Экспромт к юбилею

Алесандр Трифонов
                ЭКСПРОМТ
У меня созрел экспромт! Хороший, хотя и маленький, но с изюмин-кой! Хотите послушать? Естественно, кто ж от такого откажется! Ладно уж, сейчас я его вам прочитаю, а вернее продекламирую, потому что, вы понимаете, экспромт это-- стихи, но стихи короткие.
Вообще-- то экспромт штука очень серьёзная, даже несколько опас-ная и рискованная. Кто знает почему? Ну, кто, кто, кто....? Никто! Да, да, вы скажите,..., нет не-- то. Не угадаете. Сказать? Говорю: его очень труд-но бывает удержать, практически-- невозможно. Вы не знали, а вот оно в чём дело! Вы только представьте себе. Некто спокойно cебе живёт, он хо-рошо кушает, потому что у него замечательный аппетит. Да, у него, если хотите, вообще всё-- нормально. Но вот, как-- то раз, знаете, надумал это он идти по каким— то своим делам, он-- очень деловой человек, и у него-- много самых разных забот и немалая куча всяких различных дел. И вот, он идёт себе, и идёт, потом вдруг ни с того, ни с сего останавливается и, оглянувшись вокруг себя, замечает один очень красивый, старинный ос-обняк. Он и раньше всегда его замечал, проходя мимо, поэтому и в этот вот раз решил ещё разок им полюбоваться, совсем немного, очень уж куд-рявая у домика была архитектура. И в этот самый момент, как— то нео-жиданно и, вроде бы, совсем не кстати в его драгоценную головку клюёт экспромт, и живо сейчас же перескакивает на его довольно внушитель-ный и немного волосатый нос, вы же понимаете, экспромт-- штука чрез-вычайно скользкая и прыгучая! И что же в результате у нас «вырисовы-вается» из этого, столь неожиданного, и, в общем-- то, довольно нелепого происшествия!? А лишь то, что, самым обыкновенным и естественным, при том, всегда имеющим место в природе, ходом вещей, на его носу неме-дленно образовывается довольно большой, зелёный волдырь. О, как неп-редсказуемы, господа, бывают порою наши самые невинные поступки и волеизъявления! От столь неожиданно резких перемен в его голове, и, бе-зусловно, ещё от этого неприятного волдыря на носу, возникшего как-- то сразу, без какого— либо промедления, этот самый «некто» сперва буква-льно обомлел с непривычки, и даже охнул, однако, немедленно взял себя в руки, явившись настоящим молодцом. Потому что вовремя сообразил, ка-кого изумруда он стал обладателем. И тогда в мозгу его что—то застучало, завертелось и стало самообразовываться нечто вроде весьма сильного за-вихрения, и в нём, в этом сумасшедшем вихре объявилась целая куча вся-ких разных затей и мыслей, как воспользоваться тем добром, что столь внезапно свалилось ему на голову. Внешне всё это выразилось в том, что он как— то заспешил, засобирался и ну бежать к своим друзьям, знаком-ым, и даже почти совсем не знакомым людям, потому что ему, жуть как захотелось похвастаться.
И вот он собрал вокруг себя большую компанию, встал в эффект-ную позу и на большом душевном подъёме продекламировал перед ними изумительную первую строфу своего экспромта. Безусловно в планы его нисколько не входило прерывать эту замечательную свою декламацию, о паузе в его умной головке и мыслей почти не было. Он загодя уже решил  сейчас же представить публике не менее великолепную вторую строфу, он жаждал тепла аплодисментов, известности и популярности в, близких ему, кругах, и даже уже немного подумывал о славе, но тут, как гром сре-ди ясного неба, он с ужасом вдруг осознаёт, что вторая строфа начинает исчезать из его, воспалённой всякими побочными мыслями и соображе-ниями, головы, и теперь почти уже еле тлеет в его мозгу, как дальний ог-онёк ночью в тумане после, внезапно разыгравшейся, бури. В такой гро-зовой, напряжённой ситуации о последующем он благоразумно решает по-ка не думать, потому что очень боиться. 
    В неимоверном усилии он напрягает свою, ни в чём не повинную, голову, путаясь, и каждую секунду поправляя сам себя, он каким-- то чу-дом её одолевает, производя на слушателей тяжелейшее впечатление, ко-торые и подумать не могли, что такая по началу весёлая и милая забава может обернуться для них неисповедимой мукой. Едва, наконец, сбросив с плеч эту, совершенно неподъёмную для него, ношу, наш даровитый поэт какое— то время находится в состоянии, им самим никак не контролиру-емом, тупого, животного расслабления. К сожалению с нами порою такое случается, и не так уж редко, как могло бы кому— то показаться, проис-ходит же это с теми, кто не рассчитал свои силы, увлёкся и в результате надорвался при совершении непосильного для него дела. Нечто подобное можно иногда наблюдать на соревновании тяжелоатлетов, тех из них, ко-торые берутся за вес, не соответствующий их физическим возможностям. Однако, вернёмся к нашему гениальному сочинителю! Каждую се-кунду тяжко отдуваясь, он вскоре осознает, что долее затягивать деклама-цию он не имеет права, и потому в отчаянном безумии, как на амбразуру, кидается на третью, лучшую и самую значительную по смыслу, строфу, но она грозно встаёт перед ним, могучим, шестибальным, морским прибо-ем.
    Поэт творит настоящие чудеса, он напрягает свою голову таким уд-ивительным и невероятным образом, что между его ушами возникает и начинает потихоньку тлеть слабый, неустойчивый разряд, сопровождаю-щийся едва заметным свечением, которое затем, по мере неистовых, а по-рою так и совершенно безумных усилий нашего неудачливого стихотвор-ца, вдруг резко набирает свою интенсивность, и в продолжении несколь-ких секунд достигает состояния исключительного блеска. И, таким обра-зом, в помещении, ослепляя, опрометчивых в своём простодушии, люби-телей поэзии, устанавливается ядовитый электрический разряд. Лицо по-эта бледно, глаза безумно блуждают, слушатели смотрят на него с ужасом и отвращением. Окончательно потеряв голову, и, не смотря на явное уже для всех, собравшихся послушать новые стихи, нашего таланта, неравенс-тво между возможностями его головы и шести-- бальным прибоем, всё-- таки ищет пути и проходы к, канувшей в бездну, строфе, и буквально чу-дом отыскивает её в, бушующих, волнах, то-- есть, конечно же, не всю строфу сразу, а так как-- то, по частям, рассыпанные мелкими камешка-ми, нужные буковки, что его воодушевляет и окрыляет непередаваемо, но дальше "пройти" он не может. Все его надежды отыскать хотя-- бы что— то рушатся о бетон. Бет-он это— его собственная голова, в ней не осталось ни одной мысли, ни да-же самой малюсенькой буковки. Что же он делает со своей, так называе-мой, головой, а, в действительности, так просто самой обыкновенной, бе-тонной чушкой! А, вот же чего, он её не щадит ни малейшим образом, и всё это исключительно лишь ради тех немногих слушателей, что имеют ещё мужество оставаться на своих местах ради ожидания конца той ужа-сающей драмы, что только что разыгралась у них перед глазами, ради всего каких-- то четырёх человек. Он смело разбивает её о прибрежные скалы, но это не приносит ему ровным счётом ничего.
    Наступает горький момент постепенного отрезвления, вокруг не ос-талось уже никого, все сбежали, потрясённые, разыгравшейся у них на глазах, трагедией, а он стоит один, как, поражённый молнией пополам, те-леграфный столб, бормоча себе под нос то ли мантры, то ли молитвы, а, скорее всего так совершенно невразумительные слова, и поводя вокруг мутными очами.
     Вот вам и-- пожалуйста,! Не удержал, как я заранее вас и предуп-реждал. Имел, но потерял! Понимаете теперь, вот— он в чем риск, вот-- она в чём опасность! По этой-- то самой причине многие обходят экспром-ты стороной, как, занесённую с далёких африканских  берегов, смертель-ную заразу. Зачем, кому-- неприятности.
    Безусловно, А.С. и М.Ю. в своё неповторимое, далёкое время мог-ли, но даже и они соображали и представляли точно, какая это— каприз-ная и опасная штука, вследствие чего лишний раз не брались, остерега-лись. И впоследствии в результате от них нам дуракам осталось не так уж много этой трудной, но такой лакомой «продукции».
  Теперь-- Некрасов Н. А., что же, не скрою, он любил и очень эксп-ромты. В молодости на этой весёлой, но опасной для жизни всякого поэта ниве он сгоряча наломал немало дров, крупно обжёгся пару раз, но всё—таки остался жив, и уж впоследствии, как не звало его сердце к этой изя-щной забаве, никогда больше не брался. Хотя и любил.
    Для Блока экспромты были сущей чепухой. Он мог сорить ими, по-всюду, но никогда этого не делал. Презирал. Он считал себя человеком высокого полёта-- летал, летал к планетам, к Луне, ко всяким другим, и в том числе к, отдалённым, звёздам. От него нам осталось всего четыре экс-промта: первый, когда ему было всего четыре годика, им он совершенно неожиданно для всех тех, кто лелеял его в те годы, стукнул и довольно си-льно по своему папе, вторым, когда ему было пять лет, он ударил по ма-ме, когда исполнилось ему шесть— пострадала няня, и потом, уже в сорок лет, самым безжалостным, но лучшим по истине, потому что он был пос-ледний, он ударил по…себе.
    В тысяча девятьсот двадцатом году он взялся, и полетел к Солнцу, сильно обгорел и скончался в Москве в 1921 году.
       Есенин, как нам известно, был поэт со снобинкой, и даже с опреде-лённым вызовом, но, в общем—то, в быту-- простой, стеснительный та-кой, читал свои, падавшие на него с небес, четверостишья, где только мог: в редакциях, в пивных, в номерах, в туалетах, на пышных приёмах и в других многих местах, оставшихся нам пока неизвестными. Экспромты летели из него, как пух из перины. В дальнейшем с ним приключилась очень странная перемена-- с тысяча девятьсот двадцатого года "пуха" стало гораздо меньше, а к двадцать четвёртому он совсем пропал. Не уди-вительно, так как в двадцать пятом году великого поэта русской нашей земли убили большевисткие ублюдки— особисты (так, по крайней мере, писали в каком— то журнале, откуда бы ещё я это взял!).
    Вот-- Пастернак! Он как раз наоборот, после двадцатого года как-- то по особенному широко развернулся, сочинял экспромты в большом ко-личестве. Только вот одна у них была странная заковыка-- их мало кто понимал. По этой причине не многие знают, что он занимался и этим нап-равлением в поэзии, да, ещё в таком объёме.
    Теперь, дорогие товарищи, поговорим о том, что у нас с этим весё-лым, задиристым, знаете, делом происходит сейчас. До перестройки в раз-ные годы экспромты непостижимым образом липли к волкам, енотам и зайцам, но впоследствии на этой ниве случилась страшная засуха, о ней много писали наши газеты, и что же в результате? Все экспромты быст-рёхонько перебежали на газетные полосы, подхватили герпес, вследствие чего эта поэтическая форма заболела прозой. Зато какой! Сколько тонн грязи обогатило её. Но об этом подумаем в другой раз, поскольку немед-ленно переходим к настоящему моменту.
    Хочу вас обрадовать, милые друзья. По моим весьма предваритель-ным прикидкам к настоящему времени осталось, только задумайтесь с каким редчайшим явлением мы имеем дело, лишь один всего мастер экс-промта! «Кто же он! Да, кто же он, наконец!?» Немедленно вскричите вы, допытываясь у меня, и я вам отвечу просто и бесхитростно, потому что не хочу никоим образом оставлять вас долее в недоумении, томить и играть на ваших нервах— презренное, между прочим, дело! Не в моих правилах водить человека за нос, и играть его чувствами, считаю это самым бессо-вестным и пустым делом! Ну, что же, гм, ннм.., ну да, да,……, это—ваш покорный слуга! Вы поражены!? А, между тем, ничего странного, или че-го-- то такого необычного в этом нет, если вы только узнаете, как, и при каких обстоятельствах всё это происходило, и, в конце концов, оформил-ось во мне в настоящем виде.                Итак, говорю без обиняков-- этим непростым делом я начал зани-маться лишь только едва выучился мало-- мальски писать. Читают мно-гие, но пишут не все. Что меня подвигло к этому суровому, мужскому де-лу!? Трудно сказать, скорее всего, как мне кажется, какое-- то непреодо-лимое желание посмеяться над теми господами, кто чувствует и предла-гает себя обществу в качестве очень солидных, очень влиятельных и зна-чительных личностей.                С течением времени это чувство овладело мной до такой степени, что экспромт стал моей навязчивой идеей, а, известно, чтобы в чем-- то достичь совершенства и успеха, только этого и нужно. Резюмирую, в ре-зультате всех этих процессов, подспудно во мне проистекавших, экспром-ты пишу легко и ежедневно. Сколько, спросите вы? Столько, сколько ну-жно. Вот и сейчас я сочинил его специально для вас, то-- есть, извиняюсь, отвлёкся, забыл и погорячился, конечно же для него (показывает в сторо-ну), и сейчас не удержусь,…, да-- с, прочитаю, как я вам уже и обещал.
    Но вот ещё в голову одно пришло, не могу не спросить вас, буква-льно весь горю от любопытства, поэтому прошу очень-- потерпите нем-ного ещё, знаю, знаю, вы-- жутко заинтригованы,.., в чём?? Ну как же, ес-тественно-- почему же я не боюсь!? Почему я рискую!? Может быть кто-- то догадался, или, возможно, уже знает наверное? Как, никто? Ну, тогда слушайте, открываю вам мою самую страшную тайну (говорит очень бы-стро), экспромт свой я написал две недели назад, и напечатал в двух экзе-мплярах. Вот он, первый (смотрит на него с сожалением), его я отдам вон тому, (показывает на сконфуженного, переминающегося с ноги на ногу гражданина),.., нашему дорогому юбиляру, второй оставлю себе, на вся-кий случай, на память.
    Итак, ну что же, читаю, читаю его вам, эх, ты чо..! Нет, опять пото-ропился. Голова ты моя, головища, извиняюсь, товарищи, буквально ещё одно словечко. Дело в том, что в экспромте упоминается одна штуковина, такой особый предметец, без которого вам ничего же не понять, одним словом, это-- мой подарок юбиляру. Вот-- он (выхватывает из-- за спины картину), как видите-- картина, художник назвал её по глупому, но куда нам деваться теперь от этого её названия, одним словом это-- "Красная баба". Нравится? Думаю, что каждому понравится, очень смело, по нова-торски, символизм, модернизм, знаете. Вот кажется и всё. Ну да, уже чи-таю:
                Прими, мой друг, на счастье бабу,
хотя красна, но ведь мила.                Капризен взор её, зато красна на славу,
как ветер прытка и вольна .

Когда жена тебя обманет,
иль в душу плюнет, влезет, оскорбит,
к ней подойди, она тебя терзать не станет,
прильнёт, обнимет, исцелит.

Возьми её, не пожалеешь                чудесных дней с красавицей такой.
ты с нею рядом посвежеешь,
найдёт отрада, нега и покой.

Хотя красна, но-- молчалива,
тиха, как щука изо льда,                во всём она-- разумна, справедлива,
резва, смешлива очень и верна.

 Ну, словом, друг, бери, не пожалеешь,
 уж коль возьмёшь, но вот ещё одно:
 когда тоска проймёт, душою охладеешь-
 тогда, ну что уж там! Сними, и брось её в окно!