Гражданская война
В гражданскую войну фронт неожиданно проходил через нашу деревню, и каждая из воюющих сторон проводила свою мобилизацию оставшихся в деревне мужиков. Если красные мобилизацию проводили через волостные учетные пункты, то белые перекрывали все дороги из деревни и всех мужиков, которых захватывали, забирали в свою армию.
Деревенские мужики прошли через первую мировую войну и воевать дальше им не хотелось. Хозяйственные дела были запущены. Они старались уклоняться как от той, так и от другой мобилизации. Но большинство было мобилизовано.
Закончилась гражданская война. Из 27 мобилизованных деревенских мужиков на первую мировую и гражданскую войны вернулось 20, но вернулись из разных армий. Надо было жить в одной деревне, находить общий язык друг с другом. Открытых столкновений не было, да и многие в каком-то колене находились в родственных отношениях.
Треть жителей деревни имели фамилию П;носовы, несколько меньше — Неволины, Журавлевы, Тиуновы. По одному двору Высотины, Карповы, Вишняковы. Соседняя деревня — Лапины, Старковы, а следующая — Лапины, Тиуновы. А еще одна деревня в 2 км — П;носовы и деревня называлась П;носово.
Нас окружали деревни: Запольские, Елино, Баранята, Беклемишево, Найденово, Обухово, Кулига, Малый и Большой Кукуй, Власово, Кормухино, Кочни, Семибратово, Еловики, Габова, село Зюкай, село Усть-Буб. В 15 км от нас вверх по реке Обва, располагалось большое село Салтыково, но уже не нашего района.
После возвращения мужиков с гражданской войны в деревне произошло только одно убийство и не на политической основе. Возвратившегося из Красной Армии застрелили вечером через освещенное окно. Следствие убийцу не выявило. Но в деревне знали, кто убил и во время расследования промолчали. Это был пожилой мужчина, вдовец, избежавший все мобилизации. Причиной убийства была, как говорят французы, «шерше ля фам». Не донесли потому на убийцу, что он был крутого нрава, боялись мести с его стороны. А может быть был чисто практический интерес не доносить. Этот мужик был в деревне единственным стекольщиком с алмазом. Если его лишиться, кто бы стал вставлять оконные стекла, которые часто бились не без содействия рогаток и футбола.
Возвращаясь с первой мировой и гражданской войн, крестьяне - мужики хозяйственные, прихватывали с собой оружие и боеприпасы. Кроме того, когда фронт гражданской войны проходил через деревню, солдаты за конфискованные продукты часто расплачивались военным имуществом. Вот и оказалось в хозяйствах различное вооружение: винтовки, карабины, револьверы, гранаты, патроны и, даже, артиллерийские снаряды. Вот снаряды непонятно зачем запасали. Когда мы обшаривали раскулаченные и покинутые постройки, многое из этого арсенала находили, но пушек не обнаруживали.
Я помню в детстве мы играли и катали по полу круглые пушечные ядра с заклепанными запальными трубками. Но это были снаряды для пушек прошлого века. Тоже не понятно, как и зачем они оказались в нашем доме.
Патроны и снаряды обнаруживались во время пожаров, когда они рвались и создавали опасности при тушении.
Мой дед по матери погорел в 32-м году. Это в соседней деревне в 3-х км. В летний день загорелся двухэтажный дом раскулаченного. С утра соседи видели во дворе дома двух сыновей бывшего хозяина, которые были высланы вместе с отцом. Наверное, как-то скрылись от высылки и решили сжечь свои постройки. При раскулачивании крестьяне лишались кровно нажитого, прежде всего, собственным трудом и трудно было с этим расстаться. Трудно было мириться с тем, что кто-то будет пользоваться твоим добром. Когда стали тушить горевшие постройки, начали рваться снаряды. Тушить огонь перестали. Ветер бросал горящие головешки на соседние дворы. В некоторых из них опять рвались снаряды и патроны. Так сгорело 16 дворов, в том числе и двор деда. Никто не соглашался на разборку своих построек, чтобы остановить движение огня по деревне. Каждый надеялся, что обойдет беда. Только семнадцатый двор раскатали по бревнышку и то потому, что в восемнадцатом предполагали наличие целого арсенала боеприпасов.
Мы, мальчишки, пользовались этим военным арсеналом, обшаривая пустующие постройки. Изготовляли самодельные пистолеты, которые нередко разрывались после первого выстрела. В руках оставалась одна рукоятка. Все, как-то, обходилось без серьезных увечий. Старались все же соблюдать какую-то технику безопасности. Наши деревенские ребята с десяти лет пользовались охотничьими ружьями. Почти в каждом доме было ружье и боеприпасы. Чаще всего, это были шомпольные, курковые ружья. Но появились уже и берданки и централки-переломки. В нашей семье к шомпольному ружью в середине 30-х появилась берданка, а в конце 30-х у меня была уже централка. Только однажды серьезно пострадал один из мальчишек — слишком много наложил пороху в шомпольное ружье. При выстреле сорвало казенник и парню пробило лоб. Где-то через полгода мальчишку поставили на ноги. На лбу остался глубокий шрам. Во время войны парень погиб на фронте.
К охоте, рыболовству у нас относились, как к несерьезному делу. Главным считали обработку земли. Выход на охоту, на рыбалку взрослых считался как отдых от основной работы. Для этого выбирали непогоду.
Мне было 10-11 лет. Как-то стучит под окном один мой дружок. Я подошел к окну, а он держит в руках две гранаты — лимонки и стучит одной по другой. Гранаты в запалы были уже вставлены. По случайности не ударил по запалам, иначе от двух гранат его разнесло бы на куски. Понятно зачем зовет — гранаты где-то взорвать. Чтобы взорвать такую гранату, солдаты запалом ударяли по каблуку сапога и бросали ее, так как через 4-6 сек. она взорвется. Но таким способом эти гранаты взорвать мы не решились. Они - старые, ржавые, и всякое может случиться. Для разных взрывов использовали овраг за деревней. Пришли в овраг, разложили большой костер. Для большего эффекта обложили его круглой галькой и положили туда одну гранату. А сами, конечно, спрятались в укрытие. Через какое-то время раздался оглушительный взрыв. Со звоном во все стороны разлетелись чугунные осколки гранаты, галька и огненные головешки. Настоящий фейерверк, удачный взрыв. Таким же способом подготовили взрыв другой гранаты. Ждали долго — нет взрыва. Надо выяснить в чем дело. Подошли к костру и начали его ворошить. Вдруг в костре что-то зашипело, засвистело и загорелось синим пламенем. Мы испугались, бежать от костра уже не было времени. Тут же у костра упали на землю. Через какое-то время шипение и свист прекратились. Опять стали разгребать костер. Гранату нашли, вернее чугунный корпус гранаты. Вероятно, взрыватель оказался неисправным. Корпус гранты разогрелся, взрыватель вышибло, взрывчатое вещество расплавилось. Оно-то и горело синим огнем со свистом и шипением. Из всего этого тоже приобрели какой-то опыт. Соучастник этого происшествия тоже погиб на фронте.
Сельхозартель
В 27 году в деревне образовалась сельхозартель. Это была первая артель в округе. Она создавалась на совершенно добровольном принципе. Среди ее первых членов были и бедные, и зажиточные хозяева. Из 64-х дворов в артель вступили 18 хозяйств. Наша семья тоже вступила в артель. Решение принимал старший брат, ему уже было 15 лет. Но мать не одобрила это решение брата, хотя ей и трудно было вести хозяйство с четырьмя детьми. Младший брат родился в 28 м году. Но мы как-то сводили концы с концами, не голодали. Да и старшим было по 14-15 лет — тоже уже помощники матери на хозяйственных работах. Обрабатывали свой земельный надел, заготавливали корма, дрова, держали скот, в том числе и лошадь. Брат считал, что в артели семье будет легче.
У нас избежали крайностей при обобществлении частного имущества. В общее пользование объединили наделы земли, лошадей, основной сельхозинвентарь и семенной фонд на первый посев. Кое-где объединили мелкий скот и домашнее хозяйство, что порождало скандалы. А позднее все это вынуждены были возвратить крестьянам. Внесенное в общее пользование считалось паевым взносом, который в случае выхода из артели, должен возвращаться владельцу. Так обусловливалось при создании артели и позднее вошло в Устав колхоза. Но впоследствии не было случая возвращения владельцу паевого взноса при выбытии из колхоза.
В хозяйствах крестьян того времени, в зависимости от достатка, имелись молотилки, жатки, лобогрейки, сенокосилки, веялки, плуги, бороны, сохи и другой инвентарь.
Молотилка работала на конном приводе пары или двух пар лошадей. Она вымолачивала зерно из снопов, отделяла его от соломы и половы. Жатка-самосброска сжинала, собирала на платформе валки и сбрасывала на стерню, а потом эти валки женщины вязали в снопы и ставили в суслоны. В жатку впрягали пару лошадей. Лобогрейка та же жатка, только валки с платформы сбрасывались вручную. Эта работа трудная, потому ее называли «лобо-грейка». Косилка на тяге пары лошадей скашивала траву рядками, а когда они подсыхали, а это уже было сено, сгребали и метали в стога. Веялкой очищали зерно от посторонних примесей, ее крутили два человека. Главным двигателем в хозяйстве того времени были лошади и руки человека.
В первой артели работали с охотой, с большими надеждами. Составляли заманчивые планы, зачастую трудно осуществляемые. Члены нашей первой артели решили выделиться из деревни и построить свой поселок на 18 дворов. Подготовили место, разметили места дворовых построек, обваловали дорогу центральной улицы. Но перевезти свои постройки на новое место не успели. В 29-м году началась сплошная коллективизация. В первой артели применялся принцип распределения общественного продукта «по едокам». Получала больше та семья, в которой было больше едоков, а не работников. Это вызывало недовольство тех людей, в семьях которых было больше работников, а не едоков. С переходом к сплошной коллективизации стал применяться принцип распределения «по труду». При большом разнообразии колхозных работ этот принцип сложно применять. В колхозах разрабатывались нормы выработки на все виды трудовой деятельности и ежегодно на общем собрании эти нормы уточнялись. Но элементы уравниловки трудно было полностью устранить. Все равно оставались работы «выгодные» и «невыгодные».
Первые сельхозартели пользовались льготами по налогообложению при покупке сельхозмашин, удобрений. В 28-м году артель купила сноповязалку — невиданная по тому времени машина — сама сжинала хлеб, вязала его в снопы и сбрасывала его на поле кучками и рядами. Для ее работы требовалось уже две пары лошадей.
В 28-м году в артели появился трактор «Красный путиловец» мощностью, где-то, 6-8 лошадиных сил. Трактор прислали шефы из Ленинграда. Встречали трактор всей деревней за околицей. Пришли жители и соседних деревень. Трактор тянул 3-х лемешный плуг. В деревне кое-кто имели 2-х лемешные плуги, для тяги которых требовалась пара хороших лошадей. Скептики говорили, что 3-х лемешной плуг этот трактор на нашей тяжелой земле не потянет. Трактор проводили на поле и убедились, что хорошо тянет свой плуг. Мужики вершками мерили ширину и глубину вспашки, нюхали землю, не пахнет ли она керосином. Убеждались, что машина стоящая. Но недоверчивые сомневались, не будет ли пахнуть керосином хлеб, выращенный на поле после тракторной пахоты. Чтоб убедиться в этом, надо дождаться осени после выращенного урожая.
С образованием МТС в 30-м году на полях стало появляться все больше тракторов: 12-ти сильные Харьковские и еще более мощные Сталинградские и Челябинские.
С появлением тракторов на полях уже не придерживались многовекового правила пахать и обрабатывать поля на склонах только поперек ската. На своем малом поле это условие можно было соблюдать. А на больших полях трактором этого правила уже не придерживались. Что приводило к порче полей. Стали появляться вдоль борозд промоины, которые год от года расширялись и углублялись, нарушался общий массив поля.
Климат у нас влажный. Луга и поля около лиственного леса зарастают кустарником. Если его своевременно не уничтожать, это приводит к потере покосов и посевов. В колхозе к вырубке кустарников руки не доходили.
Когда мы узнали, что на совхозном поле появились более мощные трактора, то группой ребят пошли посмотреть. Шли за 6 км на шум трактора, который пахал уже 4-х лемешным плугом. На колхозном поле мы нарвали турнепс (кормовая репа) и угостили тракториста, а он нам позволил проехать на тракторе несколько загонок. Нам хотелось видеть и знать как можно больше о новой технике.
Первую автомашину увидели в 32-м году. Старший брат моих ровесников-близнецов работал помощником шофера в совхозе. Опять же, группой ребят пошли на совхозные поля. Август месяц, уборка хлебов и вывозка зерна. Ребята примерно знали где работает их брат. Это уже километров 8 от нас. Вышли на полевую совхозную дорогу и в дорожной пыли увидели необычные отпечатки колес с красивыми узорами. Поняли, что это след от автомашины. Кто-то из ребят неосторожно наступил на эти красивые узоры. Братья-близнецы стали него бить, переживали, что теперь автомашина после повреждения отпечатков колес не сможет ездить по этой дороге. Когда мы дождались автомашину, эта нелепость рассеялась. Нас всех посадили в кузов машины и провезли с километр. Как мы радовались и хвалились в деревне, что не только видели, ездили на настоящей автомашине.
Вспоминается один случай, связанный с братьями-близнецами. Как-то, лазая по деревьям один из них сильно расцарапал живот. С ними был старший парень — авторитет для нас. Он определил, что порвалась главная жила живота. Чтобы не умереть, надо целый день есть хлеб, только тогда жила срастется. И вот это пострадавший бегал с нами и непрерывно жевал хлеб, хотя это удавалось ему через силу.
Иногда над деревней пролетал аэроплан. Делал съемку для уточнения топографических карт. Нам хотелось посмотреть аэроплан вблизи, на земле и, даже, полетать. В одно из воскресений группой ребят пошли искать аэродром, где-то, в 15 км от нас. Добрались, аэроплан застали на земле, летчики что-то с ним делали. Нам позволили подойти поближе и, даже, потрогать машину руками. Мы осмелели и попросили покатать нас в воздухе. Летчики сказали, что машина пока неисправна и, что покатают нас в следующий раз. Но предупредили, чтобы мы приходили со своими парашютами, без которых летать не разрешается. Но «следующий раз» не состоялся. Парашютов мы не нашли, и никто в деревне не знал, где они находятся. А без них не было смысла идти к летчикам за 15 км.
Коллективизация
В 29-м году началась сплошная коллективизация и раскулачивание, т. к. артельные поля 18-ти хозяйств составляли разрозненные, разбросанные наделы, на которых не возможно эффективно применять сельхозтехнику.
В деревню приезжали уполномоченные из района и агитировали крестьян за вступление в колхоз. Обещали хорошую жизнь в коллективном хозяйстве. Перед жителями деревни уже был пример 2-х годичной работы сельхозартели из 18-ти хозяйств, и они могли видеть хорошее и плохое коллективной работы. При сплошной коллективизации принцип добровольности не всегда соблюдался. Нежелающим писать заявление о вступлении в колхоз угрожали лишением земельного надела и высокими налогами.
В то время крестьянские хозяйства разделились на кулацкие, середняцкие и бедняцкие. Были еще батраки, они не имели земельные наделы и работали по найму в зажиточных хозяйствах. Разделение хозяйств было условно и не имело четких границ. Учитывался размер земельного надела, наличие сельхозмашин, количество скота, особенно лошадей, использование наемных работников. Наша семья относилась к беднякам.
Уполномоченные собирали собрания бедняков и батраков, которые уже вступили в колхоз. На этих собраниях решалась судьба зажиточных хозяйств. Эти собрания собирались в нашей большой избе и начинались с вечера и до глубокой ночи. Мы, ребятишки, располагались на полатях и наблюдали эти бурные споры, когда принимались решения, кого считать кулаком, раскулачить и выслать из деревни. На раскулачивании настаивали батраки, которые работали у зажиточных хозяев и были зачастую на них злы. Но другие возражали против раскулачивания и высылки, говорили, что если раскулачить и выслать справных хозяев, то без опытных хозяев дела в колхозе не пойдут. С другой стороны понимали, что чем больше хозяйств раскулачить и конфисковать их имущество — зерна, скота, сельхозмашин, хозяйственных построек, тем больше будет хозяйственная база создаваемого колхоза.
В результате бурных вечерних споров и препирательств на многочисленных собраниях раскулачили только одного кулака, который имел большое хозяйство и несколько наемных батраков. У этого хозяина было две жены. Одна старая, детей не имела. Он женился вторично, но и от второй детей не было. Старая жена жила в отдельном доме. Поскольку они все были пожилые, и их в деревне уважали, то их оставили жить в деревне. Они поселились в пустующем доме и летом принимали участие в работе колхоза. Второй раскулаченный - наш сосед и родственник в каком-то колене. Сам хозяин молодой, лет 35-ти только что закончил строительство третьей избы. В отношении его приняли решение не только раскулачить, но и выслать из деревни. Когда соседа вызвали на собрание, он себя вел независимо и спорил с уполномоченным. Уполномоченный и настоял на раскулачивании и высылке.
Личное имущество раскулаченных распродавалось на торгах, но раскупали его деревенские неохотно. Люди считали неприличным приобретать чужие вещи при таких необычных условиях.
Соседская бабка, еще до конфискации имущества, передала нам ящик хороших столярных инструментов. Как я благодарен ей за это! Вспоминается, как я обнаружил в крапиве у нашей бани 20-ти литровую бутыль керосина, а он в деревне всегда был дефицитным. О своей находке сказал матери. А мать предупредила меня — «помалкивай». Значит об этом больше ни с кем не говорить. Я понял, что бабка керосин приготовила для себя «на после». Хозяина выслали, а вся остальная семья уехала в соседнюю деревню к родственникам.
Из 64-х хозяйств в колхоз вступили 59. Двух раскулачили, две семьи спешно переехали на жительство в город. А один хозяин, несмотря на угрозы и притеснения, так и остался единоличником. Позднее нанялся в колхоз заведовать пожарной. Ухаживал за парой лошадей, следил за пожарным имуществом, контролировал дежурство на пожарной каланче, которое несли жители деревни поочередно. Следил за исправностью пожарного имущества у жителей деревни. На углу каждого деревенского дома была прибита деревянная дощечка, на которой был нарисован какой-то инструмент: багор, топор, ведро, лестница, лопата, кирка, лом. В случае пожара хозяин должен по тревоге бежать с определенным инструментом.
Мы, ребятишки, с удовольствием подменяли днем старших на дежурстве на пожарной каланче. Там висели колокол и часы. Нужно было отбивать каждый час. Интересно было дежурство в первую половину дня — в колокол нужно ударять много раз. В нетерпении ждали когда минутная стрелка дойдет до цифры 12. Иногда, стрелку подводили вперед, но, после отбития, возвращали обратно. Иначе перепутаешь все время. Настенные часы в деревне были не у всех.
Через год, после статьи Сталина «Головокружение от успехов», тринадцать хозяйств вышли из колхоза. В том числе пять хозяйств, которые в 27 году добровольно вступили в первую артель. Паевые взносы вышедшим не возвратили. Они оказались без земли, без лошадей, без сельхозинвентаря.
С началом сплошной коллективизации выезд из деревни был затруднен. Для выезда нужна была справка из сельсовета, а получить ее было трудно. Но все вышедшие из колхоза как-то сумели получить справки, что они бедняки. Постепенно из деревни уехали все, кто служил в белой армии. Остались два человека: один был уже старик, а второй работал бригадиром в колхозе. Уезжали в разные города Урала. Развертывалась индустриализация, которая нуждалась в большом количестве рабочих рук. Некоторые уехавшие начали сплавлять свои дома к новому месту жительства. Это было не сложно: зимой разбирался дом, на берегу делались плоты, весной разлив поднимал эти плоты. Они плыли вниз по реке Обва, а потом по Каме.
Вскоре сплав домов запретили. Колхоз скупал эти дома в свою собственность и продавал переселяющимся в нашу деревню. Желающих поселиться в нашей деревне хватало. Со временем восстановились все усадьбы уехавших, да еще появилось шесть новых. Так что в деревне стало 70 хозяйств.
В соседях, через дорогу, жили пожилые муж и жена - какие-то наши родственники. Мы их звали «дядюшка» и «тетушка». В начале 20-х свою единственную дочь выдали замуж на хутор, в богатое хозяйство. До 31-го года у дядюшки с тетушкой гостили два внука — близнецы, мои одногодки. Я с ними дружил и как-то летом жил у них на хуторе. Хутор новый, большой 2-х этажный дом, работали несколько батраков. Мне нравилось у них. Особенно удивляло их благополучие. Я вспоминаю, как вечером мать близнецов читала нам рассказы о животных из красивой книжки с цветными картинками. Позднее хуторское хозяйство раскулачили, а семью выслали в отдаленные районы. Через какое-то время из деревни уехали и наши соседи — дядюшка и тетушка. Поскольку дядюшка служил в белой армии, то их отъезд никого не удивил. В 36-м году мой старший брат проходил преддипломную практику на должности агронома МТС в одном из сел на юге области, километрах в 200-х от нас. На август месяц брат пригласил меня к себе. Я с удовольствием согласился, иначе дома пришлось бы работать в поле — разгар уборочных работ в колхозе. А в это время соседская тетушка приехала к нам, чтобы продать свою постройку переселенцам, которая несколько лет пустовала. Оказалось, что они с дядюшкой работают на конезаводе не далеко от села, куда мне нужно ехать к брату. Поездка была интересной. В Перми пересадка, была возможность посмотреть город.
У брата я был предоставлен сам себе. Брат был занят уборочной, о моем питании заботилась хозяйка, у которой снимали квартиру. Я целыми днями пропадал на речке — ловил и варил раков, ходили за ягодами. Иногда в сельский клуб привозили кино. И как-то раз на сеансе встретил моих знакомых — близнецов раскулаченных. Они меня видели издали хорошо, но ко мне не подошли. Я понял, что и мне не следует к ним подходить. После у сельских ребят узнал — кто эти ребята и как их зовут. Имена совпадают, ребята появились в селе летом, а живут на лесном кордоне. Зимой уезжают куда-то на учебу.
По возвращении домой о встрече с близнецами рассказал матери. Мать отвечала, что она все это знает, а я чтобы помалкивал. Эта семья у местных властей значится в высылке. Но им как-то удалось избежать ее и устроиться на лесном кордоне. И дядюшка с тетушкой переселились ближе к ним. Ребята зимой учатся в Перми, а на лето приезжают к родителям на кордон. Вот так закручивала жизнь. Это был тревожный 36-ой год.
Рядом с селом проходила железная дорога. Август был сухой, и вдоль железной дороги часто загорались пожары. Горели хлебные поля, леса и лесные поселки. Вначале загоралась высохшая трава от горячих углей паровоза. Если быстро не потушить огонь, то он распространялся на поля и леса. Это вынуждало колхозы снимать людей с работы на тушение пожара. Однажды, мы с ребятами видели, как кочегар паровоза выбрасывал лопатой горящие угли на сухую траву, и она загорелась. Мы об этом рассказали взрослым, но они к нашему сообщению отнеслись как-то спокойно. Высказали предположение, что кочегару нужно чистить колосники паровозной топки. Я после вспоминал: на каждой станции у водозаборного крана, где паровозы пополняют воду, есть специальное место для шлака от чистки паровозных топок. Позднее отец Т.Я., мой тесть, рассказывал, а он более 60-ти лет проработал на железной дороге, что кочегар обязан очистить топку пока паровоз заполняется водой.
Недалеко от села находились большие военные лагеря. В конце лета, когда поля освобождались от хлебов и освобождалось место для маневра войск, проводились военные маневры. Еще до начала маневров приезжали группы военных, ставили в известность местные власти и уточняли, где будут проходить войска - пешие, конные, артиллерия, обозы. Уточнялись пути движения, чтоб не повредить поля, дороги, мосты. Когда во время учения артиллеристы повредили мост, после маневров военные построили новый мост, более прочный к удовольствию местных властей. Делалось все необходимое, чтобы местные власти не имели к военным каких-либо претензий. Все знали: народ и армия едины.
До начала 30-х годов вместе с газетами получали иллюстрированный сатирический журнал «Лапоть». Очень интересно было его рассматривать, с нетерпением ждали очередного номера. В нем все было понятно, кто - «наши» и кто - «не наши». Карикатуры были на «не наших»: буржуев, генералов, интервентов, кулаков, вредителей, лодырей и прогульщиков. Рисовали их с большими животами, со страшными и озлобленными лицами. Нам было ясно, кто свой, кто чужой. Или, кто за нас, кто против. Но все это деление на своих и чужих не подходило к родственникам и хорошо знакомым. Семьи старшей и младшей сестры матери раскулачены, а муж младшей, даже, выслан. Соседа родственники раскулачили и выслали. Второй сосед — родственник служил у белых, да и многие деревенские мужики воевали на стороне белых. Высотин Лука (мой дед) владел большой мельницей. Приходской поп был хорошо знакомым и уважаемым. По журналу «Лапоть» все они были «не наши». Но никак не воспринималось, что все они «не наши». Наверное, по любому жизненному вопросу, рассуждая в целом — все понятно, а конкретно — тут что-то не укладывается в общие рассуждения.