Для нас – простых советских людей, обыкновенных, ничем не примечательных, заграница была понятием очень интересным, особенно заграница капиталистическая, но совершенно недосягаемым. Такое непререкаемое табу. Но затаённое любопытство было всегда. Подогревалось оно каждодневной советской пропагандой о загнивании капиталистического строя, в которое не очень верилось.
Моё первое впечатление – удивление от заграницы появилось ещё в студенчестве, в пятидесятые годы. В те времена действовали общества по распространению каких-то там знаний, откуда присылали бесплатных лекторов. Особой популярностью пользовались лекции «О международном положении». Зал полон слушателей, все внимательны, много вопросов. Как же! Пусть нечего есть, нечего на себя надеть, негде жить, зато какие мы хорошие: ведь мы – за мир, а они там, за бугром, сплошь поджигатели войны.
Однажды довелось послушать лекцию-рассказ какого-то рядового деятеля, побывавшего в капиталистической стране в командировке, кажется, в Швеции. Поведал много любопытного. Но особо поразил рассказанный им случай. Он с группой сотоварищей поехал на автобусе в другой город. И один из местных вдруг понял, что слишком тепло оделся. Остановили автобус, он снял свой плащ и повесил его на придорожное дерево, с тем, чтобы на обратном пути забрать. Вечером так и сделал. Как! Этот плащ весь день провисел без хозяина, и его никто не украл? Ведь у нас-то на речном трамвайчике, на котором я езжу в свой родной город, даже алюминиевая кружка для питья воды цепью прикреплена к бачку с питьевой водой, чтобы её никто не присвоил. И не какой-нибудь декоративной цепочкой, а стальной тяжёлой цепью. А когда внедрялось самообслуживание в столовых, я помню, было боязно оставить обед без присмотра, пока относишь на место поднос.
Позднее взахлёб читали документальное повествование Всеволода Овчинникова «Сакура и дуб», опубликованное в самом массовом печатном издании того времени «Роман-газете».
А потом… Потом всё изменилось. Мы вдруг оказались в совсем другой стране, уже не советской, и выехать за границу – куда угодно – стало можно, если есть деньги. Но их нет. И собственные годы уже «не те». Но сын предлагает: съезди, он даст денег. Что же ты, жизнь проживёшь, так и побывав там? Не без сомнения соглашаюсь. В октябре, чтобы подешевле, и к морю, чтобы отдохнуть. Значит, Турция? Нет, там так много наших соотечественников, что ты не почувствуешь, что за границей. Тогда Испания, Средиземное море.
И вот – перелёт из Москвы в Барселону, автобусом до курортного городка Салоу. Напряженность дороги схлынула, я в автобусе. Долгожданная и невозможная заграница бежит там, за стеклом. Я её вижу: обыкновенные виноградники, как у нас на юге. Правда, земля какого-то непривычного цвета – красноватая с мелкими камешками, и в автобусе уж очень удобно.
Приняв заграничную обыденность, стала просто жить-отдыхать, как если бы где-нибудь в Адлере или Геленджике, замечая про себя отличия хорошие и не очень. Средиземное море более солёное, чем Чёрное; бесплатно -- море, песок, пресной душ, чтобы обмыться после моря, даже туалет; за деньги -- лежак, тень под навесом; редкие автомобили на улице уступают дорогу пешеходам; зато на трассе за городом вне перехода совершенно невозможно перейти на другую сторону; ключ от номера в отеле имеет вид карточки, которую вставляешь в специальную прорезь; слышимость через стены в отеле посильнее, чем у нас, хотя вид у них такой монументальный. Покрытие улиц очень чистое, даже красивое, только неживое - ни одной травинки не могу найти, всё затянуто бетоном. Просто из любопытства ищу на земле зелень и вот нахожу – в железнодорожной нише под мостом, куда подойти невозможно, издали разглядываю несколько квадратных метров зарослей крапивы и бурьяна – привет с далёкой Родины.
Особый разговор о столовой. Здесь впервые встретила систему питания «шведский стол» - изобретение сытого народа -- бери сам и ешь, сколько хочешь из того, что в свободном доступе разложено на огромных блюдах. Несколько видов соков, разные колбасы, рыба, фрукты, горячие кушанья – всего вдоволь. Если бы мне об этом рассказали где-нибудь в сороковые-пятидесятые годы, я бы не поверила, что такое возможно. А между тем, это совершенно естественно: ну, много ли человек, в общем-то, сытый, может за один раз съесть? Тем более, что очень часто европейцы имеют избыточный вес. Разнообразие закусок было огромным!
Однажды на раздаче увидела раскрытые раковины с каким-то содержимым. Устрицы! – догадалась я и поставила одну на свой поднос. Экзотическое блюдо, о котором приходилось читать. Вот оно передо мной, ешь, или хотя бы, попробуй! Я смотрю на это, и не могу заставить себя положить его в рот. На раскрытой раковине, как на блюдечке, лежит что-то серое, извилистое, которое напоминает мне внутренности речной рыбы, да не какой-нибудь щуки, у которой внутри почти нет ничего, а толстопузого карася, что обычно видишь перед собой при неприятной процедуре его чистки. Нет, я не могу этого есть, и с угрызением совести – зачем надо было брать – оставила нетронутым.
А вот на ужин… И тут я вспоминаю ироничную байку о том, что после Бога, который создал великолепную розу, явился дьявол и посадил на розу шипы. Так вот на ужин при всё том же разнообразии закусок с добавлением сладких десертов совсем не давалось никаких напитков. Ни горячих, ни холодных. Нет, за дополнительные деньги – пожалуйста! Так что кукиш в кармане всё-таки был.
По условиям путёвки мне, как и многим, полагался только завтрак и ужин. Предупреждённая об этом ещё дома, я взяла с собой всё необходимое для приготовления стаканчика чая или кофе в номере гостиницы, а в столовой за завтраком брала с собой бутерброд с сыром. Это было нарушением правил. В нескольких местах большого столовского зала висели плакаты: еду из столовой не выносить. Написано на русском, хотя нас, из России всего-то менее десятка среди нескольких сотен отдыхающих разных национальностей. Ежедневно по расписанию бывает русскоговорящий гид – болгарин, которому мы и высказываем своё возмущение дискриминацией – немцы, которых большинство, по нашим наблюдениям берут больше. Пусть уберут эту надпись или напишут такой же на других языках. Он обещал переговорить с администрацией отеля, но до конца нашего пребывания ничего не изменилось.
В Испании мне впервые довелось на практике использовать те скудные знания английского языка, которые у меня были, хотя и не всегда удачно. Моя соседка по комнате прихватила наш общий ключ, когда уехала на несколько дней навестить своего сына, бывшего в Испании на заработках. Я составила английскую фразу с просьбой выдать мне дубликат ключа, и обратилась с ней к дежурной по регистрации. Но оказалось, что мой труд был напрасен, так как все дежурные регистраторши владеют французским, а английским – только одна, которой сейчас на месте нет. По счастью меня поняли без слов. Вот когда пожалела, что из уроков французского языка, который изучала в школе с пятого по десятый класс, я не вынесла ничего.
В другой раз спасла догадливость. Экскурсия в красивейшие места - горный монастырь Монсерат с попутным посещением виноградной плантации и винодельческого завода. При заводе дегустационный зал и магазин с местными винами. Ещё запланирован просмотр документального кинофильма. В магазине образовалась очередь, я, как в любой очереди, – в самом конце. Освободившись, выхожу в холл, где пять-шесть дверей, за одной из них – моя группа, от которой я отстала. Вероятно, все пошли в кинозал, но где он? Появляется местная работница, спрашиваю у неё, где кино. Пожимает плечами - не понимает мой вопрос. Начинаю волноваться, пытаюсь объяснить, что отстала от группы. Не понимает. Вспоминаю общеизвестное – синема. Сразу оживляется и показывает на одну из дверей. Там, в темноте нахожу свою группу – на экране хозяева виноградника показывают, как они возделывают свой виноград. Видимо, по их замыслу это должно воодушевить нас на покупку их вин. Вообще заметила, что во всех странах, где бывала, организуют экскурсии так, чтобы куда-то заехать и там что-то нам продать.
Через год, уже в Египте, в курортном местечке Хургада, по-английски объяснялась более удачно, у них английский – второй государственный. Но практически там его знание и не требовалось, потому что в магазинах и экскурсионных заведениях работали русские девушки. В октябре месяце Красное море было великолепным – прозрачным, тёплым, нежного бирюзового цвета. Правда, шведский стол по-египетски практически не имел выбора, давал очень скудную еду, что компенсировалось отличным купанием и двухкомнатным номером, рассчитанным двоих, в котором я жила одна из-за нехватки отдыхающих.
Я с детства имела страсть к путешествиям, к поездкам, мечтала побывать на Камчатке, постоять на мысе Дежнева, потрогать ладонями море на самом восточном конце страны. Не получилось, и мечты эти как-то угасли, удовлетворившись телевизионными картинками. А вот в Египетской пустыне побывать довелось, конечно, только с самого краешка её. Почему-то у меня было представление о пустынях, как о бескрайних песчаных волнах, в которых тонет нога. Конечно, такие пустыни где-то есть.
Но в Египте пустыня имеет совершенно твёрдую поверхность, потому что состоит не из округлых песчинок, которые легко перетекают, а из мельчайших пластинок, которые прочно и неподвижно её выстилают. Горизонта не видно, его загораживают горы - причудливое нагромождение больших пластообразных материалов с острыми гранями, выщербленными ветром. Это их мельчайшие пластинки осели на поверхности земли. И ни травинки вокруг. Иногда эти горы отодвигаются в стороны, но никогда не открывают горизонта. Впечатление такое, будто всё это не настоящее, будто вдруг попала в большой нарисованный мультик. Мы едем на нескольких джипах, которые на открытом месте вдруг начинают гонки друг с другом прямо по пустыне – дороги ведь не требуется, так что каждая машина едет по своей траектории.
Автомобильное движение в Египте вообще достойно удивления – нет Государственных правил движения. Нас предупредили: если где в этой стране встретите светофор, не полагайтесь на него – он стоит только «для вида».
Наконец, прибываем в какое-то поселение - конечную цель нашей поездки – знакомство с бытом кочевников. Вскоре понимаю – кочевники явно подставные, для показа туристам. Выстроены какие-то лачуги, в небольшом загоне мелкий скот, женщины, много маленьких детей, грязь, бедность, антисанитария. Дети протягивают руки, просят что-то. Раздаю конфеты, заранее купленные в магазине – совсем маленькие -- пяти-шести лет берут, а чуть постарше – отказываются, хотят денег.
По плану должна быть прогулка на верблюдах. Верблюд – один из особо интересных для меня животных. Мне нравится любоваться их величием, выраженным в грациозном изгибе шеи, неторопливых поворотах головы, танцевальном движении ног, всем обликом, полным достоинства. Но всё это обрушивается на тебя, когда глядишь на него издали. А тут я была рядом с верблюдом, и общее впечатление пропало. По знаку хозяйки верблюд тяжело опустился на передние колени, и я забралась на сильно наклонённое сиденье, вцепилась руками в вертикальный выступ перед сидением, чтобы не выпасть. Верблюд поднялся с колен, я оказалась в правильной позе сидящего верхом человека, и мы двинулись.
Верблюдом управляла немолодая, как мне представилось, женщина, вся укутанная какими-то покрывалами, так что видны были только её глаза. Она шла рядом и держала верблюда за что-то возле головы -- «под уздцы», как я бы сказала, если бы это была лошадь. Сама поездка на верблюде показалась мне скучной – медленное плавное покачивание с неторопливым продвижением вперёд. Замечательным было только общение женщины-погонщицы с верблюдом – тихое, словно бы доверительное. Мне даже подумалось, что они шепчутся – лицо женщины и морда животного были так близки. Нас предупреждали, чтобы мы не давали денег погонщикам, но мне очень захотелось отблагодарить женщину, и я достала долларовую бумажку. Из недр покрывал вылезла тёмная рука и, быстро взяв денежку, проворно утонула под тканью.
Я не берусь описывать памятники древности, которые видела в Луксоре, куда была специальная экскурсия. Их было много, и все они громадны. В памяти осталось общее впечатление их грандиозности и своей ничтожности рядом с ними. И ещё, возможно, ложное представление о древних правителях этой страны, что все они страдали гигантоманией и, словно бы, соревновались друг с другом в высотности творений при них воздвигнутых. И как хорошо, что все эти подавляющие громады принадлежат далёкому прошлому. А мы, сегодняшние люди, отдав дань удивлённого восхищения их произведениям, имеем возможность вернуться в нашу реальность близкую человеку.
В районе города Луксор переправлялись на речном трамвайчике через реку Нил. Знаменитая река, о которой так много говорится в древней истории человечества, скорее разочаровала, чем понравилась. Неширокая, с очень медленным течением и мутной водой, с низкими берегами, заросшими высокой травой, похожей на наш камыш. Ленивая река. Возможно, я застала её в период отдыха, и когда-то, где-то она бывает другой. Эта река напомнила мне нашу Северную Двину – такую же скучную. В противовес Енисею, который горазд на различные сюрпризы.
Гуляю по Хургаде. За её пределами берег моря пустынный, вокруг – голый песок. Когда же успели вырасти в городе-курорте огромные пальмы, газоны с сочной травой? И понимаю: они не здесь выросли, всё это привезёно и высажено, разложено уже готовым. Как подтверждение, нахожу на тротуаре брошенную пальму с перегнутым засохшим стеблем. Вид особенно печален потому, что пальмы эти мы обычно видим с безупречно прямостоящим стеблем, на котором остались следы бывших листьев, и верхушку которого венчает розетка гордых длинноруких листов. И вдруг пальма пополам согнутая.
«Этот гордый народ» - так журналисты часто говорят об очень многих национальностях. Мне показалось, что про египтян так сказать нельзя. Открылись неприятные их черты – попрошайничество, мелкое вымогательство, обман. Будто бы в Египте нет воровства. Возможно, что это так. Мне пришлось зайти в одну сувенирную лавку, набитую товарами, где не было ни единого человека. Хозяин вышел много позже, и за время его отсутствия можно было бы многое вынести, но им это, видимо, в голову не приходит. А вот обмануть при продаже – сплошь и рядом. Захожу в большой современный магазин – гастроном, на товарах ценники. Но в кассе рассчитывают вовсе не по этим ценам, а по гораздо большим. И возмущение ни к чему не приводит: возле кассира стоит его помощник, который знаками, но совсем недвусмысленно объясняет, что всё сделано правильно и протестовать бесполезно. В парфюмерной лавке принимают очень любезно, но за французские духи выдают какое-то местное ароматическое масло. Остановившийся автобус с туристами в любом месте тут же окружают продавцы с товаром в руках. Не дай Бог прицениться – продавец делается очень назойливым и будет идти за тобой и всё предлагать свой товар, снижая цену.
Без моего согласия гид перенёс мой отъезд домой на другой рейс, очень неудобный, в середине ночи. В это время я уезжала из отеля одна, за мной должен был заехать автобус. Мне было предложено или освободить номер и ожидать приезд автобуса на улице, или доплатить за полсуток проживания. Я понимала неправомерность такого положения, но не видела возможности что-то изменить, а потому доплатила бы, если бы у меня была требуемая сумма. Узнав, сколько же долларов у меня есть, администратор согласился на эту сумму – примерно половину требуемого.
В качестве ещё одного зарубежного турне была у меня трёхдневная экскурсия в Финляндию и Швецию с ночными переездами по Балтийскому морю на огромном пароме. Именно этот паром был особо интересен в той поездке. Я родилась и выросла в городе Тутаеве на Волге. Детьми, купаясь в Волге, мы с вожделением провожали глазами плывущие мимо белые пароходы. Студенткой, учась в Ярославле, постоянно ездила домой в речном трамвайчике, досадуя на его медлительность. Иногда удавалось сесть на двухпалубный рейсовый теплоход, который сокращал время в пути почти вдвое – до двух часов вместо четырёх. Билет был палубный, без места в каюте. Но всё равно это было здорово. Я любила смотреть в маленькое окошечко, где в машинном отделении непрерывно двигались какие-то механизмы, большие чёрные валы, и нижняя палуба от них мелко-мелко сотрясалась. Всё это создавало впечатление живого организма сильного и надёжного, к которому я испытывала явную симпатию.
В отличие от него двенадцатипалубный паром был огромным чужим монстром. Моё место в четырёхместной каюте на второй палубе, спускаюсь на лифте -- запутанные коридоры с множеством дверей и без единого человека. Найти лифт помогают картинки-указатели. Каюта просторна, удобна, санузел с душем. На верхних палубах – магазины, рестораны, танцевальные залы, уютные местечки – посидеть. Это целый плавучий город, и совершенно нет ощущения, что ты на море. Несмотря на все прелести парома, моя душа осталась к нему холодна. При выходе не назойливо просят вернуть карточку-ключ от каюты, которую многие хотят оставить себе на память.
И где бы я ни была за границей, при отъезде никто не требовал от меня, чтобы я сдала, например, постельное бельё. Обслуживающий персонал вообще отсутствовал в поле зрения, и не знаю, кто и когда убирал моё жильё, менял бельё. Об этом вспомнила в Петербурге при выходе с теплохода после поездки на остров Валаам в нашем Онежском озере. Проводница недосчиталась полотенца и сочла для себя возможным при мне обшаривать мою одноместную каюту первого класса и поносить пассажиров за нечестность, явно желая обыскать и мою собранную сумку, так что мне стоило трудов сохранить невозмутимость. В межкаютном коридоре картина была не лучше: из всех открытых дверей вылетали использованные простыни, наволочки, и пассажиры пробирались к выходу между кучами белья под громогласный его пересчёт проводницами. До нас, пассажиров, им уже не было дела, мы им только мешали. Трудно даётся услужливость нашему обслуживающему персоналу.
И хотя границу страны мне приходилось пересекать несколько раз, считаю, что я не бывала за рубежом, потому что посещала только курортные зоны, которые во всех странах примерно одинаковы и не отображают страну в полной мере.