(Из цикла рассказов «Я – бабушкина дочка»).Рассказ №1.
Посвящается Артёму Куликову.
Бывают мамины дочки. Бывают бабушкины внучки. А я – бабушкина дочка. Моя мама, высокая изящная брюнетка, живет не с нами. Она – «столичная штучка». «Натура утонченная и артистическая, вся в творческом поиске», - так говорит моя мама. «Эта «артистка погорелого театра» вся в очередном поиске очередного неудачного мужа», - так говорит моя бабушка. И добавляет: «Ещё моя покойная бабушка про таких, как ты, говорила: «Нашему Ванюшке – всё камешки». Ты же талантливая пианистка! И если бы у тебя не была такая «острая» попка, ты бы гораздо больше могла сидеть за инструментом и всего достигла сама, без этих. Но этот «перец» в заднице мешает работе твоего, пусть небольшого, но мозга». Мама такие «грубые» разговоры не выносит, её «тонкое духовное устройство приходит в негодность от них», поэтому она приезжает в «нашу нору» в Подмосковье два раза в год: на наши Дни рождения. Один раз в ноябре, к бабушке, и один раз в июне, ко мне. Бабушка говорит, что этого более, чем достаточно. Так как даже её грубое устройство приходит в негодность после общения с родной дочерью. Я пока не знаю, как я устроена: тонко или грубо, и поэтому в негодность не прихожу ни во время приезда моей мамы, ни после её отъезда.
Мне хорошо с моей любимой и родной бабушкой. Правда, я зову её Лилей, а она меня Марьяшей. Это раздражает двух её лучших подруг, но «мы своих привычек не собираемся менять никому в угоду». А моим подругам, и то же двум, это безразлично. Они спокойно называют Лилю Лилей и тоже её любят. На жизнь нам хватает: у нас Путинская пенсия. Её дал нам наш президент Путин за хорошую работу бабушки на Урале, где она много лет «инженерила для оборонки». Тут бабушка, по-моему, лукавит: не дал, а дает каждый месяц. Ей её приносит почтальон. А в Подмосковье она переехала уже после смерти своей единственной родной сестры, бабушки Дуси, оставившей нам квартиру. Лиля училась в Москве, в Менделеевском институте. И получала Ленинскую стипендию за хорошую учёбу. Лиля часто говорит, что уж если делать дело, то надо делать хорошо. Правда, мне не очень понятно, как она могла получать за хорошую учебу Ленинскую стипендию, ведь Ленина уже не было, когда она училась. Наверное, он оставил завещание, как бабушкина сестра.
А ещё моя бабушка рисует. Она всегда хотела быть художницей. Работать в театре и создавать костюмы. Моя бабушка - высокая дама. Но обстоятельства были выше её, и из-за этого она не смогла стать художницей. « И это хорошо. А то бы сейчас голодали на копеечную пенсию. На зарплату, даже в девяностые, я смогла дать образование двум своим детям. Жаль, что из-за загруженности на работе я не смогла дать им хорошего воспитания. Ты же знаешь, что твой дедушка умер, когда моему сыну Олегу было десять лет, а твоей маме только два годика. Попробую на пенсии исправиться. Надо дать тебе и хорошее образование, и воспитать из тебя человека. Вернее, воспитываться будешь себя сама. Главное, заложить в тебя хорошие качества». Процесс закладки вызывал у меня некоторое беспокойство. Точнее, не сам процесс, а размер капсулы, которую мне предстояло глотать. Я уже видела по телевизору, как закладывали послание потомкам при строительстве какого-то здания. Но я знаю, что бабушка всё сделает правильно.
Мне вообще-то нравилось, как Лиля делала из меня человека: в садик я ходила с удовольствием. И с ещё большим удовольствием два раза в неделю ходила в балетную студию при Доме культуры. А ещё Лиля твердо убеждена, что человек должен в первую очередь рассчитывать на себя. Поэтому два раза в неделю она водит меня в бассейн, чтобы я научилась хорошо плавать. Это, конечно, хорошо рассчитывать на себя на речке. Но что я буду делать в океане или на море. Может, до этого дело не дойдет!? Лиля в молодости много внимания уделяла спорту, а сейчас дружит с зарядкой. Раньше у неё был разряд по плаванию и волейболу, а сейчас она ходит в группу здоровья, так как «юная поросль, это я, должна расти в здоровом лесу». Возможно, когда я подрасту, я буду учиться играть в волейбол. Ведь пыталась же Лиля отдать меня учиться рисовать. Наверное, я должна буду уметь всё, что умеет моя Лиля: шить, вязать, делать заготовки, варить варенье, постоять за себя и держать удар.
А с рисованием ничего не вышло. Сначала бабушка отвела меня в младшую группу при «Доме творчества школьников» к очень хорошему педагогу. Это был толстый лысый дядька с пушистыми усами и громовым голосом. Я его ужасно боялась, и все время смотрела на крошки, застрявшие в его усах. На все его вопросы я отвечала лишь вытаращенными глазами. И хоть он хорошо относился к моей Лиле, он посоветовал найти мне более подходящее занятие. Но он, видно, плохо знал мою бабушку: она не сдалась. Повела меня в группу дошколят при Детской художественной школе. Меня посадили в класс, где рядом со мной стояли растрепанная ворона и белка со стеклянными глазами. Да, там был ещё и белый нос с большими ноздрями. Всего этого моё трепещущее от предыдущего хорошего педагога сердце не выдержало, и я залилась слезами, горюя о своей печальной участи. «И почему моя бабушка не врач? Тогда бы у моих кукол были бы шприцы, пипетки, бинты, а у меня красивый белый халат с сиреневым воротничком, как у нашего доктора в садике!» - таковы были мои мысли. И поток слез усилился, потом они кончились, но я ещё долго всхлипывала в плечо Лили. И успокоилась только тогда, когда она пообещала почитать мне «великих русских поэтов», как она их называла. Ура! Это значит, что вечером будем читать сказки Пушкина и «Бородино» Лермонтова. Это занятие я очень одобряла, так как Лиля читала, как артистка. «По ролям», - говорила она. Эти роли и я уже выучила наизусть, но больше любила слушать бабушку.
Вообще-то, время у нас было ответственное потому, что дела предстояли важные. Во-первых, уже потеплело, и мы на следующей неделе едем в Москву в Третьяковку. Точнее, она называется Государственная Третьяковская галерея. Но бабушка там так часто была и так с ней хорошо знакома, что позволяет фамильярничать: называет её Третьяковка. Мне нравится. Едем мы компанией. Баба Валя с Иришкой и Лиля со мной. Баба Валя - подруга Лили. С Иришкой мы ходим в одну старшую группу садика, она – моя подружка. Мы с Иришкой уже «предвкушаем». Нет, не поход в Третьяковку, а посещение кафе «Шоколадница». Лиля так мне и объяснила, что предвкушать – это когда мороженое в вазочке уже на столе, а ложку ещё не дали, и ты должен есть мороженое пока глазами. Предвкушать!
Во-вторых, у нас в этом году «Выпускной в детском саду». Посмотрим, что это такое и чем там угощают. Я люблю пироги с капустой и киви.
А самое важное – это, в-третьих. Нас с Иришкой наши бабушки решили «оздоравливать» перед школой: мы поедем на Кавказ, «на воды», как у Лермонтова. Лиля мне про него читала. Я знаю, что Лермонтов умер не таким старым, как Пушкин. Но эти дуэли в старину! Хорошо, что сейчас их Путин не разрешает. Так вот, мы едем в санаторий в Пятигорск. Тот самый Пятигорск, в котором и Лермонтов был. Мы с Иришкой очень взволнованы. Мы поедем не на электричке, как в Москву, а на поезде. У нас будет собственное купе на четверых. Мы там будем спать, питаться, пить чай, играть и читать. Невозможно дождаться! Так мы с Иришкой волнуемся. Но это ещё предстоит. А пока…. Мы едем в Третьяковку.
Когда я увидела эту галерею, красно-белую, в кружевах и узорах, «орнаментах», как выразилась моя бабушка, я поняла, что все у нас в ней будет замечательно. Мы идём в сказку! Хотя Лиля с бабой Валей волновались, они считали, что нельзя нас с Иришкой перезагрузить в первый раз. Ой, нет! Мы же не компьютеры! Перегрузить. Посовещавшись, они решили посетить не все залы, а показать нам знакомые картины. Проделав «оргмероприятия», по Лилиному выражению, мы попали в залы. До потолков там не достать! А сколько картин! А с них на тебя смотрят разные люди. Нет, не люди, которые сейчас живут, а портреты тех людей, кто жил раньше. Их рисовали на память. Вот память об этих людях и событиях и живет в галерее. Мне больше понравились портреты, на которых люди улыбаются. Видно, что позировали, это значит, когда их рисовал художник, в хорошем настроении, в несердитом расположении духа. Мы увидели и картину «Богатыри». Нет, они, конечно, не позировали, художник Васнецов их не видел. Он их представил, выдумал. Как другие придумывают хоббитов, Гарри Потера или драконов. Но на картине богатыри совсем живыми выглядят, только очень большими, так как он их на огромном холсте нарисовал. Этот художник нам с Иришкой понравился. Он вообще такой выдумщик! Он ещё нарисовал картину «Три царевны подземного царства». Они такие разные эти царевны, но все очень красивые. Видно, ему нравилось их рисовать. А вот как ему было страшно, наверное, рисовать большую картину про смерть, про гибель ратников. Но я его поддерживаю: русские богатыри Родину от врага защищали, как в «Бородино» у Лермонтова. Вот Васнецов память о них в сердцах людей и оставил. А ещё мы видели картину, где одни черепа горой навалены и вороны. Название было непонятно. Бабушка мне сказала, это слово это означает торжество, прославление. Я не поняла: черепа, что ль, прославляли войну? Но переспрашивать не стала, решила терпеть до дома. А то мы так никогда до «Шоколадницы» не доберемся. А пока мы добрались до зала художника, картину которого все в нашем садике знают, так как конфетки с этими мишками мы любим. Я прочитала, что художник, нарисовавший забавных мишек, Шишкин Иван Иванович. У него эта картина называется «Утро в сосновом лесу». У него все картины про природу. Мне все понравились. А ещё мы видели одну такую картину, где Христос людям явился. Она была очень большая, Хорошо, что он явился в теплой стране, а не в тундре. Повезло! А как не повезло сыну Ивана Грозного. Это царь такой раньше жил. Художник Репин нарисовал это убийство. Картина так и называется «Иван Грозный убивает своего сына». Лиля не хотела мне её показывать, но я увидела. Мы даже не стали задерживаться в этом зале. Нет, картины Шишкина мне больше понравились. А потом я увидела картину «Царевна-лебедь». Я схватила Лилю за руку и потянула к картине. Она сказала: «Врубель Михаил Александрович нарисовал эту сказочную царевну». Он нарисовал настоящую царевну! Я даже захотела научиться рисовать, как этот Врубель. Надо нам срочно перечитать «Сказку о царе Салтане»! Но вы бы видели, что нарисовал ещё этот художник! Я видела жуткого Пана. Хоть бы не приснился! Лиля сказала, что это древнегреческий бог скотоводства, плодородия и дикой природы. Я подумала, что дикая природа ему подходит. А баба Валя сказала, что он придумал игру на флейте. Ну, не знаю. Даже не вериться. А Лиля сказала, что он родился с козлиными ногами, длинной бородой и рогами. Не хотела бы я иметь такого брата. И ещё я узнала, что в честь него на небе названо созвездие «Козерог». Он богам помогал, они его и отблагодарили. Мы с Лилей читаем «Мифы древней Греции», но про Пана ещё не читали. Срочно читать! Я долго качала головой у этой картины, Иришка даже стала пихать меня в бок: «Пошли!»
И тут я увидела его… или их…. Не знаю, как правильно сказать. Сначала я увидела юношу, не поместившегося в огромную картину. Он так пронзительно и тоскливо смотрел на мир, что все, кто мимо него шел, обязательно останавливались и замирали на некоторое время. Но он никого не видел. Он страдал. Я подумала, что ночью, когда никого нет, он может хотя бы стонать. Картина притягивала. «Лиля, кто это?» - «Это демон». – «Черт, что ли?» - «Нет. Ни черт, ни дьявол. Демон. Поверженный ангел. Символ борьбы страстей. Олицетворение сомнения и борьбы человеческого духа. Так как-то искусствоведы пишут». – «Лиля, это дух, это горесть нашей души? Он, как парус у Лермонтова, ищет бури?» - «Наверное. У Михаила Юрьевича Лермонтова есть восточная баллада «Демон». Художник писал Демона по ней. Смотри, это «Демон сидящий», а вот «Демон поверженный», но у него и другие есть. У художника даже с головой стало не в порядке, после того как он увлекся Демонами». – «А с нами ничего не случиться? Мы же на него смотрим. Но ведь он не злобный, он просто огорченный и измученный. Да? А почему он среди кристаллов живет? Это на небе такие цветы? А художник картину тоже маслом писал? Она какая-то другая. Как из кусочков. Как картинка в калейдоскопе с темными стеклышками». – «Молодец! Заметила. Он её писал по-особенному, плоскими мазками, с помощью специального ножа или мастерка для красок. Мастихин называется. Такие лопаточки разные с ручками ты видела у меня». – «Трудно ими писать?» - «Врубель смог!» - «Лилечка, ты мне «Демона» прочтешь дома?» - «Тебе ещё рано». – «Тем более, лучше с тобой, чем я одна тайно буду читать. Лиля, не смейся!» – «Это мы с Валей смеемся, что Вы с демоном - готовая композиция в музей инсталляций под названием «Демон и дошкольница». Я хотела спросить про ин-ста-ля-ции, но Иришка захотела в туалет, а я после слов «масло, маслом» захотела есть. И мы пошли проводить наши «оргмероприятия» для выхода из Третьяковки.
День наш прошел замечательно. В электричке мы с Иришкой уснули, так как « умаялись и впечатлились» по словам бабы Вали. Зато к тому времени, когда электричка лихо подкатила к нашему перрону, мы снова могли прыгать и скакать. А вот бабушки, похоже, нет. Наверное, два раза в неделю мало ходить в группу здоровья. Я подумала, что надо бы Лиле ходить семь, ну, или пять раз, чтобы «лес был здоровым и крепким». Она так много времени уделяет мне! Сейчас она дома быстренько отдохнет, и мы будем читать «Демона». Его ведь лежа можно читать. Но читать-то можно и лежа, а вот слушать после вкусного ужина лежа оказалось нельзя. Я уснула. Хорошо, что на следующий день было воскресенье, и не надо было идти в садик. Как только я проснулась, то сразу стала приставать к Лиле с «Демоном». «О, господи! Что за невозможный ребенок! Уж, если чего втемяшиться, то не отстанет! Легче начать читать, а то так и будет канючить!» И мы пошли читать!
Мы устроились на диване с книжкой, хотя могли и почитать на компьютере, и, даже, послушать. Но это недушевно. Сильно отличается от чтения книжки с Лилей на диване. Как кособокий и плоский вареник, слепленный мной, отличается от ровненького, красивенького, пузатого вареничка, сделанного моей Лилей. Но сначала Лиля поворчала, что Лермонтов вовсе не думал о бабушках и внучках. «Мог написать, хотя бы в детстве сказки. Хотя какое у него было детство. Он ребенком повзрослел!» Потом она немножко рассказала о балладе. Но я уже знала, что баллады, саги, фентэзи – это то же сказки, просто написанные разными словами. В балладах слова, что ли, красивее. Баллады, как сказки «с завитками». Лиля рассказала мне вкратце содержание «Демона». Про любовь мне было понятно. Я уже целовалась зимой с Димкой из нашей группы. Сначала я спросила у него: «Чистил ли он зубы? Не болеет ли он гриппом?» А потом мы спрятались под мою шубу и поцеловались. Но он был такой слюнявый, что я его сразу разлюбила. И сейчас, временно, я никого не люблю. А вот про проблемы бога с его первыми творениями – ангелами – я просто не знала. Мне никто не рассказывал, хотя выражение «Ну, чистый херувим!» я слышала. Но я думала, что это порода собачек. А сейчас уже я знаю, что херувим – это ангел света. Херувимы – это, как бы, дети Бога, которые ему верят, любят его, дружат с ним и слушаются его.
Моя Лиля сказала бы: «Хорошие дети!» Она очень устала от проблемы « отцов и детей» - так она рассказывала о них своим подругам: Вале и Гале. Бабе Вале и бабушке Гале. Она не очень ладила с понемножку выходящей замуж моей мамой и совсем не общалась с своим сыном Олегом. Из Олега, моего дяди, вышел блестящий химик, но с тех пор как он уехал за границу и «помешался на материальных благах и деньгах», он о нас забыл. «Это всё нищета девяностых», - говорила бабушка Галя. - «Тогда у многих крыша съехала». Вот и Демон, как я поняла, восстал против Бога, который его сотворил, поругался и был изгнан. Но это я для себя так поясняю. А Лермонтов – он же поэт, и он об этом пишет поэтично. Вот как он в балладе написал:
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тex дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим…
Раньше-то Демон был неплохой:
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Не знал ни злобы, ни сомненья.
Но после изгнания он, видать, долго «куролесил»:
Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта….
Он сначала был злым, затем измотанным, затем печальным. Демон озлился сначала на весь белый свет, а уж потом затосковал от одиночества. Лиля много про это читала. Но там трудные слова, я их пока не запомнила. В одной из глав мы прочитали, что в нем на миг вспыхнула надежда, что любовь может всё исправить.
О! выслушай - из сожаленья!
Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там.
Как новый ангел в блеске новом;
Это он сначала надеялся, что красавица-княжна Тамара, полюбив его, поможет ему получить прощенье. А про то, что княжна красавица написано замечательно, я вряд ли такой красавицей вырасту: волосы у меня светлые, глаза серые, а нос-то, нос, он вообще в веснушках! Лиля сказала, что все молодые грузинки с черными волосами и черными глазами. А уж эта княжна всем красавицам красавица была:
С тех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
Под солнцем юга не цвела.
Но вышло не так, как сначала хотел Демон. Вышло только хуже. А Михаил Юрьевич Лермонтов тоже измучился с этой балладой. Он шесть или семь редакций за двенадцать лет написал. И всё был недоволен. Так Лиля сказала. Это мне понятно. Он ведь про зло, про страсти и про дух писал. А как его, этот дух, в слова загнать!? Но сначала мы читали вместе с Лилей всё и несколько раз, потом много-много раз перечитывали места, которые мне понравились, В основном, красивые или жалостливые. Не про убийство жениха. Это я не одобрила. Но что с Демона взять!? А про невесту Тамару мне очень понравилось.
…и бубен свой
Берет невеста молодая.
И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится, глядит -
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка;
И улыбается она,
Веселья детского полна.
Но луч луны, по влаге зыбкой
Слегка играющий порой,
Едва ль сравнится с той улыбкой,
Как жизнь, как молодость, живой.
Мне невесты всегда очень нравятся. Мы с Иришкой любим смотреть на свадьбы. Загс, это где женятся, от Дома культуры, где мы танцуем, недалеко, и по субботам после наших репетиций мы иногда ходим смотреть на свадьбы. Я смотрю на невест и машины, и Иришка тоже. Что женихов рассматривать! Они какие-то похожие все. Лиля сказала, что Демон Тамариного жениха из ревности погубил. Один хотел владеть Тамарой. Ревность, наверное, хуже ненависти. Я не очень это поняла, и лишь сказала Лиле: «Демон поступил как Демон злобный». Про это я не захотела перечитывать и не захочу никогда! А дальше Демон ещё хуже стал. Он стал коварным. Ангела света, херувима, прогнал, прикинулся бедным и несчастным, чтоб Тамара его пожалела и полюбила. Тамара после смерти жениха долго горевала и попросила отца увезти её в монастырь. Там она молилась и пела. Там Демон её песню и услышал:
И эта песнь была нежна,
Как будто для земли она
Была на небе сложена!
Не ангел ли с забытым другом
Вновь повидаться захотел,
Сюда украдкою слетел
И о былом ему пропел,
Чтоб усладить его мученье?..
Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз;
Но Тамару, уже в монастыре, Демон обманул и погубил. Она все время слышала его голос.
…печаль, испуг,
Восторга пыл - ничто в сравненье.
Все чувства в ней кипели вдруг;
Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал,
И этот голос чудно-новый,
Ей мнилось, все еще звучал.
Святым захочет ли молиться -
А сердце молится ему;
И как жалостливо говорил!
О! только выслушай, молю,
Я раб твой,- я тебя люблю!
Лишь только я тебя увидел -
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
Неполной радости земной;
О! если б ты могла понять,
Какое горькое томленье
Всю жизнь, века без разделенья
И наслаждаться и страдать,
За зло похвал не ожидать,
Ни за добро вознагражденья;
Жить для себя, скучать собой
И этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть и не желать,
Все знать, все чувствовать, все видеть,
Стараться все возненавидеть
И все на свете презирать!..
Лишь только божие проклятье
Исполнилось, с того же дня
Природы жаркие объятья
Навек остыли для меня;
О! верь мне: я один поныне
Тебя постиг и оценил:
Избрав тебя моей святыней,
Я власть у ног твоих сложил.
Твоей - любви я жду как дара,
И вечность дам тебе за миг;
В любви, как в злобе, верь, Тамара,
Я неизменен и велик.
Коварный Демон хотел погубить душу Тамары, он знал, что она умрёт, если его поцелует. А она его полюбила, поверила ему и поцеловалась с ним! Он же убил её:
Смертельный яд его лобзанья
Мгновенно в грудь ее проник.
Мучительный, ужасный крик
Ночное возмутил молчанье.
Ему ещё и душа Тамары нужна была. Он её хотел унести во мрак, в Ад, что ли. Душу тоже хотел загубить. Но так как душа Тамары была чиста, то херувим её защитил и унёс в Рай, где ей будет хорошо. А Демону не дано прощение, он будет страдать и печалиться вечно:
И Ангел строгими очами
На искусителя взглянул
И, радостно взмахнув крылами,
В сиянье неба потонул.
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
Тамару родня похоронила в горах, там, где покоятся кости предков. Тамара даже в гробу была красавицей:
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала,
Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы...
Мне было непонятно про пери. Но Лиля сказала, что это фантастические существа в виде прекрасных девушек. И стало понятно. Конечно, Тамара - настоящая пери. А ещё Лиля сказала, что есть такое выражение: «Ничто не вечно под Луной!» А как же Демон? Но Демон – это, всё же, фентэзи. А вот природа! Баба Валя говорила Лиле, что рано читать мне «Демона». А про Кавказ разве рано? Как я вовремя попросила Лилю «Демона» прочитать! Теперь я с нетерпением жду нашу поездку на Кавказ. Лермонтов уж очень красиво, поэтично, написал в своей балладе про Кавказ. Наверное, он ему нравился. И мне понравится! Я уже посмотрела на карте где Кавказ, где Дарьял и где Терек. Кавказ – это горы, Казбек- вершина, а Дарьял и Терек – горные реки. Лиля помогла мне посмотреть карту.
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел,- и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы -
У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!
И дик и чуден был вокруг
Весь божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего.
И ещё мы смотрели, где Грузия. Лиля раньше жила в Советском Союзе. Это намного больше нашей России. И Грузия раньше была в Советском Союзе, и Лиля ездила туда, когда была молодая. Она сказала, что это необыкновенно красивая страна, точнее, республика, если как во времена её поездки. Я пока не очень знаю про республики. Но Лермонтов про Грузию тоже с любовью написал:
И перед ним иной картины
Красы живые расцвели:
Роскошной Грузии долины
Ковром раскинулись вдали;
Счастливый, пышный край земли!
Столпообразные раины.
Звонко-бегущие ручьи
По дну из камней разноцветных,
И кущи роз, где соловьи
Поют красавиц, безответных
На сладкий голос их любви;
Чинар развесистые сени,
Густым венчанные плющом.
Пещеры, где палящим днем
Таятся робкие олени;
И блеск, и жизнь, и шум листов,
Стозвучный говор голосов,
Дыханье тысячи растений!
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
Всегда увлаженные ночи,
И звезды, яркие, как очи,
Как взор грузинки молодой!..
А когда я вырасту – поеду в Грузию. Но сначала ещё почитаю «Демона». Может можно ещё увидеть ту церковь, где похоронили Тамару? Нет, скорее надо расти! А то вдруг она разрушиться! Но сначала я должна дождаться понедельника и всё рассказать Иришке, а то баба Валя ни за что не будет читать ей про Демона. А моя Лиля – молодец!
Город Саров. 14 июля 2014 года.
м