Порой я чувствую в себе отца.
Он смотрит в мир моими же глазами
И мыслит так же, как и я,
И всё потом расскажет маме.
Связь поколений создаёт народ.
А без неё мы все как стадо.
Пасёмся, размножаемся и знаем наперёд –
Пастух всё сделает как надо!
Мои родители были немногословны. Позже я понял – время было такое. Но интерес во мне жил. Особенно после того, когда в семейном альбоме я обнаружил сногсшибательную довоенную фотографию: в центре снимка на высоком стульчике сидела молодая красивая женщина, которая держала на руках двух опрятно одетых девочек (это были мои сёстры), справа от неё, облокотясь на подлокотник кресла, в длинном чёрном платье с открытыми руками, с короткой причёской сидела моя мама, а слева на стуле сидел, положив ногу на ногу, в начищенных ботинках, в прекрасном костюме при белой рубашке и галстуке мой отец. Поскольку ранее в том же альбоме было послесвадебное фото родителей в простых одеждах, да и ранее родители говорили мне, что они из крестьян, я заподозрил, что не всё они мне рассказали, и полез к ним с расспросами. Вот так по крупицам собирал я свою родословную. А сейчас почувствовал, что нужно описать её, так сказать для потомков. История это ведь не только то, что в книгах. Настоящая история это жизнь людей, рассказанная ими же. Чеченцы вон помнят своих предков до седьмого колена. А мы, русские?
Истоки моего рода относятся к стыку современных Калужской и Смоленской областей. В местности славного города Рославль и городка Крапивны. Предание гласит, что однажды барин, то ли гуляя, то ли охотясь в своём лесу, с удивлением обнаружил отсутствие любимого дуба. Удивление было связано с тем, что дуб был толст, а следов его исчезновения не было. Кто спилил? Оказалось, что отличился некто, назовём его Тихоном. Некто, потому что последнее имя, достоверно известное мне из глубин времени, Егор. И работал этот Егор в имении генеральши. Ну, а вероятно фамилия моя пошла от этого Некто – Тихона.
Тихону дуб понадобился для производства ободьев колёс для телеги. Барин восхитился смекалкой Тихона и наказывать его не стал. Далее в повествовании возникает генеральша. Была ли она женой барина или женой его сына не известно. Фактом является то, что работал у неё Егор и помогал ему сын Илья. У генеральши тоже был сын. Очевидно, были они или ровесники, или с небольшой разницей в возрасте. И вот она как-то вызвала Егора и попросила его взять в обучение своего сына. «Что ты делаешь, то и заставляй делать моего сына. Мостишь дорогу, пусть и он то же делает. Строишь мост – и он пусть тебе в этом помогает. Относись к нему как к собственному сыну, а не как к барину. Работа и отдых – всё вместе». Так у Ильи появился друг. А когда ребята подросли, то сын генеральши пошёл на военную службу и взял Илью себе в денщики. И прослужил мой предок в армии двадцать пять лет. Друг стал генералом и, выйдя в отставку, жил в Москве, а Илья летом коротал время в деревне, обучая сына Ивана, а осенью отправлялся пешком в Москву и служил у друга до весны. Путь до Москвы я проделал с отцом на автобусе. Здоров был мой прадед. Любил своего внука и позволял ему дёргать себя за бороду. Однажды утром отец за этим занятием обнаружил деда холодным…
Деда своего я никогда не видел. Прославился он на строительстве КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога). Сам ли или с товарищами нашёл он для строительства мостов подходящий местный камень вместо привозного из России. За это рацпредложение получил премию золотыми рублями. Приехал домой обзавёлся хозяйством, купил луг в двадцать десятин, а остаток денег давал в рост. Насколько я знаю было у него три сына и две дочери. Отец был старшим и, наверное, потому был отдан учиться в сельский интернат. Революция и Отечественная война разбросали всех. Брат Лаврентий оказался в Белоруссии. У него родились пять дочерей. Ещё один брат уехал на Урал, но после войны следы его затерялись. Тётя Катя оказалась на Украине в селе под Запорожьем. Тётя Даша осталась в родительском доме. Я был у неё в гостях в трёхлетнем возрасте, но плохо её помню. Кажется, она была очень строгой. После НЕПа деда раскулачили, отсидел на Соловках и до войны работал на военном заводе в п.Буроз под Макеевкой, в местах, где и я оказался позже. В оккупацию дед пешком вернулся домой, где и умер. Мои родители после войны несколько раз ездили на родину и однажды привезли три золотых пятирублёвки, по одной каждому из детей. Свою я подарил сыну и невестке при рождении внука. Так сказать фамильная драгоценность.
Отца моего звали Михаил Иванович. Родился он в 1902 году. Учился в сельском интернате с хорошими учителями. Вероятно, поэтому хотел стать учителем. Лет в пятнадцать взял он меня с собой в поездку на родину. От станции шли мы пешком по полям и перелескам. И отец мне рассказывал, что вот здесь была мельница, здесь деревня, здесь был прекрасный луг, а я видел только лес и пустынные поляны. Ещё более удивил он меня, рассказав, что в деревне у них был самодеятельный театр, в постановках которого он участвовал. Оказывается, в этом пустынном месте была жизнь, и какая!
Но мечте его не суждено было сбыться. Подошло время жениться и дед спросил его, как он собирается содержать семью на зарплату учителя. И поехал отец вместе с моим дедом на заработки.
Первым местом его работы стал Харьковский дом Госпрома. Отец восторженно рассказывал о его строительстве. Позже, приехав в Харьков, я понял истоки восторга молодого деревенского парня: громадина! Даже по нашим временам. За пару лет на строительстве отец кое-что заработал, стал на ноги и женился. Мама моя – Евдокия Егоровна Романенкова родилась в большой крестьянской семье в 1908 году. У неё было три сестры и четыре брата. У всех сестёр я был в гостях, а дяди мои все погибли на войне. По воспоминаниям отца все они были прекрасными гармонистами и танцорами.
После Харькова отец завербовался на строительство Днепрогэса. Как-то приехав на родину с молодой женой и дочкой, он попал под момент раскулачивания и по совету своих друзей, активистов комсомольцев, на следующее утро, чтобы не попасть на Соловки, уехал обратно. Мама осталась с дочерью. Пережила раскулачивание и грабежи банд. Рассказывала, как было страшно, когда ей бандит грозил наганом и как ржал их конь, пробегая мимо родного двора. Но невзгоды проходят. Мама вернулась к мужу, родила вторую дочь, а батя работал на строительстве Днепрогэса и по вечерам учился на рабфаке, типа техникума. Как-то его вызвали в НКВД и предложили сотрудничать с ними, поскольку сын за отца не отвечает. Отказаться было нельзя. Он должен был входить в доверие к указанным чекистами людям, ходить с ними в ресторан, а после описывать эти доверительные разговоры. Видимо тогда отец изменил цвет волос с рыжего на чёрный и приобрёл респектабельный вид, отраженный на фотографии. Довоенная жизнь в Запорожье была счастливой. Даже я послевоенный малыш часто повторял, услышанное от взрослых: «Как хорошо мы жили до войны в Запорожье!» - что вызывало улыбки у окружающих. Но пришла война.
К 39 году отец, вероятно, зарекомендовал себя профессионалом-строителем (после Днепрогэса он работал на строительстве алюминиевого завода) и потому после присоединения Западной Украины был направлен на строительство укреплений на западной границе. Квартировал в семье местных жителей. Отношения были прекрасными. Сыновей хозяина дома он устроил на стройку. Но говорить по-украински он так и не научился. Хозяева прямым текстом говорили ему, что скоро начнётся война и предлагали остаться, но отец отказался. В утро 22 июня село бомбили. По его рассказу выскочил он из хаты и попал под пулемётный огонь самолёта, куры в одну сторону, он в другую, всех курей побило… Далее было отступление с войсковой колонной. Бог миловал от диверсантов: часть колоны отцепили и увели к Одессе, а при ночёвке в городском парке какого-то городка случайно обнаружили, что периметр парка обозначен фонариками и спустя час после ухода из него парк был разбомблен авиацией. В общем, добрался отец до Запорожья. Ценные вещи закопали (а другие люди откопали) и отвёз отец жену и детей к сестре в село под Запорожьем. Вернулся и пришёл на сборный пункт. Там он познакомился с неким учителем, после задушевных бесед о дальнейшем развитии событий оба решили приписать себе по два года, чтобы не попасть в призывной возраст. Так мой отец попал на фронт, но в часть обеспечения. Несколько месяцев отступал, пока его как специалиста отозвали с фронта и направили строить железную дорогу Кизляр-Астрахань. Отец с удовольствием рассказывал о Кавказе, о строительстве дороги, о рыбалке на Каспии, от которой их строительный батальон получал львиную долю продуктов питания, о немецких самолётах иногда прилетавших к ним. Мой отец был рабочим человеком. Когда строительство закончилось, к нему подошёл дедок, который постоянно ныл при утреннем подъёме и дневной работе, пожал ему руку и сказал: «Ну, что Михаил Иванович! Ты молодец, я сотрудник НКВД и ничего плохого о тебе в рапорте не напишу».
Отца оставили в железнодорожных войсках. Был он и под Сталинградом, а когда фронт пошёл на запад, строил железнодорожный вокзал в городе Сталино (Донецк). На этом вокзале я и появился на свет, но после того, как освободили Запорожье и отец разыскал свою семью.
Мама. Жила в семье сестры отца. Работала в колхозе. Когда пришли немцы, в село за ней и сестричками приехала душегубка, но добрые люди спрятали их. Второй раз никто не донёс. О том времени сёстры на мотив песни хора Пятницкого «И кто его знает, на что намекает…» сложили свои слова: «На закате к тёте Кате пришёл немец с котелком. Дай-ка, мамка, курку, яйко и коровку с молочком…». Мама переболела тифом. Говорила, что спасли её именно дочери. Выучила и хорошо пела украинские песни. При приближении Красной Армии немцы угоняли с собой жителей. Им удалось по дороге сбежать и спрятаться в кукурузе. Потом отец разыскал их и семья объединилась. Я любил маму. Она по крестьянской традиции была хранительницей очага. На производстве никогда не работала, а была домохозяйкой и в молодые годы – общественницей. В доме всегда был порядок и чистота. Подушки, покрывало, скатерти, занавески – всё было белого цвета. Любая верёвочка не была лишней. Помню, два моих высказывания доставили ей удовольствие: «Мама, как у нас красиво! Всё беленькое…» и позже «Мама, почему мы ни у кого не занимаем денег, а у нас занимают?»
Как-то после окончания войны отца вызвали в МГБ. Состоялся интересный разговор.
- Тихонов?
- Тихонов.
- Михаил Иванович?
- Михаил Иванович.
- Год рождения 1902?
- Нет. 1900.
Так отец порвал дальнейшее сотрудничество с этой фирмой. Я восхищаюсь душой русского человека! Сколько я прочитал об эпохе Сталина, о терроре, о доносительстве и, вдруг, рабочий мужик посылает в одно место отчасти карательную государственную организацию. «Дальше от царей – голова целей!» - говаривал отец. Какая глубокая народная мудрость! Особенно в наше время, глядя на стоящих плотной толпой у трона…
В 1951 году семья покинула Сталино. Отец перешёл в строительный трест, который занимался восстановлением и строительством шахт Донбасса. (В последствие он был награждён соответствующей медалью). Так я оказался в местах, где бывал мой дед. Наш посёлок находился между Бурозом, куда мы с мамой ходили на базар, и станцией Криничная, где мы встречали и провожали моих сестёр. Обе они поступили в Донецкий индустриальный институт на строительный факультет и носили красивую студенческую форму. Здесь отца за чужие грехи отдали под суд, но на суде рабочие встали на его защиту и отца оправдали. А фамилия его начальника, слепившего дело, навсегда осталась в моей памяти.
После мы переехали на строительство шахты «Ханжёнковская-Северная», а затем на строительство шахты «Бутовская-Глубокая». На шахтных посёлках и прошла большая часть моего детства и юность. Родители мои похоронены на Макеевском кладбище «Красная горка». Рядом с их могилами в последствие похоронили мою старшую сестру Зинаиду.
Сёстры. Зина и Аня. Обе одновременно закончили институт и уехали поднимать целинные земли в строящийся город Экибастуз. Обе там вышли замуж. Зина родила дочь Татьяну, а Аня троих: Алика, Иру и Вадима. Через некоторое время Зина с мужем (Литовченко Александр Платонович, родом из села Гребёнки, что под Киевом) и дочерью приехали к нам и проживали в Макеевке.
Родители очень гордились тем, что они воспитали и вывели в инженеры своих детей. В семье не приветствовали под ковёрные игры. Нас учили, что жить надо честно, своим трудом. Впервые слово «блат» я услышал от сестёр примерно в десятилетнем возрасте. Носило оно негативный оттенок. А среди нас, пацанов, существовал куплетик: «По блату, по блату спалили немцы хату».
Вот и всё. У меня есть сын Андрей, которым я горжусь, и внук Артём, который, надеюсь, нас не подведёт.