Основано на реальных событиях. Правописание искажено с целью передачи того, как всё это должно звучать. Предупреждаю сразу, что сие — чистой воды бесшабашный стёб. Слегка шизовый. К тому же очень старый. Поэтому на основании оного отнюдь не следует обижаться на автора и обвинять его в чём бы то ни было)). А то мало ли.
2006 год.
Я — Зюник, я — придурок, я — поэт!
Мне неприятны очень шмакодявки
И всякий этот балаган и бред
Для шмакодявок тех приятный.
Я — Зюник! Я лохматый и крутой,
Со шмакодявкыми не дружный!
Попса и всяко прочее — отстой,
И розов их прикид наружный!
Я — Зюн! Прикид мой чёрен, как смола!
А шмакодявки — в стразиках девички,
Про маникюр с солярьем «бла-бла-бла»…
А я силён! Я грозен! Спички
Взрываютси от взгляду моего!
Я — чёртик с вильцами, пою я басом.
Задумчив, весел. Более всего
Люблю своим пугать их плясом!
Нах мужиков и баб, встречай Людей!
Придуркам вроде Зюника дорогу!
Я бледен, хмылюсь, гадики надел!
Пусть шмакодявки бьют тревогу!
Зюник просыпаитси в 6 утра. Не потому, что он псих, а просто ему надо бежать учитьси. Изучать науку пихологию. И хотя матерь Зюника вопит, что уже полседьмого и он совсем оборзел, Зюник-то знает, что ещё токмо шесть. Странные существа и сущности, живущие в комнате Зюника, недовольны, что их перебудили. А то.
Зюник густо зачерпывает красящее вещество, и вырисовывает у себя на роже то, что называетси «Зюник, и весьма симпатишный». Пускай сие пугает некоторых недостойных существ, ибо затем оное и имеетси. Зюник съедает то, что находит на кухне, чем бы оно ни было, шнурует гадики и уноситси прочь из Зюного жилисча.
Идя до метро, Зюник громко рассказывает самому себе всякие истории, потому что скучно же идти, а люди всё равно встречаютси редко, ибо все нормальные в такое время ещё спят. Зюник размахивает руками, рассказывает выразительно и изображает всё в лицах, а иногда даже подпрыгивает. Когда навстречу попадаитси недоумевающий чувак и пытаетси обойти Зюника за пару метров вокруг, не сводя с него при этом глаз (Вот дубина! Разматывай его потом), Зюник замирает и делает вид, что он не Зюник, а памятник комсомольцам-подпольщикам. Чувак вконец офигевает и уноситси прочь, всё ещё глядя на Зюника. Зюник пожимает плечами и идёт дальше, ведь он такой милый. По дороге он проваливаитси то в один, то в другой параллельный мир, и поэтому совсем позабывает, где он и куда так торопитси. Машины он замечает лишь за сантиметр от своего задика, и с воплями «Ой, что жи делать!» драпает от них, топоча.
Над парком Зюник вдруг видит громадную белую луну, а в неё по мокрому асфальту вереницей чёрных силуэтов уходят люди. Зюник офигевает, стоит и смотрит на это полчаса. Потом спохватываитси, вспоминает, куда шёл, и бежит туда, истерично топоча гадикыми и налетая на предметы, коие в ужасе шарахаютси в стороны.
С воплем «И-и-и-и-и-и!!!» он влетает в метро и несётси по эскалатору. Зюнику хотят объяснить, что он неадекватен, но Зюник бежит. Они так не умеют.
Зюник врываетси в поезд. При виде него вся ближайшая лавочка вскакивает и драпает в другой конец вагона, откуда коситси на Зюника, вытягивая шеи. Много у неё шей, у этой лавки. И на всех — крашеные блондинистые головы. Значит, слава о Зюнике, как о милом, но свирепом истребителе блондинок дошла уже и до них.
— Шмакодявки, — проворчал довольный Зюник.
Зюник сел. Его ухмыл заполнил весь вагон своим бесконечным обаянием. Напротив сидит подозрительная старушенция и глазолупит на Зюника! Зюник тут же выстраивает вокруг себя телепатический щит. Старушенция сразу перестаёт глазолупить и очень сердится, что ей не удалось проклясть Зюника. Хи-хи-хи, думает Зюник. Не на того напала, брюссельская капуста.
И вот Зюник выходит из метро и направляитси прямиком в зубрильню. На улице ещё темно, и Зюник сонен и жалобен.
Он заходит в корпусик и крадётси по коридору. Где-то здесь бегает суровая большая кастрюля с половником, которая так и норовит залепить тебе харю картофельным пюре. Но это ничего, ибо всегда можно пройти, если знаешь стратегию. Вот кастрюля с топотом пронеслась поперёк коридора. Она заметила Зюника, просто с разбегу не успела повернуть.
Зюник спокойно ждёт, но тут из чулана вылазит Рукоух, про которого Зюник совсем позабыл. Вообще-то рукоухи — существа лесные, но этого как-то занесло в сие жуткое помещение. Рукоух иногда выскакивает из чулана и хватает студентов, одними руками он тянет их за уши, а другими душит за горло. Вообще-то, он безобиден, но глупый. И подлец.
Зюник попал. Он собиралси перепрыгнуть через кастрюлю и удрать по лестнице наверх, но теперь за ним туда побежит Рукоух, что крайне нежелательно. Зюник слышит, как кастрюля со скрипом тормозов поворачивает сюда и несётси по коридору, пыхтя, топоча, гремя половником и разбрызгивая пюре, но Рукоух-то не замечает этого, ибо туговат на ухо. Ещё бы, ведь он использует свои руки-ухи для того, чтобы тягать за уши людей! Он становитси посреди коридора, растопыривает все свои двадцать пальцев и угрожающе говорит «Гы-ы-ы!». Если Зюник побежит, он рванёт за ним, и придётси отбиватьси гадикыми. А он, между прочим, охраняитси, как исчезающий вид. «Что жи делать, ай! — причитает Зюник, бегая туда-сюда, — Ой!». Но тут кастрюля с воинственным кличем врезается в Рукоуха сзади и он, подбитый, падает на спину. Кастрюля несётси к Зюнику, но её заносит на повороте, и всё пюре пролетает мимо его рожи. В грациозном сальто и с криком «И-и-и!» взлетает Зюник на ступеньки и мчитси на второй этаж. Он успевает заметить, как с громким «Ту-ту!» за угол коридора заворачивает последний трамвай, а за ним сматываютси рельсы. Рань-то какая!
Что по их корпусу ночью ездит трамвай, Зюник со товарищи узнали случайно, когда неожиданно нашли у стены позабытый рельс.
Навстречу Зюнику вышел Пресветлый.
— Здравствуй, о Пресветлый, Ортодоксально-женственный Левополушарный Тормоз! — вежливо поздоровалси Зюник с другом.
— Здравствуй, о Зюник, Милый, но Свирепый Истребитель Блондинок, Гнусный, Нервный, Интернет-независимый Придурок-фаталист в Маленьких Га-а-адиках! — ответил в тон ему Пресветлый.
Они прошли мимо зеркала.
— Маленькие гадики! — пожаловалси Зюник.
— Ты меня затоптал! Своими маленькими гадикыми! — возмутилси Пресветлый, ибо как раз вот только что Зюник впёрси ему на тапичек.
— Я свирепый! — гордо подтвердил Зюник.
Пресветлый?! Но ведь он же стоял с другой стороны! Тут Зюник заметил, что позади него стоят сразу два Пресветлых. Зюник офигел, обернулси и увидел, как по лестнице поднимаетси третий Пресветлый.
— Здравствуй, о, Зюник! — говорит он, вместо длинного приветствия совершая жест восхищения.
Зюник никак не может привыкнуть, что Пресветлых так много сразу. Это случилось, когда летом Пресветлый училси составлять компанию самому себе, и преуспел. С Зюником летом произошёл ещё более любопытный случай. Тогда его хотели видеть сразу все и в разных местах, а Зюник не хотел ничего пропускать, и пыталси быть везде одновременно. В итоге получилось 10 Зюников, но каждый Зюник получалси всё меньши и меньши, а потом их пришлось собирать по всему Питеру и области.
Пока Зюник пялилси в зеркало, Пресветлые принялись танцевать круговую джигу, но всем им пора было идти учитьси.
— Давай построим щель? — с надеждой предложил один из Пресветлых, когда они проходили мимо плакатов по ОБЖ, где как раз была инструкция с подробными картинками, как строить разные убежища.
Преподша у них странная, на голове у неё «связь с космосом». Такая причёска получаетси, если поставить на макушку стакан и как следует обмотать его волосами.
— Представим, что у нас есть два глаза. Два глазных яблока, — вещает она.
Если есть глазные яблоки, значит, должна быть и глазная яблоня, сразу же решили Пресветлые и Зюник. А где же она? Они внимательно слушали целых десять минут, но про глазную яблоню преподша и словом не обмолвилась. Вечно эти преподы заныкают самое интересное!
Пресветлые ушли в себя: один чего-то рисует, второй слушает плеер, третий в наглую спит. А Зюник пялитси в окно на Мойку и ждёт, когда же там появитси драккар. Ведь к Зюнику со дня на день должен приплыть Кареглазый Викинг! А дело было вот как.
История Викинга.
Прапраправнучка Влада Дракулы загуляла с забредшим в Трансильванию простым русским оборотнем и сдуру родила от него сына. Дабы избегнуть позору, она сложила дитятю в корзину и сплавила по реке. Корзина угодила в море, где её подхватило штормом и вынесло на суровый берег Норвегии. Молодая Валькирия из рода славных Нибелунгов как раз упражнялась на берегу в фехтовании и размышляла, как бы ей заткнуть своего мужа, выжившего из ума старого кельтского друида. Как друид попал в Норвегию? А очень просто. Прикинулся бревном и приплыл. Но тогда он был ещё не очень старый и не выжил из ума. А теперь вдруг стал требовать от неё, Валькирии, наследника. К счастью, совсем запамятовав, что в этом деле требуется участие и с его стороны. Обнаружив корзину с дитятей, Валькирия сказала «Опаньки!», отнесла его мужу и ушла на войну.
Суровое детство мальчика началось в трактире, где его люлька висела аккурат у барной стойки. Так что его первые слова были несколько иными, нежели у большинства дитятей, и с детства развился питьевой рефлекс.
К моменту описываемых событий он уже сделалси молодым викингом, отличным от своих сотоварищей лишь жгучими тёмно-карими глазами и странным поведением в полнолуние. Валькирия обучила его в совершенстве владеть мечом, топором и луком, а друид обучил грамоте, варить зелья и кастовать всякую хрень. К тому же парень умел слагать песни и исполнять их сексуальным баритоном.
Долго колесил он с товарищами на драккаре, ведя разгульную жизнь с морскими сражениями, охотой на чудовищ и пьянками, да вот начали вдруг его друзья один за другим жениться. А после этого они, как известно, уже практически ни на что не гожи. Викинг только постёбывался над ними, но постепенно заскучал, ибо румяные норвежские девы казались ему одинаковыми и не находил он в них отрады.
И вот однажды приснился ему сон. Увиделась ему в сём сне дева волевая и свободная, как валькирия, но тонкая и хрупкая, как трансильванская графиня, да талантливая, какой и представить нельзя: что ни придумает — всё оживить может, а придумать может всё, что угодно, любую хрень, да к тому же и песни слагать умеет и исполнять их сексуальным контральтом. А живёт она в городе сказочном, что весь из камня, но душа у него есть, будто у живого леса, и стоит тот город на самой широкой и чёрной из рек. И приснилось, что любит она его, викинга, без памяти, любовью горячей и чистой, словно солнечный свет.
И полюбил он эту деву во сне сам до того, что аж наяву затосковал. Только глаза закроет — так и видит в своих объятиях нежное тонкое тело и в глаза зелёные колдовские заглядывает, а от любви прям воздух содрогается, как от летнего зноя. И не могли бы его утешить сразу все румяные норвежские девы, сколько их было — не могли они сравниться с одной, бледной и далёкой.
И вот собрал он последних неженатых друзей, снарядил драккар и отправился в путь далёкий, искать тот город таинственный, где эта дева живёт, а вела его звездой путеводной любовь великая…
Вот сидит Зюник и пялитси в окно, и не слушает гуманоидиху, кояя тем временем вещает:
Насосы не качают, что попало,
А только то, что призваны качать…
Пресветлые и Зюник посовещались и решили закосить дальнейшую учёбу. Один из Пресветлых, правда, стал ворчать, что теперь его замучает совесть, но остальные Пресветлые его проигнорировали, и он надулси и поплёлси следом за всеми.
Проходя мимо висящих на стенах плохих картин и косорожих психологов, Зюник в очередной раз высказал своё «мме». Пресветлые посоветовали Зюнику приобрести персональную держалку для понтов, чтобы возить их перед собой и скрежетать колёсикыми.
У дверей корпуса Зюник и Пресветлые повстречали Га-га. Это он однажды помогал им разведать про кастрюлю и не словить рожей пюре. Га-га был замечательный придурок, но дремучий интроверт, так что даже и Зюник на него удивлялси.
— Зюник, а давай разбегаться и втыкаться башкой в сугроб? — предложил Га-га.
Некоторое время они этим развлекались, пока Зюник ни застрял, и Га-га и всем Пресветлым ни пришлось вытаскивать его за гадики. Потом Га-га посмотрел на часы и спохватилси, что пора курить. Придурки попрощались и отправились далее.
Мимо прошёл гадкий жмырь, но в гадиках. Гадики Зюника гордо задрали носы и проигнорировали гадики жмыря.
— Как хорошо, что гадики, встретив другие гадики, не бегут здороватьси! — даже ужаснулси Зюник.
А надо сказать, что гадики Зюника были влюблены в ботиночки одного из Пресветлых, которые были очень симпатичные и напоминали совсем уж маленькие гадики. Когда гадики Зюника приставали к ботиночкам Пресветлого, те на них сердито шипели. Так: «Пхххииии!» Но это к слову.
Пресветлый носил на запястье Двухголового Гремучего Змия с Бубенчикыми. Это он назывался так грозно, а на самом деле был очень милый. А Зюник носил нечто, что шифровалось под рокерский браслет с шипами. Но потом выяснилось, что это Снискаль, он намоталси. И дрых кверху железными ножкыми, которых у него много. Зюник так всем и объяснял: «Это — Снискаль, он намоталси». Следом за Пресветлыми бежал их земляной котик — ошибка эволюции. Он был как тюлень, но мохнатый и жил в земле. А Зюник в очередной раз испытал сильную потребность в том, чтобы у него был шаманский бубин. Тогда бы он мог колотить в него, ржачно скакать и гундеть «Ы-ы-ыннь гю-ю-юннь гю-ю-юнннь!», входя таким образом в транс… Впрочем, скакать и гундеть он мог и так. Что и делал.
Покидая учебное заведение, Зюник заприметил кравшегося в арку Заразика, который думал, что незаметен. Но Зюник ухватил его за шиворот и они все вместе поехали домой.
— Здравствуй, Зюный Зюн, — сказал Заразик.
Заразик был существо пренеобычное. Он обучалси на факультете, сплошь населённом шмакодявкыми, то есть более подходящим для Зюника, ибо он Истребитель. Шмакодявки, впервые заприметив Заразика, не смогли понять, мальчик это или девочка, однако же, на всякий случай, принялись строить глазки и хихикать глупее, чем обычно.
В вагоне метро Пресветлые стали танцевать круговую джигу, а Заразик задумчиво свернулси в углу и прикинулси скамейкой. На Техноложке Пресветлые вышли, и Заразик-мальчик почему-то вышел тоже, а Заразик-девочка осталси, так как ему прищемило голову дверями. Зюник затащил его обратно, и Заразик упал на скамеечку, задумчиво глядя на Зюника.
— Вас много, — сказал он наконец.
Неужели опять?! Зюник всполошилси. С воплями: «Ой, что жи делыть, ай!» стал он бегить туда-сюда по вагону. Остальные Зюники бегали тоже. Ехавшие в вагоне блондинки окончательно потеряли головы и стали заползать под лавки и повисать на поручнях. Будто бы Зюник там их не достанет. Сейчас, однако, Истребителю было не до них. Наконец Зюник прекратил носитьси и успокоилси. Другие Зюники также взяли себя в руки.
— Сколько Зюников ты видишь? — строго спросил Зюник у Заразика.
Зараз надолго задумалси и, наконец, ответил:
— Нескольких.
С воплем «И-и-и-и!» Зюник ловкими приёмами и простыми ударами в челюсть уложил всех лишних Зюников.
— А теперь? — спросил он с надеждой.
— Одного, — ответил Заразик. — И вон ещё валяютси.
Зюник поскорее оттащил их за гадики в сторонку.
— А теперь? Один Зюник?
— Один.
Зюник облегчённо вздохнул, и всю оставшуюся дорогу они пели «Неба синь, да земли конура» и «Беспонтовый пирожок». Ещё Заразик спел, что «Жили под лестницей крыса и пёс», а Зюник спел, что «Чунга-чанга не любит войны».
Потом Зюник поделилси с Заразиком своей утопической идеей о том, что хорошо бы построить город мечты всех блондинок, где все дома розовые, гламурненькие, везде играет всякая попсятинка, и в каждом розовом доме — на тебе бесплатный бутик и солярий. Все шмакодявки, как только пронюхают про этот город — так сразу туда сбегутси, а там уже можно будет закрыть ворота крепко-накрепко. Розовый забор можно даже не обматывать колючей проволокой, ведь шмакодявки в юбичках и на каблучках не умеют лазить через заборы. Так что шмакодявки будут наслаждатьси своим шмакодявичьим городом, а всякие придурки будут наслаждатьси отсутствием шмакодявок. И будет всем щастье.
Зюник вышел на своей остановочке, и блондинки стали осторожненько выползать из-под лавок и сваливатьси с поручней. Зря они так боятси Зюника, он ведь добрый. Но приятно.
Вне поезда Зюнику вдруг повстречалси Великий и Могучий Алин, что топталси в углу под часами.
— Брюхаха! — сказал Алин, — а я тут уже полчаса табунюсь. Жду одного пингвина. У него есть такая гравицапа, что можно общаться с компьютером телепатическими командами…
Поговорив с великим и могучим Алином, Зюник оставил его табуниться дальши и продолжил свой дерзновенный путь, крепко держась гадикыми за землю. Поэтому у него только хайр в небо свисал, а вот блондинки на шпильках отваливались и с визгом падали в небо. Зюник ухмылялси.
Когда земля вернулась на место, Зюник шёл уже по улице Фрунзе. Там у ларька тусовались алкаши. Зюник натянул на харю капюшон и мрачно чесанул до хатки. Но алкаши заметили его и заржали.
— Солнышко, тебе муж не нужен?
Дожили, уже мужики на улицах себя предлагают! Зюник не испугалси, но на всякий случай представил у себя за спиной войско викингов, чтобы вид его стал ещё более внушителен и несгибаем. Викинги шумной толпой сопровождали Зюника, гоготали, размахивали руками и показывали гопникам факи, дразнились и грозили им топорами, так что алкаши не осмелились бежать за Зюником. Один бородатый викинг поменьши был самым свирепым. Он закатал рукава кольчуги и кинулси с топором на алкашей, но два викинга побольши и подобрее оттащили его и повели далее.
Зюник чесанул домой, плащ его развевалси, и какой-то дядька даже отскочил в газон и сказал: «Ужас какой!» И это притом, что викинги поотстали! Зюник свиреп. А вот Пресветлые тормозы не должны быть кровожадными. В общем, они и не кровожадные. Они часто жалуютси, что чувствуют себя желе.
— Мяка квёлый, — говорит тогда о себе Пресветлый.
— Кмя клёвый! — радостно подхватывает о себе Зюник.
Вот Зюник уже заскочил домой, что-то там съел и снова несётси, топоча гадикыми, к метро, где ждёт его Верточёс, он же Зубар — отрада Зюных глаз и подающий надежды юный Истребитель. За спиной Верточёса стоит безмолвное войско эльфийских лучников. Зюник и Зубарик на радостях кидаются обниматьси. Викинги Зюника с громким рёвом и гоготом с недюжинной силой обнимают смущённо улыбающихся эльфов, и дружески хлопают их по плечам, так что у тех подгибаютси ножки.
— Я — монстр, — говорит, однако, Зубарик. И он прав.
Верточёс учитси в очень страшном месте. Там есть бледные заспиртованные человечьи головы. Днём они делают вид, что дохлые, а вот по ночам они открывают глаза, выпускают щупальца, медленно, вращая бледными очами, выползают из своего рассола и с мерзким чавканьем ползают по залам, проклиная всех живых, студентов в особенности. А ещё там наличествует маньяк-анатом Ротондум, который очень любит препарировать без перчаток, особенно половые органы. А из его каморки под лестницей частенько доносятся странные звуки, и у дверей её на полу подозрительные пятна. А временами он вместо трупа пялитси на Зубарика и, вероятно, препарирует его взглядом. В общем, место это как раз для Зюников. Они обязаны как-нибудь забежать и разобратьси!
Но сегодня Верточёс тоже уже отучилси, и вот они вместе с Зюником топочут гадикыми через парк на хатку к Зюнику. И только они двое знают, что друг Пресветлого, Последний Выживший из Ума Дракон, которого достают некровати, вовсе не последний, а просто выжил из ума, и поэтому так думает. Кстати, некровати — это такие загадочные животные, что никто не знает, как они выглядят. Но Пресветлый достоверно знает, что они разбегаютси, когда ИДЁТ ЗАПИСЬДИСКА. Пресветлый и сам немного пугалси, когда узнавал, что она идёт…
Но что-то мы опять немного отвлеклись.
— А у меня дома такой ма-а-аленький дракончик, — рассказывал Верточёс, — и он меня так мило лапкыми обнимает…
— А у меня в комнате рядом такая больша-а-ая морда, — объяснял Зюник, — Ресничкыми хлопает и дымок из ноздрей пускает.
Миклуха был большой дракон, и мог позволить себе держать в комнате только голову.
И вот Зюник и Верточёс веселились дома у Зюника, слушая честный русский рок. Они читали рассказы Зюника и сильно при этом ржали, записывали на плеер всякую фигню, фотографировались под столом и на столе, потом достали всё оружие Зюника и сфотографировались с ним тоже, а потом они фотографировались в подъезде, а потом даже и во дворе. И ещё на балконе. А во дворе к ним пристали какие-то гопники, и свирепый Зюник их отпинал, а Верточёс, хоть и пыталси вначале его оттащить, всё же был монстром и в итоге помог. Когда гопники убежали, Зюник ещё долго вопил «И-и-и-и!» и свирепо топотал. Потом Зубарику надоело, что Зюник топчитси и фырчит, и он увёл его домой.
Зубар, к слову сказать, умел говорить очень много слов в минуту, например: «Подошёл к подъезду, открыл, зашёл, закрыл, постоял, открыл, вышел, закрыл, дальше пошёл». И иногда презабавно перемешивал и путал их местами, например: «Он же волошболошку не моет…» Так что говорить с Зубаром всегда было очень весело. У Зюника даже болели челюсти.
— Ой, что жи делать! — возопил вдруг Верточёс и разворотил разложенный на диване карточный расклад. — Карты мне сказали, что сюда идёт Манёк!
Зюник всполошилси и стал бегать. Подбежав к окну, он увидел, что никакого Манька пока не идёт, но успокоить Верточёса было уже невозможно.
— Полезай в шкаф, — решил, наконец, Зюник, — Только осторожно, Пресветлого не разбуди. Перевесь его куда-нибудь.
Дело в том, что по-крайней мере один из Пресветлых, по причине дальности дороги до Гадчены, иногда отсыпалси в шкафу у Зюника, зацепившись коленкыми за перекладину и вися, как летучий мыш, и заодно ловил моля. Но оказалось, что Пресветлый охамел: он покидал всё, что висело в шкафу, на пол, и построил гнездо, а вместо моля жуёт шмотки Зюника!
— Вот придурык, — возмутилси Зюник, — стоило отвернутьси на минуточку, как он уже построил гнездо!
Вообще-то, Пресветлый как-то собиралси опериться, но Зюник объяснил, что тогда у него будет пернатый задик, и он будет в полёте им рулить (Пресветлый будет рулить задиком, а не наоборот!). Пресветлый не захотел пернатый задик, но и лысый тоже не захотел, и всё осталось, как было.
— А ведь у Пресветлого, наверное, среди предков были всячески! — осенила Зюника догадка. Всячески — это такие зверюшки. Называются так они потому, что всегда висят, а также потому, что они бывают всякие.
— Вредныи Зюники, — укоризненно пробормотал Пресветлый и уполз в глубь шкафа, где и захрапел.
— Мы полезныи! — возмутилси Зюник, — Но свирепые, — не мог не похвастатьси он по привычке.
Теперь Пресветлый стал совсем бесполезен: раньше хоть моля ловил, а теперь только зря жуёт шмотки… Зюник вздохнул.
Зубарик, однако ж, не полез в шкаф к Пресветлому, а спохватилси, что у него дома драннички. И практически тут же засобиралси до хатки. Прежде, чем расстаться, Зюник пообещал как-нить заехать познакомиться с соседями Верточёса. Будут они вдвоём звонить в двери и петь: «Коляда-а-а, коляда-а-а!». Соседи откроют — а там монстр-Зубар и Зюник с вильцами. (Абсолютно безобидные, разумеетси).
Проводил Зюник Верточёса (напоследок они демонически восхохотали) и долго сидел на окне, свесив ножки без гадиков на улицу, и слушал, как шуршат деревья и шумят вдали поезда. Этот шум по вечерам всегда беспокоит Зюника — ему куда-то очень хочитси, куда-то туда, куда ехиют все эти поезда, и вообще, хочитси разбежатьси, оттолкнутьси гадиком от карниза — и полететь. Не вниз, а вверх. С дикой скоростью над родным городом — и-и-и-и-и!!! Кружить над ним, то выше, то ниже. Со свистом пикировать в узенькие переулочки… Но Зюники не летают, вот в чём беда. (Зюник, конечно, мог бы летать на Миклухе, но хочитси же самому!)
А команду Викинга уже разбазарил. Одного Пресветлым пообещал, одного — Зубарику… А после смерти обещал стать чёртом и встречать друзей в аду с глинтвейном. Просили-то с пивом, но ведь оно будет тёплое, в аду же жарко… А на своём могильном камне Зюник повелит выбить гордую надпись: «Здесь лежит Зюник, милый, но свирепый истребитель блондинок, гнусный, нервный…» и так далее. И это будет красиво.
Около часа ночи мрачные размышления Зюника прервал Манёк. Он прислал ему сообщение: «Зюник, а пойдём через полчасика гуляти?».
Зюник не удивилси, снова натянул гадики и пошёл. Запнувшись за порог, Зюник выпал из подъезда и с воплем «И-и-и-и-и-и!» добежал до самого Манька, который призрачной тенью белел среди деревьев.
— Здравствуй, Зюник, — сказал Манёк.
— Здравствуй, Мюник, — сказал Зюник.
— Как там Викинг-то твой? Приплыл, чи нет? — интересуетси Манёк.
— Ни, не приплыл еща, — улыбаитси Зюник.
— И у мни так, — вздыхает Манёк.
— Мме, — говорит Зюник. Этим звуком он может выразить самые разные мысли и эмоции. А вообще так говорит кот, когда падает с тумбочки: «Мме». В зависимости от обстоятельств это, несомненно, междометие можно также употреблять в таких формах, как «мми», «ммя» и даже «ммё». Пресветлый также любит употреблять такие выражения, как «пхи» и «к’». Но что-то мы опять отвлеклись, друзья.
— Ты, Зюник, як придурок! – говорит Манёк, и Зюник начинает сильно ржать. Мало кто понимает, почему это так смешно. Просто не все в состоянии представить яка-придурка. А Зюник и Манёк — могут. А ещё Зюнику очень любопытно, как же выглядит это странное животное — конь-як. А ещё Зюник обещал Пресветлому и совсем позабыл подумать о том, какое из автомобильно-эльфийских имён звучит лучше. Но тут его как раз осенило, что это ж два разных имени и два разных человека: отважный Рулефар и прекрасная Фараруль… Но мы опять ушли в какие-то дебри!
А надо сказать пару слов про Манька. Манёк не очень-то хотел признавать, что он представитель редчайшего вида сумчатых слонов. Однако в том, что Манёк — сумчатый слон, ни у кого, кроме Манька, сомнений не было. Многие люди пребывают в странном заблуждении, будто слоны — большие толстые животные. Увидев маленького слоника, они говорят: «Таких слоников не бывает!» А Манёк как раз такой.
Придурки прошли мимо родной школки. Зюник почему-то вспомнил, как они там дежурили по классу. Например, Манёк мыл пол, а Зюник ему всячески помогал. Он озвучивал, как Манёк бегает со шваброй:
— И-и-и-и-и!
— Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
— Пиу-у-у!
И подбадривал:
— Ты, Манёк, давай пободрее, пободрее!
А когда они с Заразиком ходили за водой, Зюник нёс ведро туда.
— Заразик, а давай я буду бить тебя ведром по голове? — услужливо предлагал он.
Потом Заразик нёс ведро обратно.
— Чё-то я, Зюн, притомился, — говаривал Зюн в итоге.
А когда придурки украшали класс к новому году, то сделали клёвые связки шариков с бантикыми.
— У ты-ы-ы, какая штучка! — воскликнул Зюник, разглядывая шарики. — И там — Зюник! — ещё больше обрадовалси он, узрев в шариках свои отраженьица.
В школе Зюник был чёртом и непрерывно всех искушал. А когда придурки ссорились, он их мирил. А придурки были придурки, поэтому ссорились то и дело. Бывало, даже все сразу.
— Зар-р-разик! Они меня доконали, — говаривал тогда Зюник. Разумеетси, не всерьёз.
Зюник носил браслетик с пятью шипиками, названными именами придурков. Мюник постоянно отваливался. Потеряв его во время учебной эвакуации, Зюник так огорчилси, что разбежался и ударился в стену. Получилось лицом. Правда, тогда шипик нашёлси. Второй раз он потерялси на рок-концертике, но и там был отыскан с фонариком. А потом бесследно сгинул на курсиках, куда Зюник ежедённо бегил рисовать. Он хотел быть хужодником, а получилси пихолог… Судьба.
Ещё у Зюника была таблица Менделеева, на которой были отмечены придурки: Zn – Зюник, Mn — Мюник, Sn — Снус, Zr — Зараз, Lu — Люн, Al — Алин.
Когда учились в школе, Зюник и Манёк основали крутую группу Дезоксирибоза. Это их перу принадлежит, например, рейвовый хит «Штаны». Это почти единственное слово в этой песне. Правда, в более продвинутой версии, как раз после звука «ты-ды-дыщь-чпок» Манёк начинал противным голосом перечислять разные штаны: «джинсы, брючки, шорты, клеши, портки, шаровары, лосины …», а Зюник внушительно сообщал: «У Манька новые шта-ны, он кру-у-ут».
Теперь же, попав на факультет пихологии, Зюник имеет некоторое отношение к скандально неизвестной группе Рубинштейн, которая специализируется, в основном, на ремиксах. Вот, например, на зачёте по строению мозгов, Зюник и Пресветлый «улучшили» знаменитую песню группы Пилот:
Сенсорная кора. (тудудуду-ту)
Сенсорная кора. (тудудуду-ту)
Давным-давно кора.
Разок — и навсегда...
Всё остальное ПАРУРАРУРА
МОТОРНАЯ КОРА!!!
В соавторстве же с Маньком Зюник теперь сочинял, в основном, стишки. Такие, как:
И зонт клонится из руки,
И дождь мне харю мочит.
Вы все, конечно, мудаки,
А я вообще не очень…
— Вот идёт Мюн, — говорит Зюник. — В слоньих тапочках.
Слоньи тапочки — это любая обувь Манька.
В общем, Манёк и Зюник вместе идут за Снусом. По дороге они скачут и ржут, как полудурки. «Снус, Мумрик! Выходите. Шесть Зюников и два Манька.», — пишут они Снусу. Снус выходит из дому и говорит, что Мумрик остался дома. Маленький смешной Снус похож на лемурчика и то и дело снусит. А иногда как снуснёт. Сразу видно, что юрист. Зюник уже и не помнит, как так вышло, что они со Снусом оказались родителями Манька. Правда, Манёк ещё не решил, сын он или дочь, ну да это и не важно. И Снус сразу накинулся на Зюника:
— Свободный художник он! Совсем за ребёнком не следишь!
— Это всё ты! Всю жизнь: «Манёк — тормоз! Манёк — тормоз!» И вот результат: ребёнок вырос придурком!
— Это всё ты! Яблоко от яблони!
— Ну правильно, как Манёк вытворяет невесть что, так сразу я виноват!
— А кто его отец?!
— Это уж я не знаю. Вряд ли я к этому причастен.
И вот придурки втроём идут гулять в ночь. Из чьего-то окна тихонько поют Битлы, и Снусик вдруг как взревёт:
— ALL MY TROUBLES SEEMED SO FARAWAY!!!
И Зюник и Манёк чесанули наутёк, ведь они не знали, что маленькие Снусы умеют так реветь.
Потом придурки повстречали Наёмника — собрата Зюника по оружию, с которым он заключил союз во имя Равновесия, ещё когда был Некромантом, и они подписали договор. Почти кровью. Но теперь Зюник оставил старое ремесло, а Наёмник был лишь милым маленьким назгулёнком, которого Зюник и Снус усыновили, ибо Манёк заявил, что это его брат. Наёмник был забавен и весьма кудряв, к тому же, слегка раздолбай.
Вообще-то, на улице было довольно прохладно. Зюник даже считал, что можно отморозить задик. Но они гуляли всё равно.
Гуляли-гуляли придурки, и часа в три ночи пришли они к дому Заразика, и давай ему звонить. Пока Манёк звонил, Зюник и Снус плясали танец маленьких лебедей, Снус хихикал, а Зюник топотал гадикыми, и вместе они чуть не перебудили весь дом. Из окна высунулси сонный Заразик:
— Вы чё тут делаете?! — спросил он в офигении.
— Гуляем! — ответили хором Зюник и Снус, на мгновение прекратив танцевать, топотать и хихикать.
Заразик прошмыгнул мимо дрыхнущих предков, и те и не заметили, что у них под окнами середь ночи тусуютси придурки. Наёмник всё время пританцовывал, и его кудряшки самым забавным образом пружинили во все стороны.
Друзья выбухали три литра винища, и Зюник с Маньком бегали и скакали — вперёд, в небо, на свободу, по мокрым осенним листикам, сверкающим в свете фонариков, и радостно хохотали. Потом все придурки качались на качельках во дворе Зюника, беседуя на философские темы, что было несколько неудобно, ибо кто-нить всё время улетал из поля зрения.
Когда придурки проводили Зюника, Зюник пыталси проводить придурков, но те его не пустили, и Зюник пошёл домой.
«Чёто я, Зюн, притомилси…» — подумал Зюник и, заметив торчащую из шкафа длинную косу Пресветлаго, сложившуюся кольцами на полу, аккуратно убрал её в шкаф и закрыл дверцу.
— На меня напали Зюнеги, — сонно пробормотал в шкафу Пресветлый.
Зюник заметил, что в углу, на оконном карнизе, висят две всячески. «Наверное, из универа принёс,» — решил Зюник и покачал головой. Подвинув занимавшую всю комнату спящую голову дракона Миклухи, Зюник осторожно перенёс уснувших на диване ангелов на стол, после чего рухнул на диван, забыв снять гадики, и отрубилси до утра.