…Так уж случилось, что у папы было много дел, и он не мог беседовать с детьми до конца недели. Не то, чтобы он не разговаривал с детьми по вечерам, а просто не было времени на длительную беседу или рассказ. Папа писал, делал выписки из книг, что-то просматривал и читал – был занят.
За ужином, перед сном ребятам удавалось задать один-два вопроса, и, самое главное, удавалось получить ответ.
- А почему папа Тёмы так больно бил Тёму?
- Потому что был жесток. Потому что и его так воспитывали: наказывали, били. А, кроме того, Танечка, вспомни, что написано было в «Домострое»: «…страхом спасать…, разобравшись, поколотить; казня его тело, душу его избавляешь от смерти; наказывай детей в юности – упокОят тебя в старости твоей». И церковь учила держать детей в страхе божьем. В страхе! Слушать старших; а кто старший в семействе? Отец! Отец ребёнку – и царь и бог.
- А почему у дворян были няни? – спрашивал Серёжа.
- Чем богаче были дворяне, тем больше их домашняя жизнь была похожа на жизнь бояр: были и няньки, и мамки (кормилицы), и дядьки, и слуги разных назначений. Чем беднее были дворяне, тем меньше слуг. И няни выполняли работу не только ухода за детьми, но и распорядительницы в доме.
Дети прочитали не одну главу из книги Е. Водовозовой, а больше. Серёжа предпочитал читать «Детство Тёмы», а Таня хотела слушать повесть Е. Водовозовой. Ребята ссорились, мама их мирила. Но вопросы папе задавали и Таня и Серёжа.
Наконец-то в пятницу вечер у папы оказался свободным. А впереди ещё два выходных дня! По этому случаю папа купил торт, которому все обрадовались, особенно Таня: её любимый торт.
После ужина папа сказал:
- Я весь ваш – терзайте.
- У меня утюг не греет, - заявила мама.
- Ты нам будешь рассказывать, - высказалась Таня.
- А я погуляю, - сделал свой выбор Серёжа.
- Да ты что! – возмутилась Таня. – Папа будет рассказывать, а ты…
- Пусть идёт, - решила мама. - Подмёрзло, снежок. Пусть шайбу погоняют. А папа будет ремонтировать утюг.
- А я? – обиделась Таня.
- Мне гладить бельё надо. Если папа сможет, то пусть ремонтирует и рассказывает. Не сможет – рассказ после ремонта, - распорядилась мама.
- Сява хор-роший, - решил попугай.
Папа принялся за ремонт.
- Кто дворянам ремонтировал утюги? – спросила Таня.
- Тогда ещё не было электрических утюгов. Были другие: большие, с углями внутри. Сверху была металлическая крышка с деревянной ручкой. Крышку открывали, насыпАли внутрь тлеющих углей, закрывали и угли нагревали утюг. Он раскалялся и им гладили. Это была маленькая ручная печка.
Папа принялся за ремонт утюга.
- Ну, а кто же ремонтировал такие утюги? – не унималась Таня.
- Кто-то из слуг. А может быть – кузнец. Или ещё какой мастеровой человек. Вообще любую чёрную или тяжёлую физическую работу дворяне, хозяева, никогда не делали. Эта работа была для более низкого сословия, работа для «чёрных людей». А себя дворяне называли: «белая кость» или «голубая кровь». Они были избранными, особыми. Они служили царю, а им служили другие люди. Поэтому дворяне и детей своих воспитывали как особых детей.
- А как?
- А вот пример: Сергей Тимофеевич Аксаков, внук Степана Михайловича Багрова, вспоминает. Когда он был маленьким, то ему однажды представилась страшная картина: отец и мать умирают, а его и его братьев и сестёр наказывают. Как? А вот так: одевают в крестьянскую одежду и ссылают на кухню, к дворовым слугам! Ужас! И он говорит, что это было страшно. Или другой пример. Лев Николаевич Толстой в повести о своём детстве пишет о поразившей его однажды мысли. Ехали они в экипаже, то есть в коляске, но не по территории своего поместья. И Толстой обратил внимание, что никто из встречных с ними не здоровается и даже не обращает на них внимания. И он подумал: как же так? Если они на нас не работают, не заботятся о нас, то чем же они занимаются?
- А как он узнал, что эти люди на них не работают?
- Очень просто: если они не приветствуют бар, то, значит, это не их люди. Их работники и мастеровые обязательно поприветствуют своих хозяев. А раз это не их люди, то и не работают на них. Так чем же они занимаются? Раньше он думал, что все люди – это их слуги. Ох, ты! Гаечка упола. Таня, поищи.
Таня нашла гаечку, подала папе.
- Спасибо. Именно потому, что дворяне – особые люди, детей их, даже самых маленьких, слуги называли на «вы».
- Да, я вспомнила! Тёму служанка называет: Артёмий Николаевич.
- Совершенно верно. А няня в повести Е. Водовозовой тоже называет детей на «вы». Семья – «бедная» - а всё равно на «вы». Во многих дворянских семьях во время обеда за спиной своих воспитанников стояли няни и дядьки. Прислуживали. Отец или мать не звали к себе на беседу сына или дочь сами, напрямую, например: «Тёма, зайди ко мне, поговорим», а посылали слуг: «Пошлите ко мне Артемия Николаевича». Или – Татьяну Александровну.
Таня улыбнулась. Папу звали Александром. А Таня, значит, Татьяна Александровна.
- Что-то Серёжи долго нет. – Мама вошла и посмотрела на результат папиных стараний. – Скоро?
- Сейчас, сейчас! Последний болтик. Заигрался, наверное, Серёжа.
- Ругать будешь? – со значением спросила Таня у мамы.
- А что?
- Ничего… А пусть папа его накажет. Как Тёму, - вдруг предложила Таня.
- Татьяна! – изумился папа и уронил последний болтик. –Какая ты, однако, кровожадная!
- Я пошутила, - смутилась Таня.
- Вот так, как Тёму, дворянских детей наказывали крайне редко. Чаще – упрекали, стыдили. Требовали извинений за недостойное дворянина поведение. Иногда лишали сладкого – это для детей было суровым наказанием. А уж если в угол пустой комнаты ставили – считалось совсем плохо. Были и экзотические, редкие наказания.
Таня нашла болтик и папа завернул его.
- Какие? – спросила Таня.
- Брали любого ребёнка из дворни – мальчика – сына кухарки, конюха или прачки и приказывали слуге выпороть его в присутствии барчука. Мальчик плакал, орал, а барчук «мучился», «страдал». Так в назидание ему избивали невинного.
- Дикость какая-то, - сказала мама.
Папа включил утюг.
- Конечно. У многих помещиков были дикие нравы. Получай, - сказал папа маме и выключил утюг.
…Мама выгладила бельё. Серёжа давно вернулся. А Таня, почистив клетку Сявы, поводила урок разговорной речи: «Сява дворянин, Сява однодворец».
После обычных процедур подготовки ко сну мама разрешила Тане и Серёже послушать папу не в детской, как обычно, а в большой комнате. «В гостиной», - сказала мама.
- Перед сном, обычно, няня рассказывала детям сказки, истории всякие или легенды. Я вам – вместо няни, - сказал папа. И хочу вам прочитать главу из повести Льва Николаевича Толстого о няне. Повесть называется «Детство. Отрочество. Юность». Родители дворянских детей запрещали своим чадам играть с детьми крестьян и слуг. Ведь дворянские дети – особые дети. И не дай бог, чтобы у них появились манеры и привычки простолюдинов. И только няни, женщины из простого народа, связывали детей дворян со своим народом, рассказывая барчукам об обычаях, обрядах и поверьях русского народа. Я не помню ни одного известного мне писателя, композитора или художника, кто бы написал что-то нелестное, плохое о своей няне. Пушкин благодарил свою няню Арину Родионовну за то, что она привила ему любовь к сказкам. Аксаков никогда бы не написал свою сказку «Аленький цветочек», если бы подобную сказку не рассказала ему его няня. Няню иногда больше любили, чем родную мать.
Итак, я читаю вам отрывок из повести льва Николаевича Толстого, который называется «Наталья САвишна».
НАТАЛЬЯ САВИШНА
«В половине прошлого столетия по дворам села Хабаровки бегала в затрапЕзном платье босоногая, но весёлая, толстая и краснощёкая девка Наташка. По заслугам и просьбе отца её, кларнетиста Саввы, дед мой взял её вверх – находиться в числе женской прислуги бабушки. Горничная Наташка отличалась в этой должности кротостью нрава и усердием. Когда родилась матушка и понадобилась няня, эту обязанность возложили на Наташку. И на этом новом пОприще она заслужила похвалы и награды за свою деятельность, верность и привязанность к молодой госпоже. Но напудренная голова и чулки с пряжками молодого бойкого официанта Фоки, имевшего по службе частые сношения с Натальей, пленили её грубое, но любящее сердце. Она даже сама решилась идти к дедушке просить позволения выйти за Фоку замуж».
- Пап, пап, - перебила Таня, - а почему служанка должна была спрашивать разрешения, чтобы выйти замуж?
- Потому что она была крепостнАя, - вдруг сказал Серёжа.
- Молодец, Серёга! – удивился папа. – Крепостной человек – мужчина или женщина, мальчик или девочка – были личной собственностью помещика. Как мебель, карета, лошади, собаки. А как вещи могут решать: где им быть и что делать? Помещик мог продать крепостного, обменять на что-либо, не спрашивая его желания. Он мог разлучить с семьёй, женить или выдать замуж за кого угодно. Поэтому Наталья и спрашивала разрешения у своего хозяина-помещика.
- Крепостные крестьяне – рабы? – снова спросила Таня.
- Да, пожалуй, так. Жили, как рабы.
- Сегодня учительница сказала Юрке Куликову: «Ты что в таком затрапЕзном виде в класс явился?» - снова неожиданно заговорил Серёжа. – И Наталья, когда была девчонкой, бегала в затрапЕзном платье. В «затрапЕзном» - значит, в плохом, в грязном?
_ Сегодня это слово имеет именно такое значение: неряшливый, неаккуратный. А во второй половине XVIII века «затрапЕзной» называли дешёвую хлопчатобумажную ткань, выпускаемую на фабрике московского купца Затрапезникова. Чаще всего из этой ткани шили себе платья люди бедные, простолюдины.
- Читай дальше, - попросил отца Серёжа.
- Хорошо. Пошла, значит, Наталья просить разрешения у барина.
«Дедушка принял её желание за неблагодарность, прогневался и сослал бедную Наталью за наказание на скотный двор в степную деревню».
- Надо полагать, - пояснил папа, - что барин сослал Наталью в своё поместье ухаживать за скотом. То есть: из города – в деревню.
«Через шесть месяцев, однако, так как никто не мог заменить Наталью, она была возвращено в двор (то есть – в городской барский дом) и в прежнюю должность. Возвратившись в затрапЕзке из изгнания, она явилась к дедушке, упала ему в ноги и просила возвратить ей милость, ласку и забыть ту дурь, которая на неё нашла было и которая, она клялась, уже больше не возвратится. И действительно, она сдержала своё слово.
С тех пор Наташка сделалась Натальей Савишной и надела чепец: весь запас любви, который в ней хранился она перенесла на барышню свою».
- ЧепЕц – понятно, что такое? – спросил папа.
- Шапочка такая, - быстро ответила Таня.
- Верно. Но здесь важно другое. На Руси девушки ходили без головного убора.
Волосы были открытыми, заплетенными в одну косу. Замужней же женщине простоволОсой, то есть с непокрытой головой, ходить было позорно. И если Наталья надела чепЕц, то это означало, что она теперь замУжняя женщина и никаких попыток выйти замуж делать не будет. То есть: за Фоку замуж, или за кого-либо другого, она уже не пойдёт.
«Когда подле матушки заменила её гувернантка, она получила ключи от кладовой, и ей на руки сданы были бельё и вся провизия. Новые обязанности эти она исполняла с прежним усердием и любовью. Она вся жила в барском добре, во всём видела трАту, порчу, расхищение и всеми средствами старалась противодействовать.
Когда мамАн (мать) вышла замуж, желая чем-нибудь отблагодарить Наталью Савишну за её двадцатилетние труды и привязанность, она позвала её к себе и, выразив в самых лестных словах всю свою к ней признательность и любовь, вручила ей лист гЕрбовой бумаги, на которой была написана вОльная Наталье Савишне, и сказала, что, несмотря на то, будет ли она или нет продолжать служить в нашем доме, она всегда будет получать ежегодную пенсию в триста рублей».
- Здесь требуется кое-что пояснить, - остановился папа. «Гербовая бумага» - это бумага с изображением государственного гЕрба. Важные документы писались только на гЕрбовой бумаге. И «вольная» - тоже. «Вольная» - это документ, по которому крепостного отпускали на волю. Он из вещи превращался в человека и мог сам распорядиться своей судьбой. Редко кому помещики давали вольную. И Наталья Савишна заслужила эту свободу. Да ещё и пенсию. Триста рублей – это были большие деньги по тем временам. Послушайте, что сделала Наталья Савишна.
«Наталья Савишна молча выслушала всё это, потом, взяв в руки документ, злобно взглянула на него, пробормотала что-то сквозь зубы и выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Не понимая причины такого столь странного поступка, мамАн (мать) немного погодя вошла в комнату Натальи Савишны. Она сидела с заплаканными глазами на сундуке, перебирая пальцами носовой платок, и пристально (в упор, не отводя глаз) смотрела на валявшиеся на полу перед ней клочки изорванной вольной.
- Что с вами, голубушка Наталья Савишна? – спросила мамАн (мать), взяв её за руку.
- Ничего, матушка, - отвечала она, - должно быть я вам чем-то противна, что вы меня со двора гоните… Что ж, я пойду.
Она вырвала свою руку и, едва удерживаясь от слёз, хотела уйти из комнаты. МамАн (мать) удержала её, обняла и они обе расплакались.
С тех пор, как я себя помню, помню я и Наталью Савишну, её любовь и ласки; но теперь только умею ценить их, - тогда же мне и в голову не приходило, какое редкое, чудесное создание была эта старушка. Она не только никогда не говорила, но и не думала, кажется, о себе: вся жижнь её была любовь и самопожертвование (жертвовать собой ради кого-то или чего-то). Я так привык к её бескорыстной (с отсутствием выгоды) нежной любви к нам, что и не воображал, чтобы это могло быть иначе, нисколько не был благодарен ей и никогда не задавал себе вопросов: а что, счастлива ли она? Довольна ли?
Бывало под предлогом необходимой надобности, прибежишь от урока в её комнатку, усядешься и начинаешь мечтать вслух, нисколько не стесняясь её присутствием. Всегда она бывала чем-нибудь занята: или вязала чулок, или рылась в сундуках, которыми была наполнена её комната, или записывала бельё и, слушая всякий вздор, который я говорил, «как, когда я буду генералом, я женюсь на чудесной красавице, куплю себе рыжую лошадь, построю стеклянный дом и выпишу родных Карла Ивановича из Саксонии» и т. д., она приговаривала: Да, мой батюшка, да».
- Карл Иванович, немец, учитель мальчика. Родина Карла Ивановича Саксония, область в Германии. «Выписать родных» - значит, вызвать их из Германии.
«Обыкновенно, когда я вставал и собирался уходить, она отворяла голубой сундук. На крышке которого снутри – как теперь помню – были наклеены крашенное изображение какого-то гусара, картинка с помадной баночки и рисунок Володи (брат Льва Николаевича), - вынимала из этого сундука куренье, зажигала его и, помахивая, говорила:
- Это, батюшка, ещё очАковское курение. Когда ваш покойный дедушка – царство небесное – под тУрку ходили, так оттуда ещё привезли. Вот уже последний кусочек остался, - прибавляла она со вздохом.
- Няня, что – курила? – удивилась Таня.
- Нет, конечно! Она говорит не о табаке. Есть такие вещества, которые при зажигании кУрятся, выделяют ароматный дым.
«В сундуках, которыми была наполнена её комната, было решительно всё. Чтобы не понадобилось, обыкновенно говаривали: «Надо спросить у Натальи Савишны», - и действительно, порывшись немного, она находила требуемый предмет и говаривала: «Вот и хорошо, что припрятала». В сундуках этих были тысячи таких предметов, о которых никто в доме, кроме неё не знал и не заботился.
Один раз я на неё рассердился. Вот как это было. За обедом, наливая себе квасу, я уронил графин и разлил скатерть.
- Позовите-ка Наталью Савишну, чтобы она порадовалась на своего любимчика, - сказала мамАн (мать).
Наталья Савишна вошла и, увидев лужу, которую я сделал, покачала головой; потом мамАн (мать) сказала ей что-то на ухо, и она, погрозившись на меня, вышла.
После обеда я, в самом хорошем расположении духа, припрыгивая, отправился в залу, как вдруг из-за двери выскочила Наталья Савишна с скатертью в руке. Поймала меня и, несмотря на отчаянное сопротивление с моей стороны. Начала тереть меня мокрым по лицу, приговаривая: «Не пачкай скатертей, не пачкай скатертей!» Меня так это обидело, что я разревелся от злости.
«Как! – говорил я сам себе, прохаживаясь по зале и захлёбываясь от слёз. – Наталья Савишна, просто Наталья, говорит мне «ты», и ещё бьёт меня по лицу мокрой скатертью, как дворОвого мальчишку. Нет, это ужасно!»
Когда Наталья Савишна увидала, что я распустила слюни (расплакался), она тотчас же убежала, а я, продолжая прохаживаться, рассуждал о том, как бы оплатить дерзкой Наталье за нанесённое мне оскорбление.
Через несколько минут Наталья Савишна вернулась, робко подошла ко мне и начала увещевать (уговаривать, убеждать):
- Полноте, мой батюшка, не плачьте…простите меня дуру…я виновата…уж вы меня простите, мой голубчик…вот вам. Она вынула из-под платка корнЕт (музыкальный инструмент), сделанный из красной бумаги, в котором были две карамельки и одна винная ягода, и дрожащей рукой подала его мне. У меня не доставало сил взглянуть в лицо доброй старушке; я, отвернувшись, принял подарок, и слёзы потекли ещё обильнее, но уже не от злости, а от любви и стыда».
Папа закрыл книгу.
- В книге писательницы Водовозовой – такая же няня, - сказала Таня.
А Серёжа спросил:
- Триста рублей – это сколько? Ну, что можно было купить на них?
- Я точно не знаю. – Папа задумался. – Где-то я читал, как один маленький чиновник хотел выиграть по лотерейному билету сто рублей. При этом он рассуждал так: «Приду домой и скажу матери и сестре: «Всё, хватит работать: вот вам сто рублей – живите в своё удовольствие». Значит, сто рублей – много. А уж триста… Обед в те времена стоил пятнадцать копеек. Так что считайте.
- А почему мальчик называет свою маму «мамАн», - спросила Таня.
- Не мальчик, а Лев Николаевич.
- Ну, да. Но он же был маленьким.
- Хорошо, хорошо. В дворянских семьях в XIX веке было принято называть отца и мать на французский манер: папА, мамАн – с ударением на втором слоге.
- Он же немецкий учил, - вспомнила Таня. – И учитель у него немец.
- Дворяне знали по нескольку языков. Кстати, сам Лев Николаевич Толстой владел четырьмя или пятью иностранными языками. Языкам их учили гувернёры, затем - в гимназии, в университете. Но общепринятым языком общения был французский.
- А почему они в школу не ходили? Не было школ? – спросила Таня.
Школы в XIX были. Мало, но были: начальные земские школы, частные. Там дети обучались чтению, письму и арифметике. Там обучались дети из народа а так же дети купцов. Дворянским детям учиться в этих школах считалось зазорным. Поэтому дворяне нанимали домашних учителей. Или обучали сами. Как мать Лизы из повести Е. Водовозовой «История одного детства». Вы же читаете эту повесть?
- Да, - сказала Таня. – Только Серёжа не хочет мне её читать. Он читает «Детство Тёмы».
- Давайте сделаем так: Серёжа для себя читает «Детство Тёмы», а для тебя – «Историю одного детства».
- Да?! – Возмутился Серёжа. – Сколько читать! Пусть сама читает!
- Пусть, - согласился папа. – Понемногу, по чуть-чуть, но сама. А мы тоже будем читать тебе, Таня, - решил папа. – Хочешь узнать историю девочки – потрудись, почитай. Давайте ещё немного о дворянах и на сегодня хватит. Дворянских детей принимали в гимназию после начального обучения. Но не всех, а тех, кто сдавал экзамен по чтению, арифметике и чтению и переводу на одном из иностранных языков. После гимназии они поступали в какой-нибудь университет.
- Пап, если у каждого дворянина были крепостные, то, значит, дворян было мало? – неожиданно спросил Серёжа.
- Ай, да Серёжа! Ай, да молодец! В России в середине XIX века было примерно 65 – 68 миллионов человек. В два раза меньше, чем сейчас в России. А дворян было двести пятьдесят тысяч: от престарелых бабушек-дворянок до младенцев-дворян – всех. Один дворянин примерно на 270 жителей России. Дворянство было привилегирОванным, особым сословием в России. Им были открыты все двери: в гимназии, лицеи, университеты. В то время, как детей крестьян, рабочих и ремесленников туда не принимали. За редким исключением.
Всё, друзья, на сегодня. А теперь – спать.
1. Ребята, что нового для себя вы узнали о жизни дворянских детей?
2. Почему дворянским детям запрещалось играть и общаться с детьми
дворОвыми и крестьянскими?
3. Как вы поняли: в чём особенность дворянских детей?
4. Почему дворянские дети любили своих нянь?
5. Семья, которой служила Наталья Савишна, была «богатой» дворянской
Семьёй, или «бедной»? Как вы это определили?
О том, что дворянские дети учились в гимназиях, вы узнали из рассказа папы. А о порядках в гимназии вы узнаете, если прочтёте ещё один отрывок из повести Н.Г. Гарина-Михайловского «Детство ТёмЫ».
В ГИМНАЗИИ
Когда Тёма появился первый раз в классе, занятия были уже в полном разгаре.
Тёму проводили из дому с большим почётом. Приехавший батюшка (священник) отслужил молебен. Мать торжественно перекрестила его с надлежащими наставлениями новеньким образкОм (маленькая икона), который и повесили уму на шею. Он перецеловался со всеми, как будто уезжал на несколько лет. Серёжику он обещал принести из гимназии лошадку. Мать, стоя на крыльце, последний раз перекрестила отъезжавших отца и сына. Отец сам вёз Тему, чтобы сдать его с рук на руки гимназическому начальству. На кОзлах (место для извозчика) сидел Еремей, больше, чем когда-либо торжесивенный. Сам ГнедкО(кличка лошади) вёз Тёму. В воротах стоял Иоська и сиротливо улыбался своему товарищу. Из наёмного(1) двора высыпала вся ватАга(2) ребятишек, с разинутыми ртами провожавшая своего члена ватАги. В открытие ворота мелькнул наёмный двор, всевозможные кучи, вросшие в землю избушки, чуть блеснула стена старого кладбища. Вспомнилось прошлое, мелькнуло сознание, что всё это уже назади, как ножом отрезано… Что-то сжало горло Тёмы, но он покосился на отца и удержался. ДорОгой отец говорил Тёме о том, что ждёт его в гимназии, о товариществе, как в его время преследовали Ябед(3) – накрывали шинелями и били.
Тёма слушал знакомые рассказы и чувствовал, что он будет надёжным хранителем товарищеской чести. В его голове рисовались целые картины геройских подвигов.
У дверей класса Тёма поцеловался последний раз с отцом и остался один. Сердце его немного дрогнуло при виде большого класса, набитого массой детских фигур. Одни на него смотрели с любопытством, другие насмешливо, но все равнодушно и безучастно; их было слишком много, чтобы интересоваться Тёмой.
Вошёл Иван Иванович, высокий чёрный надзиратель, совсем молодой ещё, конфУзливый(4) и крикнул:
- Господа, есть ещё место?
На каждой скамейке сидело по четыре человека. Свободное место оказалось на последней скамейке.
- Ну, вот и садись, - проговорил Иван Иванович и, постояв ещё мгновение, вышел из класса.
Тёма пошёл, скрепя сердце, на последнюю скамейку. Из рассказов отца он знал, что там сидят самые лентяи, но делать было нечего.
- Сюда! – строго скомандовал высокий, плотный, краснощёкий мальчик лет четырнадцати.
Тёму поразил этот верзила, составлявший контраст со всеми остальными ребятишками.
- Полезай! – скомандовал Вахнов и довольно бесцеремОнно (5) толкнул Тёму между собой и маленьким чёрным гимназистом, точно шапкой покрытым мохнатыми нечесаными волосами.
Из-под этих волос на Тёму сверкнула пара косых чёрных глаз и снова куда-то скрылась.
Несколько человек бесцеремонно подошли к соседним скамьям и смотрели на кофузившегося, не знавшего куда девать свои руки и ноги Тёму. Из них особенно впился в Тёму белобрысый(6) некрасивый гимназист Корнев, с заплывшими небольшими глазами, как-то в упор, пренебрежИтельно(7) и недружелюбно осматривая егшо. Вахнов, облокотившись локтем на скамейку, подперев щеку рукой, тоже осматривал Тёму сбоку с каким-то бессмысленным любопытством.
- Как твоя фамилия? – спросил он наконец у Тёмы.
- Карташёв.
- Как? Рубль нашёл? – переспросил Вахнов.
- Очень остроумно! – едко проговорил белобрысый гимназист и, пренебрежительно отвернувшись, пошёл на своё место.
- Это – сволочь! – шепнул Вахнов на ухо Тёме.
- Ябеда? – спросил тоже на ухо Тёма.
Вахнов кивнул головой.
- Его били под шинелями? – спросил опять Тёма.
- Нет ещё, тебя дожидались, - как-то загадочно проговорил Вахнов.
Тёма посмотрел на Вахнова.
Вахнов молча, сосредоточенно поднял вверх палец.
Вошёл учитель географии, жёлтый, расстроенный. Он как-то устало, небрежно сел и раздражённо начал перекличку. Он то и дело харкал и плевался вовсе стороны. Когда дошло до фамилии Карташёва, Тёма, по примеру других, сказал:
- Есть.
Учитель остановился, подумал и спросил:
- Где?
- Встань! - Толкнул его Вахнов. Тёма встал.
- Где вы там? – лерегнулся учитель и чуть не крикнул: - Да подите сюда! Прячется где-то…ищи его.
Тёма выбрался, получив от Вахнова пинка, и стал перед учителем.
Учитель смерил глазами Тёму и сказал:
- Вы что же? Ничего не знаете из пройденного?
- Я был болен, - ответил Тёма.
- Что же мне-то прикажите делать? С вами отдельно начинать сначала, а остальные пусть ждут?
Тёма ничего не ответил. Учитель раздражённо проговорил:
- Ну, так вот что, как вам угодно: если через неделю вы не будете знать всего пройденного, я вам начну ставить единицы до тех пор, пока вы не нагоните. Понятно?
- Понятно, - ответил Тёма.
- Ну, и ступайте.
- Ничего, - шептал успокоительно Вахнов. – Уже без того не обойдётся, всё равно, чтобы не застрять на второй год. Ты знаешь, сколько я лет уже высидел?
- Нет.
- Угадай!
- Больше двух лет, кажется, нельзя.
- Три. Это только для меня, потому что я сын севастопольского героя.
Следующий урок был рисование. Тёме дали карандаш и бумагу.
Тёма начал выводить с модели какой-то нос, но у него не было никаких способностей к рисованию. Выходило что-то совсем несообрАзное(8).
- Ты совсем не умеешь рисовать? – спросил Вахнов.
- Не умею, - ответил Тёма.
- Сотри! Я тебе нарисую.
Тёма стёр. Вахнов в несколько штрихов красиво нарисовал ему большой, выпуклый, с шишкой нос.
- Разве он похож на этот нос? – спросил огорчённо Тёма, сравнивая его с моделью рИмского(9) носа.
- Ну, вот глупости, ты можешь рисовать всякий, какой захочешь… Лишь бы был нос, Ну, скажешь, что у дяди твоего такой нос…вот и всё. Это всё глупости, а вот хочешь, я покажу тебе фокус, только крепче держи. Вахнов сунул в руку Тёме какой-то продолговатый предмет.
- Крепко держи!
- Ты что-нибудь сделаешь?
- Ну вот… только держи…крепче! – И Вахнов с силой дёрнул шнурок.
В то же мгновение Тёма с пронзительным криком, уколотый двумя высунувшимися иголками, хватил со всего размаха Вахнова по лицу.
Учитель встал со своего места и пошёл к Тёме.
Только выдай, сегодня же отделаем под шинелями, - прошептал Вахнов.
Учитель, с каким-то болезненным, прозрачным лицом, с длинными бакенбардами(10), с стеклянными глазами, подошёл и уставился на Тёму.
- Как фамилия?
- Карташёв.
- Встаньте!
Тёма встал.
- Вы что ж, в кабак сюда пришли?
Тёма молчал.
- Ваше рисование?
Тёма протянул свой нос.
- Это что же такое?
- Это моего дяди нос, - отвечал Тёма.
- Вашего дяди? – загадочно переспросил учитель. – Хорошо-с, ступайте из класса!
_ Я больше не буду, прошептал Тёма.
- Хорошо-с, ступайте из класса. – И учитель ушёл на своё место.
- Иди, это ничего, - прошептал Вахнов. – Постоишь до конца урока и придёшь назад. Молодец! Первым товарищем будешь!
Тёма вышел из класса и стал в темноте коридора у самых дверей. Немного погодя в конце коридора показалась фигура в форменном фраке(11). Фигура быстро подвигалась к Тёме.
- Вы зачем здесь? – наклоняясь к Тёме, спросил как-то неопределённо мягко господин.
Тёма увидел перед собой чёрное, с козлиной бородой лицо, большие чёрные глаза с массой тонких синих жилок вокруг них.
- Я…Учитель сказал постоять мне здесь.
- Вы шалили?
- Не…нет.
- Ваша фамилия?
- Карташёв.
- Вы маленький негодяй однако! – проговорил господин, совсем близко приближая своё лицо, таким голосом, что Тёме показалось, будто господин этот оскалил зубы. Тёма задрожал от страха. Его охватило такое же чувство ужаса, как в сарае, когда он остался с глазу на глаз с Абрумкой.
- За что Карташёв выслан из класса? – спросил он, распахнув дверь.
При появлении господина весь класс шумно встал и вытянулся в струнку.
- Дерётся, - проговорил учитель. – Я дал ему модель носа, а он вот что нарисовал и говорит, что это нос его дяди.
Светлый класс, масса народу успокоили Тёму. Он понял, что сделался жертвой Вахнова, понял, что необходимо объясниться, но, на своё несчастье, он вспомнил и наставление отца о товарищистве. Ему показалось особенно удобным именно теперь, перед всем классом, заявить, так сказать, себя сразу, и он заговорил взволнованным, но уверенным и убеждённым голосом:
- Я, конечно, никогда не выдам товарищей, но я всё-таки могу сказать, что я ни в чём не виноват, потому что меня очень нехорошо обманули и ска…
- Молчать!! – заревел благим матом(12) господин в форменном фраке. – Негодный мальчишка!
Тёме, не привыкшему к гимназической дисциплине, пришла другая несчастная мысль в голову.
- Позвольте… - заговорил он дрожащим, растерянным голосом, - вы разве смеете на меня так кричать и ругать меня?
- Вон!! – заревел господин во фраке и, схватив за руку Тёму, потащил за собой по коридору.
- Постойте…- упирался сбившийся окончательно с толку Тёма. – Я не хочу с вами идти…Постойте…
Но господин продолжал волочить Тёму. Дотащив его до дежурной, господин обратился к выскочившему надзирателю и проговорил, задыхаясь
от бешенства:
- Везите этого дерзкого сорванца домой и скажите, что он исключён из гимназии.
ПРОЯСНЕНИЯ
1 – наёмный двор – двор или часть двора, которая за определённую плату
сдавалась в наём. Наниматели там строили жильё. Отец Тёмы сдавал
часть своего двора в наём, и с детьми с этого наёмного двора Тёма был
знаком.
2 – ватАга – шумная группа, толпа.
3 – Ябеда – доносчик, клеветник.
4 – конфУзливый – человек, который смущается, стесняется.
5 – бесцеремОнно – грубо, нахально.
6 – белобрЫсый – человек со светлыми волосами, бровями и ресницами.
7 – пренебрежИтельно – высокомерно, неуважительно.
8 – несообрАзное – лишенное здравого смысла.
9 – модель римского носа – скульптурное изображение прямого носа.
10 – бакенбАрды – волосы, растущие от висков вниз по щекам.
11 – фрак – двубортная длинная одежда (чаще для мужчин), у которой
передние пОлы, от талии к низу, удалены, отрезаны.
12 – благим матом – очень громко, изо всех сил несдержанно кричать.
Ребята! Давайте не будем ждать с вами, когда папа прочитает или расскажет Тане с Серёжей что-то новое. Попробуем их опередить.
Вы знаете, что дворянским детям запрещалось играть и общаться с дворовыми детьми. Но барчукам иногда было скучно и им хотелось поиграть с дворовыми детьми, послушать их страшные рассказы – пообщаться. И они, барчуки, тайком от родителей и нянь сбегали к дворовым или крестьянским детям поиграть в их игры.
Как это происходило? Вы узнаете, когда прочтёте отрывок из повести Алексея Николаевича Толстого (обратите внимание: не Льва Николаевича Толстого, а - Алексея Николаевича; они не родственники, а однофамильцы). Это тот самый А.Н. Толстой, который написал всем вам известную сказку «Приключения Буратино».
Но сейчас вам предлагается прочитать отрывок из повести «Детство Никиты». Отрывок называется «У колодца»
У КОЛОДЦА
Посредине двора, у колодца, где снег вокруг был жёлтый, обледенелый и истоптанный, Никита нашёл Мишку Коряшонка. Мишка сидел на краю колодца и макал в воду кончик голИцы – кожаной рукавицы, надетой на руку. Никита спросил, зачем он это делает. Мишка Коряшонок ответил:
- Все кончанские голИцы макают и мы теперь будем макать. Она зажОхнет – страсть ловко драться. Пойдёшь на деревню-то?
- А когда?
- Вот пообедаем и пойдём. Матери ничего не говори.
- Мама отпустила, только не велела драться.
- Как не велела? А если на тебя наскОчат? Знаешь, кто на тебя наскочит, - Стёпка Карнаушкин. Он тебе даст, ты – брык.
- Ну, со Стёпкой-то я справлюсь, - сказал Никита, - я его на один мизинец пущу. – И он показал Мишке палец.
Коряшонок посмотрел, сплюнул и сказал грубым голосом:
- У Стёпки Карнаухина кулак заговОренный. На прошлой неделе он в село , в Утевку, ездил с отцом за солью, за рыбой, там ему кулак заговаривали, лопни глаза – не вру.
Никита задумался, - конечно, лучше бы совсем не ходить на деревню, но Мишка скажет – трус.
- А как же ему кулак заговаривали? – спросил он.
Мишка опять сплюнул.
- Пустое дело. Перво-наперво возьми сажи и руки вымажи и три раза скажи: «Тани-бани, что под нами, под железными столбами?» Вот тебе и всё.
Никита с большим уважением глядел на Коряшонка. На дворе в это время со скрипом отворились ворота, и оттуда плотной серой кучей выбежали овцы,- стучали копытцами, как костяшками, трясли хвостами, роняли орешки. У колодца овечье стадо сгрудилось. Блея и теснясь, овцы лезли к колоде, проламывали мордочками тонкий ледок, пили и кашляли. Баран, грязный и длинношерстный, уставился на Мишку белыми, пегими глазами, топнул ножкой, Мишка сказал ему: «Бездельник» - и баран бросился на него, но Мишка успел перескочить через колоду.
Никита и Мишка побежали по двору, смеясь и дразнясь. Баран погнался за ними, но подумал и заблЕял:
- Сааами безде-е-е-ельники.
- Когда Никиту с чёрного крыльца(2) стали кричать обедать, Мишка Коряшонок сказал:
- Смотри, не обмани, пойдём на деревню-то.
БИТВА
Никита и Мишка Коряшонок пошли на деревню через сад и пруд короткой дорогой. На пруду, где ветром сдуло снег со льда, Мишка на минутку задержался, вынул перочинный ножик и коробку спичек, присел и, шмыгая носом, стал долбить синий лёд в том месте, где в нём был внутри белый пузырь. Эта штука называлась «кошкой», - со дна пруда поднимались болотные газы и вмерзали в лёд пузырями. Продолбив лёд, Мишка зажёг спичку и поднёс к скважине, «кошка» вспыхнула, и надо льдом поднялся желтоватый бесшумный язык пламени.
- Смотри, никому про это не говори, - сказал Мишка, - мы на той неделе на нижний пруд пойдём кошки поджигать, я там одну знаю – огромАднеющая, целый день будет гореть.
Мальчики побежали по пруду, пробрались через поваленные жёлтые камыши на тот берег, и вошли в деревню.
В эту зиму нанесло большие снегА. Там, где ветер продувал вольно между дворами, снега было немного, но между избами поперёк улицы намело сугробов выше крыш.
Избёнку бобылЯ(3), дурачка Савоськи, завалило совсем, одна труба торчала над снегом. Мишка сказал, что третьего дня(4) Савоську всем миром выкапывали лопатами, а он, дурачок, как его завалило за ночь бураном, затопил печь, сварил пустых щей(5), поел и полез спать на печь. Так его сонного на печке и нашли, разбудили и оттаскали за виски - за глупость.
На деревне было пусто и тихо, из труб кое-где курился дымок. Невысоко, над белой равниной, над занесёнными омётами(6) и крышами, светьило мглистое солнце. Никита и Мишка дошли до избы Артамона Тюрина, страшного мужика, которого боялись все на деревне, - до того был силён и сердит, и в окошечко Никита увидел рыжую, как веник бородищу Артамона, - он сидел у стола и хлебал из деревянной чашки. В другое окошечко, приплюснув к стеклу носы, глядели три конопатых мальчика, Артамоновы сыновья: Сёмка, Лёнька и Артамошка – меньшой.
Мишка, подойдя к избе, свистнкл, Артамон обернулся, жуя большим ртом, погрозил Мишке ложкой. Трое мальчишек исчезли и сечас же появились на крыльце, подпоясывая кушакАми(7) полушубки.
Эх вы, - сказал Мишка, сдвигая шапку на ухо, - эх вы – девчонки…Дома сидите – забоялись.
- Ничего мы не боимся, - ответил один из конопатых, Сёмка.
- Тятька(8) не велит валенки трепать, - сказал Лёнька.
- Давеча(9) я ходил, кричал кончанским, они не обижаются, - сказал Артамошка-меньшой.
Мишка двинул шапку на другое ухо, хмыкнул и проговорил решительно:
- Идём дражнить(10). Мы им покажем.
Конопатые ответили: «Ладно», и все вместе полезли на большой сугроб, лежавший поперёк улицы, - отсюда за Артамоновой избой начинался другой конец деревни.
Никита думал, что на кончАнской стороне кишмЯ кишит мальчишками, но там было пусто и тихо, только две девочки, оьмотанные платками, втащили на сугроб салазки, сели в них, протянув перед собой ноги в валенках, ухватились за верёвку, завизжали и покатились через улицу мимо амбАрушки(11) и – дальше по крутому берегу на речной лёд.
Мишка, а за ним конопатые мальчики и Никита стали кричать с сугроба:
- Эй, кончАнские!
- Вот мы вас!
- Попрятались, боятся!
- Выходите, мы вас побьём!
- Выходите на одну руку, эй, кончАнские! – кричал Мишка, хлопая рукавицами.
На той стороне, на сугробе, появилось четверо кончАнских. Похлопывая, поглаживая рукавицами по бокам, поправляя шапки, они тоже начали кричать:
- Очень вас боимся!
- Сейчас испугались!
- Лягушки, лягушата, ква-ква!
С этой стороны на сугроб влезли товарищи – Алёшка, нил, Ванька Чёрные Уши, Петрушка – бобылёв племянник и ещё совсем маленький мальчик с большим животом, закутанный крест-накрест в материнский платок. С той стороны тоже прибыло мальчиков пять-шесть. Они кричали:
- Эй, вы, конопатые, идите сюда, мы вам ототрём веснушки!
- Кузнецы косоглазые, мышь подковали! – кричал с этой стороны Мишка Кряшонок.
- Лягушки, лягушата!
Набралось с обеих сторон до сорока мальчишек. Но начинать не начинали, было боязно. Кидались снегом, показывали носы. С той стороны кричали: «Лягушки, лягушата!», с этой: «Кузнецы косоглазые!». ТО и другое было обидно. Вдруг между кончАнскими появился небольшого роста, широкий курносый мальчик. Растолкал товарищей, с развальцем спустился с сугроба, подбоченился и крикнул:
- Лягушата, выходи, один на один!
Это и был Стёпка Карнаушкин с заговОренным кулаком.
КончАнские кидали кверху шапки, свистели пронзительно. На этой стороне мальчишки притихли. Никита оглянулся. Конопатые стояли насУпясь(12). Алёшка и Ванька Чёрные Уши подались назад, маленький мальчик в мамином платке таращил на Карнаушкина круглые глаза, готовился дать рёву(13), Мищка Коряшонок ворчал, оттягивая кушак под живот:
- Не таких укладывл, тоже – нЕвидаль. Начинать неохота, а то – рассержусь, я ему так дам – шапка на две сажени взовьётся.
Стёпка Карнаушкин, видя, что никто не хочет с ним биться, махнул рукавицей своим:
- Вали, ребята!
И кончАнские с криком и свистом посыпались с сугроба.
Конопатые дрогнули, за ними побежал Мишка, Ванька Чёрные Уши и наконец все мальчики, побежал и Никита. Маленький в платке сел в снег и заревел.
Наши пробежали Артамонов двор и двор Черноухова и взобрались на сугроб. Никита оглянулся. Позади на снегу лежал Алёшка, Нил и пять наших, - кто упал, кто лёг сам со страха, - лежачего бить было нельзя.
Никите стало, - хоть плачь, - обидно и стыдно: струсили, не приняли боя. Он остановился, сжал кулаки и сейчас же увидел бегущего на него Стёпку Карнаушкина, курносого, большеротого, с вихром из-под бараньей шапки.
Никита нагнул голову и, шагнув навстречу, изо всей силы ударил Стёпку в грудь. Стёпка мотнул головой, уронил шапку и сел в снег.
- Эх ты, - сказал он, - будя…
КончАНские сейчас же остановились. Никита пошёл на них и они подалИсь. Перегоняя Никиту, скриком : «Наша берёт!» - всею стеною кинулись на кончАнских наши. КончАнские побежали. Их гнали дворов пять, покуда все они не полегли.
Никита возвращался на свой конец взволнованный, разгорячённый, посматривая, с кем бы ещё схватиться. Его окликнули. За амбАрушкой стоял Стёпка Карнаушкин. Никита подошёл, Стёпка глядел на него исподлобья(14).
- Ты здорово мне дал, - сказал он, - хочешь дружиться?
- Конечно, хочу, - поспешно ответил Никита.
Мальчики, улыбаясь, глядели друг на друга. Стёпка сказал:
- Давай поменяемся.
- Давай.
Никита подумал, чтобы отдать ему самое лучшее, и дал Стёпке перочинный ножик с четырьмя лезвиями. Стёпка сунул его в карман и вытащил оттуда свинчатку – бАбку(15) , налитую свинцом.
- На. Не потеряй, дорого стОит.
ПОЯСНЕНИЯ
1 – «Пойдёшь на деревню-то?» - помещичья, барская усадьба стояла, как правило, отдельно от жилища крестьян, от деревни; поэтому Мишка так и спрашивает Никиту.
2 – чёрное крыльцо – то же самое, что «чёрный ход»: выход не во двор.
3 – бобыль – безземельный крестьянин-бедняк.
4 – третьего дня – позавчера.
5 – пустые щи – без мяса, без рыбы.
6 – кушАк - широкий матерчатый пояс.
7 – омёт – сложенная бльшой кучей солома.
8 – тЯтька – отец.
9 – дАвеча – совсем недавно, только что.
10 – дражнИть – дразнить, злить.
11 – амбАрушко – маленький амбар, строение для зранения зерна, припасов.
12 – насУпясь – нахмурившись и наклонив голову.
13 – дать рёву – громко заплакать.
14 – исподлОбья – из под опущенной головы.
15 – бАбка – кость надкопытного сустава ноги коровы или лошади, применяемая для игры в бАбки.
Ребята! Посмотрите внимательно на то, как говорит Тёма: какие слова употребляет в свое речи, как обращается к собеседнику? И сравните его речь с речью Никиты.
1. Чья речь ближе к простонародной: Тёмы или Никиты?
2. Попробуйте объяснить почему.