Алексия давно готовилась к прыжку. Он стал навязчивой идеей, целью в жизни.
Сначала она думала взобраться на крышу какого-нибудь строящегося дома и
прыгнуть вниз, чтобы лететь мимо удивленных людей, строители и просто зеваки
станут что-то кричать ей, мимо звуков улицы и запаха свежей краски, в угольно-
черную изнанку бездны. Но потом передумала. Не стоит привлекать внимание
к собственной попытке смерти, ей могут помешать совершить акт насилия над
собой, ставший необходимостью для шестнадцатилетней Алексии.
Она помнила первый раз. Тогда было чуточку страшно, потом страх сменился
чувством некого счастливого удовлетворения. Алекс заперлась в своей комнате,
набрала полную ванную воды. Пока лилась прохладная вода, она нашла отцовскую
бритву. Улеглась в воду и перерезала голубоватые ленточки вен на тонком
бедном запястье. Ей не было больно, даже скорее приятно. Она смотрела, как
кружатся зигзаги алой крови в воде, пока вся ванная не окрасилась красным.
Ее глупая бесполезная жизнь убегала вместе с этими кровавыми пузырьками,
которые дают остальным шанс на существование, только не ей. Алексия
помнила кожей прохладу кафеля. Она дотрагивалась до него пальцами другой
руки, он казался таким мертвенно холодным и растекался в белесое пятно перед
закрывающимися глазами. Так хотелось уснуть. Она почти провалилась в
блаженный сон, но чьи-то руки выхватили тело Алекс из колыщащихся вод и
зачем-то вернули к жизни. Она слышала сквозь все тот же сон крики матери, а
когда смогла избавиться от дремотного состояния, то перед глазами возникло
бородатое лицо врача. Он все время улыбался ей, говорил, Алекс не могла
различить, что именно, гладил большой ладонью по голове. Кисть нестерпимо
ныла, но быстро затянулась новой кожей. На плачащую у кровати мать Алексия
даже не взглянула, равнодушно отвернув лицо в сторону окна.
Потом были еще попытки, закончившиеся ничем. Алексия жила, не переставая
мечтать умереть. Смерть вросла в сознание девчонки и никак не хотела
покидать ее, обернувшись в нечто живое, дышащее, паразитирующее человечка.
Мать водила дочь по клиникам и психотерапевтам, в надежде изжить из ребенка
мысль о смерти, подвергая Алексию бесконечным терапевтическим процедурам,
пичкая таблетками и разговорами, копалась в душе, не имея на то права по мнению
Алексии, тем самым отдаляя ее от себя окончательно. Потому что за всей шелухой
жизненных будней, некчемных слов и поступков, за неудачами и мелкими
победами, за ограниченностью людей и пошлостью мира стояла маленькая Алексия -
одинокая, глупая, вечно скорбящая по ждущей смерти, молчавшая пол жизни,
заключенная в скорлупку собственного мирка. Не понятая окружающими
сверстниками и матерью.
Алексия вела днивник, классический вариант одинокого подростка. Этот проводник
в ее собственный мир был всегда рядом, не требовал, не порицал. Он умел слушать
и впитывать кривые строки души, прыгающие буквы от нервных пальцев, размытые
слезами, каплями кофе и конфетными отпечатками. Почему все считают ее больной,
психопаткой с суицидальными наклонностями личности, почему врачи только и
ставят диагнозы, не пытаясь заглянуть глубже?! Она и не станет говорить, как
обычно сжимая тонкие губы, пряча взгляд за косо остриженной челкой не знающих
краски волос. Алексия будет просто молча ждать момента, без стыда и укора.
Он уже не за горами, освободит ее навсегда.
Алексия раскрывает коричневую корочку дневника, который скрывает под кроватью,
в щели между отошедшими досками пола.
"14 июля. Сегодня мне приснился странный сон. Я видела кого - то, кто был
похож на черного ворона. Может он моя смерть?! Длинное пальто и огромные
ботинки, черные очки и волосы, спадающие до плеч... Хотя ворон совсем не
страшен, молчалив и, пожалуй, красив."