Паника со временем начинала утихать. Создатель далеко. Ощущение свободы накрыло меня с головой. Я шёл по ночному городу, прижимаясь к линии домов и мелко вздрагивая от звука редких машин, мчавшихся по пустынной дороге. Всё как в рисунке. Только нет кафе, где можно отдохнуть и подкрепиться. Да, это незнакомое чувство – желание подкрепиться едой. Ничего, главное - встретить собеседника. Я доброжелателен и располагаю к себе с первых минут разговора. Если бы там, в моём мире, был хотя бы один ещё такой, я, может, и не бежал бы. Я человек, и одиночество меня тяготило.
Я увидел силуэт человека, и сердце бешено заколотилось. Я не понимал, принадлежал он мужчине или женщине, но для меня это было важно. Нужно ведь от чего-то оттолкнуться в беседе. Я облизнул пересохшие губы. Невыносимо хотелось пить. Мой кофе показался бы мне сейчас живительным нектаром. Теперь стало понятно, что навстречу мне шла женщина. Я это понял по цоканью каблучков. Я остановился, поджидая незнакомку, намереваясь предложить свою помощь с сумками, под тяжестью которых она согнулась. Женщина замедлила шаг, остановилась и торопливо перешла дорогу. Я даже растерялся. Она меня явно испугалась. Но почему? Чёрт, как же всё сложно! Следовать за ней значило бы напугать её ещё больше.
Пошёл дальше, успокаивая и отвлекая себя от мрачных мыслей разглядыванием ярких звёзд на небе. В моём мире их не было, но я знаю, что это звёзды. Откуда? Если мне знакомы вещи, попадающиеся на моем пути, значит, я буду узнавать и многое впереди. Именно - узнавать. Всё это я когда-то знал и видел. Но чувство ненужности этому миру не покидало меня. Я здесь был лишним и скорее пугающе-лишним. Я ощущал одежду на себе; мне нравилось, как она стесняет движения. Нравилось чуть слышное поскрипывание ботинок при ходьбе. Всё это было мне знакомо, и я не должен в этом сомневаться. Память приходила мне на помощь, и отныне будет только так. Я глушил в себе детский страх и уверял себя в том, что выберусь из любой ситуации. Но где-то в глубине души я осознавал, что сбежал от единственного человека, способного мне помочь. Мне бы сейчас так помог тот мальчик, что нарисовал меня. Хотя бы он не испугался бы меня.
Я всё шёл и шёл. Что мне оставалось делать? Я уже понял, что встречающиеся мне люди никоим образом не станут общаться со мной. Они бегут по своим делам. А у меня нет никаких дел.
Уже рассвело. Шум мчащихся машин стал меня угнетать. Я сворачивал на улицы поменьше, пока не нашёл уютный скверик с лавочками. Осознавая свою ошибку, я боковым зрением осторожно разглядывал ребятишек в песочнице, оживленно беседующих молодых мамочек. Я чувствовал по колючему взгляду пожилой дамы, что моё присутствие здесь нежелательно. Я сидел словно на иголках, будто ждал команды сорваться с места.
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы меня не окликнули. Я с готовностью встал навстречу человеку, пожелавшему заговорить со мной. Приклеив доброжелательную улыбку к лицу, я протянул руку для приветствия. Старик помог мне с вступлением в разговор. Раз он назвал меня "сынок", значит, и я могу назвать его по-свойски "отцом".
– Давай, сынок, помянем моих дружков, что остались там, и твоих тоже. У меня припасён и на тебя стакан.
Дед кивнул на бутылку, что стояла на столе беседки, и стал разворачивать свёрток с закуской. Запах колбасы и чеснока вызвал острое ощущение голода.
– Мне нечем угостить тебя, отец.
– Не страшно. Хватит на двоих. Святой сегодня день – не грех и посидеть с утра. Ты не спешишь?
– Некуда мне спешить.
Я жадно смотрел, как дед разливал светлую жидкость, держа бутерброд наготове. Память меня подвела. Я был не готов к этому обжигающему ощущению в горле, что дарила эта жидкость. Я жадно осушил стакан, и только потом искал возможность выдохнуть сквозь спазм. Слёзы брызнули из глаз, и я пытался их спрятать суровым заеданием закуской.
Когда я осмелился взглянуть на собеседника, мой стакан был вновь наполнен и дед протягивал новый бутерброд.
– Ничего, сынок, не стесняйся. Это надо нам. Это надо им там.
Я не понял, о чём речь. Голову куда-то понесло. Я почувствовал заботу и любовь к себе.
Дальнейшее я плохо помнил. Кажется, отвечал на какие-то вопросы, и дед ласково объяснял, что это амнезия.
Я проснулся от тихого шёпота. Чуть приоткрыв глаза, стал рассматривать обстановку, припоминая, чем закончилась встреча с дедом. Взгляд первым делом упал на тщательно вычищенную одежду, оставленную на стуле подле моей постели. Затем взгляд пробежал по книгам на полках. Этих книг здесь было немерено. Потом посмотрел на окно. Луч света больно резанул глаза. У нас не было такого яркого света, а жаль.
– Жмыришься, чертяка. Ну и напугал ты меня вчера. Светлана заставляла отправить тебя к врачам. Да только я не в ту форму тебя привёл, чтобы врачам попадаться на глаза. Отправят к любителям змея. Этого я не допущу. Не для того мы воевали, чтобы с алкоголиками взаперти сидеть. Вспоминать всё у меня будешь. Не вспомнишь – придумаем тебе биографию. Пока что ты мой сынок вновь обретённый - Иван Фёдорович. Звучит гордо! Я, значит, отец твой - Фёдор Иванович Дегтяренко.
– Спасибо, отец. Я буду хорошим сыном.
– Совсем ополоумели. А я говорила, что водка до добра не доведёт. – Вот так, с места в карьер, вступила в разговор Светлана, – Там где-то мальца ищут. Надо сообщить.
Предательски хлынули слёзы. "Малец" – это про меня. Я решил, что останусь здесь и буду помогать старикам. Сын не сын, а на добро всегда отвечу добром.