Наш двор и огород
Наш двор занимал, примерно, 30х40 метров. Большая изба с фасадом в три окна выходила на деревенскую улицу. Два окна смотрели на огород. Размер избы 8х6 м. Стены из толстых еловых бревен. Высота потолка в избе 3 м, пол от земли на 1,5 м. Мать рассказывала, что сруб готовили для 2-х этажного дома. Но уже в ходе стройки передумали и построили в один этаж. У избы теплые сени 6х3 м с одним окном на улицу, чулан 3х4 м, из него лестница на чердак. В избе справа от двери большая печь, сбитая из белой глины. Кухня 3х4 м отгороженная от большой комнаты тесовой заборкой с дверями. Заборка была из еловых досок, не крашеная. Мною были сосчитаны все сучки, все подтоки смолы на ней. Вспоминается, когда дул ветер, то он стучал в окна, крышу, был слышен свист в печной трубе и казалось, что в печи домовой жалобно и тоскливо напевал свою песенку.
Вдоль всех стен в избе широкие лавки из толстых плах, на которых можно было не только сидеть, но и, при необходимости, спать. Над лавками, на высоте 2-х м - широкие и прочные полки. По полкам можно было ходить, когда мыли стены и полоток. Позднее стены над полками и потолок белили известкой. От двери слева, впереди - «красный угол» с иконостасом, под ним большой обеденный стол, несколько табуреток, переносная скамейка. Справа, вдоль печи, на высоте 1,5 м от пола — верхний голбец 1х2 м. Под ним, в полуметре от пола — нижний голбец, половина которого — ставень. Он отодвигался под печь и открывал ход на лестницу в подпол. От входной двери, на высоте 2-х м - «полати», размером 4х2 м, на которых мы спали зимой. Летом - кто где: в сенях, в чулане, в клети, в амбаре, на сеновале.
Вспоминаю, как летом приятно спать на сеновале, на свежем пахучем сене, да еще под усыпляющий шум дождя по тесовой крыше. Сено накрывали холстяным пологом, клали подушку. Когда было прохладно — одевались тулупом. После возвращении с игрища поздней ночью не успеешь приложить голову к подушке, как засыпаешь крепким сном. С каким трудом приходилось матери будить утром.
Вторая изба находилась на втором углу двора. Малая, размером 5х4 м, с тремя окнами, выходящими на огород. Расположение внутри такое же, как и в большой, только кухня не отгорожена и не было голбцев. В той и другой избах зимой ставилась железная печка, которая позволяла нагреть избу в большие морозы или что-то приготовить, разогреть из еды в любое время. В малой избе мы жили зимой. И то не каждый год, а только тогда, когда надо было выморозить тараканов в большой избе.
Между избами находился дровяной сарай и двухэтажная клеть, верхний этаж которой использовался для летнего жилья, хранения одежды, а нижний - как амбар для хранения разной муки (зерно хранили в амбарах).
Вдоль противоположной стороны улицы размещались конюшни, сарай для кормов. Вдоль третьей стороны двора стояли два амбара и погреб, в котором кроме ямы для снега были еще сусеки для зерна.
Со стороны улицы двор отделял заплот из бревен 3-х метровой высоты. Большие и малые ворота были под шатровой крышей. В 30-х годах после всеобщей коллективизации в материальном отношении жили уже трудно, голодно, но и в те времена не знали замков в деревне. Любой день был «днем открытых дверей». Вставленная в кольцо малых ворот палка означала что хозяев нет дома, и никто не смел переступить порог этого дома и «полазить» по двору, в хлеву или в сарае. Это был неписаный народный закон, кодекс деревенского бытия, деревенской чести — чужого не тронь!
Основной огород размещался между дворовыми постройками и берегом реки. Вместе с двором занимал 25 соток. На нем мы сажали картофель, капусту, калегу (брюкву), свеклу, морковь, репу, лук, чеснок, редьку, огурцы, горох, бобы, хмель, мак, хрен. Когда старший брат стал учиться в сельхозинституте, мы стали сажать салат и тыкву - новые для нашей деревни культуры. В первый год взрослые ребята ночью оборвали тыкву. Тут же на берегу реки разломили и побросали, думали что какой-то вкусный фрукт, который можно есть сырым. В последующем тыкву и салат мы сажали каждый год. Тыква вырастала очень большая, но не вызревала. Мы ее, как и салат, варили с молоком. По всему огороду вразброс росли маки и подсолнухи. Их выращивали для забавы детям и взрослым. Растительное масло в наших краях получали из семян льна и конопли. На маслозаводе в поселке Зюкайка производили и подсолнечное масло, но из привозного сырья. Подсолнухи росли на каждом огороде. Они придавали какой-то праздничный вид. Шляпки подсолнухов вырастали с большую сковородку, но до конца не вызревали. В конце лета дети и взрослые разламывали головки и лузгали не дозревшие семечки. Пытались семечки подсушивать, но зерна становились полупустыми. Тяжелые шляпки сгибали стебли и, казалось, что это люди со склоненными головами. На эти шляпки садились воробьи, повисали на них вниз головой и ухитрялись выклевывать зерна.
В огороде на берегу реки - рассадник из бревен, размером 2,5х1 м, в полуметре над землей, на столбах. В нем выращивалась рассада капусты и калеги до высадки на грядки. Весной, во время утренних заморозков, рассадник на ночь укрывался пологом. После высадки рассады, в рассаднике росли огурцы.
Около калитки в огород находился колодец глубиной 10 м. Интересно было смотреть в него. Заглянешь, как будто там нет ничего, а приглядишься внимательно и увидишь в глубине свое отражение. Как-то жутко становилось от этого и пробирала дрожь.
Вторая часть огорода размещалась через дорогу, на другой стороне улицы. На ней мы сажали немного картофеля, а в основном, заготавливали корм для скота: сеяли клевер, вика-овсяную смесь. Однажды посеяли пшеницу. Она хорошо уродилась, но потом зерновые на приусадебных хозяйствах запретили сеять. Запрет объясняли тем, что распространяются сорняки зерновых. Но, наверное, истинная причина запрета была в том, чтобы работа в общественном хозяйстве колхоза была единственным источником хлеба.
Далее, за огородом, на пустыре, стояло наше старое, полуразрушенное гумно с провалившейся крышей, где из года в год жил старый филин. Рядом с гумном росли две старые высокие сосны, на одной из них находилось воронье гнездо. Несмотря на то, что мы к этому гнезду постоянно лазали, следили за кладкой яиц и ростом воронят, вороны возмущались, налетали на нас, хлопали крыльями, но гнездо не бросали. Этих ворон мы считали своими. За гумном, через большой лог находился наш лес — мыс.
В углу огорода, на берегу реки, стояла баня. Топилась по-черному, как и все бани в деревне. Вдоль огорода заросли черемухи, рябины, большой куст калины, небольшой малинник и несколько кустов смородины. Под черемухами репная яма для зимнего хранения овощей. Часть овощей, на первую половину зимы, хранилась в подполе избы.
Берег реки обрывистый, высокий, метров 10-12. С огорода, возле бани пролегал небольшой овражек, по которому мы каждый год делали ступеньки к реке, и они ежегодно смывались талыми водами.
Угор
Для нас, ребятишек этот участок огорода был самым любимым местом: весной с него первым сходил снег и он прогревался. По нему первому можно было побегать босиком. Здесь, в обрыве берега мы брали красную глину для наших «гончарных работ». Это место называли «угор». С него открывались удивительные заречные дали: заливные луга, ровные, ярко-зеленые. Через километр по лугу опять извилины реки с заросшими ивняком кудрявыми берегами, а дальше опять луга, ширь, простор. Вдали зеленеет лес, дальние деревни и синее небо чашей опрокинулось на всю эту земную красоту. Иногда видишь белые облака вдали, и среди них плывет что-то, заставляющее тебя вспомнить сказочные города в детских книжках. А какой вид с угора весной, во время половодья, на затопленные луга и леса! С угора интересно было смотреть, как заходило солнце, как небо золотое и багровое отражалось в воде.
На угор приходили и взрослые полюбоваться простором заречных далей. Здесь стояла большая лавочка. А как красивы летом луга за рекой. Они часто покрывались синим туманом. На закате солнца туман бывает розовыми и в нем кричат коростели.
Слева, в полукилометре, мельница. Справа, за рекой, болотистый лес. Мы так и называли его — «болото», а за ним в километре возвышался скальный утес. На нем было расположено приходское кладбище. А правее, вниз по реке, на горе, расположено село Зюкай, и видны сверкающие кресты церкви.
С угора интересно было слушать звон колоколов, который разносился вдоль реки. С раннего детства заполнился колокольный звон. На колокольне было шесть колоколов. Большой - набатный, его гром по пойме реки раздавался на многие километры. Средний колокол — резкий, требовательный. И четыре малых колокола для перезвона. Мы с детства знали «азбуку» колокольного звона. По праздникам весело звонили все колокола целый день. По воскресным дням перед службой и во время службы перезвон всеми колоколами — спокойный, степенный. Веселый перезвон во время ярмарок, которые до первой половины 30-х годов были в Зюкае. Где-то с шести лет мне запомнились эти ярмарки. Если завладел двумя - тремя копейками, то надо как-то добраться да ярмарки в Зюкай, где можно было купить леденец на палочке, да еще стакан семечек или кедровых орехов. А если имеешь пятак, то уже совсем богач — можно еще прикупить глиняную свистульку.
Колокола звонили и при пожарах. Если пожар в самом селе Зюкай — частые требовательные удары среднего колокола. Пожар где-то в других деревнях — набатный звон большого колокола, а если к этому колоколу подключался средний колокол — это означало большой пожар и требуется быстрая помощь пожарных машин соседних деревень. Телефоны в те годы были только в сельсоветах. В зимние метели, снегопады были слышны редкие удары набатного колокола. А когда слышишь медленный грустный перезвон всех колоколов — значит кого-то провожают в последний путь. Особенно запомнился набатный звон в летние ночи. Деревянные постройки часто горели. Мы, мальчишки, часто бегали на пожары и в соседние деревни. Еще от пожаров осталось в памяти — хозяева в первую очередь при пожаре выносили иконы, а потом уже все остальное. И если не удавалось ничего вынести, то больше всего сокрушались по сгоревшим иконам.
Церковь
До сих пор не могу понять. Приход у нас был православный, новой никонианской веры. Соблюдались все установления церкви. О старообрядчестве слышал только в разговорах о старых временах, да в книжках читал. Я не обращал внимания на то, как складывали пальцы другие при молении. Меня, еще маленького, креститься двумя пальцами научил соседский дед. Он был в церковном совете нашей деревни. Только недавно узнал, что двумя пальцами крестятся старообрядцы. В 34 году на пасху был на всенощной и помню, что крестный ход с иконами и хоругвями делали «противусалонь», т.е. против солнца (у старообрядцев — по солонь, т.е. по солнцу). А вот, сколько раз провозглашали «алилуйя» и на скольких просфорах вели службу, на такие тонкости внимание не обращал. В наших краях были старообрядческие семьи. Их называли «кержаками». В конце 17-го века новый обряд в православии укрепился, старообрядцев изгнали из Москвы. Они поселились в Нижегородской области по реке Керженец. Позднее и оттуда изгнали. Старообрядцы переселились в Пермский край и далее на восток. Еще вспоминается, этот дед из церковного совета говорил молодым ребятам: если хотите счастливой семейной жизни, то после свадьбы воздержитесь 40 дней сочетаться с молодой женой, как после причащения в церкви постятся 40 дней. Это и для молодого мужа хорошо и для молодой жены хорошо. Молодая девушка за эти дни привыкнет к мужу и его семье. Конечно мы эти советы не принимали всерьез.
Помню первое посещение церкви, где-то в 5-6 лет. Мать повела нас в церковь, меня и сестру, которая на на год моложе меня. До церкви 2 км. Сестра устала и хныкала. Наверное был какой-то праздник или воскресный день, так как в церкви было много молящихся. Мы прошли до клироса. Запомнились солнечные лучи на позолоченных окладах икон, на темных сердитых ликах святых. При солнечных лучах как-то слабо, робко мерцали горящие свечи. Рядом с нами стояли старушки в белых платках и как-то горько и тяжело вздыхали. Священник и дьякон что-то громко говорили. Кто-то из них махал дымящимся кадилом, и чем-то нехорошо пахло. И еще запомнилось, что вверху, в куполе кричали галки и чирикали воробьи. Они перелетали от одного окна к другому, и шум их крыльев заглушал голоса священника и дьякона. После службы мы подошли к священнику и он ложкой из большой блестящей чашки дал нам с сестрой причастие. А перед этим мать наказывала нам, что перед причастием мы должны не забыть перекреститься.
На угоре, когда цвела черемуха, интересно было лежать на земле и видеть над собой белую кипень черемухового цвета и дышать ее густым запахом. Во время цветения черемухи эти запахом пропитывалась вся деревня, из конца в конец. Лежать на земле под деревьями и смотреть вверх - удивительно интересно в любом возрасте. Кажется, что смотришь в какое-то бездонное море, что оно широко расстилается над тобой, и стволы деревьев словно корни огромных деревьев спускаются до земли. Волшебными подводными островами тихо наплывают и проходят кругловатые облака.
Сколько помню себя, всегда было радостно выйти на угор в ожидании увидеть что-то новое, необычное. Позднее в училище, на фронте, в госпитале, при вспоминании о доме, всегда перед глазами был наш угор. Много раз в госпитале, когда от боли трудно было заснуть, я мысленно медленно проходил от калитки двора по тропинке огорода на угор. По пути вспоминал все повороты тропинки: мимо огородных грядок, малинника, зарослей черемухи, репной ямы и останавливался у изгороди на берегу. Представлял, что я мог увидеть под берегом на реке, на лугах, в направлении мельницы, болота. Картины обзора менял в зависимости от времени года, дня и погоды. Эти воспоминания помогали отключиться от действительности и как-то перетерпеть боль.
Когда через восемь лет, в 49 м году оказался летом в деревне, то прежде всего прошел на угор и опять увидел эти прекрасные необъятные дали. Кое-что в них изменилось: нет мельницы с плотиной и шлюзами, заливные луга показались не такими широкими как раньше, река уже мельче, болотистый лес какой-то другой и подошел к самому берегу реки. Новые хозяева усадьбы вырубили все деревья. Но угор с его широким обзором - самое дорогое и любимое с детства и на всю оставшуюся жизнь - «место малой родины».