Глава вторая

Эмбер Митчелл
 Ночью была гроза. Алексия долго не могла уснуть, прислушиваясь к далеким
раскатам грома. Молнии сверкали на темном горизонте, разрезая грозовое
пространство насквозь. Алекс все слушала отдаленный гром, ждала,
когда гроза придет сюда. Потом встала с кровати, подошла к окну. Горизонт
клубился темно-лиловой дымкой, его, как ножницами, разрезали молнии, и
пелена дождя уже накрыла подступы к городу. Тонкие ноздри Алекс улавливали
запах грозы, дождя, влажную прохладу, дуновением ворвавшуюся в открытое окно.
Занавески колыхались, тихо шуршали на сквознячке. Она стояла молча в пижаме,
опять представляя себя, летящей вниз. Сквозь эту грозу и город. Совсем
потеряла чувство времени и окружающего мира. Даже глаза закрыла, чуть
улыбнулась в ответ мыслям.
 Этот образ из недавнего сна не давал покоя, словно отпечаток будущего, шел
рядом. Алексия заинтересовалась, увлеклась им. Пожалуй, этот интерес был
первым с детских лет, когда ее еще занимали новые куклы и медведи с
плюшевыми животами, которыми ее одаривали родители на дни рождения и
Рождество. Стоя у окна, она вспомнила, что невольно искала подтверждение
своим фантазиям среди жарких улиц, в супермаркете, куда взяла ее мать с собой,
на соседней детской площадке, словно сон мог стать реальным человеком.
Причудливые картинки, рождающиеся в голове, заставляли углубляться в самые
потаенные уголки сознания. Это был мир Алексии. В нем находилось место
облакам, солнечным лучам, запаху перезревшей травы летним вечером и горькой
полыни, жучку, карабкающемуся по стеблю цветка, чтобы щелчком пальцев спихнуть
его в траву. В нем нашлось место и этому черному фантому, снившемуся прошлой
ночью. Все краски мира выливались на плотную бумагу, превращаясь в картины,
зарисовки, наброски. В мимолетные начертания скорой рукой по живому полотну,
выпуклому подобию реальности. Картины были развешаны по стенам комнаты,
разбросаны по полу и под столом, среди одежды в шкафу и в рюкзаке с книгами.
Алексия пачкалась в красках, рисовала днем и ночью, если яркая вспышка сна
будила, заставляя подняться с постели и взять карандаш, мелки, краски-лишь
бы найти чистый клочок бумаги и начать историю. Сотни историй, веселых и
грустных, переброшенных на бумагу и оживших в цвете. Чаще, чем раньше, рука
рисовала черты незнакомца в черном пальто. Она прикрепляла свежий рисунок на
свободное место и долго смотрела на  лицо и фигуру.
То лето промелькнуло стремительно, впопыхах, играя жарой и дождями, треся
верхушками каштанов на ветру, наслаждаясь малиновыми закатами и теплыми
восходами среди примастившихся рядком домов, утонувших в зелени садов и ярких
пятнах парков. Алексия, только проснувшись, наскоро умывалась, натягивала
рваные на коленях старые, но такие удобные джинсы и просторную рубаху.
Спускалась в столовую, где мать уже накрывала для нее стол с завтраком, но
Алекс почти не ела, вяло ковыряя вилкой в тарелке. Пила сок под увещевания
матери, не слушая и половины того, что говорили ей. Этот привычный звук
голоса матери она воспринемала,как фон мира, который не касался сознания
Алексии. Покончив с завтраком и утренними лекциями, Алекс брала рюкзак с
альбомом и карандашами и шла знакомой дорогой к пирсу, потом по нагретому
песку по кромке океана. Она шла сюда за новыми впечатлениями,за голосом чувств.
Алексия не боялась потерять это однажды, потому что знала точно-нет ничего
вечного и того, что могло бы держать ее худое тело и болезненную душу в этом
измерении. Кривая коса побережья тянулась на сотни миль туда,где
белоснежные особняки нависали над береговым обрывом или приближались к самой
воде. Алексия смотрела на их силуэты, словно сахар, тающие в дымке океана,
щурясь на ярком солнце, следила взглядом за скользящими яхтами на пенистых
гребнях волн. Алексия задумчиво взирала на яхты и особняки, а потом
поворачивала голову в сторону пирса. Там кипела другая жизнь, среди
оголтелых серферов,загорающих и прогуливающихся вдоль пирса. Рыбаки закидывали
удочки в воду. Дети ковырялись в мокром песке, строили замки, играли в мяч.
Отзвуки смеха и криков ветер носил по побережью вместе с кусками газет и
пустыми пластиковыми бутылками, перекликаясь с писком чаек и свистом в ушах.
Пирс никогда не пустовал, даже ночью,когда костры горели яркими пятнами
среди темноты, пахло соляркой и слышался гул моторов мотоциклов любителей
покататься на серфинге по ночному океану и поиграть в кожаный мяч на берегу.
Алексия надевала черные очки, стягивала с ног кроссовки и медленно брела
дальше, теряясь в песчаных ветрах. Ее неторопливые следы тянулись по песку,
заполняясь мутной лужицей от набегающих волн. Туда, среди камней и мелкой
гальки, запаха гнилой тины. Наконец, Алекс садилась и доставала альбом,
начинала рисовать. Прямо на песке, скрестив худые щиколотки ног. Это была
настоящая песня Алексии. А потом вернулась осень, и все перевернулось,
исчезло, покрылось коркой отчуждения.