Может быть это издержки возраста, или действительно за последние 50 лет произошло всемирное потепление, но зима в детские годы рисуется памятью, почти как в рассказе Ильфа и Петрова «Зимние холода», когда дедушки ходили купаться в проруби в одних люстриновых пиджачках. В то время зимы действительно начинались в декабре, а не как теперь, когда наступление зимнего месяца можно определить только заглянув в календарь. До того как я пошёл в школу, приближение зимы было всегда каким-то волнующим, связанным с приближающейся ёлкой, Новым годом, получением новогодних подарков, торжествами в доме , семейным застольем с обязательной бутылкой «Советского шампанского». Наверное с той поры я очень любил новогодние праздники , к сожалению с1957 года это событие омрачилось смертью отца, которого не стало за пол часа до наступления Нового года….
Зима для меня начиналась с момента «генеральной» уборки, которую проводила мама к началу декабря. Эта процедура включала в себя обязательную укладку между внешней и внутренней оконными рамами ваты, посыпаемой цветными конфетти и блёстками, которые по определению должны были обозначать искрящийся снег. Это ватное предвестие зимы настраивало на зимние картинки, навеваемые сказками, которые я очень любил слушать, читать до семи лет я не умел и выучился этому только в школе, зато потом читал всё взахлёб. В те годы, как правило, холода начинались во второй половине декабря, выпадал снег, который лежал тонким бугорком на гребешках раскисших грунтовых дорог и таких же тротуаров, отличающихся от последних тем , что в редких местах были проложены битыми кирпичами и обрезками досок. Люди ходили в резиновых предохранителях от грязи, как сегодня бы сказали “контрацептивах», которые надевались по половому признаку , т.е. галоши мужчинами, а ботики женщинами. В Ташкенте, да и вообще в Cредней Азии, до сих пор любят в холодное и сырое время носить , в основном во дворе или в близи дома, калоши с узкими носами, утеплёнными внутри войлочной стелькой. С каждым днём нарастало трепетное ожидание приближающихся новогодних праздников. Серединой этой кульминации была покупка ёлки, которую отец приобретал в двадцатых числах декабря и хранил в кладовке, где лежал уголь для отопления. 27-28 декабря, как правило вечером, отец набивал на ёлку крестовину, которую потом вместе с ёлкой прибивали гвоздями к полу, и начиналась самая приятная предновогодняя процедура - её наряжение. Ёлочные игрушки хранились в пыльных коробках из под печенья, за платяным шкафом в спальне родителей, где и устаналивали ёлку. Ёлочные украшения в нашей семье передавались из поколения в поколение и обновлялись крайне редко, поэтому каждая новая игрушка запоминалась. Году в пятьдесят первом моя старшая сестра, которая очень меня любила, потратила всю свою повышенную институтскую стипендию и купила набор изумительных стеклянных украшений для ёлки, который в последствие перешёл к её сыну Сашке, а дальше и к младшенькой Маринке. Годом позже была приобретена гирлянда из электрических лампочек со светящимся наконечником в виде пятиконечной звезды, которая заняла место стеклянной пики на макушке ёлки. Процедура украшения осуществлялась по следующему, негласно установленному распорядку. Я доставал игрушку из коробки, тщательно её рассматривал и по согласованию с мамой определял её месторасположение на дереве. Если это находилось в зоне моей досягаемости, то я самолично осуществлял «повешение» или передавал игрушку маме, для расположения на верхних ярусах ёлки. После распределения игрушек, согласно «чину и рангу», ёлка обильно украшалась «дождём» из мелко нашинкованной фольги, надетой на нитку, как правило, цветов благородных металлов. Под ёлку укладывалось несколько килограммов ваты, которая должна была олицетворять собой снег, и обязательно, устанавливался Дед Мороз – кукла, в зимнем ватном чапане, с неизменно красным, как у заправского алкаша, носом и с красноватыми, выдающими его принадлежность к любителям анаши (по культурному марихуаны) скулами. Одной рукой оный старец держался за посох - обструганную палочку, которая, являясь дополнением к окрасу лица, заставляла предполагать, что он непременно рухнул бы в снег, то бишь в вату, не будь последней, поэтому для большей устойчивости вся его фигура была устремлена с наклоном вперёд, одновременно с этим, для поддержания равновесия, на спину возлагалась имитация мешка на манер того , с которым ходил по дворам старьёвщик, предлагая за любую вещь, будь то картина Левитана или рванные хлопчатобумажные брюки стандартную цену – один рубль, денежный эквивалент которого сегодня не возможно представить. Мешок он придерживал свободной рукой , укутанной в тёплую варежку.
Описывая процедуру ёлочного обряда, необходимо добавить к зарисовке мою щенячью радость во время оной, смешанную с показной серьёзностью момента.
В дни, когда наряженная ёлка стояла в доме, я любил засыпать, глядя на её огни, которые переливались, как волшебные звёзды на просторах моего детского воображения. Так чудесно рисовала детская фантазия замечательные события, которые должны были произойти со мной в будущем, каким сильным и удачливым стану я совсем скоро. Фантазии - одна прекрасней другой - роились в моей детской голове, и я засыпал в искристом тумане чудесных надежд.
В последствие выяснилось, что жизнь - это «сказка», в которой почти нет места чудесным детским видениям, но привычка помечтать перед сном сохранилась и теперь, в чём стыдно, наверное, признаваться почти 60-ти летнему мужику.
В Ташкенте жили все папины ближайшие родственники, т.е. три сестры с чадами и домочадцами, и среди них мы были наиболее обеспеченными, с точки зрения жилищных условий. Праздники, включая Новый Год, как правило, гуляли у нас, реже у старшей папиной сестры. Дома в большой комнате раздвигался стол, накрываемый простынями, позже их заменили на скатерти. Стульев не хватало, и их заменяла гладильная доска (одна или две, в зависимости от количества гостей). Мама до последних своих дней была хлебосольной хозяйкой и очень хорошо готовила. На столе всегда были : холодец, селёдочный фаршмак, паштет из печени, рыба фаршированная или тушёная, пирожки со всевозможными начинками, окорок, который редко переводился в доме благодаря запасливости отца, непременный атрибут пьющего стола нарезанная селёдка с добычей во рту в виде кольца репчатого лука и куча домашних солений. За столом собиралось человек 12-14 родни, к которым иногда добавлялся папин фронтовой друг дядя Сеня - весёлый, толстый человек, с под стать ему габаритами женой тётей Марусей и сыном, похожими на трёх медведей из аналогичной сказки. Году в пятьдесят шестом его перевели служить в Свердловск, и после смерти отца связь с ними оборвалась. Застолье начиналось часов в 10-11 , с проводов старого года, причём первый тост провозглашали обязательно за Сталина, затем без четверти 12 включали радиоприёмник, ловили Москву, слушали сталинское новогоднее поздравление, с боем курантов открывали шампанское, поздравляли друг друга с Новым Годом и выходили на крыльцо, где стреляли в воздух из отцовского трофейного «вальтера», который в 58-м году, уже после смерти отца, мама сдала в военкомат, т.к. я стал проявлять к нему повышенный интерес. За столом находились не менее, чем до 3х часов ночи, встречали московский Новый год и меня отправляли спать. Взрослые расходились часов в 7 утра, когда начинал ходить транспорт.
Спалось в эту ночь всегда трепетно-приятно, в ожидании подарка от Деда Мороза, укладываемого родителями от его имени под ёлку. 1-го января, когда родители ещё спали, я вскакивал и бежал смотреть подарок. Из подношений ватного деда, до школьного детства, особенно запомнилась игра с названием «ружьё–охотник», представляющее собой действительно стреляющее изделие, заряжаемое со ствольной части металлической пружиной, с фетровым набалдашником, смягчающим действие прямого попадания в незащищённые части тела. Вообще, по замыслу создателей игрушки, ребёнок, которому предназначалась оное оружие, должен был развивать меткость , поражая мишень, входившую в состав игры, но само собой понятно, что первый выстрел был произведён для пробы, в дверь, метров с пяти, для оценки дальности поражающего действия. Оценив отскок, я немедленно испытал действие оружия в условиях, приближённых к «боевым», т.е. вышел в наш переулок и шмальнул из конца в конец. Надо сказать, то время , по сегодняшней градации, относилось к послевоенному, и создатели оружия, наверняка, рассчитывали его для двойного применения - в мирное время в качестве игрушки для несмышлёнышей, а в немирное - для использования по прямому назначению. Дальность полёта пружинной пули составляла более 30-ти метров, причём поражающая способность, т.е. свойство оставлять синяки, проявлялась на расстоянии до 15-ти метров. К моему сожалению боеприпасы состояли всего из 3-х пружинных зарядов, правда многоразового действия. Первые две пули были безвозвратно
были утоплены в водах рукотворного озера в близлежащем парчке им. Кирова, при попытках подстрелить горляшек, сидящих на ветках плакучей ивы, свисающих над водой, последним патроном, как и положено, я дорожил, и он продержался у меня, месяца три, и исчез уже не помню куда. Первым испытал силу оружия мой двоюродный брат, живший с нами в одном доме. Удобства в нашей, частично коммунальной квартире, были во дворе, а сортирная дверка находилась напротив нашего окна, выходящего во двор. Приняв положение «упор стоя», т.е. встав на табуретку и прижав ствол к переплёту окна, предварительно открыв форточку, я тщательно прицелился в дверь напротив, подстерегая жертву. Целился я конечно в корпус, но в последний момент, то ли дрогнула рука (нервы подвели), то ли сработала отдача, и выстрел пришёлся чуть ниже правого глаза. Фофан, учитывая 5-6 метровое расстояние до цели, получился изрядный. Брат, в то время, учился в Университете, а время было сессионное, так что мне врезали по первое число.