(из сборника "Ты больше не моя женщина")
У мамы были больные ноги, ей должны были скоро сделать операцию, но я правда не помнил, где этот дом. Думал, что узнаю сразу, но мы уже ходили несколько часов, а я все меньше узнавал деревья вокруг, эти тяжелые дома, вколоченные в землю, как гвозди.
Неделю назад деревья не были еще облеплены непонятной, болезненной паутиной. По телевизору говорили, что это какая-то особая моль, которая пожирает деревья. Мне было трудно узнать их.
И еще воздух в этот день был очень тяжелым. Как рука отца, которая однажды легла мне на плечо и оставалась там все время, пока он объяснял мне, что собирается расстаться с мамой, уйти в другую семью и что я уже достаточно большой для того чтобы отнестись к этому с пониманием.
- Я не хочу тебе врать, - сказал он, - чтобы мама тебе говорила, будто я в экспедицию какую уехал и поэтому дома больше не живу. Тебе одиннадцать уже скоро. Мужик. Ты не дурак. Должен понимать, что в жизни бывает любовь. Я полюбил другую женщину. И я хочу чтобы ты ее увидел. Ты должен с ней познакомиться. Прямо вот сейчас поедем к ней.
Всю дорогу в машине я молчал. Я думал о том, что у мамы больные ноги, и ей нужно будет поехать в больницу, а папа теперь, наверное, никуда уже ее не отвезет. Он будет катать на своей машине какую-то другую женщину. Мне хотелось, чтобы эта женщина оказалась очень красивой, чтобы я мог поверить в то, что папа, правда сильно влюбился, а не бросил маму только потому что у нее больные ноги. Но она оказалась не очень красивой. И когда она поцеловала меня, мне стало неприятно. Но я ничего не сказал ей.
Я рассказал маме про эту поездку в чужой дом, где теперь будет жить наш папа. И она попросила меня назвать адрес.
- Зачем.., - растерялся я.
- Пожалуйста, - обняла меня мама, - я тебя прошу. Пожалуйста. Мне нужно.
Я не помнил адреса. Я не смотрел на номер дома, не знал улицы. Мне это было тогда неважно.
-Но ты же видел из машины… примерно. Ты сможешь найти? Пожалуйста, мне нужно.
Я пообещал.
Ночью я услышал из своей комнаты, как мама говорит по телефону. Говорила она очень тихо, почти шепотом. Но я все равно услышал.
- Нет, я не собираюсь з за него бороться. Просто не хочу, чтоб об меня ноги вытирали. Приду к ней, прямо в глаза ей посмотрю, и скажу, что он мне совсем не нужен. Что я счастлива, что она его от меня забирает. В лицо вот это хочу ей сказать. Чтоб она не думала, что несчастной меня делает, чтобы они не думали, что… что мне так больно, чтобы не знали. Представляю ее лицо, когда она меня увидит. И потом представляю, когда я, вместо того, чтобы броситься на нее, лицо выцарапывать, спасибо ей скажу. Большое спасибо, от всего сердца. Нет, слез моих они никогда не увидят. Ни за что на свете. Я … Я бы лучше руки себе дала отрубить, чем они мои слезы бы увидели.
Мы уже ходили не знаю сколько времени, и я все не мог узнать тот дом, в котором теперь будет жить наш папа. Я сказал маме, что могу спросить адрес у папы.
- Нет. Он сразу все поймет. Не надо. Ладно, - произнесла она очень уставшим голосом, - давай зайдем вон в кафе, ты ведь тоже устал. Мороженое возьмем тебе. Спасибо, что поехал, что согласился. Ты не виноват, что не нашли. В другой раз как-нибудь. Ладно. Да может и не надо никуда ехать было.
Мороженое было особенное. Я никогда раньше такого не пробовал, не видел даже. Очень, очень вкусное мороженое.
- Хочешь еще? – спросила мама смотря на меня с грустной улыбкой.
- А можно еще?
Мама подозвала официантку. Та, подойдя к нашему столику, уронила ручку, которой записывала заказы, и тут же волнуясь, извинилась.
- Да ничего страшного, - сказала мама, - тяжелый день, наверное, у вас был. У нас вот тоже – очень.
В кафе никого не было, кроме нас. И официантка на минуту села рядом с нами. И я не знаю, как так получилось, как произошло, что мама, так долго сдерживавшаяся, не дающая мне знать о больных своих ногах и бесконечной усталости, улыбавшаяся мне весь день, сколько бы мы не плутали, вдруг разом потеряла все силы, сорвалась, расплакалась, разрыдалась.
- У меня муж ушел. А я его очень люблю. Больше жизни. На коленях бы молила не уходить. Но мне нужно быть сильной, нужно отпустить его…я с ума без него сойду. Простите…простите.., - мама вытерла слезы. И она успела увидеть, как официантка делает мне какие-то знаки. Тогда она все поняла.
- Так это…это…почему ты не сказал мне?! - закричала на меня мама, - почему?! Ты же ее видел раньше! – она не могла бороться со слезами, лицо ее уродовала растекшаяся тушь. Она текла будто черная кровь…, - просто ты хотел доесть это мороженое, да?! Но я бы тебе потом его еще купила, в другом кафе, зачем ты так со мной.
- Вы ничего не должны за мороженое, - сказала новая папина женщина.
- Сдачи не надо, - мама швырнула деньги на стол.
Мы шли с мамой домой. Молча. Ей было очень больно идти, я видел. Но я боялся сказать хоть слово.
Деревья, мимо которых мы проходили, были покрыты паутиной. И еще я увидел на них гусениц. Гусеницы эти копошились в коре деревьев, словно черви в мертвой плоти. Я видел такое в фильмах ужасов.
По телевизору говорили о «моли, пожирающей деревья». Но я видел перед собой больших, жирных гусениц.
Я знал, что гусеницы обычно превращаются в бабочек. И не мог поверить в то, что и эти вот отвратительные насекомые, ползущие по больным деревьям, взмоют однажды к небу, обретя легкие цветные крылья.