Прошло без малого три года, как я встретился с бабой Олей... А вспомнил о ней сейчас лишь потому, что с нами произошло точь-в-точь так, как она "увидела" в 2011 году. К тому же, она через своих "секретарш" недавно вышла на меня и пригласила навестить. От таких "предложений" бруйо лучше не отказываться - себе дороже. И мы встретились. Но сначала вспомню первую встречу трехлетней давности, чтобы соблюсти хронологию.
Думается, что не осталось ни одного скептика, отрицающего наличие у некоторых людей экстрасенсорных способностей! К их услугам в последнее время стали прибегать даже неисправимые материалисты из правоохранительных органов, спецслужб и прочих родственных учреждений. Говорят, что даже у стойкого ленинца и атеиста Леонида Ильича была своя личная прорицательница. О существовании дара "видеть" я знаю, но из вредности всегда хотелось развенчать какого-либо мага, стать свидетелем его конфуза, подразнить, проверить на себе его магическую силу. В результате я чуть не стал героем анекдота про Чапаева, которого старик Хоттабыч за неверие и хамство превратил в черепаху! Знакомьтесь: экстрасенс баба Оля.
Я вышел на бабу Олю через сеть своих осведомителей. Сразу несколько моих агентов указали именно на нее: исцеляет, провидит, предсказывает, предрекает, предотвращает, снимает... Денег за это не просит, но принято оставлять для нее на полочке при выходе знаки своей благодарности: от куска сыра до купюры любого достоинства. Дополнительной информации мне раздобыть не удалось: говорят, что во время блокады была эвакуирована с мамой и сестрой из Ленинграда в Казахстан, после войны проработала учительницей младших классов, заведующей складом, бригадиром, пчеловодом, пока не вышла на пенсию... Как оказалась, в Севастополе ее не знает никто. Своего рода – «засланный казачок».
Дальше - как в шпионском детективе: в условленное время на Красной горке меня встречает мой агент, доводит до ворот и... уходит! Частный сектор, но людей не видно. Из конуры во дворе дома на меня пристально смотрит большая кудлатая собака. Лучше бы она лаяла, захлебываясь в ярости, - нет, молчит. Судя по внушительным размерам конуры, в ней - не пекинес! Стараясь не совершать резких движений, гипнотизирую собаку, настраивая только на позитив: все люди - братья, собака - друг человека, к экспериментам Павлова я непричастен и... далее по списку. Видимо, собака занимается тем же, предсказывая мое будущее на ближайшие пять минут, если я сделаю что-то не так. Нам обоим мое будущее видится в лиловых тонах. Наверняка хозяйка передала и своей собаке магические способности. И тут (без скрипа, заметьте!) открывается дверь, и на пороге появляется баба?.. Ничего себе «Баба Оля»! Если она бабушка, то кто тогда я?! Молодая женщина с лицом сектантки.
- Вы Андрей Маслов? Проходите, баба Оля вас ждет. А, вы боитесь Винтика... Он не укусит, проходите.
Винтик! Они бы его еще Пупсиком назвали, шутники. Этот Винтик годовалого быка разберет по винтикам за две минуты. Иду по дорожке к порогу, чувствуя затылком тяжелый «нечеловеческий» взгляд Винтика. Собака Баскервилей!
- Разувайтесь, проходите.
Разуваюсь, прохожу.
- Вас, простите, как?..
- Я - Людмила, помогаю бабе Оле по хозяйству. Вам свет нужен?
- В смысле? Лично мне?
- Ну да, у бабы Оли глаза болят от света, поэтому для гостей мы можем включить абажур, а так - только маленькая лампочка... Так что, включить?
- Нет-нет, спасибо, пусть все будет, как удобно бабе Оле.
- Баба Оля, я вам привела посетителя. Присаживайтесь вот сюда, а я побежала.
Запах давно непроветриваемого помещения, в углу - печь, закопченный потолок. Лампадка, иконка - в общем, примерно так я и представлял жилище прорицательницы. Правда, не хватает мистических предметов на столе: кристалла, четок, карт, амулетов, куриных лапок... На застеленном свежей скатерью столе стоит тусклая лампа и почему-то разрезанный на блюде арбуз - на арбузе мне еще не гадали.
- Здравствуйте, меня зовут...
- Я знаю, как тебя зовут, - на удивление приятный низкий голос (кажись, прокуренный. Точно, вот и папиросы со спичками!) с легким акцентом. - Что тебя интересует? Ты же не за себя пришел спросить, тогда для кого?
Ну не для себя уж точно! Что со мной было, я знаю лучше любой «бабы Оли», а что будет - уже не интересует. Главное: на обратном пути не вступить в конфликт с Винтиком, все остальное - ерунда.
- А собак не надо бояться, бояться надо людей, себя - в первую очередь.
Ха-ха-ха! Так я и поверил, что мои мысли читают. Уверен, что любой посетитель первые пять минут здесь думает именно о Винтике, поэтому трюк с мыслями о собаке весьма примитивный. Они с Людмилой еще бы положили у порога пару гремучих змей! Тогда любой вошедший первые минут пятнадцать думал бы только о змее-искусителе и о первородном грехе.
- Питерский?
- Кто, я? Н-нет, местный...
- Странно, Питером пахнуло. А я там ни разу и не была после войны. Дай-ка руку.
Началось!.. Линия жизни, линия творчества, количество детей, жен - первый класс, вторая четверть...
- Нет, правую давай.
В правой руке я держу свой рюкзак - мало ли. Тем более ощущение, что, кроме бабы Оли, в комнате еще кто-то есть. Точно - секта! Надеюсь, не сатанисты и меня сюда впустили не для черной мессы с моим участием в качестве ритуальной жертвы. Кладу рюкзак на колени, руку протягиваю через стол в темноту. Там ее щупает и гладит другая рука (надеюсь, что бабы Оли!) - шершавая, сухая и теплая.
- Точно - Питер! Как в детство вернулась...
Рюкзак с коленей падает на пол. Из ценных предметов там - бутылка коньяка и диктофон с только что записанным интервью. Интервью с Евгением Рейном, которое я только что взял у мэтра и слушал по дороге на Красную горку. Коньяк был куплен специально для совместного с ним распития после интервью, но... не сложилось.
- Мой ровесник, земляк, гуляка!.. Веселый человек, породистый. Слова сочиняет и говорит их людям...
Покрываюсь холодным потом, даже забываю про Винтика. Рейн - питерский, он - поэт, в молодости их теперь всемирно знаменитую компанию трудно было назвать трезвенниками и отшельниками. Но при чем тут «породистый?! Ошибочка вышла, мадам Оля! «Породистый?! О-ля-ля! Евгеника - учение о совершенствовании человеческой расы!
- ... И дружки у него такие же обалдуи.
Так, бабуля, за словечками следи! Назвать Бродского и Довлатова обалдуями - это чересчур! Намереваюсь вырвать свою руку из темноты, но... не получается. Нет, не то чтобы там сидел Кличко, а... сам не могу сделать ни одного движения. Или не хочу? В рюкзаке на полу включается мой старый верный друг - диктофон «саньо», которому уже лет двадцать. Никогда не подводил, хотя иногда сам включается - это есть. Иногда не вовремя, как сейчас. И вот сидим мы с бабой Олей в полутьме и слушаем откровения от Рейна: «... Сережка часто забегал ко мне по утрам выпить пивка - мы жили в соседних подъездах. Кстати, с дюжину сюжетов для его рассказов подкинул ему я...».
Евгений Борисович, зачем такие подробности при посторонних?! Это же не для прессы. Выключить диктофон ногой по понятным причинам я не могу, рука по-прежнему по ту сторону лампы, а дальше на пленочке та-акое - мама не горюй!
«...По большому счету поэзией я стал заниматься лишь для того, чтобы больше ничего не делать! В этом смысле мы все были тунеядцами. Но если ты сочиняешь стихи, то в тебя влюбляются хорошенькие девушки, тебя постоянно приглашают в компании и всегда кормят и наливают вино. Каким дураком надо быть, чтобы отказаться от всего этого?!».
С третьего злобного пинка диктофон затыкается, правда, при этом как-то печально всхлипнула бутылка с коньяком. Баба Оля отпустила мою руку, потянулась за папиросой, закурила и замолчала. Я успел разглядеть ее лицо и особенно - старческие бельма на обоих глазах. Она слепая! Она не может видеть, но она «видит»!
- Андрей, да?
- Да.
- Ко мне люди приходят с каким-нибудь горем или предчувствием беды, а я помогаю, чем могу. А ты какой-то... радостный.
- А чего мне грустить: час назад я говорил с человеком, который олицетворяет целую эпоху наших кумиров. Он пожал мне руку той самой ладонью, которой много раз наливал портвейн Сергею Донатовичу...
- Любишь Довлатова?
- Обожаю! А вы его тоже?..
- Перечитала в свое время. И Бродского, и Ахматову...
- И... как?
- Я не критик, воспринимаю поэзию, как молитву. А молитва у каждого своя и адресована разным богам. Так что их поэзия для меня мало чем отличается от неуклюжих стихов моих бывших учеников. В любой молитве главное - искренность, вера, а не способ ее сложения. Но ты же не о поэзии поговорить пришел ко мне?
- Если честно, то - нет. Понимаете, я искал героя для статьи, а тут мне рассказали про вас, вот я и подумал: было бы здорово встретиться с настоящей прорицательницей, но так, чтобы она не знала, зачем мне это.
- И зачем тебе это?
- Каюсь: для того, чтобы развенчать кого-то из них. Тех, кто на самом деле занимается шарлатанством...
- Напрасно тратишь силы - шарлатанов не бывает. Любой, кто однажды чувствует в себе силу, не сможет ее скрыть, утаить, не поделиться с другими людьми. Все, кто прилюдно называет себя колдуном или прорицателем, таковым и является - только сила у каждого разная: у одних - больше, у других - поменьше. Не человек управляет силой, а она управляет человеком.
- Но ведь есть и такие, которые наводят порчу, сглаз, всякие привороты...
- Тут я не судья никому. Каждый сам должен решить: во благо он помогает человеку или нет. Ведь добро и зло - одно и то же, но с разным знаком. Недавно я заочно приворожила одну молодую женщину к своему посетителю...
- Звучит, как «приговорила»!
- А что мне оставалось делать, если я отчетливо увидела, как этот мужчина совсем скоро убьет в припадке ревности и ее саму, и молодого парня, который был тогда с ней.
- И... как она теперь?
- Счастлива! Родила девочку, живут в мире. Да и тот парень успешно женился.
- Как вы увидели, если, простите, у вас больные глаза?
- Любой человек лучше видит мир с закрытыми глазами. И ты - тоже.
- Не замечал, но... предположим. Ради чистоты эксперимента, приворожите и мне кого-нибудь! Желательно гуманоида, женского пола и ненадолго.
- А тебе никто не нужен, поэтому ты никого не убьешь из ревности. Зачем ради эксперимента? Вот такое уж точно не во благо. У тебя нет «идола», я это сразу почувствовала, как ты к калитке подошел.
- «Идола»?
- Это я так называю. У каждого приходящего ко мне человека есть нечто, чего он очень сильно жаждет или добивается, все они одержимы исполнением какого-то желания, и тогда вместе с человеком сюда проникает его «идол». Я его вижу и помогаю по возможности обрести мечту. С тобой сюда никто не вошел, разве что Рейн, Довлатов и коньяк. Хотел с ними выпить? - Баба Оля впервые за все время усмехнулась и тут же зашлась в знакомом кашле курильщика.
- Ну... не так, чтобы это было навязчивой идеей, смыслом жизни. Ну да, хотел по рюмке с Евгением Борисовичем, чтобы установить некую временную связь с Сергеем Донатовичем. Понимаю, что детский сад, но так захотелось.
- Такой же обалдуй! Чтобы, как ты говоришь, «установить связь», необязательно рукопожатие посредника: прочти свой любимый рассказ Довлатова - и вот тебе связь. Самая надежная. А ты какой-то магией с рукопожатием занимаешься, - она снова ухмыльнулась. - В твоих мыслях нет очень сильного желания, поэтому я и не увидела «идола».
- Ну да, «не сотвори себе кумира»?! А это плохо: жить, ничего особенно не желая, - просто жить?
- Точно - обалдуй! Да это вообще самый счастливый способ жизни, когда ничего особенно не хочешь, ничего через страдания на свою и чужие головы не добиваешься.
- Баба Оля, а что делать тем людям, у которых таких «идолов» - бесконечность?
- Избавляться от ненужного. Именно этим я и занимаюсь: вижу рядом с человеком целый иллюстрированный журнал всевозможных лиц, предметов и событий и начинаю по одной вырывать странички, следя внимательно за его реакцией. Когда остается один, ну, максимум - два «идола», я его и отпускаю восвояси.
- И что, всем помогает?
- Дважды ко мне еще никто не приходил...
- Собаку боятся. Я тоже не приду.
- Не зарекайся, - она взглянула на меня своими невидящими белесыми глазами так, что мне стало некомфортно в этой жизни. Потом, улыбнувшись, добавила: - Придешь, чтобы выпить по рюмашке со мной, с Довлатовым и еще с теми, с кем захочешь. Помнишь это: «Господи, какое счастье: я знаю русский алфавит!».
Вы когда-нибудь пили коньяк с прорицательницей? Я - да! Уже да. Может, нарезанный арбуз стоял именно для этого? И мы говорили о поэтах, о выдающихся судьбах, о смысле жизни... Таким счастливо-пьяным я не был никогда. Уже в дверях я спросил ее: «Что будет с Севастополем? Со всеми нами», и она, не задумываясь, просто ответила: «Все будет хорошо! Даже очень. И совсем скоро! От силы года три. Без боли и крови».
А все смеются, когда я говорю: «Время жить в Севастополе». Обалдуи!