Это небольшой, сантиметров тридцать в длину и примерно по десять в ширину и глубину сундук. И хранятся в нем сокровища чьего-то самого обыкновенного детства: обрывок бус из искусственного жемчуга, два спичечных коробка со стеклярусом волшебных цветов – фиолетового как испанская ночь, и серебристо-белого как иней в канун Нового года. В уголке сундука скукожилась веточка туи, что так удивила, – не еловая лапка, а тоже средь зимы зеленая. На дне аккуратно сложен клетчатый листок со стихами, бесспорно, колдовскими, про то прекрасное, что возможно только в прошлом. Старательным почерком, самой лучшей ручкой, чтобы не испортить самое сокровенное.
Собственно сундук, кованный из меди и латуни, с переплетенными заглавными «R» и «N» предполагает, что делали его для какого-то важного человека. И, учитывая, что подкрашен он сиреневым и розовым, мы можем предположить, что хозяйкой его была одна очень внимательная к миру девочка. Внутренняя поверхность сундука обита панбархатом, темно-пурпурным как нота си бемоль и чуть шершавым как нос кота. За много лет ткань почти не вытерлась – так бережно с ним обращались.
Сундук, сколько себя помнил, стоял на письменном столе, прислонившись к обоям. И каждую субботу девочка тряпкой смахивала с него воображаемую беспокойной мамой пыль. Возможно, это тоже волшебство, но на самом сундуке пыли никогда и не было. Девочка дорожила им, задумавшись над уроками, водила пальчиком по переплетению инициалов, устав от чтения, утыкалась лбом в прохладную крышку, а, замечтавшись, подходила с ним к окну, чтобы похвалиться перед солнечными лучами. Сундук только розовел и становился ярче от такого внимания.
Память сохранила те далекие воспоминания. А что же было потом? Возможно, вещи, любовно помещенные хозяйкой вовнутрь сундука, поделятся своей историей? Но они ведь сговорились молчать…
И все же, если забраться с сундуком под тот старый письменный стол и направить волшебный фонарь на обрывок бус, то…
«На самом деле целиком бус никогда и не было. Ну, то есть девочка получила от бабки уже обрывок. «На комоде рядом с валидолом? Я не помню, откуда, возьми себе!»», - бусы, поскрипели ниткой и повернулись, выразив охоту к разговору. – «Мы украшали тронные залы лучших королевств, нас приносили в дар победителям и почитали оберегом от отцовской ругани. Орал он, конечно, так, что нитки съеживались. Но ведь сундук-то он же для нее и придумал. И сам корпел над ним два месяца по ночам. Она, конечно, очень довольная была, чувствовала в себе связь с этим мастером. Ну и он доволен, что угодил. Это язык такой был – вещицами общались».
Лунный свет упал на открывшиеся коробочки волшебного стекляруса.
«А нами всегда любовались. «От Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей раздаются серенады…», она считала, что в Севилье именно такого цвета ночи. А правда ли это, кто знает.
Конечно, нас иногда нанизывали на проволоку, чтобы получился браслет или какой-нибудь подстаканник, но вы поймите, для девочки сделанная ее неопытными руками вещь не имеет очарования по сравнению с тем, что ей грезится в россыпях стекляруса!»
«А меня нашли в холодном феврале», - простужено пробасила из угла веточка туи, – «Она меня и на зуб пробовала, и в ладонях растирала, и показывала всем, что мной можно книги закладывать, плоская я».
В сундуке засмеялись. «А я, а я…», «А, помните, как она меня…». Клетчатый листок даже привстал, декламируя стих.
«А куда же сейчас ушла ваша хозяйка?», - спросил тот, кто удосужился разобрать завалы под старым письменным столом и затянуть туда свои длинные ноги сорок третьего размера и волшебный фонарь.
Собеседники вдруг потеряли к разговору интерес: «Ну, так вышло». Волшебный фонарь пристально взглянул на них, очертив четкий желтый круг: «Чего вы замалчиваете? Разве она вам не дорога?! Почему вы ее не искали?!!»
«Мы ее звали», - вздохнули бусы, - «Но она не вернется, ей тут не нравится». «Но вас-то забрать она может?». «Она может вспомнить нас только в ночной Севилье или в канун Нового года», - на стеклярусе выступили слезы. «Или во сне», - дополнил клетчатый листок, который был поверенным не только этого мира. «Или во сне», - подтвердил тот, кто умел разговаривать с детскими игрушками.
Как бы в ответ на это фонарь мигнул и вспыхнул фиолетовым, как самая взаправдашняя испанская ночь, при этом брызнув на пол серебристо-белым инеем. «Это же мне снится?», - всхлипнула испуганная девочка, заглядывая под стол, - «Это же мой сундук!». Она обхватила сундук руками, крепко его прижала к ночной рубашке и, больше не забывая свои верные сокровища, побежала просыпаться в своем взрослом мире.