Дорогой читатель! Эта часть цикла "Записок-парашютист-девицы" получилась очень длинной, так как период охватывает не как обычно - один день из жизни героини, а целых две недели. В этот раз неугомонной летёхе Людке Макаренко по прозвищу "Макарона" предстоит участие в республиканских соревнованиях по парашютному спорту, а попутно - расследование одной темной детективной истории.
Изначально, серия этих рассказов задумывалась как предыстория жизни одного из героев к роману "Дорога без радости" о второй чеченской войне. Но роман вряд ли будет дописан одним из оставшихся авторов. Так что теперь Макарона не связана обязательством появиться в той кровавой мясорубке. Фактически, без этого романа она свободна в принятии решений - автор снимает с себя ответственность за ее дальнейшую судьбу.
В конце рассказа "Детектив в тельняшке" Макарона у меня оказывается перед сложным выбором касательно своей карьеры, и по сему поводу у меня, как у автора возник вопрос о дальнейшей судьбе моей многолетней литературной любимицы.
Что выберет Макарона? Предлагаю читателям поучаствовать в акте творения в виде комментариев!
*************************
В три часа ночи мне пришло в голову письмо от Ленки Нестеровой. Нет, не так – пришло оно по почте и значительно раньше, когда я приползла со службы домой и на тебе – в темном чреве самого чистого из унылой зеленой колонии подъездных почтовых ящиков – обнаружила что-то беленькое и похожее на конверт. Письмо – не такая частая вещь, получать их в общем-то неоткуда, родители имеют обыкновение звонить несколько раз в год по великим праздникам, и каждый с их стороны разговор заканчивается выражением непонимания выбранного мной пути в жизни – это они про армию снова, тьфу! Я, как это заведено у нас в семье, тоже в долгу не остаюсь, в итоге стороны вешают трубки, весьма недовольные друг другом. Друзья-товарищи-соседи-сослуживцы вообще не звонят и не пишут, у них другой стиль – ввалиться в хату без предупреждения и с порога выразить: либо претензии ко мне ( варианты: к луже у подъезда, к жизни в целом), либо – огласить какой-либо повод, который прямо щас надо отпраздновать. Про будни и праздники, а также песни и пляски нашего полка – отдельный разговор, про соседей – больная тема, про родню – тоже не к ночи будь сказано, это я просто подвожу к тому, что конвертики с марками и полосой авиапочты мне приходят редко. Поэтому письма я перечитываю по сто раз. Вот как сейчас, к примеру.
Ленка писала про то, какое шикарное авиашоу их подмосковный аэроклуб намерен закатить на день Воздушного флота, даже нарисовала схему мероприятий, поделилась тоской, что в связи с ее теперешним состоянием здоровья ведущим группы ЯК-52 пойдет не она, а какой-то там Самарин, сколько будет подъемов парашютистов и какие фигуры они будут строить в небе столицы, а я – здоровая двадцати-с-лишним-летняя деваха, офицер ВДВ…. Я читала это все, лежа на пузе, ночью, при свете карманного фонарика, временами жмурилась, и тогда на темном фоне закрытых век особенно ярко вспыхивало то самое далекое курсантское лето нашего с Ленкой знакомства, лето ярковыкрашенных аэроклубных «Яков» и «Вильг», изящнокрылых хрупких «Блаников», разноцветной сбруи спортсменов-парашютистов и их пестрых «Мальв» и «Талок», строгой белизны наших родных десантных Д-6, запаха сухой травы летного поля, на века крепко пропитанной бензиновым выхлопом АН-вторых, аромата дешевого портвейна 777 из ближайшего ларька в поселке, запаха костра и ни с чем не сравнимых жаренных на прутиках сосисок! Смех, болтовня, слезы, страхи, обиды, интриги, полеты и прыжки, пьянки и песни – столько эмоций! Вот ей Богу, это было так весело и здорово…. А теперь что? Вожделенные офицерские погоны и сияющий голубой берет, должность инструктора ПДП в секретной части на юго-востоке нашей Родины, отдельная казенная однушка-улучшенка, трехцветная кошка… да и, собственно, все. Как оказалось, гарнизонная жизнь даже в сотую долю не изобиловала той романтикой, воодушевившись которой совсем еще юная и короткокосая Людка Макаренко выбрала по себе профессию. Все скучно и буднично, единственное что остается – хорошо делать свою собственную работу, и это мне удается – слава Богу, мои ребята пойдут на дембель все как один с парой десятков прыгов за плечами, а не просто – с парой прыгов, как это сейчас часто бывает. Где воплями, где обаянием, а где и откровенно наглым шантажом – я продолжаю выбивать из давно оскудевшей руки начальства необходимое для этого время, снарягу, керосин. Зато мои орлы – настоящие орлы, взглянуть приятно. А в остальном, конечно, тоска – дни текут серо и уныло – как дождевая капля с высоты бетонного забора по периметру аэродрома. Хорошо, что нас, молодых офицеров, тут немало, иначе даже словом было б не с кем переброситься – ну не с летунами же нам общаться, в самом-то деле! Кто кого и от кого в этом долбанном периметре охраняет вообще!
Вот в состоянии такой слабо скрываемой ностальгии я и побежала утром на службу. Стоял август, самое его начало – буквально неделю назад по городу прошел Мамай в лице купающихся в фонтанах косых личностей в голубых тельняшках, среди которых я с возмущением опознала двух своих – тех самых колхозных героев Панина и Шарафутдинова, что однажды на тренировочных прыжках, втихушку повытаскивав из ранцев приборы с установленной трехсекундной отсечкой, напугали меня до икоты поздней расчековкой на 400 метрах. Выковыривать их, пьяненьких, из-под упругих струй фонтана я не стала – да пусть скачут, в самом деле! Я не ханжа, праздник должен быть праздником, даже если завтра какой-нить снулый ментовский кадр позвонит в часть и потребует «забрать это из вытрезвителя». Мы и сами, собственно, неплохо посидели на лавочке под гитарку и коньячок, песенок поорали, мы с Владом и Володькой в шутку поспарринговали - попрыгали, изображая смертный бой вполсилы, удары естественно, останавливали по мере возможности – одним словом, наносили здоровью в праздник не только вред, но и пользу. В общем, позитив невольно хотелось бы пронести с собой и дальше, потому как – вокруг все кисло, уныло, серо… ах, это я уже говорила, да? Ну тем более.
И вот сегодня, по прошествии недели, когда яркость картинки потихоньку стала замазываться рутинной работой, случилось вот что.
То, что у Караева Валерия Николаевича - нашего полковника – нарисовались гости, я поняла сразу, едва лишь увидела брошенную по ту сторону КПП красно-бордовую праворульку «Тойоту», не ахти дорогую (видите ли, в наших краях российские машины стоят дороже восточных иномарок, ) и битую жизнью, но чистую, с неизвестной мне белой эмблемой и почти нечитаемой надписью на тонированной полосе поверху лобового стекла. На фоне привычных глазу цветов – голубого, серого и оливкового – красное пятно так и будоражило воображение. А так как у нас с коллегой, л-том Юрцевичем, давняя «игра в разведку сплетен», то я решила выяснить, кто же такой у нас в расположении части нарисовался. Срочно было надо забежать в штаб к Караеву, при этом опередив Влада. Но как назло, именно на сегодня было запланировано списание матчасти – то бишь, запротоколированное ритуальное уничтожение (а в реальности – наглое растаскивание по нычкам) составных частей парашютов Д-6 серии 4, которым уже «пора надошла», как наш пан Юрцевич говорит. А мое присутствие там необходимо по одной ну очень деликатной причине – я слежу за тем, чтобы денежка за бэушные парашюты, в реальности продаваемые на сторону – не осела в карманах нашего складского прапора, а осталась у меня и в ближайшее время легла на счет, с которого мы расплачиваемся частным образом за приобретение новых парашютов. Караев, конечно, всю нашу кухню знает, и смотрит сквозь пальцы – он уверен в нас с Владом и Володькой и знает, что мы собственно, не воруем, а как раз стараемся на благо части, но твердо выраженного благословения мы от него не получали, потому как считать оным ответ «крутанись там сам как-нибудь, а?» - нам не позволяет казарменная привычка реагировать только на четко сформулированные указания. Вот же черт – и Влад сегодня отпросился…. Опять мне за всех придется ворочать наш мухлеж… Ну что ж, начнем! Для начала сходим-таки к Караеву – приказ попросим на проведение техосмотра, потом вернемся, быстренько выкатим из ранцев старье для вида – реально-то уж кабы я не знала, что там и в каком состоянии, в акте все отметим как подлежащее уничтожению и тихо укатим обратно, подпишем у Караева этот скорбный документ, а вечером за 15ю «изничтоженными» Д-6 подъедет «Газелька» - все просто. Денежек должно хватить на 3 новых по нашим каналам да плюс вместе с Юрцевичем выдавим из командования попозже деньгу на официальную закупку снаряги.
Так думала я, воодушевленно влетая в караевский кабинет и…
На письменном столе на утащенном из столовой подносе подсыхали останки роскошного минуссинского арбуза и темная виноградная гроздь, в воздухе мощно пахло фруктами и средней руки армянским коньяком, который, видимо, полковник и его гость дули в две каски из дурацких фаянсовых чашек-бокальчиков. Самой бутылки видно не было.
-О, да это ж Макаренко! – вскинул выгоревшие брови Караев и поплыл в не очень трезвой лыбе. А его гость – седой усатый дядька с чернущим загаром, некрупный и пузатый – тот вообще уставился на меня широко раскрытыми глазами. Надеюсь, я ему ничего страшного не напоминаю, а то мне как-то даже не по себе от такого взгляда – ишь вытаращился!
- Ээ…. Товарищ полковник… я эээ… виновата, я попозже зайду, да? - неловко ухмыльнулась я, взмахнув бумажками, по-прежнему стоя в дверях. И уже сунулась было задом обратно в коридор, как Караев решил власть показать:
-Так, ну-ка стоять, мля! Что у тебя там?
Присутствие посторонних совсем не располагало к подробностям, поэтому сказала только про приказ и для верности изобразила пантомимой процесс предстоящего геноцида пожилых Д-6. Тепленький от коньяка Караев оживился, даже хмыкнул одобрительно моей богатой мимике, и отработанным движением протянул ладонь за бумажками на подпись, одновременно второй рукой расчищая уголок стола от яств. Все же полкан наш крепкий орех – координация движений была отменная, казалось, будь у него третья рука – он бы ею так же отработанно вынул из кармана авторучку. Гость его в смысле стойкости к алкоголю был поплоше: бегающие грустные глаза, суетливые шевеления пальцев и не совсем адекватные действия: не успели мои документы опуститься на столешницу, как этот пузатый, внезапно переместив умоляющий взор с меня на Караева, схватил того за локоть. Две пары бровей – мои и караевские – удивленно поползли вверх, а этот странный кадр, театрально взмахнув седой башкой в мою сторону, прошелестел:
-Н-николаич! У тебя вот такие еще ие-есть?
- Семен, закусывай а? – поморщился Караев, подпихивая гостю арбуз и щурясь в номера потрепанных паспортов парашютных систем.
- Николаич, ну я тя умоляю, сам же знаешь, мне теперь ****ец! Есть еще девчонки в твоей епархии?
Видимо, чернила поплыли, либо же спирт сбил фокусировку полковничьих глаз, ибо Валерий Николаевич начал злиться:
-Я кому сказал, закусывай, мля, и не бузи? Какие нах девчонки, Семен, тебе тут не балет и не бордель. Держи вон лучше тарелку!
- Я вам точно не помешала? – осторожно встряла я в разгорающийся конфликт. – Я попозже могу зайти.
- Да вас мне Бог послал не иначе! – возопил гость, вставая со стула и делая на удивление ровный шаг ко мне. – Девушка, милая, кто бы знал, как вы вовремя! Просто вот как ангел с небес…
-Так, Семен, хорош… - буркнул полкан, сосредоточенно черкая ручкой. – Отвяжись от лейтенанта Макаренко, у ней и так и жисть тяжелая, и рука тоже - она у нас инструктор ПДП, 30 долбаков выдрессируй-ка парашюты укладывать! Не лезь к бабе, а то больше не налью, понял?
-Да как же ты не понимаешь, Валер! – от такой угрозы названный Семеном аж подпрыгнул на месте. – Это же как раз то что надо, я же тебе все уже рассказал. Смори: эти если пусть пока там, так ее надо – сюда, чтобы на этом не это самое…. Ну, ты понял? Отдай мне ее, Николаич, я тя умоляю…
Не знаю, как Николаич, но я ни фига не поняла из этой криптограммы местоимений. Фразу гость завернул в лучших национальных традициях, вроде дружеского предостережения не навернуться со ступенек в темном подъезде: «ты когда по той, что там, смотри там чтоб не ой-ой-ой». Я хлопала глазами, пытаясь осмыслить, и тут на помощь мне соизволил прийти сдавшийся на уговоры Караев:
- Люда, присядь-ка на пять минут, тут вот какое дело приключилось, - он кивнул мне на забившийся за стеллажи стул с черным клеенчатым сиденьем. Я молча присела, с вожделением таращась на виноград.
- Для начала познакомьтесь, - полковник разлил коньяк уже по трем кружечкам, и поднял выцветшие голубые очи. – Это вот – Семен-отчество-забыл-Сарычев, мой старинный друг, мастер парашютного спорта, тренер команды «Белый ветер», неоднократно побеждавшей на соревнованиях подразделений ДОСААФа по групповой акробатике.
- Четырежды – на общероссийских! – согласно закусил персиком пузатый мастер спорта Семен Сарычев. – Ну и по региону это… тоже много…
- А это, Семен, - не обратил на него внимания Караев, - у нас - лейтенант Макаренко, выпускница тульской учебки, наш инструктор парашютно-десантной подготовки, умница-красавица-спортсменка-комсомолка, еще и….
Я замерла. Гос-споди, ну ты только про стихи не ляпни сейчас, ладно? Хватит нам истории с юным военкором и его статьей в газету. А в этот раз даже Юрцевича рядом нету.
-… совершенно непьющая барышня! – закончил полковник, щелкнув по краю моего полного стопаря и заржал. Все, оказывается, уже махнули, только я сижу. Я тоже улыбнулась облегченно, обошлось без компромата. Хотя от коньяка на халяву я б тоже не отказалась.
- Семен у нас вообще-то тоже непьющий, просто недавно у него случилась неприятность, - объяснил Валерий Николаевич. – Дело в том, что за полторы недели до очень важных соревнований его команда почти полностью выбыла из строя. Пять спортсменок находятся в инфекционной больнице с каким-то редким видом гриппа. Дело пахнет карантином, со стороны никого не позовешь. Вот Семен и хочет тебя, Люд, попросить у меня на эти полторы недели, чтобы, значит, ты выступила на этих соревнованиях. Что скажешь? Хочешь попробовать заменить беловетрянок?
-Че, всех пятерых сразу? – возмущенно вырвалось у меня. – ВалерьНиколаич, как вы себе это представляете вообще? Без подготовки, без ничего…
- Пятерых не надо, довольно будет трех. Это же не международные соревнования, где малые формации от восьми и более человек – с готовностью отозвался Сарычев, катая по столу персиковую косточку, и размещая ее среди выстроенных в кольцо арбузных семечек, что, видимо, должно было символизировать мое место в воздушной фигуре. – Два человека у меня будут из третьего состава, это последняя заначка, что называется, одна – из основного, и плюс – вы! Вчетвером выступите. Не волнуйтесь, запланированную фигуру мы перестроим, движения подучим, я не думаю, чтоб у активно прыгающего человека были проблемы с пониманием теории. С крылом знакомы?
- Ну что вы, какое там крыло, - отмахнулась я от ярких рисунков в Ленкином письме. – Юниоры, Д-6 серии 4, Д-1-5У, Зэ-5. Самая большая круть, попадавшая мне в руки – это Т-4, я же ведь не спортсменка, а десантник, и крылья у нас только на беретах!
В конце это фразы я обычно ощущала гордость, но после вчерашнего ленкиного письма в душе остро кольнула иголочка с маминой интонацией, мол «вот принял присягу - так тебе и надо!», но я поспешила подавить крамольные мысли и вцепилась зубами в офигительно сладкую и душистую виноградную гроздь. Сч-шш-шашла, чавк-чавк! Мням!
-Лиха беда начало! – видимо, Семена порадовал мой ответ или то, как решительно я разбираюсь с виноградом. – Если с Т-4 умеешь работать – и на крыло пересядешь без проблем! За полторы недели можно даже зайца научить курить, не то что десантника – комплексы крутить. Все же ведь не боги, с чего-то начинали. Ну как и что, согласна?
Согласна ли я? О Боже, он что – не понимает? Прыгнуть с настоящим спортивным парашютом, реально шагнуть в поток, а не тупо отделиться под хвост самолета в позе эмбриона, ощутить настоящее свободное падение, а не жалкие 3 секунды под стабилизацией Д-6го! Да конечно согласна, пузатый ты наш, арбуз тебе в зубы!
- Это откуда это ты на Т- 4 прыгала? – подозрительно заворчал Караев. – Что это снова за похождения самодеятельные, почему я не в курсе опять? Че-то темните вы мне там с Юрцевичем с этими контрактами похоже, а?
-Да нет-нет, тащ полковник, - я поспешно прожевала виноград вместе с косточками и палками, - это давно было, еще в училище, тогда нас возили в Подмосковье на ПДП и однажды мы с Т-4 выполняли прыжки…. Ну, так было нужно по заданию одному, долго рассказывать…
Про попытку наглого подмена в том заходе летчицы-спортсменки Елены Викторовны Нестеровой по слезной просьбе оной за взятку в 4 плитки НАЗовского пайкового шоколада я не стала распространяться, само собой. – Но у меня еще вопрос – а почему я? Вот, например, можно ведь кого-нибудь из моих ребят взять, в них я уверена. А чего - берите хоть десять, ни один не подкачает. А?
Две пары сильно нетрезвых глаз посмотрели на меня с укоризной.
-Каких таких твоих ребят, Макаренко? – проникновенно шепнул Караев после минуты молчания. – «Белый ветер» - это… женская команда. Давай-ка хоть ты не тупи, мать…
Уже начинало темнеть, когда запыленная по самые ноздри Тойота, бывшая в девичестве красно-бордовой, въехала в широко разинутые ворота аэроклуба ДОСААФ. Охранник в будке заволновался было, решив не пущать машину, ведомую напрочь неизвестной девахой, но потом узрел на левом пассажирском сидении начальственный лик тренера команды «Белый ветер», совместил в мозгу образ со слегка припотевшими стеклами в машине и успокоился. Мы проехали по аллее, обсаженной трогательными березками и флагштоками до какого-то темного здания, и по указанию Сарычева, свернули налево. Ма-ать, честная, вот это городок!
Аккуратные бело-голубые двухэтажные домики тонули в густой приаэродромной зелени, на заплетенных плющом перильцах резных крылечек трогательно сушились белые полотенца и яркие футболки, из распахнутых окошек вяло помахивали кисточками тюлевые занавески. От многочисленных клумб в воздухе стоял одуряющий запах распускающегося к ночи душистого табака и прочей флоры, и он мешался с запахом курева и горячих пирожков, навскидку – с капустой. Слышалась музыка – кажется, у кого-то приглушенно орет из динамиков «Ария», и кажется, это песня «1100». Прямо за нами асфальтовую дорожку перебежали две девушки с полотенцами на голове, видимо, из бани или на речку ходили купаться. Вдалеке на поляне тренировочного парашютного городка с громкими выкриками играли в мяч пять или шесть парней, от души веселясь неудачным подачам. Вокруг них, забавляясь мелькающими ногами, жизнерадостно скакал упитанный пес-дворняга. Боже мой… жизнь-то как кипит, оказывается, на гражданке… красота-то какая!
-Эй, Макаренко, чего сидим, кого ждем? – потыкал меня в плечо мой будущий тренер. – С рулем срослась? Отлипай и вылазь, покажу тебе твое гнездо.
Только сейчас я осознала, что продолжаю сидеть за баранкой Тойоты и улыбчиво-бездумно пялиться по сторонам в открытое окно, блаженно вдыхая и выдыхая, и, по-видимому, приближаясь состоянием к нирване. Происходящее вокруг казалось продолжением вчерашнего сна про ДОСААФовские приключения далекой юности, словно с глаз наконец-то упали серые пыльные очки, и мир снова засветился свежими красками. Боже-Боженька, я знала что ты есть на свете и, кажется, ты таки услышал мое нытье! Правда, я грезила об отпуске, но это в тысячу раз лучше любого отпуска!!! Подхватив уставной тактический ранец с вещами (нормальной дорожной сумки у меня в хате, конечно, не нашлось) и сумку-переноску с недовольно мявкнувшей Сонькой, я рванула следом за тренером в сторону избушек.
Встречать меня выползло аж 10 человек обоего пола, в возрастном диапазоне от 18 до 50 лет, видимо, спортсмены разной степени опытности. Подбежал упитанный пес-дворняга, обнюхал мои колени, шарахнулся в сторону от зашипевшей из сумки кошки. Протрезвевший окончательно Сарычев вытер загорелый лоб и, как школьный учитель, представляющий классу новичка, взял за плечи и выдвинул меня вперед на всеобщее обозрение:
- Минуту внимания все сюда, особенно первый состав! Это вот лейтенант Макаренко, будет тренироваться вместе с вами вместо наших заболевших. Человек она опытный, не с улицы, а служит в ВДВ на инструкторской должности, учит десантников прыгать. Думаю, что многое подхватит с ходу. Ваша задача – помочь ей плавно влиться в коллектив и тренировки, ясно? Тимур, возьмешь теорию на себя, погоняешь ее по Т-4 завтра, разок пусть сходит на расчековку там, на ручку потом, дальше дадим «Мальву» и вперед. Вера и Полина – берете ее в свою часть фигуры, вместе тренируетесь до посинения.
Народ согласно загалдел, продолжая изучать носатое коротко стриженое создание в брюках от «березки», черных кедах и легкомысленной розавинькой футболке с нарисованной кошачьей мордой, прижатой по бокам текстильными лямками армейского ранца, да еще и с загадочно шевелящейся сумкой у ног.
- Кошка там у меня, - примирительно улыбаясь, пояснила я, указывая на сумку. – Оставить было не с кем. Пестрая. Звать Сонькой. А меня – Людкой. Всем привет! – и я помахала растопыренной ладонью.
Да, умею я все-таки ломать лед недоверия. Секунда – и улыбчивые лица обступили со всех сторон, наглядно иллюстрируя понятие «влиться в коллектив». Все наперебой представлялись, кто-то попросил показать кошку, кто-то – пару приемчиков рукопашки, одному парнише приглянулся мой ранец и он, сразу же не торгуясь предложил поменяться на почти новый городской рюкзачок с питьевой системой, упитанный и круглолицый парень года на два постарше меня сурово осведомился – есть ли у меня уже сотня прыжков, две девушки с мокрыми волосами – те самые купальщицы, что перебегали дорогу тренерской Тойоте – предложили поселиться к ним в домик, намекнув на наличие в нем холодильника, а смуглая женщина лет тридцати пригласила через час пить чай с пирогом. Куда делся Сарычев – я так и не углядела. Маленький мир гражданского аэродрома мгновенно всосал девчонку-летёху словно пылесос, обволок удивительным ощущением дружелюбия, и, взбегая с дорожными сумками на резное, заплетенное плющом голубое крылечко, я чувствовала себя маленькой прозрачной виноградинкой в большой крепкой и сочной грозди. Не знаю, как там в тренировки, а вот в коллектив мы с кошатиной уже явно приняты на ура.
Спалось на свежем воздухе отлично, хоть и свежо, немилосердно заглаженная и затисканная Сонька по обыкновению угреблась мне под бочок, и дрыхла как дохлая, девчонки-спортсменки Вера и Поля сопели на соседних койках под цветастыми простынками. Накануне перед тем как я отрубилась, они наперебой успели поведать мне историю о многолетней борьбе со страшным спортивным соперником – некими «R-sky» из Черногорска. По их словам выходило так, что те ни перед чем не остановятся и в случае невозможности честной победы – будут пакостить, а возможно, уже начали – больно уж кучно свалились с гриппом несчастные «беловетрянки». В моем полусонном сознании «эрскаи» представали выкрашенными в малиновый цвет гуманоидами-диверсантами в сварочных очках, которые, растягиваясь в длину как резиновые, под покровом ночи влезают в окна домиков и своими похожими на огурцы вирусно-гриппозными носами сморкаются в платки, которыми коварно обтирают лица наших мирно спящих девушек-спортсменок и так же бесшумно растворяются во тьме. Всю оставшуюся ночь мне снились погоня за сопливыми диверсантами, которые чихали на меня зелеными спорами и вечно просачивались сквозь пальцы как желе, рядовой Юмашев, сидящий на березе с желтой эмалированной кастрюлей и сачком для ловли белок на шубу матери, Сарычев в плавательных ластах и красно-белой балетной пачке, выпрыгивающий с задней рампы АН-28 с криком «за ВДВ!» под аплодисменты полковника Караева и прочая чушь. Приснился на миг даже мой Илюха, он в летной форме ехал в поезде и неодобрительно смотрел в окно, крутя в руках фуражку. Когда во сне я съездила очередному малиновому гуманоиду в ухо, кулак непроизвольно дернулся в реальности и задел спящую Соньку. Сонька возмутилась, укусила меня за ладонь, и я проснулась с явным непониманием, где нахожусь. Поняла, выкатилась с койки на дощатый пол, по утреннему холодку отжалась пятьдесят раз и, натянув зеленку и вчерашнюю розавинькую фотболку с кошкой, решила еще и пробежаться вокруг домика для согрева.
За этим занятием я и столкнулась возле клумбы с вчерашним упитанным парнишей, который интересовался количеством моих прыгов. Тот, собственно, безо всякой задней мысли выполз из соседнего домика покурить. Утро: шорты и тапки, форма одежды – голый торс, впрочем, полностью прикрытый лежащим на плечах желтым махровым полотенцем. Пожелав доброго утра, я присоединилась к процессу копчения неба.
- Тимур – протянул он жилистую, без капли жира, абсолютно не вязавшуюся с его телосложением ладонь.
- А я Люда, - почему-то внутренне безумно радуясь возможности представиться не по фамилии, ответила я.
-Херассе руки у тебя холодные, - хмыкнул мой новый знакомый, оценивающе разглядывая мое плечо, вернее, украшающий его плод моих курсантских упражнений – купол и два самолетика в гуще голубой вязи дубового венка. – Кстати, надпись я б другим шрифтом сделал и полукругом сверху татушки.
- Зато сердце горячее, - обаятельно оскалилась я в ответ на подначку, - А насчет наколки: дык себе набей и напиши как нравится – хоть вверх ногами…. Ну, это если, конечно, ты имеешь хоть какое-то основание – носить нашу эмблему, а не так просто синей болезнью страдаешь.
Начинать знакомство на такой ноте, возможно, было недипломатично, но поставить на место излишне возомнившего о себе гражданского – это первое дело. Однако реакция парнишки удивила меня безмерно: вместо того, чтобы вспыхнуть, расстроиться, сжать кулаки от бессильной зависти, он только тряхнул изрядно обросшей несвежей головой и неторопливо потянул лыбу:
- Нее, синей болезнью-то страдаю, но тема у меня другая немного - спортивная. Вот такая!
Желтое полотенце - словно покрывало на открытии памятника – торжественно сползло вниз, обнажая впалую грудь с парой прыщей, пивное брюшко и неожиданно крепкие развитые плечи. А справа под ключицей… ого!
На правой стороне груди, словно бы впечатавшись в кожу с натуры, и присно пребывая с хозяином, красовался трехкольцевой замок КЗУ на бретели, с кольцом в кармашке и взбегающим от него вверх гибким шлангом. Нарисованный шланг вбуровливался прямо в подключичную ямку, делая парня похожим на киборга из кино, а качество исполнения татуировки заставило вспомнить фразу из рекламы «Полноцветная широкоформатная печать на любой поверхности!» Рисунок был настолько ярок и красив, что мое собственное «украшение» несколько померкло на его фоне несмотря на героичность темы и качество исполнения. А обладатель подкожного шедевра забычковал окурок обкусанным носком тапочки, и, закинув полотенце на шею, небрежно произнес:
- Сарыч велел тебя научить устойчивому падению, ну, в смысле прогиб держать, ручки-ножки топырить. Но я думаю, надо с самого начала начать. Ты отделяться-то по-спортивному хоть умеешь? А, летёх?
- Откуда бы? – подавленно буркнула я, и в ответ на фамильярное обращение казнила в пальцах свой собственный окурок.
- Ну че ты творишь-то, жареный гвоздь! – изнывал Тимур, бегая вокруг тренажера для отработки горизонтальных фигур, в котором на веревках в крепких объятиях подвесной системы висела я в позе морской звезды. – Раскройся нормально, где опять руки у тебя? Че, десантура, ты там автомат потерять боишься что ли? Расслабься, ты ж теперь спортсменка!
Я послушно разводила согнутые в локтях руки и подгибала колени, выводя локти назад, отчего кошатина на футболке натягивалась на выпуклостях фигуры, и ее морда приобретала ярко выраженный левосторонний флюс. Но Тимур не смотрел на розовую кошатину с флюсом, он раз за разом орал «Пошел!» резко отпускал веревку, удерживающую мое тело на высоте, я снова и снова стремительно падала вниз животом с высоты десяти метров, и, точно сорвавшаяся с трапеции цирковая артистка, повисала на крепкой лонже на уровне человеческого роста. Какое счастье, что сейчас мои пацаны меня не видят!
- Прогиб держи! Голову не опускай, подбородок вверх! Нечего на земле тебе смотреть пока, мимо нее еще никто не промахнулся! – орал Тимур, - Шар вспоминай, жареный гвоздь! Где у тебя шар, а? Во!
Пока веревка, крутясь в колесиках блоков под натужное сопение моего гуру, вновь возносила меня к перекладине, я вспоминала шар – невидимый, конечно, который мне необходимо было как бы удерживать перед собой ладонями, грудью и подбородком, для создания правильной позы. – Готов? Пошел!!!!!
Снова в глазах мелькали размазанные пейзажи городка, вестибулярка протестующе верещала, пытаясь стабилизировать изображение, но притворялась пьяной, в пальцах и ушах свистел ветер, ребра, порядком помятые грудной перемычкой подвески, ныли в предчувствии резкого рывка вверх у конца лонжи, а сама я покорно ожидала уже навязшего в зубах усталого и разочарованного присловья: «Ну, жа-ареный гвоздь!»
Через минут сорок мучений на тренажере, когда любитель жареных гвоздей выяснил, что, несмотря на бестолковые конечности, по крайней мере, прогиб у меня правильный, мы черкнули в бумажке, что предпрыжковая подготовка со спортсменкой Макаренко сего числа месяца августа 20… года проведена успешно, выволокли из парашютохранилища на улицу авизентовую сумку с Т-4 и плюхнулись в траву рядом с ней.
- Вы знакомы? – с легким налетом светскости на лице Тимур распустил горловину сумки, изящно обнажая пряжки плечевых лямок и тугой тючок плотно уложенного ранца.
- Так точно! – ухмыльнулась я, совершено плебейским жестом тыча пальцем в заводской штамп на боку ранца. – Полукрыло, Т-4, горизонтальная скорость 4 эмсек. Вес 13 кило.
- Надо же какие глубокие теоретические познания, - ухмыльнулся Тимур. – Прыгала на нем?
-Ага, в училище. На расчековку правда только.
Пока я делилась тайной, почему, собственно, курсанты-десантники (а вернее – одна из них) прыгали с Т-4 да еще и на расчековку, к штабу подвалил проснувшийся, умытый и прошедший «отцепку» небесный народец. Тут были Вера и Поля, смуглая женщина Катя, азартный меняла Костик и все прочие, кого я еще не выучила по именам. Протопали в штаб мимо нас позевывающие человеки в синих комбезах – видимо, летчики. Вся пестрая компашка оседлала деревянную лавочку у крыльца. Мы с Тимуром бросили сумку с парашютом в теньке, подсели рядом, и нацелились было закурить, но тут подошел пузатый Сарычев. Пожелав всем доброго утра, он немедленно перешел к делу. Пересчитал всех по головам, кратенько рассказал о силе и направлении ветра на высотах и у земли, о том, что начало прыжков – через тридцать минут, и стал делить народ по заходам в зависимости от задания. Оказывается, в одном взлете запросто могут оказаться спортсмены с разным заданием на прыжок и даже – с разным типом парашютов! Сарычев вдохновенно тасовал своих орлов точно шулер – карты: тут – три и два, потом – четыре.
- Это почему я опять с ними должен в поле садиться? – возмущался Костик, наступая на Сарычева, - мне надо на льдину на точность. Семен Василич, не надо меня в поле, ну пожалуйста, а?
-Потому что я сказал – все круглые купола садятся в поле, понял? – отрезал Сарычев.
-Да у меня же «Кальмар»! Я на нем ка-ак вырулю…
- Вырулишь ты, щас! – пробурчала Вера, аллергично морща нос от резкого запаха денниковского одеколона.
- Семен Василич, уберите его ваще из этого подъема вместе с Кальмаром, - вторила ей Полина. Костя шипел аки заплеванный утюг. – По-моему наша трена важнее, нам же выступать.
-А мы вам не мешаем! – влез лысоватый и почти такой же круглый как Сарычев, мужик в синей олимпийке с надписью «Free fly rules» - приехали, понимаешь, отец с сыном спокойно попрыгать, и тут нате .
- Жар-реный гвоздь, да в выходные сколько влезет, прыгайте на здоровье, но не сейчас же, а? – изнывал Тимур.
- Денников, нафига ты хочешь прыгать вообще сегодня? Дай нам нормально потренироваться – встряла Катя. - Пропусти один подъем, будь человеком!
-Оба Денниковых, оба, жареный гво…
Денников-старший был почти готов уступить просьбе дамы, но сын его великодушия не разделял.
-Фигу вам! – шипел утюгом Костя и был в этот момент очень похож на мою рассерженную Соньку. Пестрая кепка и невнятного камуфляжного узора парка только усиливала это сходство. Надо б ему научиться вздыбливать шерсть и злобно хлестать по земле хвостом, подумала я.
Они активно спорили, кто после кого идет и почему, а меня словно бы не замечали. Естественно, так просто этого оставлять я не собиралась. Но, устав слушать спор, наш пузатый шикнул на спортсменов, и сам обратился к нам.
- Ну чего, ребят, получается что-нибудь у вас? А?
Как ни было противно признавать собственное несовершенство, увиливать и выкручиваться я всю жизнь терпеть не могла.
- Да вот, тащ инструктор, Тимур говорит – прогиб у меня хороший, но растопыриться не получается толком, не фиксируется пока.
-А ты не думай об этом – посоветовала Катя, сверкнув белизной улыбки на смуглом обветренном лице. – Тебе не надо ничего фиксировать, наоборот – расслабься и получай кайф от прыжка. Не превращайся в фанеру.
- Точно-точно, в фанеру не надо, ее место над Парижем!!!!!!! – хихикнул Костя. – Ни в фанеру, ни в бревно.
-Костик, жареный гвоздь… - возвысил голос мой гуру, явно намереваясь многое сказать коллеге о его личных качествах, но не успел, заткнутый шиканьем девушек.
- А я не Тимура спрашиваю, - не замечая реплик своих орлят, возразил Сарычев, – с ним я потом поговорю. А тебя. Как сама чуешь?
В мимику я вложила максимум информации о том, что дерготня на веревочке в ТПГ не заменит настоящего прыжка, который, собственно, и покажет все слабые места моей подготовки. В самом деле, молча изогнув физиономию и скрутив пару фигур на пальцах, я добилась куда лучшего понимания, нежели тысячей слов.
Сарычев почесал пузо, добиваясь просветления чакр.
- Ладно, давай одевай ее, Тимур. Я сам выпускающим пойду. Посмотрим по месту, что это за МакарЭнко такое я у Караева отбил…
-Айн момент, - спец по жарке гвоздей отвернулся и пошарил в траве, подтаскивая парашютную сумку поближе. А Сарыч вдруг подмигнул мне:
- Чего, товарищ лейтенант, ссыте на чужой укладке-то прыгать?
-Ссу, - честно призналась я. – Но самостоятельно укладывать такую технику не доводилось, а изучение матчасти займет много времени.
- Это верно, - серьезно кивнул Семен Васильевич. – Поэтому учитесь или быстро укладывать, или другим полностью доверять. А пока одевайтесь, пойдете первой, пристрелкой поработаете.
Мерно гудел мотор АН-второго во взлетном режиме, ложились один поверх другого витки его восходящей спирали. Темноту салона периодически прорезали лучи солнца, бьющего на разворотах в самолетные окна-круги, в этом косом свете пялились в салонный высотомер поверх голов спортсмены-парашютисты – все как один с маленькими ранцами и в красивых ярких комбинезонах с «захватами». А грешная я, в своей зеленке и берцах, навьюченная Т-4 и запаской 3-5 на пузе, развалившись на крайней банке возле двери, вспоминала спортивную стойку при отделении и невыносимо нервничала. Почему нервничала? Да не столько из-за непривычного положения тела при выпрыгивании, сколько из-за самой необходимости выпрыгивать первой. Как инструктору, на прыжках у нас в полку, мне всегда доводилось последней покидать небесный ковчег, а вперед всех обычно ставили самого крупного и тяжелого бойца – он в любом случае будет падать быстрее всех, так что можно использовать его для определения правильности расчета прыжка. А тут пристрелкой бросают меня. Ту, которую всю курсантскую юность дразнили «грузом пятьдесят». Как вы думаете, сколько раз в жизни человек с весом мешка картошки мог идти в качестве пристрелки, а? Совершенно верно - ни разу!
Стрелка высотомера подползла к 600 м, и Сарычев показал пальцами нечто вроде предложения выпить. Ну и команды у них тут! Могли бы вообще-то и другой жест придумать для обозначения вынимания шпилек из прибора запаски… а то ведь фляжечка-то – вот она, в потайном кармане «горки», наливай да пей, хоть и глубоко под подвесную за ней лезть придется. Шутники, блин, тарапуньки-штепсели… «Аннушка» клала в наборе виражи, стрелка неравномерно подпрыгивая, ползла выше, к заветной отметке 1200. Сарычев наклонился ко мне еще раз – показал позу морской звезды, затем сделал знак встать. Так… вот теперь бы не накосячить еще, гвардию не опозорить перед спортсменами. Медленно, как в кульминационном моменте кинофильма, повернулась в петлях украшенная захватанным иллюминатором створка двери. Умирая от волнения и от неприятных ледяных иголочек в районе солнечного сплетения, я сделала шаг, занимая место у обреза. Так.. не накосячить, не накосячить бы, люди же смотрят! О Господи, впервые я в таком глупом положении, первое отделение «на мотор», первый пристрелочный прыг, вообще первый прыг на гражданке… Мать-мать-мать! Сердце рванула одиночная сирена готовности. Пальцы правой руки непривычным жестом легли - не на кольцо, а на середину правого края обреза, правая нога вперед. Края челки торчат из-под стегача, бензиновый ветерок старательно заталкивает их мне в глаза, я отплевываюсь – ну давай уже, доворачивай, не тяни тоску за хвост! За моим плечом Семен показывает что-то летчику на пальцах и тот невозмутимо и мягко почти без крена заходит на точку, одновременно подавая тот самый, заветный двойной гудок. Но насладиться в полной мере мастерством нашего небесного водилы мне не пришлось – прицелившись глазами на точку внизу, я почти что лежа вытолкнула в проем тело на шлейке, горизонтально раскинув руки в стороны точно революционер на расстреле. Ну, то есть это мне так казалось, что горизонтально… через секунды полторы бестолкового мельтешения шлейка вытащила скрепляющую ранец шпильку, выпуская на свободу резной купол Т-4. Края черпнули воздух, над головой раскрылся огромный пестрый цветок-парашют, бобышки строп управления сами прыгнули в ладони. Уфф… надеюсь, все было успешно? Ладно, праздновать пока не будем – больно глубоко фляжка упрятана.
Приземление прошло сравнительно мягко, с малым сносом я разобралась быстро – вспомнив подмосковные приключения шестилетней давности – да и ветра, если честно, не было как такового. Точка от старта недалеко, за пятнадцать минут я успела не только собрать сумку и добежать, но и полюбоваться работой настоящих спортсменов на ярких крыльях. Глядя на их плавные заходы на «льдину», я самодовольно ухмылялась – совсем скоро я, скромная летёха, вместе в ними буду строить фигуры в синеве! Ааа, я крута как кладка драконьих яиц! По телеку покажут через две недели! В красивом комбинезоне и ветрозащитных очках! Аааа! Какая жаль, что местный провинциальный телеканал мама в Кронштадте не увидит… на этом вся радость кончилась, а еще через миг – ушла в минус.
- И что это было? – хмуро поинтересовался Сарычев, встречая меня на старте. – МакарЭнко, я спрашиваю – вот это вот сползание на пол в дверях – это что было? Обморок или военная хитрость? Этот, как его – «Стиль Пьяного Ёжика в Тумане»?
- На поток лечь хотела, - буркнула я. Умела бы краснеть – полыхала б уже до ушей. Осрамилась, блин! Вот тебе и «удачно»… товарищ гвардии позор, фу.
- То есть побоялась не успеть, поэтому легла еще в самолете, да? – хохотнул Тимур. Сейчас, когда он был не в шортах и обкусанных тапках, а в черно-желтом костюме с «захватами» и крутых очках, насмешка была вдвойне обидна. А самое дебильное, что даже в нос дать по сути не за что – он абсолютно прав…
- Погоди-ка, - мягко вклинилась смуглая Катя, красно-белым рукавом словно проводя незримую границу между мной и Тимуром, оттесняя того прочь. – Я видела твое отделение, и вот что не поняла - ты зачем-то смотрела на землю. Скажи зачем?
-Так мне же надо видеть, куда я попаду! – возмутилась я. – Хорошенькое дело будет, если меня утащит за три… эммм… горы! – не зная, как тут воспримут мои привычные идиомы, я на всякий случай смягчила матерное окончание.
- Так а управление тебе на что? – продолжала Катя с улыбкой, и у нее это выходило совсем необидно. – Раскроешься и вырулишь, это у тебя отлично получается.
-Военные всегда самые лучшие «точнисты», ага – завистливо заметила Вера. – Это мы еще на сборах три года назад выяснили. Ваши наших отделали как Бог черепаху!
Самооценка медленно отлипла от плинтуса и поползла вверх довольной улиткой. Три года назад? Это, интересно, с какими же именно военными вы там точностью приземления мерились, уж не с нашими ли? Не с предшественниками ли моих ребятишек? Ууу, жалко я тогда еще в училище штаны просиживала.
-В общем, Люд, давай так: ты когда выпрыгиваешь, то смотришь не вниз, а на крыло самолета. Вот прямо на нижнюю плоскость ему. И отталкиваешься так, как будто хочешь плюхнуться пузом на это крыло, или руками его схватить, это крыло – Катя показала жестами, как это должно выглядеть. У нее получилось красиво.
На старт в облаке сухой пыли и бензиновой гари вырулила с полосы «Аннушка».
-Я не понял, а чего все тут сгрудились-то? – повысил голос Сарыч, для верности помогая себе ярко-оранжевым мегафоном с надписью «Орало командирское». – Кто укладываться-то будет, а? Самолет ведь ждет, давай шустрее!
И все побежали к полотнищам.
Укладывать мой Т-4 было куда дольше, нежели всякие «Мальвы», «Талки», «Хиты» и «Студенты», поэтому чтобы самолет лишних полчаса не простаивал, меня одели в непонятную штуку с названием «Юниор». Как пояснил Тимур: «это просто тряпочка» - ни щелей, ни строп управления, ни прибора, ни возможности ручного раскрытия – вообще ничего, реально ничего – просто ранец, четыре конца, стропы и полотнище, в стиле первого парашюта старика Да Винчи. Стоя в этом сооружении на линии стартового осмотра с карабином шлейки в руке, чувствовала я себя полнейшей неудачницей. По настроению прошло и отделение – в этом подъеме я опять вывалилась как мешок с картошкой. И в следующем подъеме – немногим лучше. И в третьем… и в четвертом. Падать в раскрытом состоянии я не могла и все тут.
Возвращаясь на старт с набитой распущенным «Юниором» парашютной сумкой, я уже глаз не поднимала от стыда, было невыносимо мерзко и обидно. Не мой день сегодня, явно не мой. Ладно я лох, несмотря на всю десантную подготовку. Этот факт мое самолюбие хоть со скрипом, но могло бы признать и стерпеть. Но ведь загорелая Катя, пузатый Семен, Тимур-Жареный Гвоздь, мои соседки Вера и Поля, и даже в какой-то мере полковник Караев - эти люди-то на меня рассчитывали как на последний патрон! А я тупо сижу в стволе, поджав капсюль, и, нагло игнорируя удары бойка – выдаю осечку за осечкой.
Швырнув на полотнище сумку с распущенным «Юниором» и целую запаску, я отошла за линию старта на положенные 50 метров, села в траву, достала портсигар и зажигалку. Распухшие от укладок пальцы с третьей попытки выбили из «Ангары» искру, затеплив почти невидимый на ярком летнем солнце огонек, поэтому кончик сигареты, казалось, почернел и налился багрянцем сам по себе. Сизый дым первой затяжки, очень похожий на Аннушкин выхлоп пополз над лётным полем. Где-то вдали суетились мои новые друзья, веселые и яркие, укладывали свои крылья, играли в мячик, кидались пляжными тапочками, смеялись. Как бы хотелось стать одной из них, уметь так же легко отделяться в красивой позе, имея за спиной легкий удобный ранец, а в запасе – сколько угодно душе секунд свободного падения, уметь управляться с крылом так же естественно и просто, как ходить по земле… Ч-черт!!!!!!! Обугленный фильтр обжег многострадальные пальцы, и это оказалось последней каплей. Выхлоп дымов прекратился, зато началась течь жидкости. Конкретно – слезной. Обожженные докрасна щеки среагировали на соленые струйки словно на самую едкую щелочь - вспыхнули огнем, а уж когда я сдуру попробовала вытереть морду шершавой ладошкой – то, по ощущениям, совсем сняла шкурку напрочь.
Вот на старт подрулил АН-2, вот бегут к ЛСО те, кто позже всех оделся. Вот поворачиваются налево и идут к самолету. Сквозь мокрые ресницы комбинезоны спортсменов казались еще красочнее и радужнее, чем в жизни. А я забралась в карман камуфляжных брюк и снова вытащила сигареты. Дай-ка еще посижу, покурю – все равно все сейчас улетят и не будут меня искать. Ну и правильно, мне среди них не место, чего уж там.
Через сухие ковыли летного поля, плывя в волнах раскаленного приземного воздуха, в мою сторону шел человек. Ууу, началось! Щас либо докопаются насчет неположенного места для курения, либо спросят как у меня успехи в отделении от самолета (как будто без моих ответов этого не видно!), либо начнут ахать по поводу зареванной физиономии… ненавижу все эти сочувственные сюсюканья на уровне ползунково- слюнявочной группы детского сада. Так… это женщина, определенно. В шортах и майке, с короткой стрижкой. Катя? Но она же должна была улететь в этом подъеме? Ничего не понимаю.
Это, действительно, оказалась Катя. Она шла, легко помахивая пёстрой тряпичной сумочкой, больше похожей на чехол от фотоаппарата, и, судя по шагу, никуда особо не торопилась.
- Сгорел нос-то, а? – весело крикнула она еще издалека. Я постаралась добавить в свое «Ага!» весь оставшийся оптимизм.
- Ух ты, на тебе ж блины можно печь! – Катя с сочувствием оглядела мою ярко-красную физиономию и плечи. – Надо кремом защитным мазаться, при такой-то погоде. То есть сейчас-то защитным уже поздно, вон какие ожоги… Щас исправим… - она вынула из сумочки тюбик с латинской надписью «Солкосерил-гель».
- Сковородку мою мажешь, а тесто-то поставила уже или нет? – пробурчала я краем рта, но не из-за презрения, а потому что в мои щеки усердно и двумя руками втирали мазь.
-Какое еще тесто? – удивилась Катя?
-Ну как это – какое? Блинное, конечно! – съязвила я. Катя рассмеялась и отдала мне тюбик, велев намазать еще и плечи.
- Блины – не хочу, если честно, - призналась Катя, сморщив нос. – И пироги надоели все, не знаю, что б на ужин такого засобачить. Сама-то печешь чего-нибудь?
-Есть немного, - кивнула я, заканчивая полировать солкосерилом локти. – У меня есть фирменный пирог, семейный рецепт, но туда надо мясо и капусту. Это реально тут достать? Чипков что-то не видно у вас на базе.
-Съездим-купим, Люд, – беспечно отмахнулась моя собеседница. – Мясо – это хорошо, как раз парни будут в восторге. Любишь готовить?
- Хе! Знаешь, Кать, я тебе объясню просто: в военном училище и потом в части у меня был выбор: есть то, что дают в столовой, или фигачить самому. Ты любишь еду из столовой?
-Нуу, не всегда…
-Перекосило, да? А это мы еще пока про вашу говорим, не про армейскую!
Вечерело и пахло приближением ужина. Мы потихоньку двинулись в обратный путь. Я стащила с ног пропотевшие берцы, и, связав их за ушки, перекинула через плечо. Ступать босыми ногами по горячей сухой земле и сочной щекотной траве было приятнее некуда. Век бы так ходила!
Поржав и пофантазировав на тему стандартного обеда типа «на первое суп-из-семи-круп, на второе – гуляш по коридору», мы перешли на хобби и увлечения, я даже раскололась, что пишу стихи, Катя, как оказалось, кроме парашюта так же сильно и трепетно дружит со швейной машинкой, показала сумочку собственного пошива. А потом она вдруг спросила:
- А ты любишь небо?
Я растерялась. С одной стороны вопрос прост как два пальца, с другой – он прозвучал как наводящий.
-Ну как… Небо – это прыжки, как можно не любить прыжки? Меня бы тогда вообще не было ни в десантуре, ни тут… - тут я поняла, что на фоне моих предыдущих безобразных отделений это звучит неубедительно, и благоразумно заткнулась но Катя не отставала:
-Нет, сейчас не о прыжках речь, не о любви к ним. Я спросила – любишь ли ты небо? Именно небо.
Я непонимающе обернулась, и встретилась взглядом с ее ясными ореховыми глазами. Не то насмешка, не то – просто щурится от солнца, фиг пойми. А эта загорелая, солнечная, взрослая, блин (в моем представлении) тридцатилетняя женщина вдруг подпрыгнула на месте и… легко перекинув вес, прошлась колесом на руках.
-Ну! Любишь небо, я спрашиваю? – она смеялась, выплевывая сухие соцветия тысячелистника, и приглаживала спутанные волосы. Надо же, насколько заразительное веселье, его же невозможно не разделить! И, не до конца понимая, зачем я это делаю, я плюхнулась в траву носом, отжалась с хлопком перед грудью, а потом, рявкнув «А люблю вот!» - подпрыгнула и в воздухе сделала «вертушку».
Катя захлопала в ладоши, а я схватила ее за руки и мы стали бешено кружиться, топча колонию душистого клевера и пугая стрекоз. Перед глазами все плыло, размазываясь в вихре движения, почти как тогда, на тренажере - где утром Тимур обучал меня свободному падению. Мы ржали как ненормальные, совершенно без причин. Из образованной нашим диким танцем цветной воронки доносились обрывки реплик:
- Любишь значит, небо-то?
-….Люблю!
-…А ты ему сказала?
-……Да, мы даже целовались!
-…….Ха-ха-ха, это когда это?
- ………Каждый прыжок!
-…….. Ха-ха-ха!
Я б и еще кружилась, но вестибулярка сказала свое веское «хорош!», и потащила мое бренное тело вниз, опуская ось вращения в горизонт. Сухие стебли пырея приняли меня на редкость равнодушно, качнувшись над грохнувшейся на землю тушкой. Опять обожженным плечом приложилась, опять, ууу! Недалеко, по закону яблока и яблони, плюхнулась и Катя.
- Это все не то, - серьезно нахмурив тонкие брови, заявила она. – Так небо не понимает!
В ушах шумела кровь, сосуды на шее пульсировали так, словно в каждом сидело по своему сердцу, и оба они страдали фигней и синусовой аритмией.
- Если любишь небо, - тут Катя сделала многозначительную паузу, - то просто обними его! И не надо ничего придумывать, просто обними, вот так – и она, лежа на спине, широко раскинула руки, будто бы и правда, охватывая августовскую синь со всеми ее тропо-, страто-, мезо-, термо- и экзосферами.
- Вот так? – я повторила ее движение, для убедительности растопырив еще и ноги.
- Именно! – кивнула Катя, вставая. – Точно так и надо. Но только знаешь что? Обнимать небо, находясь на земле – это совсем не то, понимаешь?
- Понимаю, - кивнула я, наконец, сообразив, куда она клонит. – Обнимать небо надо в небе!
- Ага! – и эта удивительная женщина протянула мне руку, помогая подняться. – Пошли!
Мы успели к крайнему подъему Аннушки. Сарычев на нас посмотрел очень недовольно, но Катя что-то сказала ему, и он сдулся. Меня быстренько упаковали в подвесную, приладили запаску. Никто ничего не спрашивал, не предлагал, не советовал – складывалось впечатление, что отряд вообще не заметил недавней потери бойца, как и его возвращения. На линии стартового осмотра Семен долго-долго смотрел мне в глаза, не то с надеждой, не то с недоверием, но, в конце концов, махнул рукой и отошел. Заслоняясь от бьющего в лицо потока вращающегося винта, и, похрустывая песчинками на зубах, мы со спортсменами неровной змейкой потащились к черному люку самолета. Желто-черный Тимур-Жареный Гвоздь, взявший на себя роль выпускающего, рассаживал девчонок по местам. Аннушка разбежалась и взлетела, еле ощутимо просев в наборе высоты после уборки закрылков. Глядя в полумрак салона я не видела ни соседок, ни Тимура, ни обшивки салона – у меня перед глазами стояла та голубая бесконечность, которую мы обнимали в поле. Она просто звала открыться, шагнуть в нее, легко упираясь стертыми ладонями. Встретить грудью и лицом, прижаться, слушать свист ветра. И когда Тимур, стоя у среза, подал мне знак встать, я еще успела услышать сквозь шум мотора Катин крик «Обними его, слышишь?!». Я улыбнулась, махнула всем рукой, а потом, ухватившись за обрез двери, выкинула себя в поток – обниматься с небом. Я не думала в тот момент – ровно ли я отделилась, достаточный ли у меня прогиб, где крыло и где земля – зажмурившись, я тискала ставший таким упругим воздух, тискала самозабвенно, как дети тискают большие плюшевые игрушки с них ростом. Это продолжалось недолго: лишившись веревочной петли, слетели ранцевые резины, распахнув серый авизентовый конверт ранца и выпустив ярко-рыжий чехол. Лопнула обрывная стропа, и освобожденный от захвата за вершину купол стремительно заскользил вниз, вываливаясь из чехла, точно пленная медуза - вытягивая из сот свои щупальца-стропы. Белый лоскут наполнился воздухом, надулся полусферой, и его тормозящий рывок оборвал мое свободное падение. И вот что странно – впервые в жизни священный момент раскрытия вызвал у меня не успокоение, а … досаду! Досаду ребенка, которого родители сняли с карусельной лошадки после одного круга: «а че-так-мало-я-еще-хочу-у!»
Села я совсем рядом со стартом, я собиралась шутки ради даже попасть на льдину, но точнить на «Юниоре» как оказалось, все-таки невозможно, и - слава Богу, что мы еще разминулись с ветроуказателем. Собирая парашют, я могла позволить себе в полной мере понаблюдать заходы «беловетрянок» - и даже попытаться различить их лица с высоты в 50 метров. Это быстро надоело, так как по цвету комбезов и парашютов запомнить было куда проще, и я стала с восторгом следить, как девчонки, делая «подушку», просто зависают в воздухе над льдиной, а потом мягко садятся на нее, точно в любимое кресло. Ух, здорово, скорее бы и мне окрылиться! Это ж просто дофига секунд обнимашек с небом, полное управление заходом на точку и тапочки вместо берцев!
- Получилось! У тебя получилось! – заорал Тимур, хлопаясь на край льдины коленями и срывая с немытой башки шлем. – Жареный гвоздь, родила-таки!!!
- Процесс пошел, - крикнула ему в ответ Катя, сматывая на расставленные локти шуршащее полотно своего красно-белого «Хита». – Обнимашки – это ж великая сила, Тимур!
Да, это определенно, был мой день!
На следующее утро меня разбудили девчонки. Обожравшаяся мясом из вчерашнего пирога Сонька спала глубоким сном сытого хищника, и не отреагировала на резкое откидывание одеяла и толчки пружинной сетки кровати. Во выдержка у хвостатой, а?
-Люююд… - в голос протянули Вера и Поля. – Там сегодня перворазники приедут, надо много уложенных Д-6х. Поможешь, а? Пожалуйста!
Я осторожно потерла обожженные веки, просыпаясь до конца, пригладила волосы. Д-6… о, Боже, и здесь от них спасенья нет!
- Кофе нальете – помогу, - выставила я ультиматум сорванным от вчерашних песен под гитару голосом. А то – нашли укладчика, понимаешь. Вера сказала что это «легко!» и зазвенела посудой возле электроплитки, Поля, близоруко щурясь, полезла в холодильник за сыром и огурцами. Нормальный аэродромный завтрак.
Пока мы умывались, я спросила у девчат, что за день сегодня такой особенный. Не вынимая щетки изо рта, мне пояснили, что по выходным – а сегодня суббота – на аэродроме проводятся платные парашютные прыжки для желающих. Люди приезжают, платят денежку, спортсмены проводят инструктаж, потом помогают перворазникам влезть в подвеску, грузят в Аннушку и нежным напутственным пендалем из самолета дарят им ощущение экстрима. Денежка идет в бюджет аэроклуба, гениально! Рассказ Веры и Поли привел меня в восхищение! Я даже стала прикидывать перспективы применения такого подхода у нас на базе, распланировала – кого из солдат можно назначить на должность укладчиков, кого из сержантов можно приспособить вести наземную подготовку для перворазников, какие снаряды включить в программу. Мы с Владом и Володькой, так и быть, будем летать выпускающими, если еще приспособить в долю Караева, то… потом я вспомнила, что у нас секретная закрытая часть и приуныла. Проходной двор организовать тут не получится, да… реально жаль. Так вот и будем до конца жизни, значит, списанными парашютами торговать из-за забора, и никакого развития. Тоскааа…. О, а вот и кофеек!
Спортсмены укладывают Д-6 по-особенному, а именно – очень медленно, словно бы им сам процесс доставляет удовольствие. На фоне неторопливо ползающих под березами по расстеленному полотнищу обитателей базы я смотрелась бешеным электровеником. Когда я решила еще немного ускорить процесс и запустила параллельное налистывание двух куполов, то народ вообще свои парашюты побросал и сползся пучеглазить на хитрые армейские трюки. Естественно, многие загорелись и начали повторять за мной, но через минут пятнадцать мимо прошел Сарычев, на всех наорал, пригрозил отстранением и пресек мастер-класс по безобразию. Но я успела все-таки уложить 4 штуки до нашествия воскресных экстремалов.
Как оказалось, выходные дни для спортсменов – тот еще геморрой. Мало того, что надо подрываться ни свет ни заря и укладывать парашюты для перворазников. Мало того, что методом открытой жеребьевки типа «камень-ножницы-бумага» среди спортсменов определяется тот несчастный, кто будет проводить наземку у новичков. Так еще и попрыгать в такие дни спортсменам удается очень мало, буквально шантажом и слезами выбивая свободное место в самолете, битком набитом перворазниками! Знающие люди поведали, что их может в день припереться до сотни, и мне стало грустно. Это ж целая рота! Я помню чего стоило 34 более-менее дисциплинированных человека обучить правильно в подвеске разворачиваться и действиям в особых случаях, и то было тяжко, а тут мы будем иметь дело с втрое большим неуправляемым стадом, это ужасно… или нет? Учитывая то, что каждый из этого стада принесет примерно по тысяче рублей аэроклубу. Мммм… сто перворазников – это хорошо, за два дня совершенно официально двести косарей, и никто не будет нудить, что, мол, ты давай там поосторожней, не пались – все чисто. Мне тут определенно нравится.
Отцепка-медосмотр-погрузка, проигравший Жареный Гвоздь построил разношерстную толпу перворазников и увел развешивать их в подвесные системы на площадку ТПГ, а остальная компания, гроздьями облепив старенький ЗИЛок, попылила через поле на старт. Качаясь на матах, предназначенных для постройки льдины, мы обсуждали печальную участь заболевших девчонок из «Белого ветра». Решили, что как только к ним в палату начнут пускать посетителей, мы всей командой надерем им охапку полевых цветов и испечем тортик. Денников-старший, наконец-то допущенный к прыжкам, вызвался отвезти все это добро на своей машине в больницу, Денников-младший ворчал, что неспроста этот грипп посреди теплого лета вообще возник и бла-бла-бла… Счастливая я сидела верхом на трех собственноручно уложенных Т-4 – два на «принудилку» и один – на «ручку» - ну все, последняя проверка на вшивость, осваиваемся с ручным раскрытием и в темпе пересаживаемся на крыло, чтоб уже завтра начать работать фигуры. Главное – не залипать больше на каждом этапе так долго, лимит тупости и невезения для меня исчерпан еще на этапе этих чертовых «Юниоров»!
Перворазников подвезли примерно часа через два, когда спортсмены успели сделать уже по два прыга. Ничего нового, опять девчонки в самолете загадочно строили друг другу рожи, мимикой поясняя, кто к кому прицепляться будет в воздухе, под Денниковым-старшим хронически складывался стул, и сын пару раз успел поймать падающего отца почти над полом, меня снова выкинули самой первой под Катино напутствие «Обними его!» и под ее пристальным наблюдением. Кажется, все прошло успешно, во всяком случае, никто из спортсменов слова дурного не сказал о моем отделении. Руководивший прыжками Сарычев одобрительно встретил мое возвращение. Я уже приготовилась вытащить из сумки уложенный на ручное раскрытие (кольцом вверх) третий парашют, как вдруг мне на плечи прыгнуло… мелкое, шерстяное, когтистое, нечто! Вся в репьях, с ошалевшей мордой, Сонька по-хозяйски ухватила меня лапками за шею и с истошным мурчанием ткнулась в ухо мокрым носом. Бедный кошкин ребенок, бросили тебя одну в домике! Прости-прости, мой хороший, через все поле бежала, маленькая, нашла мамку… Девчонки умиленно хихикали над нашей любовной сценой: типа кошка поздравляет хозяйку с успехами, нежно выедая ей мозг через слуховой проход. Прелесть, да и только.
C первой группой перворазников, одевать которых отрядили нас, нам повезло. Перед нами предстали взрослые мужики в диапазоне от тридцати до пятидесяти, явно служившие в армии. По крайней мере, с одновременным выполнением действий по команде у них проблем не возникло: сумки они свернули быстро, сами влезли в бретели подвесной системы, сами застегнули ножные обхваты и грудные перемычки. Единственное что сделали мы – так это подали им запаски, помогли их закрепить и вывели будущих покорителей небес на ЛСО.
Над стартом нещадно палило солнце. Девчонки закончили укладываться и разлеглись на полотнище в пляжных позах, Сонька сосредоточенно нюхала парашюты. Первый подъем ушел наверх в считанные минуты, и место первой волны экстремалов тотчас заняла вторая. Тут уже было посложнее: наряду с нормальными людьми наблюдались субтильные девочки и мальчики непризывного телосложения. Заметив мое замешательство, девчонки-Беловетрянки подорвались с лежанок, набросились на перворазников и довольно быстро сумели их одеть. Я стояла исключительно на экспресс-подгоне подвесных по худым плечикам мини-парашютистов – кто быстрее десантуры справится с размерами подвески Д-6го? - и размышляла, как бы это мне заодно пролезть на борт. К сожалению, таких умников как я, было много.
Сарычев пересчитал перворазов, и словно на аукционе объявил, что есть еще три свободных места. Спортсмены бешено начали одеваться в комбинезоны, первым успел Жареный Гвоздь. Вторым – еще какой-то длинный загорелый мужик пенсионного возраста. Я еще воевала с креплением запаски к подвесной системе, задыхаясь от вони нагретого в пальцах металла, когда мимо, в направлении ЛСО, натягивая на ходу шлем, рысцой пробежал Костя Денников.
- Все, мест больше нет! – объявил Семен, сочувственно глядя на меня в полном облачении. И, обращаясь к перворазникам, скомандовал – Нале-во! В самолет!
Возмущению моему не было предела. Ну ты смотри, а, каков Костя этот! Видел же, что я уже одета, знал прекрасно, что у меня первый прыжок на ручное раскрытие, ответственный момент, в котором нужно насобачиться как следует – так нет же, влез! Дурак фиолетовый… - я в сердцах сдернула с головы стегач и швырнула его на полотнище. Сейчас за ним и остальная сбруя отправится. Уф, а все-таки два парашюта – это вес! Телу полегчало, щас надо еще душу отвести. Так… где кошка, блин?
Моей жертвой стал прыщавый парнишка – не то перворазник, не то – просто сопровождающий. Он шарахался вдоль полотнищ и разглядывал парашютные сумки спортсменов, изредка нагибаясь. Э! Э-э! Там же личные вещи у девчонок, деньги, украшения…
В один прыжок перемахнув ряды Д-6, я оказалась нос к носу с любопытствующим субъектом. У, какая противная морда… не в плане красивый-некрасивый, а в плане – какой-то неправильный. Станет правильный человек чужие сумки разглядывать!
- Ты чего тут забыл? – уперев руки фертом, вкрадчиво поинтересовалась я. – Прыгать приехал?
-Н..не, - парень выглядел напуганным, и быстро спрятал руки за спиной. Пустые, ничего страшного. Кажется, и вправду не ворюга, а просто дурачок.
- Ждешь кого-то? – не отставала я.
- Да, у меня друг приехал прыгать тут, и я это… жду… - ну, полный дебил вообще. Призывная группа годности 7Б, не иначе. Если и друг у него такой же, жаль, что его к прыжкам допустили…
- Тут ходить не надо, нельзя тут находиться, - я взяла парня за плечо и развернула носом в сторону полотнища, на котором размещались ожидающие очереди перворазники. – Вот там сиди и жди, ясно?
Человек в прыщах кивнул и уныло побрел в указанном направлении. Пока я провожала его подозрительным взглядом, в мою ногу с разбега врезался пушистый шар. Этот хмырь, похоже, разбудил спрятавшуюся в тенек кошку, и сейчас она как никогда была полна сил и энергии. В стремительном охотничьем броске трехцветная красотка пролетела на бреющем над рюкзачком Веры и подцепила с земли блестящий предмет. Закогтив добычу, Сонька выпустила ее, чтобы вновь иметь возможность броситься на катящуюся штуку. Кажись, это выронил наш гость. Что же это? Ценой нескольких укусов я отняла игрушку у кошки и поднесла к глазам. Похоже на пробник духов, хм… надписей никаких, объем примерно 2 мл. Я догнала прыщавого парнишку и всучила ему находку.
- Твое?
Парень побледнел в цвет несвежего белья.
- Забирай и не разбрасывай больше свое барахло, - я добавила строгости в голос. – И не шляйся где нельзя. Вдруг ты террорист какой-нибудь?
Мальчика с духами как ветром сдуло. Странно…. Он же кого-то ждал? Или нет? Неважно. Важно было то, что в этот подъем мне все равно не попасть, так как Денников-младший под шумок забрался в самую кабину АН-2, а именно - в пустующее кресло правого пилота, и согнать его оттуда было невозможно. Самолет исчез в облаке пыли, поднятой при крутом развороте, и уполз в сторону ВПП.
Я успела убить со скуки еще три сигареты, а потом нас отправили в поле ловить перворазников. Та еще забава, я вам доложу! Суть действа в том, что на подвесках местных аэроклубных Д-6 «мягкое кольцо», позволяющее парашютисту освободиться при протаскивании, зашито намертво! Следовательно, в небольшой ветерок, приземлившиеся перворазники напоминают парусные яхты, скользящие по глади морской. Только вместо упругой морской волны – жесткие пыльные кочки, острые кусты и сухие коровьи лепешки. Те, кто посильнее, с гашением купола справляются легко, а вот субтильные девочки и непризывного веса мальчики – никак, им приходится помогать. Вначале я поразилась такому человеколюбию, только в процессе мне объяснили, что делается это из необходимости побыстрее отобрать у приземлившихся запаски, чтобы одеть следующую партию перворазников. Здесь же впервые из уст летчиков услышала словечко «шарапутисты».
После обеда перворазники кончились, и стало тихо. И в этой предзакатной тишине, нарушаемой лишь ворчанием «Орала командирского» и шумом мотора Аннушки, я взошла на борт самолета с Т-4, уложенным на ручное раскрытие. Пафосно? Да, чересчур… лучше так: уставшая как собака, плохо различая контуры обреза двери из-за опухших обожженных век, с трудом пихая себя коленкой в тючок запаски на брюхе и не попадая ногой в ступеньки, я на руках втащилась по лесенке в самолет и мне было совершенно пофиг, что за гребанные 13 килограмм оттягивают мне плечи и на какое там гребанное раскрытие они уложены…Ну вот, так намного правдоподобнее. Наконец-то можно было сесть! Еще полежать бы….
Заметив мое состояние, Вера и Поля стали отстукивать по коленям ритм «Макарены». Это оказалось неожиданно заразным, к ним подключились остальные девчонки, и на старт мы вырулили под громовой рев латиноамериканской эстрады в исполнении «Белого ветра». Только в начале разбега Аннушка сумела оборотами взлетного режима двигателя заглушить наши вокальные упражнения. Теперь мы не пели, а просто орали, делая танцевальные движения руками. Мне выдали очки наподобие авиаторских «консервов» начала века – то ли подчеркивая важность нынешнего задания, то ли просто пожалев воспаленные глаза товарища. Я оценила подарок: как-никак в такой ответственный момент как прыжок с ручным раскрытием нужно максимально подавить все возможные помехи. На руку мне надели секундомер, по которому я должна буду засечь ровно 5 секунд свободного падения. Для удобства, кроме наручного ремешка, секундомер имел третье крепление – оттяжку с пластмассовым кольцом, в который надлежало продеть два пальца распрямленной ладони. Еще раз показали, как в свободном падении рвать кольцо: ни в коем случае не одной рукой, а двумя, согнутыми в локтях – движением от груди – снова разгибая руки в исходное положение. Иначе – нарушение симметрии фигуры в потоке и срыв в беспорядочное падение. Вроде бы все просто и понятно. Дождавшись двойной сирены, я оттолкнулась как учили и ушла по потоку за обрез.
Следующие пять секунд оказались едва ли не самыми страшными в моей жизни. Очень может быть, что более страшные моменты, если они и были, просто утратили остроту. А безумная скорость свободного – теперь – по-настоящему свободного падения – рвала воздух, размывала рамки реальности и норовила вытащить сердце где-то в районе лопаток. На секундомер я так и не посмотрела, вспомнила только что надо свести руки к груди одновременно. Ой, мама! Вынесенные в поток «рули» передних конечностей укоротились вдвое, и меня вмиг опустило головой вниз. Тихо воя от неотвратимости сальто, я рванула-таки это чертово кольцо одновременно с прибором. Так и не знаю – кто успел первым, перепуганный человек или бесстрастная автоматика. Лишь после хлопка капронового паруса над башкой я смогла нормально вдохнуть… потом выдохнуть. А потом – отключила привод запасного парашюта и все-таки слазила во внутренний карман камуфла за фляжкой. Пахнущая клопами и шоколадом горечь «Гарни» обожгла воспаленные губы, сползла в желудок и разлилась успокоительным теплом по венам. Еще что ли глотнуть? Блииин, как это было жутко, а?
Первым делом после приземления я полезла за сигаретой. Наплевав на всю технику безопасности, я с тлеющим бычком в зубах запихивала жутко боящийся огня капроновый купол в не менее горючую авизентовую сумку. Пепел осознавал всю торжественность момента первого настоящего прыжка с ручным раскрытием и висел на кончике сигареты как приклеенный. Боже мой, я же все-таки наконец сделала это, сделала, аааа!!! Коньячку еще надо бы, наверное, принять…
Коллеги с пониманием отнеслись к обстоятельствам моего возвращения на старт. Никто не спрашивал: ну, мол, как, страшно было? По шагающей через поле фигуре с сумкой и в шлеме с лихо заломленными вверх ушами, в авиаторских консервах на лбу, держащей в одной руке запаску, а в другой – сигарету, было понятно все и без слов. Сарычев немного поморщился на ароматы армянских коньячных заводов, но кивнул добродушно.
Вечером, конечно же, последовало продолжение. Тимур милостиво согласился сгонять на своем драндулете в ближайшую деревню за продуктами для пирога и «горючим» для проставки за первый «ручной» прыжок. Обещал быть у нас в домике вечером и сам Сарычев. По его душу заветная фляжка с коньяком была отложена и припрятана до торжественной речи, на стол же предполагалось красное вино в коробках и самая дорогая водка из местного сельпо. А пока Вера и Поля помогали мне строгать начинку для пирога, вместо говяжьего фарша кромсая ножом мерзлый камень куриного филе (у, глушь дурацкая, одни окорочка в магазине!), а сама я месила тесто, в окно периодически заглядывали любопытствующие лица ребят. Сонька задумчиво рассматривала нас со шкафа, ей непонятна была как царившая суета, так и то, почему глупый, ничем не пахнущий кусок льда двуногие называют прекрасным словом «мясо». Потом было вытаскивание кошки из плошки с яичными желтками, потом во дворе развели огонь под старой плитой на высоких ножках и старательно поддерживали равномерное пламя, а потом стемнело, и на запахи потянулись гости. Тимур пришел с гитарой, Катя – с фотоаппаратом, а Костя Денников явился с пакетом грязных мелких яблок. Сарычев заглянул совсем ненадолго, вылакал коньяк, попробовал пирог, категорично высказался «так держать» и свалил домой. С его уходом все расслабились, и началась очередная в моей жизни пьянка с песнями, обжираловкой и долгими походами покурить. Орала «Ария» из магнитолы, пахло душистым табаком с клумбы и обычным – с веранды. В нетрезвой голове строки песни «Ангельская пыль» сами собой складывались в переделку. Досочинив куплет на ходу, я запела:
«Hа краю обреза, за которым - вечность,
Ты стоишь один во власти странных грёз
И, с землей простившись, хочешь стать беспечным,
Поиграть с потоками всерьёз.
Hаконец, ты счастлив, как никто на свете,
Ангельская пыль тебя уносит вверх.
Только ей подвластны и восторг, и ветер,
В жидких небесах звучит твой смех.
Ангельская пыль -
Это сон и быль!»
- О, это наша тема! – Жареный Гвоздь хлопнул меня по плечу. – Давай, летёх, жги глаголом!
Воодушевленная высокой оценкой моих словесных извращений над текстами Марины Пушкиной, я стала придумывать дальше. Это оказалось сложнее – припев нужно было сочинять заново полностью, а не заменять отдельные слова, как раньше. Я достала блокнот и стала черкать при свете фонарика.
«Свобода, простор - твоя стезя
Восторга сдержать нельзя!
Твой ангел хранит тебя, герой –
Он рядом парит с тобой»
- Да, клево! – подскочила Катя, блестя глазами. – А дальше слабо?!
- Ах слабо? Щас вам будет дальше!
И с ходу выдала:
- «Hа краю обреза - песня неземная,
Музыка богов и голоса богинь.
Ты паришь над миром, но торговец раем
Вынет душу из тебя за керосин.»
Дружных хохот вознаградил мои упражнения.
-Точняк, «вынет душу из тебя за керосин» - это ваще гениально! – восхитился Денников, а Тимур аж зааплодировал, но чуть не свалился с перилок крыльца прямо в шашлыки.
А меня несло:
- «Этот путь нелёгок, мой собрат-скайдайвер,
Но влечёт сердца к себе недаром он
И с обреза в небо каждый день шагают
Сотни перворазников-орлов!»
Конец песни мы пели хором, не в склад и не в лад, зато искренне, и дружный рев молодых здоровых глоток сообщал ночному небу о том, что:
«Ангельская пыль -
Это сон и быль!
Свобода, простор - твоя стезя
Восторга сдержать нельзя!
Твой ангел хранит тебя, герой –
Он рядом парит с тобой»
- Ты ничего не слышишь?
-Ну, ветер шумит вроде….
-Какой ветер, ты что? Ткань по бетону шуршит, через забор лезет кто-то.
Встретившись с Тимуром между двух дощатых уличных сортиров с буквами «М» и «Ж», мы отчаянно прислушивались, дыша в ночной воздух спиртовым туманом.
-Не гони!
-Я что, самоходов что ли не ловила никогда? Лезет кто-то, я тебе говорю! А ну-ка дай-ка фонарь…
Жареный Гвоздь протянул мне свой дальнобойный прожектор. Я нырнула со света уличного освещения в непроглядную темноту кустов вдоль забора. Тимур ломанулся следом, но по пьяни захрустел ветками слишком громко, и во избежание срыва разведоперации был мимически послан нахер по методу старлея Юрцевича: показом подсвеченной снизу злой рожи. Доблестный спортсмен икнул и отшатнулся, а я, стелясь по выпуклостям бетонных плит, медленно поползла к источнику шума. Всего-то метра три, а как медленно! Глупый нетрезвый мозг требовал подвигов и сигарету, но я не поддавалась. Вот над черной кромкой забора на фоне ночного неба появились очертания головы и плеч, вот послышалось натужное дыхание. В темноте рассмотреть рожу нарушителя не удалось, но как удачно и близко она была! С мстительным ликованием я выбросила вверх руку с фонариком, одновременно сдвигая переключатель на самый дальний и яркий свет.
- Стой, кто идет!
После ночной черноты свет фонаря показался вспышкой ядерного взрыва. Получивший дикую дозу люксов и люменов нарушитель с воем скатился с внешней стороны забора. Тут бы его, беспомощного, и схватить, но моим-то собственным глазам досталось не меньше! Обливаясь слезами, я прислонилась лицом к забору, а вокруг меня прыгали яркие зелено-фиолетовые пятна, сейчас я бы даже собственную вытянутую руку увидеть не смогла. Справа в меня вбежал кто-то толстый:
- Че тут?!
- Смылся, гад… - я отчаянно терла глаза. – Я ему фонариком в глаза сунула.
-А чего ревешь-то?
-Ну и себе заодно же…
-Нууу, жа-ареный гвоздь, а…
Тимур, кряхтя, взобрался на забор, но никого не увидел. Спрыгнув на землю, он потянул меня в кусты.
- Доорались, на КПП у сторожа свет зажегся! Щас пойдет сюда, валим!
- Зачем нам от сторожа-то валить? – не поняла я. – Как раз тот мудак не мог далеко уйти, вместе бы поймали.
- И как ты ему докажешь, что тебя не глючило с пьяных глаз, а? Ловить она тут собралась кого-то еще… а то, что бухими попались сами – как будешь Сарычеву объяснять, ты подумала?
- Блин…. – мне стало стыдно. И мы ломанулись сквозь кусты в сторону домиков.
После пробежки по пересеченной местности нетрезвое сердце норовило выпрыгнуть через рот наружу. Мы с Тимуром плюхнулись на лавку возле синего домика Веры и Поли. Здесь возле остывшей плиты курил и смачно бил на себе комаров Костя Денников, охлаждая о металл плиты распухшие от гитарных струн подушечки пальцев. На запыхавшихся нас он посмотрел с удивлением.
-Не, я понимаю, зачем надо бегом в сортир бежать – не успеть можно, а обратно-то куда спешить, а? – съехидничал сын чемпиона Денникова-старшего.
- На периметр нарвались, - извиняющимся тоном сообщила я, но Костино лицо вытянулось в недоумении. – Ну, на охрану с КПП. А еще пугнули какого-то урода, который через забор лез.
В этот момент из домика вышла Полина с кружкой и присела рядом на скамейку.
- Правда лез, - важно кивнул Тимур, - а Макарона его фонариком, гы! - засветила. А чо, «беленькая» осталась еще?
- Вот им делать нехер, - хохотнул Денников, обращаясь к Поле – через забор лазать. Не аэродром, а проходной двор – заходи и бери. А тебе, Тим, – это уже в ответ на вопрос про «беленькую» – уже хватит, по-моему, а то у тебя и так глаза друг друга нахер посылают.
- В смысле? – офигела я. – Как это - «заходи», там же КПП, ворота?
- А ты видела, что забор только вокруг ворот существует? Метров сто тянется, а дальше лес просто, стена деревьев. Ну, а с остальных сторон вообще ничего нет.
- Эп…. – я утратила дар речи и полезла за сигаретой. – Ты серьезно?
Костю явно веселила моя растерянность. В ходе дальнейшего разговора, к которому присоединилась Поля, а потом – и Вера, я поняла, что: аэродром охраняется достаточно условно, а именно – на КПП сидят двое безоружных ЧОПовцев и раз в два часа бродят дозором по аллеям. Парашютохранилища, ангары, здание штаба и другие важные помещения просто запираются на замок, окна первого этажа защищают решетки, окна второго – только занавески. Занавески, Матерь Божья!
Нет, я, разумеется, и раньше догадывалась, что на гражданке порядка нет, но не настолько же! И особенно перед соревнованиями, когда всякие «Эрскаи» могут запросто залезть, как к себе домой и попортить технику из вредности. Знаем мы этот большой спорт, одни подставы, конкуренты ничем не побрезгуют!
Так… надо всех наших собрать. И объяснить. Но как? - все уже порядком косые от выпитого. Девчонки потрезвее, но их бесполезно привлекать. И Сарычев уехал, сейчас дома десятый сон видит, поди. Что же делать?
Дисциплинированный рассудок младшего офицера требовал немедленно доложить обо всем Сарычеву, либо – кому-то из замов начальника ДОСААФ, в том числе – и о сегодняшнем происшествии у забора, а там – пусть Сарычев или кто посерьезнее – решают проблему защиты от незаконных проникновений: вызывают спецназ, срочно достраивают забор, выписывают люлей охранничкам на КПП. Но это только рассудок. Душа требовала подвига, сигарету и – еще на посошок по сто. Судя по выражению лица Тимура – у него тоже. И я решилась.
– Значит так. Отделениями по пять человек прочесываем базу. Всем взять фонарики, переключить на самый мощный свет. Взять веревки – стропа подойдет – нарушителей вязать. Веревок не жалеть, поймал и замотал как матрешку. Первая группа три часа патрулирует, как возвращается – то сразу же уходит следующая. Особое внимание обратить на участок вдоль забора, подходы к складам ГСМ и к штабу.
– Точняк, уу мня ракетница есть! – с готовностью дыхнул перегаром Жареный Гвоздь. – Брать?
– Брать! – великодушно разрешила я. – Но не стрелять. Еще вопросы?
Больше вопросов не было, мои поддатые друзья-спортсмены восприняли идею ночного патрулирования с энтузиазмом – видимо, вспомнили, как в школе играли в «Зарницу». На веревки раздербанили стропы списанной запаски, Денников-младший показал мастер-класс по сматыванию самораспускающейся бухты. Уходили в темноту ночи как на фронт – с сурово сведенными к переносью бровями, с переброшенной через плечо скаткой капронового вервия, крепко сжав в руке фонарики и немилосердно благоухая этанолом.
Утром разбудили меня Вера и Поля. Соньке, несмотря на топтание на моей груди, и засовывание мурчащей морды в хозяйский нос, это оказалось не под силу.
-Чего, набегались вчера, охраннички? – ехидно спросила Вера, расчесывая волосы. – Много шпионов наловили?
-Да так, пару тушек на стельки хватит – я села в кровати, зевота просто раздирала рот, мир плыл в щелках заспанных глаз. Однако…. Побегали мы вчера знатно, по моим подсчетам, спалось мне совсем малым мало: два часа.
- Ты как сегодня вообще собираешься прыгать в таком состоянии? – хмуро спросила Полина. – Сегодня будем фигуру уже репетировать, а ты в состоянии бревна.
- Ее вообще врач до отцепки даже не допустит, - подхватила Вера. – Люда, в зеркало посмотри, тебя как будто пчелы покусали.
Я с тревогой ощупала опухшие глаза и прямо почувствовала, как скрипят веки о сухую роговицу. Ужас…
И вот в таком состоянии мне предстоит пересаживаться на «крыло»?
- А вот допустит вот, - широко зевнула я. – Только надо еще поспать… хоть минут двадцать… мням… мням.
Разбудил меня невежливый тычок в бок.
- Собираешься прыгать-то сегодня? – вкрадчиво спросила Катя. Открыв глаза, я увидела, что она уже в комбезе.
-А? Сколько время?
-Ну, через двадцать минут взлет, Сарычев приехал, побежали на старт!
Меня пружиной подбросило на казенной койке.
-А медицина? А отцепка?
- К черту медицину с отцепкою вместе! На старте все пройдешь, одевайся.
Давно я не впрыгивала в одежду с такой скоростью – примерно, с курсантских времен и ночных подъемов по учебной тревоге. Как всегда, самым сложным была шнуровка берец, и я пожалела, что в училище филонила, ложась спать обутой – навыка нет, скорости нет. Впрочем, через 5 минут я была готова. Катя с восхищением похлопала в ладошки, созерцая заправленную попутно кровать и кипящий электрочайник.
- Это, значит, правда, что в армии надо суметь одеться пока спичка горит, да? Не прикол?
Я не ответила – была занята употреблением «врубильника». Как, вы не знаете, что такое «врубильник»? Тогда у вас море счастья и здоровое сердце, чесслово….
- Что ты делаешь, Люд? – испугалась Катя, наблюдая, как я морщусь и глотаю несладкий растворимый кофе через сигаретную затяжку. – Ужас какой! Гадость же, фу-у….
Вдох-глоток кофе-выдох… Вдох-глоток кофе-выдох. Это жестокое средство способно даже при клинической смерти помочь, я думаю. Вместо электроутюжков, хе-хе. Кофеин протиснулся сквозь суженные никотином сосуды и с размаху ударил по мозгам, выжигая сонную одурь. Боясь тратить такие ценные мгновения этой поистине реактивной, но, увы, недолгой бодрости, я поскакала на старт. Катя еле поспевала следом.
- Смотри, вот твой заход – наскоро объяснили мне, засовывая в подвеску «Мальвы». – Вот ветер дует, а вот ты по коробочке заходишь на льдинку, после четвертого разворота встаешь на малый снос и заходишь на точку. Ниже 50 метров никаких маневров и разворотов, поняла?
-Да поняла, поняла, - кивала я, думая как бы побыстрей отвязаться. Недолгая эта искусственная никотиново-кофейная бодрость, ох, и недолгая. Не дай Бог в самолете вырубиться! – А это чего за штука?
-Это рация, - ответил Денников, цепляя мне на бретель ранца пластмассовую коробочку. – Первый прыжок с «крылом» тебя будут вести с земли, подсказывать. Ну, вперед!
Оказалось все довольно просто. Уже освоенное движение «обнимашек с небом», летишь и свистишь, поглядывая на высотомер на запястье. Пока подходила высота, я опробовала изменение прогиба – втягивая живот и снова прогибаясь вниз – оказалось, меняется интенсивность свиста в ушах, то есть, видимо, и скорость падения тоже. Я хотела еще опробовать поворот в горизонтальной плоскости при помощи движения кистей рук, но стрелка высотомера сползла к цветному сектору. Немного непривычно было раскрываться, выдергивая кольцо откуда-то из задницы, но в целом все произошло довольно быстро. Снова короткий нырок головой вниз, и вот над головой, шурша, расправляется скрепленная нервюрами цветная оболочка спортивного парашюта. Горизонтальная скорость бешеная, никакого сравнения с круглыми куполами.
– МакарЭнко! - ожила рация голосом Сарычева. – Разворачивайся, и по ветру становись!
- Есть по ветру, - я потянула клеванту, и цветное крыло послушно повернулось вокруг оси, продолжая снижаться. Над моей головой истошно хлопотал слайдер.
– Не скручивайся, не скручивайся! – ворчливо прокомментировала мембрана. – Потихонечку снижайся и аккуратно заходи, ты пока что никому не мешаешь.
Легко сказать – снижайся потихонечку! Одновременно выстраивать заход на льдину, сохраняя прямые углы, следить за горизонтальной и вертикальной скоростью – то есть за положением купола, и еще где-то на периферии помнить, что в тебя запросто может вбежать точно такой же сонный Денников-младший. Хорошо еще, что Жареного Гвоздя сегодня не допустили к прыгам по состоянию здоровья – такое схождение в воздухе ни я, ни «Мальва» не пережили бы: кирпичи долго не летают, они сразу идут на таран!
– Третий разворот делай, чо ждешь – гаркнул Сарычев. – То спешишь, то тормозишь, ровнее надо рулить.
Мы с «Мальвой» подвернулись боком к ветру и оказались на линии, проходящей через центр льдины. Упс… похоже, что-то не так.
– Все, прозевала ты, поздно довернулась – вздохнула рация. – Давай теперь держи прямо по курсу, так и снижайся к льдине.
– Я ж на нее не попаду тогда! – возмутилась я, приподняв плечо так, чтобы микрофон оказался возле рта.
– И не надо попадать, просто пройди над ней – сказал Сарычев, – или перед ней сядь. Не целься в льдину, не ныряй вниз резко, лучше просто аккуратно приземлись где сможешь, это нормально.
Его голос был слышен уже и без усиления. До земли оставалось метров пятьдесят. Ух, ё, как близко-то, а скорость бешеная, я несусь вперед как паровоз! Пересекла осевую ВПП, прикинула расстояние до сложенных пирамидкой матов. А что если…
– Я кому сказал «не ныряй»?!! – Сарычев взревел одновременно в рации и внизу на земле – вообще не трогай льдину, десантура гребаная! Мимо иди и садись в поле, ётээм!
По земле неслась быстрая прямоугольная тень с хвостиком. Это «Мальва», а хвостик – видимо, я. Эту тень догоняла вторая тень, идентичной формы, но побольше – это ниже меня заходил на льдину красно-белый купол «Хита». Оу, это я Катю, значит, чуть не подрезала? Вот «Хит» подвис низко-низко над центром мягкой пирамидки, а потом – всплеснул краями и весь опал, накрывая собой и льдину, и Катю, а потом старт вообще остался где-то позади. Классная посадка, мне б так тоже – думала я, приближаясь по наклонной к намеченной глазами точке в траве.
– Обе клеванты вниз, делай подушку и р-раз! – тявкнула рация, но я уже и без подсказки поняла, как погасить посадочную скорость. Натянув клеванты до предела, я заставила оболочку крыла схлопнуться и полусогнутыми ногами встретила землю. Однако! Похоже, высота все-таки была великовата, ноги от толчка точно электрическим разрядом обожгло – и устоять на них не удалось. Сверху обрушился шуршащий капрон «Мальвы», превращая меня в бесформенный тряпичный холмик. Мда… прыгать в тапках я научусь еще очень нескоро.
– С первой вас посадкой на крыле, товарищ спортсмен! – поздравила я себя. А тут еще Сарычев по рации ехидно добавил: – Ай да молодец, башкой тебя об стенку!
И отключился, ворчун.
При сборах «Мальвы» не обнаружилось замка RSL. Видимо, он выпал, пока я выполняла свои первые неуклюжие развороты. Чер-ррт! Это уже серьезная подстава – потерять деталь от чужого парашюта! Если не найду его сейчас в поле, то придется обращаться на завод-изготовитель, заказывать такое же, а это недешево. Сгрузив нейлоновый сугроб в поле для ориентира места посадки, я закурила и вызвала по рации Сарычева, объяснив ситуацию и попросив пока ничего не говорить Кате. А потом побрела в поле – искать в скошенной траве красную полоску корда, согнутую в виде петли с маленьким металлическим брелком. Считавшей себя спецом по поиску разной мелкой хрени, мне почему-то наивно казалось, что яркий предмет в выжженной траве разыскать раз плюнуть, наверное, потому что я не учла размеров зоны поиска! Хренью – мелкой и не очень – поле, впрочем, было засеяно довольно густо. В первые же полчаса я набрела на выбеленный дождями и солнцем десантный стеганый шлем, ни пойми сколько лет назад забытый тут каким-то восторженным перворазником. Через два километра в направлении деревни были обнаружены останки чьей-то погибшей видеокамеры, конкретно – обломок видоискателя, и я сразу вспомнила недавние похождения юного военкора Глеба Свиридова на нашей базе. Вот уж чью аппаратуру было жалко до слез. Словом, попадалось в траве все что угодно кроме Катиного замка. В этих дурацких поисках я пропустила еще три подъема, которые могла употребить на совершенствование правильного построения захода. Самолет, словно издеваясь, закладывал круги над моей перегревшейся головой. Блин! Вот тебе и специалист по поиску разной мелкой хрени. То прозрачный пробник духов с лету углядела среди тюков, а то большую красную ленту уже битый час не могу в скошенной траве отыскать! Блин! С горя я полезла за куревом. После первой затяжки я поняла – слово «пробник» меня непонятно тревожит, причем даже сильнее потери RSL-замка от чужого парашюта. Интересно, почему? Что там в этом пробнике было у того прыщавого парня? По идее – все что угодно, хоть радиоактивный уран, хоть наркота, хоть безобидный шедевр турецких парфюмеров, хоть штамм сибирской язвы… стоп! А ведь это более чем реально: догадка обожгла мозг, как прошедшая навылет пуля. Что случилось с девушками из «Белого ветра»? Правильно, они все разом заболели непонятной инфекционной болезнью. Само по себе это не очень странно, если девчонки много времени проводили вместе на тренировках, то кто-то одна могла подцепить заразу извне и заразить остальных. Но почему же, например, не заболели остальные, те же Вера и Поля? Бактериологическое оружие – если оно и применялось – должно действовать точечно, избирательно, поражая лучших спортсменов. Допустим, Вера и Поля, а также Катя – здоровые девки с высоким иммунитетом, их непросто уложить на больничную койку. Ну, а Жареный Гвоздь со своим постоянным кашлем курильщика? Он ведь не заразился, несмотря на хилый организм. И, кстати, не участвует в соревнованиях. То есть кто-то намеренно убирает девчонок одну за другой, чтобы сорвать выступление команды «Белого Ветра». Не насмерть, не до инвалидности, просто – временно лишив их возможности подняться в небо. Значит, подброшенный вирус или бактерия должны вызывать что-нибудь быстроразвивающееся, с высокой температурой и бредом, страшное, противное и непонятное, но не слишком опасное, допустим, ветряную оспу или грипп. Беловетрянки болеют ветрянкой, ха-ха! Но ветрянкой взрослого человека заразить сложно, почти у всех иммунитет. Какие там еще есть болезни, а? На ум пришли холера и чума, а вслед за тем – страшные картины средневековых городов, наполовину выкошенных эпидемией, стоны умирающих и плач выживших. Брр! Нет, опасные болезни сразу отметаем. Остаются кишечные инфекции, грипп, кожные заболевания. Закрываем в пробирку отраву, проникаем на территорию аэродрома – благо та не охраняется – и подбрасываем вот такие вот пробники духов с броскими надписями типа «Кензо» или «Армани» девчонкам. Те, естественно, с любопытством их открывают, подносят к лицу, чтобы понюхать аромат и… готово дело! Заметьте, кто из команды остался в строю: близорукая Полина, которая просто не обратит внимание на мелкий предмет под ногами – раз, аллергик Вера, которая не переносит никакие косметические запахи – два, и третьей является Катя – которая в силу зрелого возраста достаточно умна, чтоб не подбирать с земли всякую гадость. Так что, видимо, вчера, должна была настать моя очередь покататься на машине с красным крестом и мигалкой, но, к счастью, я равнодушна к парфюмерии – это раз, и два – у меня очень приставучая и внимательная кошка. Соньке сегодня не забыть купить свежего мяса и молока – заслужила, контртеррористка хвостатая. Я решительно затушила бычок и встала. К черту кольцо, другое куплю – главное, все Сарычеву рассказать. Я нажала кнопку рации, но подумав, отпустила – такие вещи надо сообщать лично, с глазу на глаз, а не во всеуслышание, иначе то паники не оберешься. А ну-ка, лейтенант Макаренко, бегом марш!
Сарычев моих излияний слушать не стал вообще. Едва я обмолвилась о бактериологической атаке на аэродром, он демонстративно скривился и помахал рукой перед моим лицом, намекая на запах вчерашнего перегара, и в грубой форме посоветовал пойти проспаться, а потом заняться, наконец-таки, делом, а не сочинительством детективов. Тут подошла Катя, и мне пришлось от дедуктивных выводов свернуть на тему потерянного замка транзитной системы. Сарычев уничтожающе вдавил меня взглядом в землю, отобрал рацию и покатился прочь, покачивая арбузным брюшком. От обиды я сразу сдулась как проколотый мячик и ушла к полотнищам с распущенными Д-6ми. Солнце палило жарко, действие «врубильника» кончилось и я, свернувшись шариком по примеру Соньки, заснула на парашютных сумках, да так крепко, что меня растолкали только в шесть часов вечера, когда стали сворачивать старт. Пока мы ехали обратно в городок, покачиваясь на матах льдины, я выспросила у Веры о симптомах болезни «Беловетрянок».
– Знаешь, у них резко подскочила температура, у Тани даже бред начался, представляешь? Сильно болели суставы и спина, они, бедные, пошевелиться не могли, голова болела у всех, а Олю вообще рвало весь вечер. К ночи еще хуже стало. Мы перепугались и вызвали «скорую помощь», врачи только глянули, сразу забрали всех и увезли в инфекционку. Даже хотели аэродром закрыть на карантин, но Семен Васильевич не дал.
– А диагноз? Чем они больны, не сообщили? – допытывалась я.
– Точно не знаю, Люд, но вроде что-то типа грипп какой-то редкий. Температуру сразу дает под сорок и слабость. Бедняжки, как их жалко, мы тут на солнышке загораем, к соревнованиям готовимся, а Оля, Таня и другие лежат в инфекционке, к ним даже не пускают родителей. Вот ужас, правда?
– Ужас, конечно, – хмуро согласилась я. – А самое ужасное, что это теперь может случиться с каждым из нас.
И я поделилась своей гипотезой с Верой. В отличие от Сарычева, та отнеслась к моему заявлению очень эмоционально, да так, что ее кудахтанье мне весь вечер до отбоя пришлось затыкать долгими успокоительными речами. Уфф…. Легче жопой танк остановить, наверное! Зато теперь сработает старейшая в мире радиостанция «Сарафан FM», и девчонки будут внимательнее относиться к любым найденным посторонним предметам. Мужиков убедить было сложнее, после вчерашнего забега по кустам они мучились недосыпом и похмельем, так что все мои выкладки им были по барабану. Только Тимур-Жареный Гвоздь, своими глазами видевший лезшего через забор ночного гостя, задумчиво почесал в чернявом затылке, но и то при словах «круглосуточное дежурство» скривил толстую физиомордию будто кот, нюхнувший «Красной Москвы».
– Макарон, ты не обижайся, но у тебя с перепою здорово паранойя обостряется! – только и сказал Денников-младший. – Хочешь играть в шпионов – вперед, но без меня. Когда мы в следующий раз захотим побегать ночью по территории, мы тебя позовем. Обязательно!
Очень хотелось втащить по этой самодовольной ряхе доморощенного психолога, отыграться и за подрезанное место в подъеме, и за обвинения в паранойе, но Костя, почуяв, что дело пахнет керосином, благополучно испарился. А мне пришлось довольствоваться избиением дощатой стенки домика и тонкой березки, которая сломалась после первого же удара. Нет, ну и что теперь делать? Звонить Караеву и требовать роту десантуры на прочёс местности? В милицию бежать с заявлением? К Юрцевичу? К Илюхе?
«Ветер воет, море злится
Мы, корсары, не сдадим!
Как дурак, стою у мачты
Против тысячи один!»
– переиначила я слова старой пиратской песни сообразно ситуации и невесело усмехнулась. Вот именно что как дура – одна-одинешенька, какого черта никто мне не верит? Уууу! Ну и ладно, дЕсант и один в поле воин. Сама справлюсь.
С утра я проснулась раньше остальных и первым делом побежала к турнику. Успела подтянуться пятнадцать раз, перекурить, пройти две дорожки «боя с тенью», покататься на снаряде для отработки свободного падения как на качельках. За этим лирическим занятием и с сигаретой в зубах меня застали девчонки. Вера, Поля и Катя шагали через влажный от росы лужок, весело хихикая между собой. В руках у них были непонятные плоские штуки, с первого взгляда размером и формой напомнившие мне полуростовую складную мишень на стрелковом полигоне. Дежавю какое-то, однозначно! Может, Денников прав насчет паранойи?
– Доброе утро, Люда! Уже готова к тренировке?
– Ах.. кхе-кхем, – я поперхнулась дымом, отчаянно гадая, что они имели в виду – ну да, уже пару раз сбегала туда-сюда, пока вы дрыхнете, барышни!
– Супер! – оценила Катя, ставя на асфальтовую площадку свою ношу. Тут стало ясно – нифига это не мишень, а низкая тележка в форме человеческого туловища без рук, ног и головы. Колесики на поворотных ножках позволяли тележке двигаться в любом направлении от малейшего толчка. Кажется, я поняла, что это такое.
Поля поставила на землю одну тележку, а Вера – две. Одна явно предназначалась для моей грешной тушки.
– Ну что, пойдем сначала? – с сомнением протянула Поля. – Или только построение и разбежку?
– С самого начала, – серьезным голосом ответила Катя. – Надо Людмилке показать, как отделяются группой, она еще никогда этого не делала. Пойдемте к макету!
Побросав тележки на площадке, мы двинулись по высокой траве к врытому в землю остову фюзеляжа «Аннушки». Без сомнения, это когда-то летало, а теперь, лишенное крыльев, кабины, шасси, хвоста и даже обшивки – служило наглядным пособием. При надлежащем воображении можно было понять, что ребра шпангоутов с приваренными к ним с вогнутой стороны сидениями – это салон, а прямоугольная арка в боку – не что иное, как рампа. Катя рассказала, что на самом деле все будет гораздо просторнее, так как для прыжков участников формаций на АН-2 открывают грузовую дверь. Забавно, никогда не знала, что таковая на «Аннушке» существует! Дальше началась полнейшая фантасмагория: мы вставали с сидушек, подходили к обрезу, двое по очереди вывешивались наружу, держась рукой за верхний обрез двери, а вторую протягивая внутрь воображаемого салона. Оставшиеся внутри две девчонки хватались за эти руки в «актерский захват», потом тот, кто висел лицом по ходу движения самолета, кивком давал знак. По этому знаку все должны были одновременно оттолкнуться, а выходящие крайними – еще и сцепиться между собой. Вот с этой одновременностью и возникала главная проблема. Я постоянно портила составную фигуру, то задерживаясь дольше положенного в салоне, то слишком сильно отталкиваясь при прыжке. К исходу получаса взлохмаченная, красная Полина обругала меня «жопой динозавра» после того, как я, случайно отпустив руку, толкнула и уронила всех на землю. Тут Катя решила, что на сегодня хватит. Потирая отбитые при падении места, мы с «Беловетрянками» пошли к тележкам. Это оказалось не так травмоопасно: лежа на тележках животом, мы отрабатывали движения руками и ногами, с помощью которых можно управлять положением тела в потоке. Выпрямил ноги – полетел вперед, поставил кисти рук на ребро – повернулся вокруг своей оси, прижал руки к туловищу – сделал сальто вниз головой. Изначально все мы обнимали друг друга за плечи и почти соприкасались лицами в течение трех секунд, затем руки из этого захвата соскальзывали по плечам до локтей и фиксировались еще на три секунды, затем – до кистей, и оставшееся до разбежки время мы держались за ручки в этом лежачем хороводе. Когда будем выступать, то держаться мы будем не за ручки, а за кружок ткани желтого цвета, имитирующий сердцевину ромашки. Правда, теперь, когда нас осталось только четверо – ромашка автоматически превратилась в крестик. При выполнении разбежки нужно было сильно согнуть ноги в коленях и отпустить руки соседок. Пару раз заехав пяткой в голень Веры, и получив от нее головой в висок, я примерно запомнила последовательность действий в группе. Скорее бы в небо – там понятнее будет!
За завтраком для лучшего понимания процесса я нарисовала на бумажной салфетке схему прыжка, подписав первой буквой имени каждую из участниц. Рисую я ужасно, и если бы мои новые подруги увидели свои «портреты», вышедшие из-под моего пера, они в гневе забросали бы меня вчерашней слипшейся вермишелью и были бы правы. Тогда я стала компенсировать недостаток таланта обилием деталей: дорисовала Кате хипповскую сумочку, Полине – тюрбан из полотенца на голове, Вере добавила бюст, а себе – нос и челку. Теперь картинка нравилась мне куда больше, и вчерашнюю вермишель критиков можно было милостиво заменить на свежую и теплую. Разглядывая рисунок, я вспомнила конкурс рисованных боевых листков, проводившийся у нас в части по случаю 23 февраля и хихикнула. Особенно один боевой листок мне тогда понравился. На нем автор красками изобразил казарму после отбоя: ряды коек и торчащие из-под одеял головы солдат. В середине на стуле сидела женщина в военной форме, в которой по размеру носа и форме челки угадывалась ваша покорная слуга. Одной рукой «мамочка» заботливо подтыкала солдатику одеяло, а в другой держала открытую книжку с картинками. Судя по микроскопической надписи на ее обложке, вместо сказок я читала на ночь своим великовозрастным «деткам» иллюстрированное «Наставление по ПДП». К слову сказать – на другом боевом листке я тоже фигурировала (прямо бешеная популярность, я смотрю), но там все было не так пасторально: в ночной тьме с фонариком в высоко поднятой руке я выхватывала лучом света лезущего через забор самовольщика. Статуя Свободы какая-то, блин…
Вспомнив про ребят, я загрустила. Как они там без меня, бедолаги? Никто-то их теперь сгущенкой со склада не подкармливает. Маринка, медсестра наша, поди, в депрессию впала от отсутствия собеседницы. Влад тоже непонятно с кем теперь пьянствует, не с Невсташевым же? Продал ли он парашюты или нет? На кого теперь в мое отсутствие изливает свое бранное красноречие ВалерьНиколаич свет Караев? Словом, кусок в горло не лез, и, хлебнув обжигающего чая, я стала рисовать на салфетке другое: план атаки «Эр-скай» на нашу базу с использованием бактериологического оружия. С рисунками после чая у меня разладилось совсем, я выкинула салфетку, достала из кармана блокнотик, и стала излагать свою версию происходящего в прозе. Итак, некто – особые приметы прилагаются – проникает на аэродром и подбрасывает спортсменкам ампулы или пробирки со штаммом инфекции, предположительно, грипп. Та вдыхает зараженные духи или ароматическое масло. Болезнь развивается через несколько часов и выводит пострадавшую из строя. Так вражеская команда с гарантией избавляется от конкурентов: либо ввиду отсутствия участников, «Белый ветер» сам снимает свою заявку на участие, либо органы санэпидемнадзора берут на карандаш вспышку заболеваемости гриппом и просто закрывают аэродром на карантин. В милицию обратиться, конечно, можно, но они первым делом в санэпидемнадзор сообщат, и никаких соревнований не будет. Кроме того, откроется неофициальное присутствие в команде совершенно левого офицера ВДВ, за что «Белому ветру» грозит дисквалификация, а Сарычеву - головомойка. Точно, никакой милиции не надо, а то только хуже выйдет! Парашюты эти списанные еще…. Тьфу, стоп, типун мне на язык! Этот листочек я из блокнота выдрала и прожевала, запив остатками чая. Внутренние дела гарнизона никого из гражданских не касаются, не нужно этого записывать вообще. А вот патрулирование территории ввести нужно. Но где взять людей? Парашютисты послали меня нафиг, из парней если только Жареный Гвоздь согласится. Хм… может быть, мне стоит подпоить летчиков и подбить их на ночные прогулки вдоль забора? Это тебе не ЧОПовцы: мужики они крепкие, серьезные и внимательные, из таких будет толк. Э, нет, не пойдет! Чтобы таких подпоить, больно много спирта надо, а где взять его? Я нарисовала в блокноте жирный вопросительный знак. Хотела разработать схему обхода периметра в однеху, с Сонькой на поводке, но тут меня поторопил Сарычев, вытиравший усы за соседним столиком – пора было грузить машину к подъему.
Первое в жизни совместное отделение как-то сразу не заладилось. Предполагалось, что Катя вытянет наружу меня, а Поля – Веру, а я ухвачусь за захват на веркином плече и оттолкнусь от среза как обычно. Но в последний момент я затупила, не зная куда девать свободную правую руку, и на автомате схватилась ею за край рампы. Этим движением я перекрыла дорогу Вере, а когда висящая снаружи самолета Катя дернула меня к себе, то я вылетела как пробка из бутылки с шампанским, перекосила «рули», крутанулсь в воздухе вокруг собственной руки, разрывая катюхин захват, и сразу отлетела метров на десять по ходу движения АН-2. Кольцо формации рассыпалось как горох, и четыре фигурки, с трудом остановив беспорядочное падение, раскрылись уже на высоте девяти сотен метров. Это было фиаско, хотя на мой вкус, больше к ситуации подошло бы другое определение полного провала - тоже из пяти, кстати, букв. Хорошо, что сейчас на плече не болталась рация, а то наш дорогой тренер очень оживил бы эфир этим словом и другими из той же стилистики. Как ни странно, по приземлении внизу никто из девчонок меня не прибил, а Катя даже улыбнулась ободряюще. В следующем подъеме дело пошло немного лучше – теперь мы выходили как это и положено - по отдельности, с интервалом в секунду, и я сумела не только плавно влиться в формацию, но и пару секунд сохранять требуемое положение рук: затем я не удержала глубину прогиба в спине, меня тут же потащило вверх, и я отпустила плечевые захваты на комбезах Кати и Веры. Зато они меня держали крепко, не дали уйти в синеву. На третий раз я догоняла остальных в свободном падении без проблем, лежала в прогибе ровно, и сбежать в воздухе от своих девчонок не пыталась. Урааа!!! Одной проблемой меньше. Теперь осталось выследить и изловить засланцев из «Эр-скай»: кулаки от праведного гнева чесались просто невыносимо.
В поле уже поставили секции ограждений для того чтобы зрители не лезли в поле. За день до соревнований никаких прыжков уже не было: все обитатели городка дружно таскали столы и вешали занавески в столовой, где должен был состояться праздничный банкет. Обычная суета перед большим событием: что в армии, что на гражданке – это происходит одинаково. Вечером накануне соревнований я как обычно пошла на обход территории, вооруженная фонариком и кольцом от Д-6, зажатого в кулаке на манер кастета. Над моей привычкой посмеивались все, но тот же Жареный Гвоздь почему-то ходил со мной. Все местные коты и собаки уже выучили этот ритуал, и торопились убраться с дороги, едва лишь обнаруживали две темные фигуры в сиреневом ореоле ртутных ламп уличного освещения. Проблемы были только с неунывающими ежиками, которые приходили кормиться на помойку возле столовой. Они пыхтели и топали, неразличимые в темной траве, но больше в поле нашего зрения не попадало ничего подозрительного. И вот, в эту прохладную августовскую ночь, когда на грешную землю падают звезды из созвездия Льва, случилось то, чего так давно ожидала я и моя паранойя.
В импровизированный «дозор» мы с Тимуром обычно отправлялись поврозь: он осматривал участок границы от забора с левой стороны ворот до взлетно-посадочной полосы, я от правой стороны ворот с забором до дороги на деревню. Потом мы менялись. Делалось это специально каждую ночь в разное время на тот случай, если противник отслеживает наши перемещения. Для переговоров на расстоянии мы цепляли на карман рации вроде той, по которой с земли векторят первый прыжок только что «окрылившегося» спортсмена. Била эта рация всего на какие-то жалкие два километра, но нам для нашего патрулирования хватало. Просто так трещать между собой мы боялись, чтобы не спугнуть долгожданную добычу, и условились использовать рацию строго для вызова подкрепления. Сегодня пошли пораньше, еще толком и не стемнело. Здравый смысл говорил мне, что сегодня у «R-sky» последний шанс вывести вражескую команду из игры. При этом им нужно самим успеть хорошо выспаться перед соревнованиями – тут Тимур возразил, что подосланных можно и со стороны набрать – и заложить достаточно времени на то, чтобы болезнь у зараженных жертв перешла в острую стадию. Так как и для того, и для другого нужно часов 8-9, то гостей следовало ждать именно сейчас. И оказалась права: не успела я дойти до поворотного пункта маршрута – старой ржавой водонапорной башни, как рация в кармане ожила.
– На приеме – выдохнула я в мембрану микрофона.
– Двое. Около дальних казарм. Вооружены арматурой.
Ого! С арматурой даже, все серьезно-то как. Значит, решили на крайние меры пойти. А Жареный Гвоздь там один с пустыми руками… У меня-то хоть кольцо от Д-6го с собой, а у тебя – один трехкольцевой замок, да и тот – наколка. Вот черт!
– Следуй за ними. В бой не вступай. Я иду к тебе.
– Они к парашютохранилищу побежали, слышь. Я не догоню.
– Поняла, иду наперерез! Через три минуты жди.
Я рванула напрямик через поляну ТПГ так, что только ветер в ушах засвистел. Черт с ним, пусть видят, лишь бы успеть. По кротовым норам, по битым кирпичам - крепкие подошвы десантных берцев выдерживали все. Хорошо, что я не в кедах!
– Люд, они у крыльца штаба – квакнула рация на моем плече, – Я щас их отвлеку, у меня дрын от забора… Э, пацаны, какие-то проблемы или чо?
Последняя фраза явно была адресована врагам. В рации послышались и другие голоса, потом звук удара. Суки! Так вот где их конечная цель – хранилище!!! Как я раньше не догадалась!
– Держись, Тим, я скоро!
Я ругала себя последними словами, мчась через березняк. Дура безмозглая! Надо было сразу караулить у хранилищ, ведь теперь врагам намного проще подбросить заразу в замкнутое помещение, где «Белый Ветер» держит свои парашюты, и выкосить сразу всех, чем подсовывать зараженные пробники под нос каждой спортсменке. Еще сто метров, не больше, уже видна двухэтажная громада штаба, перед самым крыльцом которого Тимка принял бой.
– Давай быстрее! – брякнул голос Жареного Гвоздя, потом мембрана взвыла визгливым гиперфонящим дребезгом, какой обычно издает упавший микрофон, а после этой какофонии воцарилась тишина. Кажется, рации больше нет в живых. Надеюсь, к Тимке это не относится? О, Господи….
В свете фонаря на площадке перед крыльцом, точно в каком-то жутком театре теней, кипел жаркий бой. В центре композиции пандоподобная фигура в шортах и тапках по-шаолиньски ловко отбивалась здоровенной штакетиной сразу от двоих: шибздика и гориллы, вооруженных полуметровыми прутьями. Оба были нацелены взглядом на заветную дверь, и поглощены дракой, поэтому на мое появление внимания не обратили. А зря! Не стоит игнорировать десантуру, мальчики – никогда не стоит! Я прыгнула на крупного, метя кольцом в основание шеи. Матерящийся Жареный Гвоздь немедленно ударом доски смел мелкого на пол. Здоровяк, устоявший на ногах после моего удара, отскочил так, чтобы видеть обоих противников, держа перед собой монтировку. На мгновение наши глаза встретились, и я прямо почувствовала, как мое лицо перекашивает дикой ухмылкой неуправляемого бешенства. Проведя с левого бока выставленный как копье обрезок железной трубы, я без замаха ударила его хозяина в челюсть. Голова ночного гостя дернулась, он схватился за разбитый подбородок.
– Ах ты, сука….
Не ввязываясь в дискуссию, я несильно пнула его в лучевую кость у самого запястья, и грозное оружие со звоном покатилось по асфальту. Гориллообразный субъект взвыл от боли в ушибленной руке. Так, этот больше не боец, надеюсь – у него трещина как минимум. Мы переглянулись с Тимуром: победа? Но тут с земли вскочил мелкий и рванул к вожделенному крыльцу. Тимка хотел его перехватить, но тот внезапно изменил маршрут, и, как заяц, вильнул со света в сторону. Жареный Гвоздь, бросив изрядно утомившее его дреколье, побежал за ним, теряя на ходу тапки. Ушибленный здоровяк взял себя в руки, и кинулся почему-то вослед Тимуру, мне ничего не оставалось кроме как бежать следом. Неудачливые лазутчики летели к проволочному ограждению на границе аэродрома, но явно прихрамывали. Тимур, так удачно доставший их своей доской, увы, сдался практически на первых ста метрах кросса, так как потерял в темноте свои сланцы и, по-видимому, напоролся босой ногой на неприятность. Об этом в ярких выражениях оповестил его голос из темноты кустов. Я мчалась, врубив фонарик как бешеный байкер – на дальний свет, не разбирая дороги, но сохраняя направление. Оба наших гостя прыгали спинами в круге света моего карманного прожектора, расстояние начало сокращаться, но тут в лоб мне влетела какая-то жесткая острая фигня, я зажмурилась от боли и резко свернула в сторону, при этом выпустив фигуры убегающих из охвата луча фонарика. Ух, похоже это был кусок кирпича… Вдали послышался затихающий топот шагов – это неудачливые диверсанты выбежали на автотрассу. Значит, забор они перемахнули и ушли. Черт! Опять мы с пустыми руками остались. Злая как собака, я побрела назад в поисках Тимура. Тот сидел в траве, матерно подвывал, и ощупывал ступню. Всласть обматерив друг друга и обвинив в неудаче: Тимур был виноват тем, что не обулся в берцы, а я – тем, что пожалела бить гориллу в затылок – мы успокоились, и стали вместе осматривать его окровавленную ногу. Парень наступил на стекло, но, к счастью, рассек только кожу. Я стащила с коленки бандану и перевязала рану. Найти потерянные на бегу тапки до наступления дня было нереально, и мы забили на это дело. В три ноги, держась друг за друга, мы очень медленно допрыгали до асфальтовой дорожки, ведущей к штабу.
– Стекло, понимаешь, это чертово! – возмущался Жареный Гвоздь, вися на моих плечах. – Нет бы просто бросить бутылку, так нет же, расколотить надо обязательно, уроды! Хорошо еще, что не на донышко встал, иначе бы прощай, сухожилие.
– Это точно, – пропыхтела я, таща свою говорливую ношу к домикам мимо мест недавнего побоища. Под моим сапогом что-то смачно хрустнуло, и я, посоветовав Тимуру внимательнее смотреть под ноги, а, точнее – под ногу, наклонилась посмотреть, на что же я такое наступила. В свете фонарика на чистом и на удивление ровном асфальте не было ни единого осколочка, только какое-то маленькое мокрое пятнышко. Ноздри уловили легкий запах парфюмерии, и по спине пробежал холодок. Я сглотнула, отпихнула в сторону раненого Тимура и задрала ногу, чтобы рассмотреть подошву берца. Во впадине протектора застряла маленькая стеклянная полоска. Флакончик… не-ет!
– Тим, не подходи близко, я эту дрянь раздавила… – сообщила я, яростно выдираясь из ботинка.
– Жареный гвоздь! Где ты ее нашла-то? – округлил глаза раненый спортсмен.
– Тут, прямо вот. Наверное, в драке кто-то из тех его выронил. А я случайно сейчас наступила…
– И чо теперь делать? – убито поинтересовался Тимур, глядя, как я воюю с крючками берцев.
– Как можешь быстро скачи к нашим, достань хлорки или спирта побольше…. – наконец, шнурки поддались, и ногу удалось выдернуть из зараженного ботинка. – А я потихоньку своим ходом…. Выкинь на крыльцо мой спальник, я пока останусь на улице, нефиг заразу на себе таскать.
Тимур, резво заковылял прочь, а я как была босая – помчалась бегом к кабинке летнего душа. Вывалив из карманов ценную мелочь на колченогий табурет, я как была в одежде, влезла на бетонный постамент со сливом и открыла кран. На голову полилась теплая, за день нагретая водичка. Захлебываясь под пахнущей металлом струей, я яростно промывала нос, горло, уши, терла лицо, ступни и кисти рук: все, где могла остаться инфекция из пробирки. Я не могу, не хочу, не имею права заболеть! Завтра у меня соревнования, я должна спасти «Белый Ветер»! Катю! Сарычева! Веру! Полину! Жареного Гвоздя! Денниковых обоих! Свою собственную честь, в конце-то концов! Вода журчала около пятнадцати минут, пока бак на крыше душевой не опустел. Мокрая, в облипшей одежде, с вздувающейся на лбу гематомой от кирпича я побрела мимо закрытой столовой по ночной территории к домикам. Там среди душистого табака на нижней ступеньке крылечка меня уже ждал темный ворох спальника. Вот так вот, как собаке кинули подстилку, значит? Ну да, все верно, я же сама так попросила. Рядом со спальником стояла бутылка «Белизны», пятилитровка воды и чекушка водки. Отлично! Продезинфицировавшись снаружи и – немного – изнутри, я разделась и юркнула в норку спального мешка. Мой многострадальный блокнот под душем не пострадал, равно как и ручка, так что я включила фонарик и села писать. Возможно, я завтра буду уже не в состоянии что-либо рассказать, так что надо спешить.
Утро дня «Ч» выдалось тревожным. В пять утра об меня споткнулся вышедший на крыльцо покурить Костя Денников. Он стал ржать и разбудил не только меня, но и девчонок.
Понимая, что вся конспирация запорота к чертям, я оповестила всех вылезших на шум о приключениях сегодняшней ночи. Не похоже, что мне верили, но, по крайней мере, не требовали заткнуться. Попутно, я очень внимательно прислушивалась к состоянию своего грешного организма: нет ли признаков заболевания? Но нет: горло не саднило, из носа не текло, никаких болевых или неприятных ощущений не было. Кажется, все-таки пронесло! Вот что спирт животворящий делает, хе-хе! Несмотря на явную мою эпидемическую безопасность, мои слушатели держались на почтительном расстоянии. Кроме Соньки, конечно: та, едва заслышав мой голос, выбежала из домика Веры и Поли и с возмущенным мявом запрыгнула мне на руки и, приговаривая свое «уррр…», «урррр…», принялась тереться головой о мое лицо и уши, переступая мягкими, но когтистыми лапками по голым плечам. Эээ, шерстяная, не стаскивай с меня спальник, у меня ж под ним ничего на себе нет!
Катя первой поверила в мое нормальное состояние, без опаски подошла близко, протянула мне кружку с водой и упаковку ремантадина «на всякий случай», заставила сожрать полпачки. Осмотрела шишку на лбу, махнула рукой – фигня! Пока я одевалась, Денников-младший в полном костюме химзащиты: противогазе и комплекте Л-1, забрал бутылку «Белизны», полиэтиленовый пакет и, шурша резиновыми коленками, ушел в направлении штаба. Кажется, теперь к моим словам отнеслись серьезно. Теперь оставалось дождаться Сарычева и рассказать все ему. О том, что сегодня в 10 часов начнутся республиканские соревнования, после такой ночки не хотелось даже не думать. Не знаю, как там Жареному Гвоздю, а вот мне точно придется снова заливаться «врубильником» по самые ноздри.
Не успела я насладиться медитацией с кофейком и сигареткой на голубом крылечке, как на украшенной разноцветными флагами дорожке показалась бордовая тренерская «Тойота» с белой эмблемой аэроклуба. Оставив машину в тени березок, Сарычев, похожий на Колобка-запорожца, шустро подкатился к домику.
– Что, МакарЭнко, готова морально и физически? – прогудел он, уставившись на меня тяжелым, оценивающим взглядом. Я искренне пожала плечами.
– Девчонки говорят, что готова.
– Девчонки это девчонки – не отставал он, – А сама как чуешь? Сможешь?
– Смогу, Семен Васильевич, – как можно тверже ответила я, бычкуя сигарету о перила.
Вероятно, Сарычев хотел сказать что-то еще, но тут, воняя гарью, из-за березок вышел человек в костюме РХБЗ, и седой, усатый мастер спорта растерялся словно первоклассник при виде двойного интеграла.
– Эт чо… чо еще за явление….
Прорезиненная перчатка стащила капюшон, потом пополз долой с лица противогаз, открывая взору Семена Васильевича раскрасневшийся лик Кости Денникова со следами окуляров на скулах.
– Готово, Макарон! Сапожищи твои залил хлоркой от души и в пакет завернул, а перед штабом, где ты сказала, налил на асфальт бензину и поджег. Пусть сгорят нахер все микробы. Там такое пятно теперь горелое, как будто черный картридж от принтера кто-то грохнул – бодро поведал он.
– Что у вас тут творится, етээм? – севшим голосом обалдело спросил Сарычев, отступая на шаг назад. – А?
– Ликвидация последствий диверсии, товарищ тренер, – сухо сообщила я,– Сегодня ночью к нам в парашютохранилище наведались гости с монтажками. Я и спортсмен Камалов сумели им помешать проникнуть в здание, завязалась драка. В результате преследования убегающих диверсантов Камалов был легко ранен, так как наступил на стекло, и догнать их не удалось, удалось только прогнать. Случайно мы раздавили перед штабом ампулу с предполагаемым биологическим оружием…
– Опять ваш бред про биологическое оружие?! – закипел Сарычев. – Это вы так к соревнованиям готовитесь, етээм?! А, мерзавцы?
–… пришлось провести примитивную дезинфекцию, – не обращая внимания на вопли тренера закончила я и прямо посмотрела в его глаза. – А теперь главное, Семен Васильевич – я сделала паузу и протянула ему блокнот. – Что бы ни случилось, сохраните этот блокнот: в нем вся информация. Если со мной что-то… вернее, если еще хоть кто-то будет госпитализирован с такими же признаками, как у Тани, Оли и других девушек – просто передайте эти записи в милицию. Обещаете?
– Да что за балаган вы устроили тут? – беспомощно протянул Сарычев, переводя взгляд с меня на Денникова, с Денникова – на подошедших сзади Веру и Полю.
– Это не балаган, Семен Васильевич! Идет настоящая война! – я добавила в голос металла, наблюдая, как меняется выражение тренерского лица – команда «R-sky» из Черногорска, эти уроды, пытаются сорвать соревнования и вывести нас из строя. Но мы не сдаемся и не сдадимся никогда. Мы будем участвовать в сегодняшних соревнованиях, несмотря на все козни этих уродов. Это я вам обещаю. И, возможно, победим. Обещайте же, что и вы выполните мою просьбу, Семен Васильевич. Обещаете?
– Обещаю, – буркнул Сарычев, пряча мой блокнот во внутренний карман синей спортивной куртки, как раз напротив эмблемы «Белого Ветра», а потом обвел взглядом всех присутствующих. – А теперь не пора ли заняться делом, девчата? Через два часа начнут подтягиваться первые участники соревнований, а что у нас с подготовкой старта и мест для жюри? Парни! Где столы, стулья, льдина, ящик с камерой? Я кому говорил: к моему приезду чтоб уже все стояло в поле?
– Дык это вы сами приехали ни свет, ни заря, Семен Василич! – возмутился Костя, наконец, содравший с себя прорезиненную сбрую. – А «Таскам» я щас в поле поставлю и там брошу, чтоб ее оттуда кто-нибудь спер за пять минут, да?
– Так ты машину загрузи сразу, а «Таскам» на руках тащи, и там с ней оставайся. А Тимур пусть здесь помогает. Отец-то твой приедет сегодня что ли?
Препираясь по организационным вопросам, мужики ушли по аллейке в сторону хранилищ, и я, наконец-то втащив в спальник высохшую за ночь одежду, привела себя в пристойный вид. Вылезла из кокона наружу в мятой розавинькой футболке с кошкой и штанах от «Березки» под офицерским ремнем. Жалко только, что берцев я своих больше не увижу… ну да ладно, вернусь в часть – новые выдадут. Да и одежку все равно скоро переодевать: в домике меня ждал белоснежный, с серыми захватами и серебристыми вставками комбез с эмблемой «Белого Ветра» и такой же бело-серый полосатый шлем. Шлем, очки, перчатки и комбинезон вообще-то принадлежали одной из заболевших спортсменок, девушке со странным именем Саяна, но мне он оказался впору и в длину, и в поясе, и в самом проблемном месте фигуры – в плечах! Скажу потом спасибо хозяйке за регулярные занятия в качалке, потому как комбинезоны остальных беловетрянок в этом габарите на мне неприятно туго натягивались и потрескивали, хотя ростом и комплекцией все мы были примерно одинаковы, как это и требуется от участников одной формации.
В голубые ворота аэродрома одна за другой въезжали автомашины и микроавтобусы. Стоянка заполнялась транспортом, из которого вылезали участники и зрители. Выкрашенный в защитный цвет ПАЗик с красно-желтой полосой привез команду «R-sky». Хромающий после вчерашней пробежки по стеклам Жареный Гвоздь, глядя как бодро черногорцы выгружаются из автобуса, глухо заворчал, задирая верхнюю губу. Сущий собака, так и захотелось положить ему руку на загривок скомандовать ему «фу!». Или Соньку на него натравить. Я внимательно осматривала давних врагов на предмет синяков и ссадин на физиономии, но тщетно! Впрочем, и так ясно, что исполнители замысла набраны «Эрскаями» со стороны: на шпану те были похожи куда больше, нежели на спортсменов. А вот минусинская команда и соседи из Новокузнецка мне понравились сразу. Собственно мне, как человеку, неизбалованному настоящими соревнованиями, пока что нравилось вообще все! И мощная видеокамера на штативе, транслирующая изображение на мониторы с координатной сеткой с точностью до полуградуса, и яркие растяжки над аллеями, и любопытные физиономии зрителей, сгрудившихся за загородкой летного поля или шарахающихся с фотоаппаратами по городку. Я даже черногорцам немного симпатизировала – естественно, не из-за методов ведения войны, но хотя бы за волю к победе.
Катя собрала нас в парашютохранилище за дальним стеллажом, чтобы еще раз напомнить правила – главным образом, это делалось для меня.
- Так, девчат, работаем с двух тысяч. У нас с вами будет пять подъемов, но желательно, все сразу сделать хорошо. Люд, хорошо – это означает – потратить на сборку фигуры как можно меньше времени и как можно дольше ее удержать, понятно?
Я кивнула, и Катя продолжила:
- Сейчас все проходим отцепку и врача, потом идем регистрироваться в судейской комиссии – паспорта с собой не забудьте. Полин, паспорт на месте? Проверь еще раз. Потом жеребьевка по взлетам – кто за кем прыгает. Лучше нам в начало попасть, пока не слишком жарит солнце.
- А один взлет – это одна команда, да? – уточнила я. Катя покачала головой.
-Не думаю. Нас мало, в командах по пять человек. Сейчас Сарычев скажет, что и как, но я думаю – будет по две команды во взлет.
-Ну да, - кивнула Вера, - как обычно. – В прошлом году вообще три команды было во взлете, я на жердочке в кабине у летчиков сидела, а Сашка вообще – на кресле правого пилота с ногами!
Хорошенькое дело! А если с нами вместе попадет в подъем это “R-sky” чертов?
- А как определяются очки? Судьи в бинокль смотрят, что ли?
- Нет, не в бинокли. Видела камеру на штативе? Вот, она очень мощная, а на мониторе координатная сетка, так что судьям видно все в подробностях – кто в какой сектор стал и как стабилизировался. Ну, и видеозапись параллельно ведется, конечно – на случай спорной ситуации.
- Да-да, судьи все видят: и кто молнию на комбезе не застегнул, и кто ботинки не надраил! – подхватила Полина. – Нету макияжа – сразу штрафной балл! Так что всем губы накрасить, глазки и бровки нарисовать.
-Какие глазки, нафиг, там же полморды в очках! – подыграла ей Вера.
-Поверх очков рисуй! – не отставала Вера. - У меня акриловая краска по керамике есть.
Так, пересмеиваясь, мы пошли в медпункт, а потом, с парашютными сумками – сразу в поле.
В первый подъем по жребию выпало идти «Эрскаям» и команде Новокузнецка. Во второй – нам и минусинским девчатам. По жаре комбезы пока решили не надевать, и развалились на травке в майках и шортах подальше от столов, за которыми послушно потели члены жюри – семь мужичков разной близости к пенсионному возрасту. Подсунув под голову уложенные парашюты, мы лежали в пляжных позах и изо всех сил пытались расслабиться. Похожий на кузнечика дядька из жюри проходил мимо, споткнулся взглядом о мою наколку, но промолчал - только цокнул языком и пошел дальше. Мне это не понравилось. Неужели, раскусил? Ща как влепит дисквалификацию, блин. А Илюха мой? Интересно, он приехал? А если приехал – то почему меня не нашел? Глядя, как я бегаю кругами, мучаюсь и грызу ногти, Катя выперла меня курить – на пятьдесят метров от полотнищ, туда, где со сходными целями уже тусовалось три девчонки из Минусинска. Дым прочистил мозги, заставил сердце биться ровнее. Теперь я уже спокойно рассматривала затянутых в подвесные системы черногорок и новокузнечанок, стоящих на ЛСО. Лица как лица: немного взволнованные, молодые, обветренные. Ну что ж, барышни, наземная часть операции завершилась с потерями, но в нашу пользу. Теперь следующий акт марлезонского балета, посмотрим – кто кого!
Тем временем, к старту подрулила «Аннушка». Одна за другой спортсменки взбегали по лесенке, прикрываясь рукой от набегающего пыльного потока с работающего винта, и исчезали в черном проеме двери. Выбрасывая сизый дымок из-под крыла, трудяга-биплан, заправленный по торжественному случаю родным Б-70, а не гремучей алхимической смесью 95-го бензина и сольвента, побежал вдаль к бакенам ВПП, чтобы на пару минут скрывшись из виду за высокой травой, вынырнуть из нее и оторвавшись, пойти над полосой, неуклонно набирая высоту.
- Термики! – сказала коротко стриженная девушка-минусинка, показывая окурком на самолет. – Видишь, уже подбалтывает его.
-А солнце сейчас приземной слой прогреет – вообще не сядешь, - согласно кивнула ее подруга.
Я вздохнула и полезла за следующей сигаретой. Опасность термиков для спортсмена на «крыле», конечно, посерьезней чем на круглом куполе. Тот в восходящем потоке просто начнет раскачивать как колокольчик, а «крыло» может и совсем опрокинуть. Блин… вот почему сейчас не зима?
Задрав голову к небесам, я разглядывала черный крестик АН-2 в невообразимой высоте. Вот, на высоте двух тысяч метров открылась дверь, и из нее посыпались неразличимо-крошечные фигурки парашютисток. Желая посмотреть, как это выглядит «в натуре», я бросила бычок в специально стоящее мусорное ведро и скачками помчалась к судейским мониторам. Там уже живо обсуждая происходящее, столпились наши судьи и еще не прыгавшие участники соревнований. В нанесенных на пленку клеточках на фоне синевы пять фигур в бело-зеленых костюмах выстроились в нечто, напоминающее «шашечки» такси. За ноги ловит, смотри-ка! Ай да Эрскай! А мы тут со своей ромашкой ощипанной будем судей смешить.
- Смотри внимательно, Люд – Катя ткнула смуглым пальцем в среднюю чаасть фигуры. – Видишь, вот эта вот красавица вспухла лишнего? Это ошибка, Люд. Прогиб-то надо держать, подстраиваться под остальных. Сейчас она за собой всю формацию потянет – остальные падают быстрее нее… вот гляди… сейчас будет разбежка, без вариантов. Ну вот, как я и говорила…
Таксо-шашечки на мониторе рассыпались, как рассыпается от удара сандаликом детская башенка из цветных кубиков. Над распластанными в воздухе спинами спортсменок выстрелили вверх парашюты.
- Молодцы, хорошее время показали… - протянула Катя, не отрывая взгляда от экрана. А формацию собрали за одиннадцать секунд. Поля вздохнула.
К нам подошел Сарычев.
- Любуетесь? – его тяжелые лапищи легли на плечи Веры и Поли.
- Да, Семен Васильевич, я показываю ошибки, чтоб девочки не повторяли это – ответила Катя. Сарычев хохотнул.
- Легко сказать – не повторяли! С земли все легко кажется, а на деле как пойдет – я не знаю. У вас задача сложнее – между вами вообще не жесткий захват будет, а кусок сетки, да и вас мало. Давайте настраивайтесь, не смотрите ни на кого.
Сарычев выглядел как человек, который уже настолько устал нервничать и переживать, что перешел в следующее состояние – моральный анабиоз, когда уже хочется только одного: чтобы все тревожные моменты как-нибудь, но поскорее закончились. Как тренер команды он этого показать нам, разумеется, не мог, не имел права, но женские глаза ведь не обманешь! Катя все поняла, подошла к нему вплотную и обняла за плечи.
- Семен Василич, миленький, - она с силой прижала лоб к лбу тренера. – Мы все помним, времени на подготовку было много, девочки отработали все захваты, все перестроения. Теперь нам только осталось это показать и все!
Катя говорила, улыбалась, не отрываясь, смотрела в грустные глаза Сарычева, касаясь невзначай то его плеча, то локтя и… происходило чудо: эта вертикальная лужа снова становилась человеком! Когда его насмешливо окликнул тренер новокузнецкой команды, то Сарыч собрал остроумие в кулак и, велев девушкам закрыть ладонями уши, ответил задире…. Достойно ответил, в общем.
Тарахтя, на старт подкатила «Аннушка» с гостеприимно распахнутой грузовой дверью. Ух… мой желудок нырнул в область крестца, стукнулся там о позвоночник и вернулся на место.
- «Белый Ветер», вам особое приглашение нужно? – гавкнул в мегафон судья в большой соломенной шляпе. – В самолет!
И мы побежали.
В салоне было тесно и душно. Напряжение и мучительное ожидание как цемент сковывали движения лиц. Мы смотрели друг на друга с противоположных бортов. Минусинки рассматривали нас, мы – их, словно бы надеясь увидеть в лице соперниц волнение, и внутренне порадоваться: а мы, мол, не нервничаем, спокойны как дохлые удавы. Но это был блеф чистой воды, на самом деле все переживали, конечно. На коленях Катя держала ворох мелкоячеистой капроновой сетки ярко-канареечного цвета, и наша будущая «серёдка» бросала желтые отсветы на белые комбинезоны, бликовала в прыжковых очках, смешиваясь с синеватым светом из проема рампы. Стрелка салонного высотомера подошла к 2000. Наш борт выходил первым.
Рявкнула над точкой сирена, но теперь ее звук не ввинчивался в сердце: это просто был знак положения самолета над точкой выброски. Катя, уже стоявшая у рампы, выпрыгнула первой, за нею последовала Полина, дальше – я. Крайней выпрыгивала Вера, но ее я не видела, так как все мое внимание было сосредоточено на том, чтоб не потерять из вида Катю. Прогнувшись в спине как только можно, я стала падать очень быстро, и вскоре догнала нашу капитан-девицу. Катя протянула мне руку, преодолевая упругость потока, и я ухватилась за ее локоть. Одновременно к Кате подгребла Поля, цапнула подругу за плечевой захват левой рукой, а правую отставила будто бы половинку распахнутых объятий. Как только к нам присоединилась Вера, кольцо рук замкнулось и мы стали падать вместе. Я заметила, что держусь неправильно, выругала себя за явный штрафной балл команде и попыталась переползти пальцами вверх по Катиному рукаву, но та скроила страшную гримасу – «не дергайся!». На счет «пять» оставшиеся девчата перенесли точку сцепления на локоть, еще на счет «три» Полина потащила из правого рукава Кати нашу тряпочку. Тонкая сетка отлично пропускала воздух, но все равно ее трепало потоком, и схватить за две секунды ее края оказалось нелегко. Катя первой отпустила локти подруг и зажала перчатками кромку «сердцевины». Синхронно с нею это сделала Вера. Нам с Полей оставалось только перехватить уже расправленное и натянутое полотнище, что мы и сделали с огромным облегчением. Несмотря на свист ветра, я услышала восторженный визг Веры. Пропадав этаким «крестиком» до 600 метров, мы по кивку капитана разбежались как можно дальше, и раскрыли парашюты. Ну все, делаем заход и на посадку пошли. Интересно, как там минусинки-то сейчас в воздухе парят? Жаль, не увидеть никак.
В первом подъеме мы по секундам шли на втором месте после “R-sky”. Минусинки – за нами, а дольше всех собирались новокузнечанки. Или новокузнечки? Как правильно называется жительница этого славного города – я не знала, и сейчас не стала бы спрашивать, хотя на второй прыжок мы пошли вместе с их командой. В этот раз я уже все сделала верно: вцепилась Кате в плечо, даже переусердствовала – потому что, смяв ладонью захват, кончиками пальцев впилась в тело, и, наверное, довольно болезненно. Собрались в формацию мы быстрее чем в первый раз, пропадали до разбежки дольше, но все равно – пока шли за ненавистной командой из Черногорска нос-в-хвост. На третьем прыжке я, наконец, разглядела внизу толку зрителей! Это для меня стало таким откровением, что я чуть не выпустила свой краешек сетки. В четвертом прыжке Вера потеряла очки, которые фантастическим образом улетучились с ее лица несмотря на то, что их ремешок проходил под шлемом, так что приземлялись мы в разном виде: три нормальных спортсменки и одна заплаканная.
Перед пятым прыжком нас снова отловил Сарычев.
- Девчат, у вас очень маленький разрыв по секундам с «Эрскаями». Я посмотрел таблицу: вы пока не догоняете их на две секунды. Если сейчас эти две секунды выиграете, то сравняете, и это тоже будет хороший результат.
От всех этих переживаний у меня начала болеть голова. Надо же – никогда не болела, а тут вдруг на тебе. В такой ответственный момент, главное дело! Чертово солнце… ни облачка на раскаленном небосклоне. Вот допрыгаю, и в тенек… в тенек. Заползу под крыло АН-2 и буду там лежать тише штиля, ниже плинтуса.
Пятый прыжок я запомнила плохо – усталость и головная боль брали свое. Зато приземление…. О-о! Я по ошибке встала на большой снос и ушла совсем впритык к ограждениям летного поля. Едва пятки толкнули землю, я услышала рев «Людкааа, я тут!» и меня в ворохе сыплющегося капрона сгребли в охапку руки Ильи. Перепрыгнув через алюминиевую секцию ограды, мой жених поймал меня практически на руки. Он был в гражданке – аэрофлотовский китель смотрелся бы в такую жару более чем странно. Я завизжала от восторга над его ухом и, обняв за шею, повисла, болтая ногами. Изрядно мешал парашют. К нам уже бежал Сарычев.
- МакарЭнко, какого хера ты творишь! Бегом на старт!
Но рядом увидел Катю, которая, перегнувшись через загородку, обнимала черноволосого мужчину и мальчика лет пяти, и смягчился. Правда, Катя в отличие от меня, была уже без парашюта.
- МакарЭнко, как дообнимаешься – возвращайся к нам. Результат послушаешь хоть.
Я отпустила Илюху, но зрительный контакт не разорвала. Мы смотрели друг другу в глаза и улыбалсь.
- Я пойду, ладно? – извиняющимся тоном пробормотала я. – Щас скажут, кто победил.
Это недолго.
- Давай беги! – махнул Илья. – Я тут подожду.
В ресницах сияла радуга, даже головная боль отступила на время.
- Ииихууу!!!! – Катерина легко перевернулась с разбегу и, толкнув землю смуглыми ладошками, три раз прошлась колесом. – Иииихххуу!!!
– Поздравляю, девчата! Эх, и молодцы вы у меня!!! Каждую б расцеловал, да больно толстый стал уже теперь, не дотянусь: пузо не пустит! – Сарычев светился от счастья.
– Победа, чистая победа, – улыбался маленький и щуплый кузнечик из жюри. – Семен Васильевич еще раз показал, что «Белый Ветер» – это сильнейшая в республике команда.
– Что в республике, Георгич! Подымай выше! – восторженно трубил Сарычев – помнишь, как мы в девяносто восьмом году на чемпионате России выступали, а?
– Ну, это в девяносто восьмом было, сейчас из прежнего-то состава только Бахмина осталась, по-моему? Остальные новенькие?
Мне почему-то стало смешно, и я, беззвучно оскалившись, села на траву.
– Как мы их, горохом об стену, – сказала я, качая гудящей головой, – прямо как под откос.
– Что? – непонимающе переспросил Сарычев.
– Я говорю, синий запах вам не идет, он в форме неба должен быть! – отмахнулась я. – Не мешайте мне радоваться, а то голова заболит переломом челюсти.
Голова действительно, заболела. Тут я поняла, что ясновидящая.
– Э, мать…. Ты пьяная, что ли? – сказал кто-то.
– Но-но-но! – возмутилась я, морщась от резкого приступа боли в левом виске. – По косогору пешкодралом, лет семнадцать-двадцать-тридцать…. Ты паришь над миром, но торговец раем вынет душу из тебя за кероси-ин!
–… нет, она не пьяная, обдолбанная скорее… – возразил второй голос. – Спиртом-то не пахнет. Может, трава?
Боль пронзила голову насквозь. Стало жарко как в бане, сердце билось в районе горла.
– Какая она бледная. Может, тепловой удар? Ее надо в тень посадить….
– А вы слышали, как лают грачи? – допытывалась я у окружающих. – А как стригут стрижи? А то-то же! А туда же, понимаешь….
Катя тревожно коснулась рукой моего лба. Ее глаза на смуглом лице тревожно расширились.
–У тебя температура жуткая, Люд! Под сорок, наверное – сказала она, и тут я почувствовала, как от жара слипаются веки.
– Я чайник, я упал в грелку! – хихикнула я, довольная переделкой из «Ежика в тумане». – Что-то холодно на пляже нынче, п-прям-ты-трясет-т в-вы-ваще… угостите даму телогрейкой.
На плечи мне и вправду набросили что-то типа одеяла, но теплее не стало. Вдобавок, головная боль сделалась невыносимой, переползла на глазные яблоки, и я тихонько начала подвывать по-собачьи. Мелькнула усатая морда какого-то циркового моржа, одетого в спортивный костюм, и этот морж схватил за плечо девушку в бело-красном комбезе и озабоченно сказал голосом тренера:
– «Скорую» на поле. Бегом!
Я закрыла глаза, свет сделался нестерпимо ярким. Сильно болела голова и низ спины.
– Люда, ну как же ты так? – передо мной мелькали лица, размазывались в движении и превращались в связку бубликов, повешенную на ручки самовара. Самоваром была я, в моем нутре бушевал пожар, а на голове кипел чайник. Бурлили чаинки. Из ноздрей вырывался пар, и я пыталась проверить – а умеет ли мой чайник свистеть, или так, подделка?
– Людочка… Людок… МакарЭнко… – пел хор голосов сквозь подушку.
– Отойдите от меня, это грипп, инфекция, – слабо пискнула я, вырываясь из плена глюков. – Тот самый, которым девчонок ваших заразили.
Голос звучал не лучшим образом, и рыкнуть не получилось. Хотя девчонки все равно отступили, потому что через поле, рассекая толпу, ползла желтая «Газель» с проблесковым маячком и красными крестами на стекле и борту. Транспорт подан, миледи… ха-ха! Меня трясло от озноба, голова пылала и чесалась изнутри. Завернутая во все имевшиеся куртки, я потеряла интерес к происходящему. Мне стало совсем холодно и плохо.
Вокруг суетились люди в зеленых рубахах и шапочках, казавшиеся из-за марлевых повязок инопланетными гостями. Девчонок, гостей, Сарычева, Илюху – медики оттеснили очень далеко. Когда мои носилки грузили во чрево «скорой помощи», я крикнула как-то уж слишком патетично, ну прямо революционерка на расстреле:
– Семен Васильевич! Умоляю! Передайте мой блокнот в милицию! Если я умру, то считайте меня… а не, не надо, не считайте.
Двери «Газели» захлопнулись перед моими ногами. Взвыла сирена, и медицинская карета с проблесковым маячком покатила прочь с этого праздника жизни в направлении районной инфекционной больницы.
За больничным окном буянил август, словно ощущая свое скорое и неотвратимое окончание. Соседей у меня в палате не было – девчонок-беловетрянок выписали в день моего поступления, так что мы даже не пересеклись с ними. Илья так и не заразился от меня, потому что как только увидел первые симптомы моего гриппа, побежал домой дезинфицироваться - плескаться в спирте и хлорке, наверное. Так что теперь я – последняя жертва бактериологического оружия черногорских конкурентов - в полном одиночестве нагло курила прямо в палате в открытое окно. Датчик дыма пожарной сигнализации под потолком я тщательно «упаковала» перед этим в презерватив. Ох, какая же эквилибристика была на вершине пирамиды из трех стульев и одного стола! Впрочем, несмотря на отличное самочувствие, я еще продолжала считаться заразной и ко мне никого не пускали. Илья приходил пару раз поорать под окном, кидал в окно заказанные мной блоки «Союз-Аполлона» и пару пачек «Житана», но моего аэрофлотского контрабандиста быстро прогнали медсестры. Приходила Катя – принесла пирожков с аэродромными ягодами, для их получения я спустила вниз наволочку на веревке. Приходили Денников-младший и Жареный Гвоздь - и назло всем фанатам «Арии» исполнили дуэтом мою парашютную переделку песни «Ангельская пыль». Одурев от безделья за неделю и назагоравшись под кварцевой лампой до волдырей, я стала упражняться в спортивном отделении с подоконника, приземляясь пузом на груду больничных матрасов и подушек и уже даже подумывала – не выучиться ли мне взбегать по стенам как в кино про Человека-Паука, но тут на мое счастье, ко мне стали пускать посетителей!
Первым пришел следователь - остролицый парень лет двадцати пяти, в белом халате, накинутом поверх голубой рубашки с лейтенантскими погонами (привет однозвездушникам!). Назвался лейтенантом Семчевым СергейЮричем, но через пять минут беседы был переименован мной в просто Серегу, улыбался моим шуткам, задавал однообразные вопросы. На предложение прыгнуть с парашютом повелся сразу, пообещал приехать на аэродром в следующие выхи, как только снимут карантин. Вообще, он мне понравился – молодец, сигарет принес, потом мы их вместе курили, сидя на подоконнике ногами во двор. Потом прибежали девчонки из «Белого ветра» - в полном составе. Кроме Кати, Веры и Полины, я первые увидела Олю и Таню, а также Саяну и Сашу. Пятая девушка, Валентина – не пришла, после всего пережитого она покинула команду и парашютный спорт вообще. Мы сидели и ржали как табун породистых кобылиц, когда Саяна – симпатичная бронзоволицая буряточка – глядя на груду матрасов и подушек сразу опознала в ней комнатный вариант «льдины». Наше веселье прервал визит дорогого и любимого тренера. С собой Сарычев припер арбуз, пузатый как он сам, и живого капитана милиции с ранней сединой в коротко стриженых волосах.
– Хорошие новости, барышни! – заявил он, водружая на больничную тумбочку полосатую ягоду. – Следствие закончено, виновные пойманы, скоро будет суд. «R-Sky» грозит дисквалификация и расформирование, больше они никогда не будут нам гадить. Так что гуляем!
– Правильно, пусть их посадят за такие штуки! – громко рявкнула Саша, больше других пострадавшая от гриппозной атаки: у нее болезнь дала осложнение на слух, и следующая ВЛЭК должна была окончательно решить ее спортивную судьбу, возможно – не в лучшую сторону. – С-сволочи!
– Всех посадим, не переживайте! – заверил ее капитан милиции. – Все из вас согласны в суде дать показания?
– Да-да, конечно! – наперебой заверещали девушки.
– Вот и отлично! – улыбнулся следователь, протягивая девчонкам блокнот и ручку - напишите свои контактные данные, а мы вас вызовем ближе к делу.
– Между прочим, выводы лейтенанта Макаренко очень помогли следствию! – подмигнул мне Сарычев. Капитан милиции озадаченно вскинул бровь, вспоминая, кто из его отличившихся подчиненных носит такую фамилию, но тут Семен Васильевич показал на меня.
– Вы очень внимательно и логично все зафиксировали, нам почти ничего не пришлось разрабатывать – только проверить ваши измышления. Они оказались верными. Но я все-таки хочу еще поговорить с вами наедине, прояснить некоторые подробности.
– Ладно, Люд, мы пойдем, пожалуй! – верно истолковала Катя жесты Семена Васильевича. – Выздоравливай и приходи на прыжки в субботу.
– Лучше уж сразу на укладку в пятницу! – меркантильно ухмыльнулась Вера, обернувшись на пороге.
– Хорошо! – помахала я им вослед, успев еще мельком тоскливо отметить, что в следующие выхи я буду на совершенно другом аэродроме. Белая крашеная дверь закрылась. В палате остались только я и следователь.
- Сигарету? – решив с самого начала перехватить нить разговора в свои руки, предложила я, извлекая из тумбочки импортный «Житан». – С фильтром, без фильтра? Курить можно прямо в окно, вон пепельница. Чаю налить? – я потянулась к двухлитровой банке, в которой плавал кипятильник. – Арбуз можем зарезать, а?
От напора моего радушия следователь несколько ошалел, но быстро сориентировался вновь.
– Чай – это хорошо, особенно если с коньяком, – кивнул он, выуживая из внутреннего кармана кителя плоскую фляжку, чем привел меня в восторг.
– Армянский? – переспросила я, принюхиваясь. – «Гарни»?
- Армянский, но «Арпи», – виновато развел он руками, плеснув в мою кружку грамм пятьдесят. – А я Андрей Петрович, старший следователь отдела и у меня к вам, Людмила Евгеньевна, серьезное предложение.
– Но-но-но, я помолвлена! – праведно возмутилась я, взмахнув кружкой.
– А моему предложению это ваще никак не мешает, – тонко улыбнулся Андрей Петрович, выщелкивая житанину из «расстрельной» пачки прямо в рот. – Скажите-ка мне лучше, Людмила, вам очень нравится ваша служба в армии? Судя записям из вашего блокнота, это для вас довольно скучно. Вы ведь рисковый человек, вам необходим привкус опасности, постоянное преодоление невозможного, трудные испытания для тела и ума? Я прав?
Висок неприятно кольнула тревожная иголочка. Не зря коньяком угостил. В душу, значит, теперь будем лезть? Ну-ну, вперед, спелеолог хренов, не споткнись о камешек! До моей откровенности еще примерно литр конька, если что.
– Я почитал ваши выкладки по поводу подброса ампул с гриппом и версию причастности черногорской команды. Скажу сразу – это было гениально, ваша версия пошла в разработку сразу, без проверок, а материалы из блокнота все до единого слова подшиты к делу. Я восхищаюсь вашей светлой головой, Людмила Евгеньевна и… – тут он сделал паузу на затяжку, – мне горько видеть, как она киснет от бездействия на военном аэродроме. Хотя вообще-то… – тут он затянулся еще раз – такой светлой головой как у вас, гордился бы любой следственный отдел.
– ээээ… – протянула я, полностью сбитая с толку. Меня, кажется, только что позвали работать в… милицию?
– Вы сразу не рубите сплеча, Людмила Евгеньевна, - понимающе улыбнулся Андрей Петрович. – Я сам знаю, как трудно принять решение круто изменить свою жизнь. Пока подумайте, я вам визитку свою оставлю. Но скажу, что информацию о вас по базе мы уже пробили и пока что все показатели у вас отличные. Судите сами: служба в армии вместе со стрелковой подготовкой – раз, – тут он начал загибать пальцы, - здоровье и физическая подготовка – два, никаких приводов к нам – три. Правда, вот с татуировкой вашей могут появиться вопросы, но учитывая, что сюжет ее связан с профессией, я думаю, проблем не возникнет. Ну и главное, конечно, это ваше первое неофициальное дело, практически полностью успешно распутанное вами. Вы верите в знаки судьбы, Людмила Евгеньевна?
На всякий случай я дернула головой, правда, не стала уточнять, было ли это ответом «да» или же «нет».
– А если вы не верите в знаки судьбы, то поверьте в денежные хотя бы – хохотнул капитан, вставая и кладя на стол визитку – не хочу тыкать носом, но у нас зарплата примерно вдвое выше вашего жалования. На стажерском сроке, конечно, поначалу все грустно, зато потом в шоколаде будете кататься. Ну и само собой – интересная работа, романтичная в чем-то даже. Вы любите детективы читать?
– Да, – я, наконец,справилась с замешательством и широко улыбнулась. – Мне очень нравится Конан-Дойль и исторические: про Эраста Фандорина и сестру Пелагею.
– Вот видите, – Андрей Петрович просто сиял. – Я уверен, что вы все обдумаете и скоро сообщите мне свое решение. Выздоравливайте скорее! И еще одно хочу сказать вам…
Он обернулся на пороге:
- У вас в блокноте прекрасные стихи, товарищ лейтенант! В них ветер поет. Мне очень понравились.
И он ушел, вогнав меня в краску. И фляжку волшебную с собой забрал, жук.
На следующий день меня выпустили попастись во двор под чахлые липы. Я уселась с ногами на лавочку и думала, наконец-то почешу с кем-нибудь язык, но от меня народ шарахался. Не сказать, чтобы майка-тельняшка, татуха на плече, брюки от «березки» и тапки на босу ногу выглядели так уж отталкивающе, но почему-то мне даже санитары не сделали замечания, хотя я нагло курила под запрещающей табличкой. Мир меня игнорировал, это факт. Может, это из-за недавнего моего разговора со следователем?
В палате меня ждал… собственной персоной Семен Васильевич Сарычев, тренер команды «Белый ветер», неоднократно побеждавшей на соревнованиях подразделений ДОСААФа по групповой акробатике. Четырежды – на общероссийских.
– Привет! Съела арбуз-то? – с порога спросил он.
– Не, еще осталось, угощайтесь, Семен Васильевич – я мигом достала из холодильника половину полосатого плода с ярко-розовой мякотью.
– Спасибо! А я-то уж подумал, что ты менту этому скормила все, а я даже и не попробовал!
Сарычев уселся на кровать напротив меня, и ловко отрезал себе ломтик. Некоторое время слышалось только довольное сосредоточенное чавканье.
– Я не знаю, что тебе там этот мент заливал, Макаренко, – наконец, заговорил тренер, впервые правильно поставив ударение в моей фамилии – Но я тебе скажу огромное спасибо. Ты выступила просто отлично, никто и не подумал, что у нас в составе замена. Все было сработано четко, чисто, грамотно. Молодец! Так работают настоящие спортсмены.
И он отсалютовал мне обглоданной арбузной коркой.
– Спасибо, Семен Васильевич, – улыбнулась я, чувствуя, как веки начинает щипать – до слез прямо растрогали. Без ваших девчонок у меня бы ничего не получилось, это они меня так натаскали за две недели.
– Не прибедняйся! – Сарычев отрезал еще кусок и протянул мне. – Не любого можно натаскать, а в тебе я с самого начала был уверен. Видно же по человеку всегда: кто он и что он. Вот ты и показала все, на что способна.
Я полезла за сигаретой.
– Я вот чего пришел сказать-то, Люд, – тренер «Белого ветра» пригладил усы и вприщур посмотрел на меня голубым глазом. – Знаешь же, у нас какая беда теперь: Валя ушла из команды, и Саша тоже под вопросом из-за болезни… вот. А я этих девчонок, может, всю жизнь их спортивную лелеял и растил. Так я предлагаю тебе: бросай-ка ты, товарищ лейтенант, свою армию, и приходи к нам. Вон как ты перворазников лихо дрессируешь! Участие в соревнованиях у тебя уже есть, это с гарантией сразу второй разряд. Еще попрыгаешь, получишь допуск инструкторский, будешь зарплату получать как все. Я серьезно. А Валерку Караева ты не бойся, я как-нибудь его уломаю.
– эээээ…. сказала я человеческим голосом, косясь на визитку старшего следователя и испытывая мучительное дежавю.
/27.05.2013-16.07.2014/