Предыдущая страница: http://proza.ru/2014/07/07/348
Хан Кучум скитался по Исильской степи, и всюду, где бы он ни объявился, по пятам за ним шел Ибрагим.
Самед еще прошлым летом ввел его в свой родовой круг, представив названным братом, с которым делил тягости плена у урусов. Это позволило Ибрашке раствориться в массе других воинов.
Никому он не поведал цель своего появления в степи, никто не знал священную тайну и план отмщения.
Его селение было полностью вырезано людьми Кучума более тридцати лет назад. Свидетелей, кто бы знал в лицо Ибрагима, не осталось. Жажда мести за гибель отца и братьев гнала его по пятам хана. За годы скитаний, службы у русского царя, участия в битвах и походах, жизнь научила его быть терпеливым. Ибрагим умел ожидать и терпеливо ждал случая, когда судьба его наградит возможностью приблизиться к бывшему хану Сибири на расстояние, дающее возможность зарезать его, как барана.
К середине осени до него дошла страшная весть, что пал в битве Никита Пан, а следом и Ермак с дружиной попал в засаду царевича Алея.
Ибрагим был вынужден прекратить выслеживание своего кровника и уйти в сторону стана Сейдяка, на устье речки Омь, понимая, что взятие Кашира Кучумом станет концом его плана мести. Ведь добраться до холеного горла хана во дворце будет уже невозможно.
Но ежели Сейдяк возьмет столицу Сибири, то ненавистный хан останется в степи и рано или поздно до него дотянется рука Ибрагима.
А значит, нужно помочь племяннику Едигера скорее идти на Кашир и занять трон дяди, отобранный Кучумом.
Оставшиеся в живых русские осенью, погрузившись в струги, ушли водой вниз по Иртышу на Обь в надежде до ледостава добраться до Печер и оттуда уж санным путем вернуться в Московию.
Конь Ибрагима шел шагом вдоль берега Исиля, воин дремал. Но неожиданно жеребец раздул ноздри и всхрапнул, давая понять своему хозяину о неизвестной опасности впереди.
Оглядевшись, всадник приметил на месте слияния Исиля с Иртышом еле заметный легкий дымок на берегу. В этом месте не было переправы, и путнику незачем было останавливаться на ночлег. А значит, путник, так же, как и Ибрагим, скрывался от посторонних глаз. Воин решительно повернул коня к костру.
Когда же его конь спустился по глиняному берегу к кромке воды, в зарослях ивняка Ибрагим разглядел сидящего у костерка старца в белых одеждах.
– Здрав будь, Ибрагим, – не оборачиваясь, произнес волхв и добавил: – Отведай ушицы с дороги, воин, не побрезгуй.
– Откель знаешь мое имя, уважаемый человек?
– Знаю, знаю, сын боярский. Про всю твою жизнь знаю, и про будущее, и про прошлое ведаю. Что ты Кучума стережешь, чтоб месть свою осуществить. И про сотоварищей Архипа да Угора ведаю. Слыхивал я и как бились вы в подстроенной Ермаком драке с кузнецом.
Ибрагим слез с коня, подвел его в поводу к кромке воды, напоил, привязал к коряге и, присев у костра, спросил старца:
– А звать-величать тебя как?
– Вторак меня кличут. В миру Никитой величали. Как хочешь, так и зови. Мы встречались с тобой в степи. Помнишь?
– Вспомнил.
Запомни, наши дороги еще пересекутся, но позже. Поджидаю я тебя уже третий ден. Ведал, что не пройдешь мимо. Не стоит тебе идтить к Сейдяку, он сам Кашир без твоей помощи возьмет. А ты этим себя раскроешь и не осуществишь задуманное. Коли меня послушаешь, все у тебя сладится, но не скоро. Еще много лет тебе скитаться по белому свету, пока не придет оборванный и голодный хан Кучум сам в твою юрту.
– Куда же путь держишь? – отхлебывая из поднесенного котелка ухи, спросил крещеный татарин.
– В Избу Сотниковую, Ибрагим.
– Где кузнец Архип проживает?
– В ту самую.
– А что ж с Сибирью-то теперича станется?
– Верь мне, Ибрагим. Вернутся русские обратно и приживутся в Сибири на веки вечные, смешавшись с тутошним народом. А ты, Ибрагимушка, хана Кучума все-таки зарежешь, – похлопав по плечу джигита, заверил Никита.
– Твои слова да Богу в уши, – горько усмехнулся Ибрагим.
– Все станется, как я тебе поведал, – уверенно произнес каменотес. Поднявшись и собрав пожитки, он ловко запрыгнул в челн.
– Ну, прощевай, Ибрагим, названый сын боярина Пашкова. Удачи тебе в делах твоих праведных, – отталкивая челнок веслом от берега, молвил волхв.
– И тебе легкого пути, Никита, – ответил Ибрагим, отвязывая коня.
Челнок подхватило течение, и он вскоре скрылся в темноте.
А воин, развернув жеребца в обратную сторону, в задумчивости двинулся от реки.
***
Стрельцы в проплывающем струге прошли бы мимо Избы Сотниковой, да вот собаки окаянные, которые со звонким лаем выбежали на берег, выдали, что в логу проживают люди.
– Загребай к берегу! Живо! – дал команду старший.
Струг с разгона врезался в береговую гальку. Двое стрельцов, спрыгнув на землю, вытащили его чуть ли не до середины.
– Айда, робяты, кажись, нашли мы коваля, – взяв в руки пищаль, скомандовал огромный стрелец со шрамом во всю щеку.
– Надобно не токмо кузнеца споймать, а еще бы и золотишко сыскать, – криво усмехнувшись, возгласил другой.
– Ничаго, ноги углями поджарим Архипу, все расскажет, касатик. Теперича у него защитников нетути. Все сгинули, токмо их золотишко да серебро осталось. А за камнем поделим добычу да разойдемся кто куды.
Ксения, разглядев поднимающихся по дну оврага от берега людей в грязных рваных кафтанах, сразу заподозрила что-то неладное.
– Уходи в лес, Рамиля, и детей забирай, – тихо распорядилась она, забежав в избу.
Сама же, схватив утятницу и установив ее на треногу, встала за поленницей перед избой.
– А ну, стой! Кого там нелегкая принесла?! – услышали звонкий голос поднимающиеся по логу тяжело дышащие стрельцы.
– Свои, свои, сударушка! От татар уходим. Из Кашира мы. Последние остались, остальных татарва покончала. Дай передохнуть, водицы испить да поклон твому Архипу передать от Ермака Тимофеевича, царствие ему небесное, – крикнул в ответ старшой, перекрестившись.
– Водицы и в Оби полно, чай не по пустыне плыли. А Архип в тайге, на промысле. Стой, говорю! А то пальну часом, – не веря в благие намерения оборванцев, ответила Ксения.
Стрельцы остановились.
– И впрямь пальнет ненароком, баба-то у Архипа бешеная. Сказывали остяки, как она позапрошлой зимой татар постреляла, оком не повела, – шепнул второй. – Нас-то всего семеро. Кто потом бочонки катать будет, коли эта стерва двух-трех человек подранит? Погодь, Клешня. Давай обманом заговорим ее. Живьем бабу брать надобно. На кусочки ее резать начнем – коваль сам золотишко атаманово и выдаст.
Пока беглые стрельцы совещались, женщина, убедившись, что Рамиля с детьми уже далеко, схватила утятницу, шмыгнула в хату, закрыв дверь на засов.
– Будете ломать, сквозь двери пальну, ироды! – раздалось из сруба.
– Ладно, робяты, никуда энта шельма не денется до рассвета. Располагайтесь на травке, перекусим, тачки смажем, – предложил старший, – токмо с обратной стороны стеречь по очереди будем. На всякий случай. Вдруг лаз сробит да убежит бабенка.
Трое стрельцов ушли за припасами к стругу. Двое полезли в лабаз Архипа в поисках съестных запасов. Остальные расположились недалеко от крыльца и, набрав дров из поленницы, принялись разводить костер.
А незамеченная стрельцами Рамиля, прижав к груди Полинку и держа за руку Айшу, побежала лесом в сторону Атлымских юрт в надежде там встретить вогула с Архипом, которые по срокам уже должны были возвращаться рекою мимо стойбища остяков, и предупредить их об опасности
Ксения в полутьме открыла погреб, который находился прямо перед порогом. Поставила между порогом и погребом деревянное корыто для стирки, после влезла на печь и тихонько головой откинула дверцу на чердак, где висели заготовленные веники для бани. Прикрыв за собой дверцу, заклала ее упором, который предусмотрительный кузнец смастерил на особый случай. Разложив подле себя две заряженные утятницы, женщина принялась ждать вторжения в избу.
Постепенно компания стрельцов захмелела.
Проснувшись утром, они решили взломать дверь.
Ксения понимала, что стрелять через дощатую дверь в три перста – это значило погасить силу заряда, а щепками особого вреда она разбойникам не нанесет. Поэтому и укрылась на чердаке.
Дверь выбивали до полудня, уж больно крепко была сбита она кузнецом. Кованые петли не поддавались, а запор из листвянки, вложенный в скобы, крепко держал полотно двери, которая, как и у всех северных изб, открывалась вовнутрь избы. Кузнец ее так и выставил, чтоб снегом не задуло. Откапывать вход-то в тайге зимой некому. Порой так заметет снегом, что и до весны не выйти, коли наружу бы дверца открывалась. Не ведал коваль, что это поможет и при нападении.
Три бревна расщепили стрельцы о дверь, и, наконец, доска за доской она поддалась.
Клешня, встав сбоку, опасаясь выстрела, разобрал и откинул доски. Образовался маленький лаз.
– Ну-ка, Ефимушка, ступай в избу да сабельку вперед держи, – распорядился он, обращаясь к молодому стрельцу.
– А почай пальнет? Боязно мне, дядька Клещ, – попятился стрелец.
– Не пойдешь, я стрельну, – наводя пищаль на молодого стрельца, зарычал главарь.
Ефимка сунул нечесаную голову в пролом и зажмурил глаза, ожидая выстрела. Но, получив толчок между лопатками стволом от Клеща, прыгнул вовнутрь темной избы, держа перед собою саблю, и, наступив в деревянное корыто, споткнулся да вниз головой ухнул в раскрытое чрево семисаженного погреба на кадушки с солеными грибами.
– Подь сюды, – скомандовал Клешня следующему. – Кажись, в погреб угодил недотепа.
Стрелец вытащил из-за пазухи замусоленную церковную свечу и, сходив к костру, вернулся обратно, прикрывая огонек от ветерка.
– Пусть кто-нибудь еще со мной идет, – попросил он.
Разглядев в темноте избу, он склонился в проем погреба. Деревянная лестница уходила в темноту ямы. Стрелец нашел ногой ступень, встал и начал тихонько спускаться вниз.
– Богу душу отдал наш Ефимушка, – крикнул он из погреба, – шею свернул, горемычный.
– Зато грибов отведал напоследок, – выковыривая пальцем кусок соленого гриба изо рта мертвеца, горько усмехнулся второй стрелец, который спустился следом.
– Клешня, тута запасов на сотню служивых! Брага в кадушке, грибы да оленина вяленая, – раздалось из погреба.
– А баба где?
– А пес ее знает! Тут ее нет.
Клешня, осторожно обойдя лаз в погреб, прошелся по избе. Заглянул в печь, на печь, под столешницу, осмотрел полати, пошарил под лавками.
– Тьфу ты, нечистая. Испарилась она, что ли? – буркнул он, рассматривая бревенчатый потолок и периодически тыкая его острием бердыша.
Открыл ставню оконца, примерил. В окошко баба пролезть не могла, уж больно маленькое оно.
– Слышь, красавна. Ведаю, что ты на чердаке затаилась. Токмо не могу понять, как ты туды попала, – присев на лавку, громко произнес стрелец, – так мы всяко разно тебя возьмем, нам дымоход разобрать – раз плюнуть. Сейчас браги попьем и за дело.
– Вам что надо? Берите, что хотите, и уходите, пока мой Архип не возвернулся. Он же вам, как курам, головы пооткручивает. У меня тут две утятницы да заряды еще запасные к ним. Как кто башку на чердак сунет, так и отлетит она, – раздалось с чердака.
Клешня усмехнулся:
– А мож, я до баб соскучился.
– Что, руки отсохли, окаянный, не блудится? – раздался хохот сверху.
– Ты мне там не дерзи, сказывай по-хорошему, когда Архип твой воротится. Он нам нужен, а не ты. А пока в залоге посидишь, а как снедать захочешь, так сама дымоход разберешь да спустишься с голоду.
Вдруг Клешня от неожиданности вздрогнул, услышав незнакомый голос.
– Здравы будем, добры молодцы. Может, подсобить чем?
На пороге, опираясь на посох, стоял старец в белых одеждах.
* пестун - учитель, наставник. От слова пестовать. Иногда так называют медвежонка, который помогает медведице воспитывать более поздний помет.
продолжение : http://www.proza.ru/2014/07/22/333