… Не знаю, удастся ли мне объяснить. Это мельчайшие мгновения, каждое из которых стоит мне огромного и постоянного труда. Понимаешь, Изольда, эту свободу нельзя потрогать, потому что она… не просто нематериальна, а она – отсутствие. Отсутствие несвободы. Потому я чаще всего не фиксирую это мгновение, если оно вдруг случается... Но именно оно в конечном счёте и дарит мне истинное счастье. Сейчас, я попробую тебе объяснить… Когда очередной знакомый в очередной раз скажет мне: «Жека, так, как ты, рассуждают только те, что ничего о реальной жизни не знают и знать не хотят», а я не подумаю в ответ: «Ты меня ещё учить будешь, чмо!» - это будет миг свободы. Когда сотрудница скажет, что у неё «всё само исчезло с экрана, а она ничего не трогала», а я не подумаю про себя: «Дура!» - это будет миг свободы. Когда двоюродная тётка спросит по телефону: «Женечка, а что же ты, неужели до сих пор не женился ещё?» - а я не захочу мысленно послать её на хрен – это будет миг свободы! Когда, наконец, я не буду тщательно продумывать, что бы такое убедительное соврать матери, если она спросит: «Евгений, а почему у нас опять нет ни одной лампочки? Я же просила тебя купить по дороге!..» - это будет миг свободы… Вот она, моя мечта о свободе – настоящей! То, чего очень-очень хочется достичь!.. Но я не знаю, удастся ли мне когда-нибудь пережить сразу хотя бы несколько таких мгновений… Вот так.
И он взглянул на Изольду – растерянно и жалко, словно открыл что-то стыдное, рассказал то, о чём в приличном обществе принято молчать. Изольда постаралась подбодрить его улыбкой – работа научила её улыбаться просто так, без особого смысла и желания.
- Да… Очень здорово… Но от чего это освобождает? Это же никак не влияет на течение жизни. В смысле, не избавляет от рутины, от суеты… Я так поняла, ты хочешь освободиться от зла, верно? Но ведь и злые, и добрые живут, в общем-то, примерно одинаково… Нет, я не спорю, что добрым, наверное, жить легче… Но злые чаще добиваются в жизни чего-то… по-моему… Но в целом доброта никак не влияет на свободу. Хотя я злой не собираюсь становиться, конечно. Надо делать добро, тут я согласна.
Женя вновь посмотрел на неё – опять слишком серьёзно. И кивнул, улыбаясь:
- Конечно, надо.
Изольда положила руки на колени, откинулась назад, следя за стремительным полётом стрижей в светлом утреннем небе:
- Да! Будем излучать добро… и любовь!.. Здесь так прекрасно, что думается только об этом… Других мыслей и не заводится даже!..
- А я ведь и говорил тебе о любви, - вдруг негромко сказал Женя. – Там, на даче. Про родник в сердце у каждого. Понимаешь, просто если б я там сказал, что каждый человек страдает от недостатка любви, а я стараюсь это как-то исправить… - он усмехнулся, - вряд ли ты поняла бы меня правильно.
Она плохо расслышала про родник: фраза «я говорил тебе о любви» разом спутала все её мысли. Разве он уже намекал ей?.. А она не угадала? Не поняла?..
- Самая главная ошибка – я тоже прошёл через неё – это желание изменить и исправить всё вокруг, при этом не меняя себя самого. Раньше я искренне считал верным изречение, что обрести свободу можно только в борьбе. А теперь понимаю, что обрести свободу можно только в борьбе с самим собой. И это, конечно, совсем не та записка о борьбе с собой на холодильнике, которая «после шести не жрать!!!» Вот… Я тебе рассказал, как сумел… Знаешь, Изольда, вот совершенно честно: я не хотел тебе ничего рассказывать о себе… из этого. Но всё-таки рассказал. Прости, пожалуйста.
Она опустила глаза:
- За что прощать? Это… очень интересно… Узнать, что думает другой человек… Каждый из нас в итоге находит какой-то свой путь…
- Если ищет, - заметил Женя.
Изольда замолчала. Почему-то непреодолимо остро вспомнилось мучительное время, тикающее аварийкой, уплывающее прочь, огибая её машину, скользящее мимо по стёклам… Теперь уже не было сомнений в том, что рука судьбы остановила её этой ночью. Зачем?.. Что она должна была понять? Разве она что-то сделала не так? Да нет, она и раньше старалась поступать честно, по справедливости, не делать зла… С другой стороны… Может, дело не в этом? Да, у неё уже есть Денис… Но судьба подкинула ей Женю на этой ночной дороге… Такой нестандартный, обаятельный парень! И добрый… Ни разу не обругал её… Не то что Денис!.. Но вот что получается: судьба подбросила и словно бы смотрит, что будет дальше. Как она поступит… На самом деле, вот так, по большому счёту, это ведь будет даже не измена. Если что. Измена – это если б она выбирала, с кем будет дальше. Ну, а так… Она же не собирается бросать мужа! Всё ведь останется, как прежде. Эта ночь действительно ничего не поменяет, как бы там она ни закончилась… А измена – это ведь когда нарочно, по умыслу… А тут – просто обстоятельства так сложились, и… на самом деле, это всё явно произошло не случайно… И, в конце концов, едва ли они с Женей увидятся ещё когда-нибудь… Она же не станет ему врать, будто всё это навсегда!..
Или всё-таки – не надо?.. Да, хочется с головой нырнуть в свободу этой ночи, хочется пить её до дна, опьянеть, сойти с ума… Но, может быть… уже довольно? Не оставить ли всё, как есть?.. С другой стороны – говорят же: «Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что мог бы, но не сделал»… Ей всегда нравилось это изречение. Видимо, не зря…
Но именно здесь, сейчас, сегодня, ей не хотелось ошибиться. Какое же решение будет правильным?
Женя поднялся, наломал ещё веток, подкинул в костёр – пламя приняло их, потрогало, обволокло – и ярко вспыхнуло. Стало жарко. Женя снял куртку, взглянул на Изольду:
- Ну как, рискнёшь искупаться?
Это было чистейшим, незамутнённым безумием: лезть на рассвете в остывшее розоватое озеро, распугивая шустрых мальков и неугомонных водомерок, погружая ноги в ледяной ил, покрываясь от малейшего движения огромными колкими мурашками. Но у этой ночи были свои законы, и её полновластное царство ещё не ушло, ещё диктовало свои указы. И Изольда вдруг с огромной, огненно-рыжей ясностью поняла: вот же оно. Вот чем должна закончиться – на самом деле! – эта ночь!.. Пусть всё остальное не перерастает ни во что, пусть навсегда Женька останется для неё мальчишкой, который не бросил её в беде на пустынной дороге. Мотоциклистом, прокатившим её сквозь душистую белую ночь, смешным философом, рассуждавшим у костра на рассветном озере о добре и зле… Серым волком – вернее, волчонком, спрыгнувшим к ней со страниц детской сказки… Так пусть же навсегда она останется детской! И не надо превращать её во взрослую – а надо, поскорее натянув купальник, с воплем восторга и ужаса расплескать, как в детстве, эту сияющую озёрную гладь!
В том самом малиннике, откуда так и не выбежали зомби, полном улиток на мокрых листьях и подло лезущей к голому телу крапивы, Изольда торопливо переоделась, дрожа от холода, и со всех ног побежала к костру. Женя уже сидел рядом на корточках, протянув руки к огню, но мигом вскочил, заметив Изольду:
- Готова? А полотенце где?
Но в тот момент, когда Женька поднялся в полный рост, Изольда невольно замедлила бег, а потом и вовсе перешла на шаг. На его юной безволосой груди, чуть пониже крестика, был наколот оскаленный волк, грозно распахнувший кожистые, с коготками, крылья, как у летучей мыши. И то была отнюдь не салонная татушка, которую делают ванильные мальчишки, стремясь к оригинальности. То была самая настоящая наколка – сиреневато-сизая, местами чуть светлее, да и сам рисунок был чуть кривоват.
Она полезла в рюкзак – достать и выложить полотенце. Вот и не факт, что Женька так безобиден, как ей казалось… С другой стороны – всё, что он делал, как общался с ней, как держал себя, что рассказывал – всё говорило о том, что он не обманывал. Что, если в его жизни и случилась бурная молодость, то она оставила след лишь на теле… И всё же она не рискнула спрашивать про татуировку непосредственно перед тем, как идти купаться. Женя, смеясь, подбадривал её:
- Давай, давай! Главное окунуться. Вода тёплая, вот увидишь!
- Да где там тёплая! – пальцем ноги тронув крошечную мягкую волну, взвыла Изольда. – Как окунусь, так и всплыву в корочке льда!..
Женька рассмеялся и, разбежавшись, в два прыжка оказался в озере, шумно кинулся в воду и поплыл. Изольда ещё долго медлила, прежде чем заставила себя зайти по пояс и, зажав жалобный крик, окунуться по плечи. Женя не торопил её; более того, в воде он держался на почтительном расстоянии – ровно так, чтобы успеть прийти на помощь, если потребуется, но не ограничивать её свободу.
Когда тело привыкло к прохладе воды, они поплыли вперёд брассом, и берега озера стали постепенно расступаться, выглядывая из-за осоки. Белые кувшинки еле заметно покачивались на волнах, которые они поднимали, проплывая мимо; перед самым взглядом, слегка подпрыгивая на длинных согнутых ножках, стремительно проносились водомерки.
- А правда, вода совсем тёплая! Кажется, что тёплая… - улыбаясь от радости, заметила Изольда.
Но порой им попадались и ледяные донные струи; вода тоже двигалась, менялась – озеро словно дышало в полусне, ожидая восхода солнца. Его лучи уже готовы были вот-вот брызнуть на берег и на прохладную толщу воды – и Изольда чувствовала себя бесконечно счастливой от того, что ей довелось встречать восход солнца, размеренно и плавно двигаясь в тёплых слоях чистой озёрной воды. Вдыхать влажные запахи простора, раскинувшегося меж поросших лесом берегов, любоваться светлеющей кромкой неба над дальними елями... Ничего не могло быть прекраснее этой неги, этого покоя, бархатной ласки податливых волн… Каким всеобъемлющим и детским счастьем обернулась ночь, которая начиналась с ошибок и тревог!
- Так хорошо, что плыла бы и плыла! Аж до того берега!
- Не-а, нельзя. Это ведь обманчивое ощущение, будто тепло... Скоро начнёшь замерзать не по-детски. Мы и так уже далеко заплыли. Пора возвращаться.
И в самом деле, пора возвращаться… Скоро уже можно будет дозвониться до Дениса. Да, а когда приедет эвакуатор, непременно нужно будет позвонить на работу и предупредить, что у неё ЧП, и сегодня в офис она не приедет. А дома первым делом – может, ещё даже до горячего душа – надо проверить оба телефона, и рабочий, и личный, и выяснить, не звонил ли кто-нибудь из клиентов…
Она подумала обо всём этом сразу – но странное дело, мысли больше не будоражили её, не пугали. Всё это было для неё частицами пусть и объяснимой, и привычной – но не рутины, а именно – жизни. И это было свежим, новым чувством. Словно то озеро, в которое она окунулась с Женей, было сказочной чашей, полной живой воды. Но Изольде чудилось, будто волшебный глоток, подаривший ей такую лёгкость, такую радость и свободу, она сделала ещё до того, как вошла в воду. Но она никак не могла уловить, определить для себя, что же это могло быть…
Они вышли на берег – и вот где холод схватил Изольду сразу всю, жестоко и жадно. Она даже не представляла, что утренний воздух, ещё недавно казавшийся ей прогретым, так беспощадно набросится на мокрое тело – и окажется таким раздирающе, таким жутко ледяным!
Они, как дикари, прыгали у костра, энергично растираясь полотенцем, смеялись и вскрикивали. И Изольда вдруг, сама того не ожидая, спросила:
- Жень, а твоя татуировка – она что означает?
- Что несколько малолетних придурков решили поиграть в крутых парней. Да я же уже вкратце рассказал. Но знаешь… - он вдруг перестал прыгать и встал на песке неподвижно, держа в опущенной руке полотенце. – Жаль, что ты тоже спросила меня об этом.
Изольда в свою очередь перестала прыгать и остановилась, придерживая полотенце на груди. И зачем она только спросила! Вот балда… Почему жаль?.. Она его обидела?.. Она же не хотела…
- Жень, прости, пожалуйста! Да я же не хотела никак тебя задеть… Прости, да, неудачный вопрос…
Женя заулыбался в ответ – светло и грустно.
- Нет, что ты. Нормальный вопрос… Дело не в этом. Понимаешь, практически все, кто видит меня без футболки, спрашивают про татуировку. Ничего плохого в этом вопросе нет. Это же часть моего прошлого… И я всегда рассказываю, что там было и почему… Но даже те, кто знает меня давно – все, как один, спрашивают о моём прошлом, - и Женька, слишком явно волнуясь, коснулся ладонью груди в том месте, где располагалась оскаленная волчья пасть. – А я до сих пор мечтаю, что кто-нибудь когда-нибудь спросит… о моём настоящем.
И его ладонь, переместившись выше, накрыла собою простой серебряный крест на потемневшей от времени цепочке.
- Так ты… верующий? – осторожно уточнила Изольда.
Женя кивнул. Повесил полотенце на шею, подхватил с подстилки футболку и джинсы и пошёл переодеваться. Изольда осталась стоять у костра, вяло водя полотенцем по замёрзшей коже.
Теперь-то всё прояснилось. Вот откуда такие странные представления о свободе, добре, зле и так далее. Он всего-навсего верующий. Или, как говорит Надька, «православнутый». Ну, да… А ты раскатала губу, будто двадцатилетний юнец что-то может понимать в жизни. Да ещё и тебе подсказать. Жаль, что всё оказалось так банально. Как это она не догадалась сразу?..
Очарование жениной личности разом поблёкло для неё, потеряло тайну и объём, словно пламя костра в ярком свете наступившего утра. Нет, очень хорошо, конечно, что парень помог ей. Успокоил, подвёз, поговорил… Это он, конечно, молодец. Ну, а в остальном… Он ещё молод. Когда подрастет и узнает жизнь получше, сформирует о ней своё, не навязанное религией мнение. Вот тогда с ним наверняка интересно будет поговорить. Бог-то, скорее всего, есть. Не просто же так это всё… Но Он никак не связан с религиями. Он шире всего этого. Наверное, когда-нибудь Женя это поймёт. И освободится от всего ненужного…
Они собирались быстро, уже почти не разговаривая. Только Женя, засыпая песком догорающие угли, покачал головой:
- Засиделись мы с тобой всё-таки… Как-то я потерял счёт времени. Боюсь, твой муж уже дома, а мы на заправке будем только через полчаса…
- Да не случится же с ним ничего, - успокоила Изольда. – Я позвоню, а он меня ещё и обзовёт за то, что я его разбудила. Вот увидишь…
Женя помотал головой:
- Нет. Он ждёт тебя и очень волнуется. Наверняка… А детей у вас нет?
- Нет ещё… Но мы планируем.
Она терпеть не могла, когда её спрашивали о детях: неужели они с мужем сами не смогут решить, когда им заводить ребёнка? Почему всем до этого всегда есть дело? Неужели не понятно, что сначала надо встать на ноги, чтобы суметь обеспечить детей всем необходимым, а потом уже… Ну куда рожать ребёнка, если ещё не выплачен кредит за машину, и ремонта в квартире не было лет пятнадцать?! А если близнецы?.. Это же вообще безумие!
Кстати, у верующих в этом смысле вообще всё жестоко. Вышла замуж – рожай! Хоть шестерых подряд. И там никого не будет интересовать, что ты всю жизнь, например, мечтала играть в струнном оркестре и объездить с гастролями весь мир. Нет уж, изволь нарожать кучу голодных несчастных детишек – и сиди себе, радуйся, что всё сделала правильно!..
Изольда вздохнула, кинула на Женю холодный взгляд – и лишь тогда заметила, что тот и не думал ничего говорить ей о детях. А спросил чисто о факте: есть или нет, и, получив ответ, вовсе перестал об этом беспокоиться. Зато Изольда уже не смогла обуздать свои мысли. Когда они, покидая песчаный берег, шли к мотоциклу, спросила:
- Жень… А вот интересно… Вот как ты себе представляешь, какая должна быть жена у верующего человека?
- У абстрактного верующего – не знаю. А я, конечно, хочу, чтоб была такая… стройная загорелая блондинка с большой грудью. Волосы можно крашеные. А вот грудь чтоб непременно была настоящая!
Изольда засмеялась, и мимолётную обиду сняло как рукой, ведь она вполне подходила под описание жениного идеала. Разве что не была такой уж загорелой. Но это недолго и исправить…
- Тоже постараешься, чтоб была верующая?
- А как иначе? Мы же тогда просто не поймём друг друга.
- Ох, Женька, смешной ты. А если ты встретишь и полюбишь неверующую девушку? Любовь – это ж дело такое…
Женя остановился у мотоцикла, вставил ключ в замок зажигания; ответил, как не раз прежде, без тени улыбки или иронии:
- Любовь – это дело, освящённое Таинством брака. Если говорить о любви мужчины и женщины. А то, что «встретишь и полюбишь» - это всего лишь влюблённость, на ней далеко не уедешь.
- Сначала влюблённость, потом любовь, потом брак, - улыбаясь, как ребёнку, разъяснила Изольда.
Женя постучал костяшками пальцев по чёрному баку мотоцикла:
- А потом у такого брака кончается бензин. Потому что это всё была влюблённость, от и до… Понимаешь, у нас сейчас любовью почему-то называют всё, где присутствуют добровольные физические отношения… И блуд, и сожительство… А хуже всего то, что любовью часто называют предательство законного супруга. Или супруги. Понимаешь?.. Это же страшно. Один вот так, как ты описываешь, «встретил и полюбил». А у второго весь мир рухнул, разлетелся на осколки… Влюблённость живёт лишь до тех пор, пока ей тепло и приятно. Она ещё в силах пережить какие-то одноразовые трудности. Но затяжные, тяжёлые будни – уже нет… К сожалению, даже я за свою жизнь немало повидал таких пар… И всем кажется – вот сегодня нам хорошо, и так будет всегда!.. А потом… Ладно. Хватит. Поехали, Изольда. От тебя же живой муж ждёт звонка, как манны небесной!
Он завёл мотоцикл, поставил прогреваться, протянул Изольде шлем. Она совсем не сердилась на него за эту нелепую проповедь – пусть говорит, что хочет. В конце концов, можно потерпеть – ведь сейчас снова предстоит полёт на мотоцикле по серой ленте дороги, и посвежевший яркий лес будет расступаться перед ними, взмахивая кружевными зелёным рукавами в танцевальных па… Да, и непременно надо будет остановиться возле машины, посмотреть, всё ли там хорошо…
…Через полчаса она уже звонила домой с автозаправки. Денис не спал, снял трубку со второго звонка, и голос его звучал сухо и тревожно:
- Алё, да?..
- Диня, это я…
- О, Господи! Лёда!.. Ты где?.. Что с тобой?..
- Да не волнуйся ты… Со мной всё хорошо! Всё в порядке…
Она вкратце описала свои приключения – конечно, опустив как лишние подробности и чаепитие, и поездку на озеро; Денис в ответ посетовал, что не сообразил оставить мобильник там, где он лежал:
- Ну, а я вообще подумал, что ты о нём забыла… Ну, в смысле, что ты и не помнишь… Ну и – дай, думаю, заберу, ну, не ездить же потом снова… Блин, Лёда, да я так волновался!.. Вообще, ну в голову даже не пришло, что ты вот так вот поехала… Той дорогой! Ты сейчас-то эвакуатор вызвала?
- Сейчас им позвоню… Я сразу тебя набрала, как добралась до телефона.
- А, ну, ты это… Ты вызови и звякни мне сейчас опять… Ага… Ну давай, зайка, ну целую. Ну, жду звонка. Давай.
Изольда повесила трубку. Сказала Жене:
- Надо же, ты был прав! Муж не ругался совсем… Так, теперь… Как тут вызвать эвакуатор?..
Три далёких гудка, и на другом конце провода Изольде ответил не выспавшийся, резкий голос:
- Алё!
Она уточнила с отточенной за годы менеджерства вкрадчивой вежливостью:
- Здравствуйте; это эвакуатор?
- Да, эвакуатор, - с явным раздражением на тупой вопрос ответили в трубке.
Изольда описала, что произошло, куда нужно подогнать машину. Было слышно, как щёлкают кнопки на клавиатуре: диспетчер оформляла заявку.
- Что за машина?
- «Ниссан Кашкай», регистрационный номер «р» - Роман – сто пятьде…
Но баба на том конце провода резко перебила её:
- Да к вам же машина уже выезжала! Женщина! На Советскую улицу, ну? А теперь вы мне что говорите? Мы к вам по десять раз машину гонять должны, что ли? Вы сразу не могли сказать, где вы находитесь?
Изольда ответила – подчёркнуто спокойно и уверенно:
- Я вам сразу сказала, где я нахожусь. Я ждала вашу машину всю ночь, вы это понимаете? Никакого эвакуатора не было. Я не знаю, как у вас оформляют вызовы, если клиент ждёт на Первом Фабричном, а к нему едут на Советскую!
Под конец Изольда, не выдержав, даже немного повысила голос. Но диспетчер явно была не из новичков.
- Так, женщина, у меня нет времени с вами спорить. Мы вызов оформляем, или нет?
- Я же вам уже всё сообщила, - сердито напомнила Изольда. – Вы уже должны были всё записать.
- Дама, я вам ничего не должна. Номер машины диктуйте…
Изольда сухо продиктовала. Получила в ответ грубо брошенное, похожее на железную монету, «машина будет через полтора часа», повесила трубку и скривилась, ища сочувствия у Жени:
- Какое хамло!..
Женя ничего на это не сказал. Только улыбнулся – как-то виновато и неуверенно, словно сожалел о том, что ничего не сможет исправить. Да уж, ещё бы, такую гумозу жениными проповедями точно не проймёшь! Какая дрянь… В принципе, можно будет написать на неё жалобу. Они не имеют никакого права так общаться с клиентами! Ладно, эвакуатор приедет… А там уже… Она разберётся.
И она вновь подняла таксофонную трубку, чтобы отзвониться Денису.
Когда они с Женей возвращались к мотоциклу, Изольда внезапно ощутила, как она устала за эту ночь. Ноги налились плотной, колющей тяжестью, перед глазами забегали суетливые прозрачные букашки, ужасно захотелось спать. Да и настроение упало до нуля: вновь охватила злая тоска от мысли о том, что через несколько часов она вернётся в привычную круговерть, и всё пойдёт, как раньше…
Она списала эту метаморфозу на общение с диспетчером: до чего же легко может испортить человеку настроение какая-то случайная базарная баба! И вздохнула про себя: вот всегда так в жизни… Нет ни одного дня, прожитого спокойно, без этих вот досадных и гадких мелочей.
Женя довёз её до машины на своей старой «Ямахе» с круглой фарой; Изольда залезла в салон, откинула спинку сиденья:
- Ох, как же я устала… Как будто целая вечность прошла!..
- Ничего, если я всё-таки с тобой дождусь эвакуатор? – спросил Женя.
- Ну конечно!.. Э… В смысле, если тебе не надо ехать… Я же и так тебя… всю ночь мучила!
Он чуть прищурил глаза, весело взглянул на неё из-под тёмных ресниц:
- Да, верно. Я ненавижу ездить без шлема. И жутко этого боюсь.
- Ох, Женька… Спасибо тебе за всё… Спасибо ну просто преогромное!
- Э, нет! - и он рассмеялся, - давай всё-таки сперва дождёмся эвакуатор!..
Она заулыбалась в ответ. Вытянула руки и ноги, зевнула, прикрыв рот ладонью; сказала:
- Ну, теперь-то уж он точно никуда не денется… А я подремлю пока. Хочешь, можешь тоже поспать в машине, я разложу тебе сиденье…
Женя смутился:
- Да нет, что ты. Спасибо. Мне сейчас спать нельзя – будет очень трудно потом вести мотоцикл. Я уже знаю… Я так пережду. Ничего страшного.
- Хорошо…
Он взялся за ручку двери, собираясь покинуть машину – но обернулся к Изольде:
- Прости, пожалуйста, я ещё спросить хотел… Ты крещёная?
- Да. Бабушка в детстве отнесла… Меня как Зою крестили. Тупое имя, конечно…
- Почему? – улыбнулся Женя. – Замечательное имя.
- Не… мне Изольда больше нравится. Мне знаешь, как его выбрали? У мамы просто брат – художник-оформитель, и однажды – давно ещё, в советское время – приволок с работы репродукцию, иллюстрацию к «Тристану и Изольде»… А родители тогда только поженились, он взял и подарил им. И чего-то маме так понравилась та женщина на картине… Вот и назвали… Представляешь, а родилась бы я в девяностые – была бы какой-нибудь там… Изаурой!.. Или Морис-Абелью!
Женя вновь засмеялся:
- А я всё равно запомнил бы тебя, как Зою.
Она пожала плечами: ну что ж, пусть запомнит, как ему приятнее. Просто: пусть запомнит…
Изольда поудобнее устроилась на разложенном сидении и прикрыла веки. Перед глазами закачались белые кувшинки на мелких тихих волнах – и показался вдали розовый берег. И лес, только-только пронзённый первыми тёплыми стрелами восходящего солнца…
Ещё на мгновение, уже засыпая, она, приподняв голову, взглянула на дорогу – щуплый паренёк, перекрестив ноги, стоял, прислонившись к чёрному баку своего мотоцикла, и читал маленькую книжечку, спрятав подбородок в поднятый воротник, по-прежнему не замечая упавшей на глаза чёлки. А мотоцикл, повернув блестящий руль с чёрными рукоятками, молча слушал отражение книги прямо из мыслей своего седока…
…Изольду разбудил глухой стук в стекло. Она испугалась, открыла глаза, тут же села. Ей в стекло стучал согнутым пальцем водитель эвакуатора, а вместо жениного мотоцикла перед капотом машины стоял, моргая бледной аварийкой, грузовичок с платформой без бортов.
Изольда, зажав в руке ключи от машины, торопливо вышла на дорогу. На бодрое, с подколочкой:
- Утречко доброе! – ответила, привычно улыбаясь:
- Здравствуйте!..
А глазами искала Женю. И стало сразу же спокойнее, когда увидела: нет, он и теперь не бросил её, не уехал. Просто перекатил мотоцикл и встал за её «Ниссаном», чтобы мог подъехать синий, с белым низким бортом, эвакуатор. Не покинул её раньше времени, как и обещал.
Она забрала из машины сумку с документами и встала на обочине, наблюдая, как подцепляют её пострадавший автомобиль, как тащат лебёдкой на платформу, как крутится барабан, наматывая на себя прочный трос. Женя стоял рядом – уже в наколенниках и перчатках, держал в руках шлем. Изольда, понимая, что ночь неумолимо превратилась в частицу прошлого, забрав с собой всё – и плохое, и хорошее – испытывала к Жене огромную благодарность за всё, что произошло благодаря их встрече.
- Женя, спасибо тебе огромное за всё. Если бы не ты… Я вообще не знаю, что бы со мной тут было… Большущее тебе спасибо!..
Он светло улыбнулся ей и встряхнул головой, откидывая волосы со лба:
- Да не за что. Это ты мне подарила прекрасную ночь. И замечательную прогулку. С тобой так легко общаться!
Изольда осторожно заметила:
- Ну… Можно ведь будет как-нибудь встретиться и пообщаться ещё… Только уже без аварии!..
Женя кивнул:
- Конечно; почему нет? Да у меня же и телефон твой есть. Я тебе позвоню обязательно.
- А, точно! – обрадовалась Изольда.
Водитель эвакуатора забрался на платформу, стал фиксировать автомобиль дополнительными ремнями. Крикнул сверху:
- Идите, садитесь в кабину!
Изольда последовала к пассажирской дверце; Женя помог ей взобраться на сиденье. Устроившись, она взглянула на него – и ей показалось, будто он смотрит, как бесконечно и безнадёжно влюблённый юноша, чья бесшабашная девчонка уезжает куда-то очень далеко – и, может статься, навсегда.
А что, может, Женя влюбился в неё?.. Что ж, было бы очень лестно… Кто его знает?
На прощание следовало сказать что-нибудь обнадёживающее, приятное. Изольда, не закрывая дверцу, пообещала:
- Я теперь постараюсь всегда нести людям добро! Это ведь самое главное…
Женя закивал:
- Тебе это легко, ты ведь очень добрая. Но… на самом деле всё, что я тебе говорил…  оно не работает без Бога. Вот это и есть – самое главное.
Изольда кивнула: спорить не было времени, да и особого смысла тоже не было. Поживёт – сам разберётся… Водитель эвакуатора сел за руль, захлопнул дверцу. Изольда закрыла свою и помахала Жене рукой из окна. Женя помахал ей – а потом, когда эвакуатор развернулся и поехал, переваливаясь по кочкам и трещинам старого асфальта – обогнал их на своём мотоцикле и поднял руку в чёрной перчатке – и прощаясь, и желая ей доброго пути… А потом прибавил газ и исчез за поворотом.
«До свидания, Серый Волк, - с улыбкой подумала Изольда. – Ровной тебе дороги! Пусть всё у тебя будет хорошо».
- Так, вы мне, это… когда к сервисному центру подъезжать будем… подскажите, это самое, где сворачивать – а то чего-то навигатор ерунду какую-то показал, - произнёс водитель, когда они выехали на полупустое шоссе, залитое ослепительным утренним солнцем.
И Изольда заторопилась:
- Конечно, да… Там действительно не очень удобный подъезд…
Стала вслух описывать маршрут – и вновь бросилась кубарем мысль: ох, сейчас бы карту в мобильнике, там ведь у неё была забита точка!.. И вспомнила: уже девять, нужно срочно звонить на работу… А следом налетели, словно насекомые, и другие мысли: про Дениса, про ремонт автомобиля, про работу, про кредит… Они кружились, вились, и каждая тянула за собой невидимую, невесомую клейкую ниточку – длинную, прочную… Они перекрещивались, слипались, окутывали её, словно коконом – но всё равно, даже сквозь их пелену, даже сквозь разговор с начальником Изольда ещё долго видела перед глазами белые кувшинки на плавных маленьких волнах и розовый рассвет, охвативший озеро…
…По прибытии в город дела и проблемы набросились на неё бессовестно и жадно, словно старались отыграться за упущенную по недосмотру ночь. Денис, подъехавший к сервисному центру «Ниссана», куда доставили машину Изольды, привёз с собой тот самый многострадальный мобильник, из-за которого всё началось – а рабочий, на который в первую очередь могли звонить и клиенты, и руководство – забыл. Изольда обиделась – и получила едкое напоминание о том, что если бы какая-то клуша не оставила мобильник на даче, ничего бы такого не случилось. Увидев реальные повреждения «Кашкая» жены, Денис рассердился: как можно было не заметить такую страшную яму?! Наконец выяснилось, что Изольда не вызвала ГИБДД, и подать на дорожников в суд уже не получится. Почему-то это обстоятельство окончательно вывело Дениса из себя, и он бросил:
- Как была курицей, так и осталась. Ничего не можешь сделать нормально!
Стал выговаривать, что ездил всю ночь, искал её, устал, не выспался, потерял рабочий день – а это, между прочим, сразу несколько тысяч! – а она всё это время сидела на ж…пе ровно в своей яме и даже не подумала вызвать гайцов!..
Денис размахивал руками, вставлял в монолог неприличные слова. Раньше Изольда думала, что так и надо – но после долгих разговоров с Женей привычные выражения мужа как-то очень резанули слух. Она попыталась защищаться; разозлилась, повысила голос – но доказать ничего не вышло, они с Денисом поругались. По мелочи, но ничего ободряющего и приятного в этом не было.
День прошёл ни шатко, ни валко. Большую часть его Изольда проспала; потом сунулась в почту, попыталась отсортировать материал для презентации в четверг, но голова не работала. Позвонила Надьке, рассказала про яму. Вместе обсудили состояние дорог, состояния чиновников, продажность, халатность и наплевательство.
Положив трубку, Изольда неожиданно подумала: будет как-то совсем мимо настроения, если Женя позвонит ей сегодня. Как-то… не о чем будет, наверное, с ним говорить. Ну, что… Доехала нормально, да и в остальном… всё хорошо. Ну, и всё…
Но Женя не позвонил ей – ни в тот вечер, ни в следующий, ни позже. И только потом, когда она случайно порезала палец бумагой и стала, как рассерженная оса, летать по дому, тыкаясь в разные места в поисках пластыря – на дне сумки обнаружилась сложенная мятая бумажка. Та самая записка, которую она написала Жене – а потом, обнаружив ошибку в адресе, сама же забрала обратно и бессознательно кинула в сумочку. И, конечно, забыла, что она там… Очевидно, не запомнил этого момента и Женя.
Почему-то она даже не особенно расстроилась: ну, значит, так было надо. Уж как вышло, так вышло… Чего уж теперь. Ведь, как ни крути, говорить им теперь всё равно не о чем. Одно дело – встреча на дороге, когда кому-то нужна помощь, и совсем другое – общение просто так… Слишком уж разное у них мировоззрение. Ну, а на крайний случай – он же наверняка запомнил путь до её дачи. Может, и заглянет как-нибудь на огонёк…
Она всё-таки рассказала про Женю Надьке – разумеется, опустив поездку на озеро: какой нормальный человек поверит после такого рассказа, что у них с Женькой ничего не было?.. Надька выслушала с интересом:
- А Денису ты что сказала?
- Ну, что он проезжал мимо и вызвал мне эвакуатор, а больше я его не видела. Ну, а на дачу – с дачи меня попутные подвезли… Обратно же – по шоссе… на автозаправку…
Надька явно усомнилась:
- И чего, даже не приставал к тебе?
- Нет…
- А ты?
Они похихикали. Изольда помотала головой.
- А я б с мотоциклистом, наверное, не отказалась бы, - внимательно следя за реакцией подруги, продолжила Надька.
Изольда отмахнулась:
- Ха! Он бы на тебя даже смотреть не стал.
- Чего?!
- Ну, и на меня тоже…
Опять похихикали.
- Понимаешь, он, к сожалению, оказался очень верующим…
- О-о-о! – теперь замахала руками Надька. – Бесов из тебя изгонял?.. Наставлял на путь истинный?.. Не, ну это же надо – встретить ночью на пустой дороге молодого трезвого мужика – и чтоб он оказался верующим! Анекдот! Понятно тогда, чего не приставал… У них же всё не как у людей, одни запреты. Никакой жизни…
Изольда согласно закивала.
Вопреки ожиданиям, на дачу в том году она выбралась потом всего дважды: в августе заболел отец, в конце сентября они с Денисом на две недели уехали в Египет, а после Изольда узнала, что беременна, и всё прочее отступило на второй план. Это была проблема. Как и ожидала Изольда, никакой особой радости это известие в семью не принесло: они с Денисом планировали заняться вопросом детей года через два-три. Денис был против такого неожиданного поворота событий, и поначалу всё повторял:
- Лёда, ну вот куда нам сейчас ребёнка?.. И так проблем полно… Давай сначала с ними разберёмся. Нет, конечно, я понимаю, что ты бы хотела… Но ты всегда чего-то хочешь. Надо сначала как следует к этому ко всему подготовиться. Понимаешь? Надо быть готовыми. А не так вот… Как у малолеток. Раз – и ребёнок.
Изольда мучительно взвешивала, что будет лучше: родить сейчас или всё-таки уступить Денису, и подождать? Откровенно говоря, делать аборт ей не хотелось. Раз уж так получилось, что ребёнок уже есть – наверное, лучше будет его родить… Хотя Денис упорно настаивал, что они ещё не созрели к тому, чтобы стать родителями. Изольда колебалась. Но тут довольно жёстко вмешалась мать: дура, тебе уже почти двадцать девять, какой аборт? С нашей сраной медициной останешься инвалидом, если вообще не умрёшь под ножом! Ладно бы ещё там двадцать, ну двадцать два – но не двадцать девять же! Подумай о своём здоровье!
Изольда родила девочку. Назвали Дианой. Денис гордился: роль отца оказалась довольно почётной. Рождение дочери он отметил широко: и на работе, и с друзьями в кафе. Смеялся, хмелея от праздничных напитков:
- Диа-а-аной назвал. Чтоб… вырастет когда… Чтоб была – богиней!..
Но запала хватило ненадолго. Диана оказалась нервным, крикливым ребёнком, часто плакала – и в особенности, как назло, по вечерам, когда Денис возвращался с работы. Вытерпев от силы минут двадцать, он срывался на Изольду:
- Да заткни ты её наконец, чёрт побери! Я не могу так больше! Я устал, мне нужно отдохнуть! Неужели ты не понимаешь?..
Тщетно она просила его лишний раз посидеть с ребёнком, погулять в выходной, помочь искупать… Денис отговаривался другими делами. А когда их не было, напоминал:
- Ты же мать! Ты и делай…
Изольда чувствовала: они с мужем начинают стремительно отдаляться друг от друга. Диана сковывала её по рукам и ногам, ей некогда было теперь заниматься ни собой, ни мужем. Свекровь не помогала, мать Изольды не могла оставить сильно ослабевшего за последний год отца, а денег на няньку в семье не было. Изольда пыталась разорваться и успеть всё – но не успевала. И не сдержала слёз, когда Денис, обозвав её неумехой за подгоревшее мясо, заметил вскользь:
- Какая же ты стала страшная… Ты бы хоть красилась, что ли… Или… хотя бы носи дома какую-нибудь футболку посимпатичнее…
Никаких особых чувств к Диане он не испытывал, и общения с ребёнком по возможности избегал. Зато не уставал напоминать:
- Лёда, мне это и так лишний напряг – после работы ехать по магазинам. Я для вас и так делаю всё необходимое. Но сверх этого не проси!
Наконец она услышала и то, что уже ожидала с затаённой горечью:
- Это ты решила рожать. Я этого ребёнка не хотел!..
Изольда плакала. Надька и родители по возможности помогали. Свекровь, наоборот, считала, что Изольда «требует от Динечки невозможного, а благодарности от неё не дождёшься». И напоминала, что с самого начала была против того, чтобы сынулечка женился «на этой женщине».
Денис стал задерживаться на работе. Потом внезапно работы стало так много, что приходилось проводить в офисе всю субботу. Потом начались командировки – сначала на два-три дня, потом на неделю. Изольда прекрасно понимала, что это значит. Надька утешала её:
- А ты чего, думала, будет как-то по-другому? Вечная любовь до гроба? Да расслабься, все мужики такие, им это надо. Не затряхивайся. Ничего, вот Дианка подрастёт – ещё отомстишь ему, кобелю. Где-нибудь на Канарах… - и Надька мечтательно возводила глаза к потолку. – Или нет, лучше на Мальдивах.
- Ага, на Мальдивах лучше, - прижимая к груди засыпающую Диану, отвечала Изольда.
Но однажды после ужина Денис молча прошёл в комнату и стал бережно и спокойно собирать свои вещи. Сердце у Изольды упало. Хватило сил только на сиплый вопрос:
- Ты… что?..
Денис сел на сложенный диван:
- Слушай, давай только без истерик, я тебя очень прошу. Понимаешь, я ошибся, когда женился на тебе. Наш брак был ошибкой с самого начала. Ну, что поделать, люди ошибаются. Поэтому, чтобы больше не мучить ни тебя, ни себя, я принял решение уйти. Поверь, так будет лучше для всех. Лучше честно признать ошибку и исправить её, правда же? Не переживай, деньги я вам с Дианой буду перечислять. Я человек честный и обманывать тебя не собираюсь. Только вот, пожалуйста, не надо картинных рыданий! Мне и так уже твои слёзы вот как надоели за этот год. Нуждаться ты не будешь, так что плакать совершенно не из-за чего. Ты очень сильно изменилась за последнее время. Вообще не та женщина, что была когда-то…
Свои страницы в соцсетях Денис от Изольды заблокировал. Но Надька через логин младшего брата пролезла и скинула подруге фотки, которые появились почти сразу. Да, действительно, когда шесть лет тому назад они познакомились с Денисом, она была такой же, как эта загорелая упругая девица, которая обнимала теперь её мужа.
Денис «встретил и полюбил». А у неё весь мир разлетелся на осколки. Видно, наивный паренёк, лепетавший всякую чушь о любви на берегу озера, нечаянно сглазил именно их брак...
Потянулись дни, недели, месяцы ада. То холодного, полного ледяным отчаянием, полного мыслей о мучительной смерти предателя, то горячего, полного слёз и кипящего гнева, неутолимого желания жестоко отомстить. Изольда рыдала от бессилия и горя, от ощущения, что она никем не любима, никому не нужна, от мучительного чувства одиночества.  Да, Диана любила её со всей силой своего крохотного горячего сердечка – но Изольда, отвечая улыбкой на счастливый смех ребёнка, потом часто прижимала её к себе и заливалась тяжёлыми, распарывающими сердце слезами.
Она часто спрашивала себя: что я сделала не так? В чём моя ошибка? За что мне такое наказание? Я не совершала никаких преступлений, на мне нет никаких тяжких грехов… Почему я должна так страдать? Разве я это заслужила?.. Я всегда старалась поступать честно и правильно… Я не убила, не украла ничего… Я даже не изменяла мужу… За что мне такое горе?..
Теперь, случалось, она вспоминала Женю. Время оказалось совершенно бессильно как-либо изменить  его образ – оглядываясь назад, Изольда понимала, что похожего человека она не встречала в жизни ни раньше, ни потом. И ей катастрофически не хватало той доброты и понимания, с которыми к ней отнёсся тогда незнакомый паренёк... А сейчас – он бы выслушал её, принял её беду, он бы сказал: «Ничего страшного!» - и вдруг каким-то чудом оказалось бы, что он прав, и ничего страшного действительно нет, и она стала бы снова счастливой и свободной, как была счастливой рядом с ним в ту белую ночь… От воспоминаний о ней веяло негой и летним покоем, навеки потерянным и от этого невыразимо прекрасным. Но потом всегда становилось больно от неизбежной мысли о том, что поговорить с Женей снова она не сумеет уже никогда. Если до сих пор он не отыскал её – значит, глупо надеяться на чудо…
И от этой мысли наваливалась такая глухая, такая чёрная тоска, что холодели пальцы.
Она даже просила несколько раз, заливаясь в бессонницу разъедающей горечью слёз: Господи, если Ты есть, верни мне Дениса! Или хотя бы… дай снова встретить Женю! Хоть на миг! Хоть на день, чтобы только увидеться, только поговорить! Сотвори такое чудо, Тебе ведь несложно…
Потом заболела Диана. Молодые мамы, с которыми познакомилась Изольда после рождения дочери, посоветовали: девочку непременно надо покрестить, и тогда хвори отстанут, будет расти здоровой. Ну и, опять же, никто не сглазит и порчу навести не сможет: на крещёных она как будто уже не действует. Глядя на красную от жара и слёз плачущую дочку, Изольда была готова и покрестить – лишь бы Дианка поправилась. Когда острая стадия миновала, и ребёнка можно было оставить на бабушку, Изольда зашла в близлежащий храм – узнать, сколько стоит покрестить младенца. В храме ей не понравилось: пахнуло диким, мрачным средневековьем с его плоскостной живописью и тусклыми огоньками, еле-еле освещающими тяжёлые, мрачные своды. Но в день, когда крестили Диану, всё предстало иначе. Церковь словно сделала вдох, и вся заполнилась простором и светом. Изольда смотрела на дочь, удивлённую и нарядную, перебирала взглядом все пряди её светлых волос, каждую ресничку, ловила каждое – бесконечно родное – движение крохотных ручек и ножек. И в тот момент, когда священник протяжно возгласил что-то радостное, великое и нежное, внезапно содрогнулась от мысли, что этого живого, горячего в своей любви, искреннего, чистого, самого близкого существа могло у неё не быть никогда – просто потому, что она дала бы спокойно рассечь на куски это маленькое, беспомощное, доверчивое тельце… По щекам потекли слёзы, и впервые пришла мысль о том, что многое, должно быть, очень многое в своей правильной жизни она делала не так.
И – странное дело, мысль эта, настигшая её посреди Таинства в храме, не принесла с собой злую усмешку отчаяния: что ж, мол, сама во всём виновата. А, напротив, принесла облегчение. И ещё необъяснимое чувство: будто бы она искренне призналась и себе, и Богу вовсе не в своей былой неловкости и слабости, а в своей будущей силе.
Девочку нарекли Анной. После того, как обряд был окончен, низенький священник с глазами навыкате предостерёг:
- Не стоит, конечно, относиться с сегодняшнему совершённому Таинству просто как к красивому обряду или, тем более, как к некоему языческому оберегу. Крестить, «чтобы росла счастливой», или «чтоб дитя не болело», не выйдет. Как будет жить дитя, как будут жить его родители после Крещения – это самое важное. Ведите такую жизнь, к которой призывает Евангелие, такую, какую надлежит вести православному христианину. Живите в любви и в мире, дорогие мои! Не забывайте никогда о молитве и храме. Не забывайте о Господе нашем Иисусе Христе, Который отдал Себя на заклание ради нашей с вами жизни...
Эти слова потрясли Изольду. Она с детства знала о том, что Христа распяли и Он воскрес – но ей никогда не приходилось ещё задумываться об этом всерьёз, детально. И лишь теперь пришло осознание, как это было жестоко, подло, несправедливо – Он же не был ни в чём виноват! Как не была виновата маленькая Диана, когда только-только зародилась у неё внутри… А Христа убили… Убивали медленно, мучительно… И следом пронзила мысль: а Мать? Как же Мать? Она ведь, кажется, была тогда жива… И Она должна была пережить смерть Сына!..
Изольда заплакала вновь – вот ведь… получается, что и Христос, и Его Матерь прошли через это… ради них всех… И ради неё!..
Это было потрясение. Это было и жутко, и прекрасно одновременно. И долго ещё по возвращении домой Изольда думала о тех мгновениях, что ей довелось пережить в храме. Она не открылась никому, ощущая: её не поймут, а то ведь и осмеют, что хуже… Этого не хотелось. Хотелось понимания, хотелось поговорить об этом с кем-то, кто сведущ в религиозных вопросах – но вместе с тем с таким человеком, кому Изольда могла бы доверить самые сокровенные мысли. А таких людей среди её родных, друзей и знакомых не было.
Батюшка, крестивший Диану, настоятельно рекомендовал причащать младенца. Что это такое, Изольда не знала, но пару раз дочку принесла – главным образом потому, что хотела опять оказаться в храме, почувствовать что-то схожее с тем, что почувствовала в день крещения дочери. Но оба раза была толчея, духота, Диана разоралась от страха, а самой Изольде какая-то сушёная старуха с удовольствием сделала выговор за помаду и джинсы, и желания пойти в храм больше не появлялось.
Примерно в это же время ей вдруг приснился Женька. Как будто они сидели за партами в школе – она на среднем ряду, а он на левом, через проход – и писали сочинение. И Женька, нагнувшись через проход, спросил её:
- Как правильно пишется: покАяние или покОяние?..
И она не могла ответить. А они вместе уже стояли на лугу, где громко жужжали шмели и пчёлы, и Женька держал в руках прозрачные цветные бусины, и нанизывал их на нитку, и Изольда во сне знала, что именно так связываются между собою слова, и за розоватой бусинкой будет перламутровая, а потом жёлтая, но не наоборот… И Женька показывал ей эти крупные бусины:
- Видишь? Вот – покаяние, а это вот – покой, он следующий…
А потом движением головы откинул чёлку со лба, посмотрел прямо ей в глаза своим голубым, лучистым взглядом, и добавил:
- Без покаяния не будет покоя.
Он говорил и что-то ещё, но жужжание пчёл становилось всё громче, всё настырнее, и перекрывало его голос… Видение растаяло, Изольда проснулась. Было где-то около трёх ночи, и внизу по улице с низким громким гулом шла моечная машина.
О чём этот сон?.. Женька посреди цветущего луга… Говорит ей о покое?..
И пришла – как приходят только спросонья – ужасная мысль: неужели всё?.. Неужели сон означает, что Женьки больше нет на свете?.. Да нет, не может быть!
Но утром, при свете, захваченная в круг привычных забот, она подумала только: пустой сон, нечего ему верить. И показалось очень забавным, что во сне она не нашла проверочного слова к покаянию. Покаяние – каяться… Это же так просто!..
Прошёл ещё год. Изольда вернулась на работу – денег, которые отчислял Денис, хватало только на самое необходимое для Дианы. Мечты определить дочь в элитный детский сад рухнули с разводом; Изольда перебралась к родителям и стала сдавать квартиру, чтобы откладывать деньги на будущее ребёнка. И её, и родителей тяготило это соседство; каждый со своей стороны хотел покоя. Кроме, разумеется, двухлетней Дианы…
Руководящую должность, о которой мечтала Изольда, во время её декретного отпуска заняла более молодая особа, стервозная и бездетная; работать с ней было тяжело. Изольда тянула лямку, ощущая, как рутина засасывает её, поглощает и грозит вот-вот сожрать без остатка. Это ли жизнь? Это ли счастье? Этого ли хотела она сама, когда была девочкой? Почти всё при тебе, о чём мечталось когда-то: выросла, выучилась, устроилась работать на выгодное место, стала матерью… Машина, квартира, дача… Где же счастье? В браке?.. Но там его тоже не было…
Раньше ей казалось: нормальный, здоровый человек не пойдёт в церковь «просто так». Ну, на Пасху, на Рождество – ещё можно. Покрестить ребёнка или повенчаться – это понятно. Но зачем заходить просто так? Только если грехи отмаливать… Но таких – которые надо отмаливать – у Изольды вроде бы и не было. А на душе всё разрасталась язва тоски… Она пыталась бороться с ней разными способами, но все они были похожи на обезболивающее: снимали симптом, кто лучше, кто хуже, а до самой первопричины боли добраться не могли. И, чем больше проходило времени, тем мучительнее тянуло её туда, в навеки истаявшую в прошлом белую ночь. Она часто вспоминала теперь, о чём они говорили тогда с Женей – всё это врезалось в память, обострённую дорожным происшествием, натянутую и чуткую. Вспоминала и пыталась понять; и осознавала: теперь бы, наверное, не пропустила мимо ушей его слова… Задала бы столько вопросов! А как убедительно думалось тогда: мол, что ты знаешь о жизни, мальчик?
Изольда стала заходить в храм. Просто так. Здесь, рядом с родителями, храм был очень маленький, по большим праздникам в него даже помещались отнюдь не все желающие. Свои походы в церковь Изольда тщательно скрывала от родных и друзей, как что-то постыдное и не подобающее самостоятельному человеку. Скажут ведь, что выжила из ума… Но одно знала точно: в церкви ей становится легче. Да, потом, за её стенами, все проблемы, все накладки и неурядицы наваливались на неё, как прежде. Но это было уже иное ощущение: словно тяжкий недуг тоски и чувства общей бессмысленности жизни получил удар – и уже не от бесполезного обезболивающего, а от лекарства, смело атакующего саму болезнь.
В выходные, когда родители уехали на юбилей к институтскому товарищу отца, она, осмелев, принесла причастить Диану. Тогда же и узнала: для того, чтобы причаститься самой, нужно прежде исповедаться в грехах за всю свою жизнь, начиная аж с семилетнего возраста. Это было уже слишком. Изольда решила, что Бог всё равно прекрасно видит её душу, раз уж Он всеведущ. И простит её так. Ведь, в конце концов, Он добр. Можно просто ходить в храм. Совсем не обязательно исповедоваться. Это же никак не влияет на веру… В конце концов, главное ведь – вера… и добрые дела.
Она уже стала замечать за собой поступки, после которых всегда следовала какая-то тяжесть, тоска, маета. Заметить их поначалу было непросто – оттого, что неприятные симптомы проявлялись не сразу. Всё зависело от того, сколько длилась злая радость от своей правоты, ловкости, хитрости или превосходства. Но, сколько бы ни длилась – час ли, день – после всегда приходило это гадкое злое чувство раздражения и обиды на жизнь. Однако не допускать таких ошибок впредь казалось простым и не стоящим никаких усилий лишь после, когда Изольда анализировала уже произошедшие. Но едва ситуация повторялась – в новом месте, в ином ракурсе, при других обстоятельствах – Изольда вновь поступала сообразно своим, глубоко укоренившимся, привычкам, а вовсе не слабым потаённым движениям сердца.
Как хотелось ей теперь поговорить с Женей! Как хотелось спросить: скажи, а тебе тоже было трудно поначалу, например, не сорваться на родителей, когда они этого, в общем, заслуживают? И были ли у тебя тупые, завистливые, подлые сотрудники, которые бесили тебя нереально? И как ты находил в себе силы молчать и ни с кем не обсуждать, как они тебя раздражают?.. Как ухитрялся не отвечать на их мерзкие слова и пакости? И был ли в твоей жизни кто-то, кто предал тебя, кого ты не можешь простить, быть может, до сих пор, кому желаешь по ночам увечий и горя, а то и смерти?.. Я же помню, какой ты добрый… И теперь только понимаю, как наивна была, считая и себя такой же…
А потом, наконец, произошло чудо.
В тот день они встречались с Надькой – собирались посидеть немного у Изольды. По дороге зашли в магазин – купить какую-нибудь мелочь к чаю. И на пятнадцать минут оказались скованы очередью в кассу. То ли кассир была неопытна, то ли просто медлительна, но очередь застыла монолитом. И на соседней кассе творилось то же самое. Идти в другой магазин смысла не было: всё равно вышло бы дольше. Оставалось терпеливо стоять. За ними заняла дородная бабища со слипшимися на лбу волосами, плохо прокрашенными каким-то мутным оттенком. Баба выдыхала, как высунувшийся из воды бегемот, выпячивала толстые губы; вертелась, задевая то Надьку, то Изольду своей корзинкой, и без конца повторяла:
- Ну, что ж так долго-то?.. Неужели нельзя быстрее?
Изольда думала: ничего, у них только печенье и упаковка конфет, это быстро. Немного смущало, что в кошельке только пятитысячная купюра (портмоне с карточками, выходя встретить Надьку у метро, она брать не стала). Но едва ли под конец рабочего дня в кассе не будет сдачи…
Однако кассир разменять пять тысяч отказалась. Надька вытащила свою банковскую карту – но и тут не повезло: связи с банком по какой-то причине не было.
- Давай попробуем мелочью набрать, - роясь в кошельке, предложила Изольда. Надька кивнула и стала энергично потрошить сумочку. Тут терпение бегемотихи иссякло окончательно, и она попёрла с места в карьер – зычным, словно поставленным на тумбы-ноги, голосом:
- Ну что ж вы раньше деньги не подготовили?! Стояли столько времени, болтали, и даже не подумали! Теперь будете ещё час копаться! А вся очередь будет стоять и вас ждать!..
Изольда обернулась к ней и, смущённо улыбаясь, сказала:
- Да, простите, пожалуйста… Как-то мы упустили… Думали, сдача будет. Сейчас всё найдём…
Баба шумно выдохнула:
- Да чего уж теперь-то делать? Ищите…
Сделала паузу, повертелась – и добавила неожиданно мирно:
- Чего уж… Обидно, конечно… Столько в очереди прождали, теперь-то чего… И карточку этот, вон, тоже не ест…
Изольда и не обратила бы внимания на этот диалог, если бы Надька не сказала, когда они вышли из магазина:
- Правильно говорят психологи, что всякие трамвайные хамы только и ждут, что ты ответишь тем же самым. А если не вестись, так сразу и глохнут!
- Ты знаешь… А я вот однажды слышала теорию, что практически всем людям… очень не хватает любви. И поэтому…
Но Надька, не дослушав, перебила:
- Этой корове уж точно не хватает! Кто её – такую! – захочет…
Изольда ничего не стала объяснять. Но ей показалось, что теперь она поняла, откуда взялось то парадоксальное и совершенно явное чувство радости, что охватило её сразу же после того, как они оплатили покупки и отошли от кассы. Или это была просто радость от того, что закончилось нудное ожидание?
Вопросов возникало всё больше, задать их было некому. Изольда начала читать статьи в интернете. Появилось желание узнать подробнее, больше. Но спрашивать совет у священника Изольда стеснялась: наверняка обзовёт несведущей дурой и отошлёт к каким-нибудь нечитаемым книгам, только и всего.
А уж как можно осмелиться и пойти на исповедь, и разом выложить абсолютно незнакомому человеку всё скверное, гадкое и постыдное, всё, что только было за целую огромную жизнь – это было выше её понимания.
Хотя где-то в самой глубине души Изольда ощущала, что исповедь и причастие необходимы ей, что без этого она не сможет двигаться дальше. Что без них её вера – лишь блёклое эхо, лишь отражённый в карманном зеркальце кусочек пасмурного неба. Но решиться пройти через исповедь она не могла. И всякий раз, задумываясь об этом, с грустью отмечала, что ещё не созрела для этого шага, и вряд ли созреет в ближайшее время.
Так прошёл ещё год. Изольда купила небольшую икону Богородицы, повесила над кроваткой Дианы. Потом принесла образок Спасителя, поставила на столик у своей кровати. Иногда возникало желание помолиться, и она молилась – изредка, под настроение, и чаще всего своими словами. Да и в основном – о земном, насущном.
Но однажды поздним летним вечером – похожим на тот, случившийся четыре года назад – вдруг до слёз захотелось стать ближе к Богу. «Господи! – мысленно взывала она, глядя на светлое небо, плавно гаснущее в окне. – Научи меня, что делать дальше…  Я хочу идти к Тебе, а ноги не идут, я не могу нащупать дорогу… Я знаю, Ты очень мне обрадуешься… Ты ждёшь, когда я приду... Я это чувствую… Но мне так трудно! Если бы ты послал мне кого-нибудь, кто взял бы за руку, кто перевёл бы меня через это бездорожье… Или хотя бы указал, куда и как идти… Я так хочу научиться дарить и Тебе, и людям свою любовь! А получается пока плохо… Получается чаще всего совсем не то, что хочется… Я топчусь на месте, вот и всё. Господи, пожалуйста, помоги!..»
И тогда вновь вернулась и вновь уколола мысль о Женьке. Изольда вздохнула и подумала, как бы в продолжение молитвы: а ведь навязчивая мечта вновь увидеться с Женькой была, по сути, лишь большим пузырём эгоизма на тонкой, равномерной плёночке гордыни. Где всё только – «я», «мне», «моё»… Подумала ли она хоть раз о том, что это именно Господь послал ей Женьку – тогда? А ведь Господь действует через людей… И Женька стал лучом, который вывел её из тьмы и дождя, вытащил из ямы к светлому простору озера. А потом взошло Солнце. В жизнь Изольды пришёл Бог... И поэтому Женьку нужно отпустить. Нужно просто благодарить Бога за ту встречу. И ничего не требовать из прошлого – для себя. Пусть Женя будет счастлив, пусть всегда будет так же близок к Богу. А у неё самой пусть будет то, что угодно Господу. Своим умом уже пожила…

*    *    *     *

Был август; в сельских садах белели твёрдые, чуть зеленоватые яблоки, в воздухе разливались прохладные струи подступающей осени. Субботнее утро было солнечным, свет заставлял щуриться даже при опущенном водительском козырьке. Изольда ехала с дачи: вчера вечером привезла родителям Диану, а сегодня надо было в город, к врачу – наконец записалась на профилактический осмотр. А потом (удачно совпало!) собиралась встретиться с однокурсницей, на месяц прилетевшей из Штатов.
На сто двадцать седьмом километре шоссе, возле деревеньки с каким-то нелепым названием, её задержал красный сигнал светофора. Впереди был пешеходный переход, за ним, на взгорке, автобусная остановка. На ней стояло в ожидании несколько человек – на их озабоченных лицах хорошо читалось, что ожидание это длилось непростительно долго. Изольда застала как раз тот счастливый момент, когда оно подошло к концу: рейсовый автобус, проскочив на догорающий жёлтый, лихо подрулил к остановке. Люди подхватили рюкзаки и сумки, вошли в открывшиеся двери. В этот момент с утоптанной дорожки, спускавшейся вниз, в посёлок, на остановку влезла сгорбленная старушка в белом платке и белых кроссовках, с матерчатой сумкой в руках. Она пыталась бежать – но куда там! Ноги её не держали. В отчаянной попытке не упустить бесценный автобус она слабо взмахнула сумкой. Но водитель уже закрывал двери. Старушку он не заметил. Автобус уехал; бабушка воздела ему вслед открытые ладони – и тяжело, обречённо побрела к покосившейся опустевшей скамье.
Потоку машин загорелся зелёный, и первый ряд, стоявший у стоп-линии, сорвался вперёд. А за ним точно так же поспешно ушёл второй. Они пронеслись мимо остановки и укатили прочь, и почему-то именно это – машины, равнодушно проезжающие мимо чужой молчаливой беды – задело Изольду больше всего. Она медленно подъехала к остановке и коротко посигналила. Старушка подняла голову – но не сообразила, в чём дело, и стала оборачиваться, чтобы понять, кому предназначался гудок. Изольда переползла к пассажирской дверце и распахнула её:
- Бабушка! Садитесь, я вас подвезу!
Старушка, уверившись, что Изольда нисколько не шутит, просияла. Забралась на сиденье, поблагодарила; её сморщенное загорелое лицо светилось чистой детской радостью. Изольда помогла ей застегнуть ремень безопасности, захлопнуть дверцу. Выяснилось, что ехать ей целых шесть остановок, пешком не дойти ни за что, а рейсовых автобусов здесь хоть и ходит два, но следующий будет только через сорок минут. Бабушка торопилась в один из соседних посёлков, где был единственный на всю округу храм. Храм этот был прекрасно виден с дороги, и даже возле нужного поворота стоял указатель. Изольда пообещала, что подвезёт бабушку прямо к церкви.
Она ждала жалоб на равнодушного шофёра автобуса, на маленькую пенсию, на разъехавшихся детей, на тяжёлую «жисть», и мысленно готовила себя к этому монологу. Ничего, дорогая, потерпишь, ехать тут не больше пятнадцати минут, а бабушке наверняка поговорить не с кем, ей хоть на миг, а будет приятно…
Но жаловаться старушка совершенно не собиралась. Спокойно сидела, держа на коленях свою матерчатую сумку, выцветшую до какого-то не то бледно-коричневого, не то бледно-свекольного оттенка, и смотрела вперёд, сквозь лобовое стекло.
Изольда спросила сама, чтобы не сидеть в молчании, казавшемся ей невежливым:
- И… вы всегда ездите в храм – вот так далеко, на автобусе?
- Да нет, это разве ж далеко… - негромко ответила старушка. – И очень удобно как раз… После службы ещё минут двадцать остаётся… Можно посидеть в храме, отдохнуть – и на обратный автобус. Последние годы расписание у них очень хорошее… А вот в советское время – да, было очень далеко… И когда этот храм открыли – вот для нас для всех было счастье!..
Она говорила очень спокойно, неторопливо. Да и вообще в ней не было никакой суеты – ни в движениях, ни в словах; она будто олицетворяла собой внутреннюю гармонию и покой. Изольда отчего-то подумала, что сама она к старости наверняка превратится в желчную брюзгливую каргу, вечно всем недовольную, которая изо всех оставшихся сил будет изводить окружающих. И всплыло в памяти подхваченное где-то изречение, что зеркалом человеческой души являются вовсе не глаза человека, а его старость.
- Простите за нескромный вопрос – сколько же вам лет?
- Восемьдесят четвёртый пошёл.
- Ой, я ни за что бы вам столько не дала!..
- Да разве ж это моя заслуга… Даёт Господь силы – значит, так надо. Ему виднее. Зачем-то, значит, ещё нужна Ему здесь… И, конечно, ждёт от меня Господь настоящего покаяния. А я ему только записочки с грехами ношу – исправно, из недели в неделю… - она слегка усмехнулась. – А покаяния нет…
И это она тоже произнесла спокойно, негромко, чуть задумчиво – в ней совершенно не было того нравоучительного жара, с которым нередко поминали Господа встречавшиеся Изольде прежде религиозные старухи. Может, именно поэтому она вдруг откровенно призналась в ответ:
- А я вот ещё ни разу на исповеди не была. Я хочу, но… боюсь. Я не знаю, как это…
Бабушка ответила, не отрывая взгляда от дороги:
- Бояться не надо. Бояться надо греха, а покаяние – это великое счастье. Его можно только желать… А как само Таинство происходит – я объяснить не смогу. Как можно чудо описать земными словами?
И что-то было в ней – родное, зовущее; Изольда вдруг почувствовала огромную лёгкость и радость от того, что эта совершенно незнакомая старушка сидит рядом и говорит с ней. Именно о том, о чём ей так хотелось поговорить хоть с кем-нибудь! О чём она просила…
Уже не колеблясь, Изольда спросила, как лучше идти на первую исповедь, о чём говорить; не осудит ли её священник, не посмеётся ли… Добавила, что читала об этом, конечно, на православных сайтах, но хотелось бы услышать и живой совет: буквы на экране не сумеют подбодрить так, как живое человеческое участие.
- А ты приезжай как-нибудь, - с теплом ответив на все вопросы Изольды, предложила бабушка. Только не стесняйся. Лукавый будет тебя смущать, но ты его не слушай. Лучше всего, конечно – соберись в кулак, помолись – и иди на исповедь. Ну, а если захочешь просто поговорить – приезжай ко мне. У меня и книжки есть хорошие, я тебе с удовольствием дам… У тебя, наверное, дача где-то здесь, недалеко?
- Да, - подтвердила Изольда, - в Николаевке.
- О, хорошие места! – закивала бабушка, и на её морщинистом лице появилась нежная улыбка воспоминаний. – Там же и озеро рядом… Когда дед ещё жив был – муж мой, в смысле – часто ездили с ним… Как он говорил: «Поехали, помолчим». Тогда там, ближе к фабрике, был причал… Держали там лодочку. Выезжали вместе – ещё ночью… Садились в лодку и плыли на середину озера. Удили рыбу… И почти всё время молчали. Так нам было хорошо… А потом ещё, бывало, если тепло, так и купались в озере – рано-рано поутру…
- Ой, а я тоже однажды купалась там на рассвете! – не удержалась Изольда. – Я вас так понимаю!..
Старушка одарила её ласковым взглядом выцветших голубых глаз:
- Дивно там, правда же?
- Правда! Как в раю… - но последовавший вздох был печальным.
- В раю лучше, - пообещала бабушка, и возле её глаз собрались букетики озорных морщинок.
До храма оставалось совсем чуть-чуть. Ещё пара километров, миновать мост через мелкую ленивую речушку, текущую где-то далеко внизу – и он покажется за поворотом: вспорхнёт, словно белый лебедь в золочёной короне, из зелёных волн берёз и яблонь…
Бабушка, очевидно, тоже вспомнила об этом – и негромкий голос её повеселел:
- Ну вот, скоро уже мост проедем… А ты-то как? В храм пойдёшь сейчас?
- Нет… Я к врачу на сегодня записалась… Так что не получится. Хоть всего лишь осмотр, ничего серьёзного, но записаться туда трудно… Так что я… в следующий раз.
Старушка кивнула:
- Конечно. Приезжай. Когда машина есть, так это же ещё проще…
Мимо них, обгоняя машину Изольды, с пугающим рёвом пронеслись два мотоциклиста на ярко раскрашенных спортбайках.
- Господи, спаси и сохрани, - тихо-тихо произнесла старушка. И виновато улыбнулась Изольде, сообразив, что нечаянно сказала это вслух. Вздохнула:
- Мы с дедом тоже ведь когда-то на мотоцикле ездили… Вот на озеро – так всегда на мотоцикле… Только они тогда были – иначе… Вот у него был такой, знаешь… с коляской. Он садился за руль, а я в коляску – вот так и ездили. Не торопились ведь никуда, ехали себе и ехали…
- Да уж, теперь мотоциклы совсем другие, - поддержала Изольда. – Я вот как-то проехалась пассажиром, так очень страшно было!..
Бабушка заулыбалась:
- Вот мы с тобой как раз через мостик сейчас поедем… А лет восемь тому назад – да ты, наверное, помнишь – его ремонтировали. И автобусы все отменили…
- Помню, конечно!.. Да там и не проехал бы автобус…
- Вот потому и отменили, да… А как раз Успение было тогда… И я всё переживала: как же я в храм попаду? Стала, конечно, молиться Богородице. А мне внук тогда и говорит: давай я тебя, бабушка, на мотоцикле довезу. Он у меня тоже это дело любит. Он и в храм на нём, бывает, ездит… Пока не семейный – так чего ж, можно и поездить. Но у него мотоцикл совсем другой, конечно, тоже. И коляски там нет. Ну, я ж тогда совсем молодая ещё была, куда там! Семьдесят пять мне было. Я и решилась: поеду! Только смелости мне хватило ровно до ворот. А там, как выехали на шоссе – он ка-а-ак припустил! Ой, я страху тогда натерпелась!.. Думала, вообще живая не доеду! Только Богородице молилась! Доехали, конечно, слава Богу. Но я еле на землю слезла, так дрожала от страха! Говорю ему: как же ты ездить на нём не боишься?! А он смеётся: давай, бабка, как назад поедем, я тебя за руль посажу. Тебе, говорит, понравится! И я ему говорю: Женька! Вот как хочешь, но больше я на твою огненную колесницу ни за что не сяду!..
Изольда едва не вздрогнула: так сильно отдалось в висках и пальцах это полное материнской нежности «Женька!». И сразу отчаянно затрепетала мысль: а если – он?.. Мотоцикл… Храм… Всё совпадает! Но – может ли такое быть? И как узнать теперь, тот ли это Женька? А вдруг нет? А она полезет с глупыми вопросами… Или спросить?.. Или не спрашивать?.. А если спрашивать – то что?..
Они свернули с шоссе. Церковь возвышалась впереди. Оставалось не больше двух-трёх минут до того, как бабушка выйдет из машины.
Так, надо записать её имя, адрес и телефон… Надо будет как-нибудь приехать к ней…
Но внутренний голос возразил: не лги себе. Не приедешь.
- Ну, вот уже и добрались, слава Богу… Спасибо тебе! Да хранит тебя Господь!
Изольда понимала: сейчас запишет кривым почерком несколько слов и цифр в свою записную книжку – и всё. И отпустит эту старушку из своей жизни – так же безалаберно и глупо, как отпустила Женю.
Так вот к чему, быть может, это совпадение имён... Чтобы ты вспомнила!..
Ты же просила у Господа человека, который помог бы тебе сделать следующий шаг. Ты же этого хотела. Неужели сейчас ты сделаешь выбор в пользу следующей жёрдочки в своём беличьем колесе – ведь она запланирована, ведь ты уже занесла над ней лапку! Господь даёт тебе незаслуженный подарок, а тебе лень даже протянуть руку, чтобы с благодарностью взять его…
Чтобы идти к Богу, нужно выскочить из привычного колеса. Самой. За тебя это не сделает никто.
Изольда обернулась к старушке:
- Бабушка… А знаете что? Давайте я всё-таки с вами в храм пойду. А потом отвезу вас домой. А к врачу перепишусь на другой день. Ничего страшного…
Лицо старушки просияло:
- Всё-таки в храм!.. Молодец!..
И в этот миг Изольду с ошеломляющей яркостью накрыло цветное, объёмное, как никогда прежде, воспоминание: белые кувшинки у самого берега, бледное пламя костра – и они с Женькой, мокрые, полуголые, в ужасающе колких мурашках, со смехом скачущие у костра…
У неё даже перехватило дыхание: вот же оно!..
Страх и неловкость сгинули. Изольда, обернувшись к старушке, заговорила, с трудом скрывая волнение:
- Бабушка!.. Ради Бога, простите меня за такой вопрос… Просто… Это очень важно для меня!.. Скажите, пожалуйста: у вашего внука… не нарисован случайно на груди такой… волк… с крыльями?
Бабушка замерла. Светлые глаза её распахнулись, и взгляд их затопил собою сразу всё, что было вокруг, и захлестнул Изольду с головой. Сухие губы тихо произнесли:
- Постой… Неужели ты – Зоя?..
- Да…
- В крещении – Зоя?
Она видела, как у старушки от сильного волнения затряслись руки.
- Да…
- А имя у тебя… нерусское какое-то…
- Изольда, - шепнула та.
- Господи! – голос старушки задрожал. – Не может быть… Зоя! Это же чудо настоящее!.. Зоенька! Пойдём скорее в храм! Женька мой… Он же чтецом у нас, он в храме сегодня… Как он будет рад! Ты не представляешь, как он будет рад!.. Зоенька!.. Ох, как же он просил молиться за тебя! Как же он просил за тебя молиться…
Изольда плакала, закрыв лицо руками.


июнь 2014 г.,
Санкт-Петербург