Если любишь кого-то, никогда нельзя причинять им боль. Никогда.
«Американская история ужасов»
Колючая жидкость коснулась моего неба, я довольно опустился в кресло и прикрыл глаза. Позади был непростой день, напряженный и суматошный. А бокал виски – лучшее средство расслабиться, я всегда так считал.
Я помню время, когда за вечер один мог выпить бутылку золотого Бакарди, но все это в прошлом. Сейчас я не могу позволить себе такой роскоши. Я ответственный человек, как меня не устают убеждать.
Я вовсе не алкоголик или, по крайней мере, не запойный.
Алкоголь – это растворитель красок жизни, который ты используешь, когда эта картина тебе осточертела. И, конечно, здесь важно знать чувство меры. Чуть меньше нормы – и полотно покрывается легкими разводами, но ты продолжаешь видеть до тошноты привычные очертания. Чуть больше – и скучная, безжизненная картина превращается в месиво красок непонятного оттенка.
- Может, уже хватит?
Я вздрогнул от неожиданности и виновато опустил глаза. Черт, в свои тридцать пять я веду себя как школьник, которого застукали с сигаретой на заднем дворе.
- Я просто решил немного расслабиться…
- А я тебя напрягаю, да? – она стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди. Тень падала на ее лицо, но по металлическим ноткам в ее голосе было понятно, что она явно не в восторге.
- Анна, умоляю, - я одним глотком осушил бокал и поставил его на журнальный столик. – Я же с пониманием отношусь к твоей секте.
Девушка прошла по комнате и тяжело опустилась на диван напротив меня. Она была так хороша в этом робком свете старого ночного светильника, как может быть хороша только беременная девушка. Я не мог не любоваться ею, хоть лицо ее выражало совсем не те эмоции, какие должна испытывать женщина на шестом месяце.
- Секта? – она непонимающе посмотрела на меня. – Ах да, клуб будущих матерей. Спасибо, мне так необходимо твое одобрение.
- А ты можешь разговаривать без иронии?
- А смысл? – Анна облокотилась на подлокотник и начала пристально меня разглядывать.
Я промолчал. Ссора с беременной женщиной похожа активацию бомбы замедленного действия. Я уже однажды сталкивался с этими долгими девятью месяцами и в этот раз они давались мне не легче.
- Я хочу морепродуктов.
- Анна…
- Ты слышал?
- Закажи доставку. Она круглосуточная, - спокойно ответил я и направился в спальню.
Я любил свою жену, но ее капризы становились невыносимыми, и лишь благодаря проверенному временем бурбону я мог их терпеть, стиснув зубы. Беременность для мужчины хоть и морально, но тяжела.
Я не уставал себя уговаривать, что все хорошо, что все будет хорошо, что все будет совсем по-другому, не как в прошлый раз.
Я лег в постель, сложил руки на животе и уставился в серый потолок. Я не чувствовал себя удовлетворенным, ощущая древесный сладковатый привкус во рту. Всего лишь несколько глотков! Этого явно было мало, чтобы успокоить мою изрезанную душу.
Я осторожно вышел в коридор и увидел узкую полоску электрического света, притаившуюся под кухонной дверью. Ребенок требовал есть круглыми сутками, и для Анны стало нормальным прогуливаться по ночам к холодильнику. Я, стараясь ступать не слышно, прокрался в свой кабинет, аккуратно прикрыл дверь и открыл бутылку.
Напиток заискрился в бокале. Я вдохнул пряный запах с оттенком дубовой коры. Что может быть лучше бокала виски в одиночестве, наедине с мыслями?..
Я сделал пару глотков и почувствовал, как мои пальцы сами потянулись к пачке сигарет. Но это была минутная слабость. Мне не хотелось перебивать вкус совершенного напитка, хотелось насладиться им полностью, без остатка, до последней капли…
Через некоторое время я осторожно закрыл дверь спальни и лег на свою холодную половину постели. В голове кружил легкий туман, заслоняя проблемы. Я чувствовал приятную усталость, удовлетворение, небывалый подъем… И почему Анна против? Почему она не может смириться, что я тоже хочу быть счастливым?
Я придвинулся к своей жене и хотел обнять ее. Я ощущал нежность, которая волнами накатывала на меня, и мне было необходимо ее выплеснуть.
Но она отодвинулась на край постели, думаю, ей просто было жарко от меня. Я попытался поцеловать ее в шею, но она с головой накрылась одеялом. Беременных женщин совершенно невозможно понять.
Собственно, их не нужно понимать, их нужно любить. Я бы даже сказал – обожать. В сущности, пытаться понять женщину – это то же самое, что пытаться изучать органическую химию, читая поэзию Блока. Бессмысленно.
Я никогда не понимал Анну. Я не понимал, что она увидела во мне такого, за что полюбила. Я был старше ее на 12 лет, и для меня оставалось полной загадкой, почему она согласилась выйти за меня замуж и почему так страстно хотела ребенка от меня, зная обо всех моих недостатках.
Но это не мешало мне любить ее, сходить с ума от ее запаха. Смесь Carolina Herrera , лавандового масла и жасмина. Я утыкался носом в ее волосы и мог часами вдыхать ее терпкий, сладкий и таинственный аромат…
Подобные чувства вызывал у меня лишь запах выдержанного виски, разлитого по стеклянным бокалам.
Утром Анна приготовила мне завтрак и, заварив себе ромашковый чай с медом, наблюдала, как я с наслаждением поедаю тосты с джемом из белой черешни.
- Ты бесподобно готовишь, - улыбнулся я, убирая тарелку из-под омлета в посудомоечную машину.
Анна лишь подняла на меня глаза. Казалось, она была погружена в свои мысли. Я снял со спинки стула пиджак, перебросил его через плечо, поцеловал жену в лоб и спустился к своему Х6 М.
Надо сказать, я был полностью доволен своей жизнью: у меня была семья, собственный бизнес, приносящий хорошие доходы, бутылочка Angostura в потайном баре в кабинете. Что еще я мог желать?
- Говард, нужно поговорить.
Я окинул взглядом своего немного помятого заместителя со следами двухдневного похмелья на лице.
- Ушла?
- Я бы сказал – сбежала, - усмехнулся Честер.
Я потрепал его по плечу и направился в кабинет, по дороге улыбаясь администратору.
- Алекс, кофе, будь добра, - обратился я к секретарю, закрывая за собой дверь кабинета.
Я не успел открыть окно, чтобы выпустить застоявшийся за ночь воздух, как в кабинет бесцеремонно ворвался Честер и тяжело упал на диван, стоявший в углу.
- Честер, это уже не в какие ворота, - устало сказал я, сняв очки и потирая переносицу. – Я, все-таки, начальство.
- Вот именно: начальство… Ты опоздал, а тебе никто и слова не сказал.
- Начальство всегда приходит вовремя. Это остальные приходят слишком рано.
- Эксплуататор, - фыркнул Честер. – Слушай, а пошли сегодня со мной в бар? Оторвемся, вспомним старые времена?
Я окинул взглядом друга своего детства и скрепя сердцем покачал головой:
- Ты же знаешь, я завязал.
- Зачем тогда у тебя в сейфе стоит Olmeca ?
- Честер!
- Говард, старина, Боже, мы же не будем напиваться. По бокалу красного полусохого!
- Наше с тобой полусухое всегда превращается в 12-летний со льдом.
- Мое предложение в силе до вечера, - подмигнул мне Честер и закрыл дверь с той стороны.
Впереди меня ждал спокойный размеренный вечер в компании любимой жены и увлекательного фильма. Ох, как же я ошибался…
Если честно, я всегда мечтал о небольшом доме в викторианском стиле. Чтобы на подоконниках стояли цветы, на окнах висели белые кружевные занавески, а по выходным можно было пригласить друзей на барбекю.
Увы, моей мечте не суждено сбыться. Я раб, заложник мегаполиса, я не могу отказаться от толпы людей, спешащих на работу, от выхлопных газов, баров и дорогих ресторанов.
Моя квартира находилась на девятом этаже в огромной бетонной коробке, возвышающейся в прилегающем к центру квартале. Здесь было все – цитадели модных магазинов, обилие кофейных и питейных заведений. Но здесь не было души.
С грохотом передо мной раскрылась железная решетка лифта. Я поднялся домой, вошел в просторную прихожую и почувствовал пряный аромат свинины. Меня ждал вкусный горячий ужин и любимая жена.
Но никто меня не встретил. Я повесил пиджак в шкаф и направился в кухню.
Анна сидела за столом вместе со своей подругой, которая закатила глаза, как только я вошел. Я холодно поздоровался, поцеловал супругу и заглянул в духовой шкаф, из которого соблазнительно тянулся аромат сочного окорока.
- Тебе неинтересно, как я сходила к врачу? – спросила меня Анна с легкой нотой недовольства в голосе.
- Дорогая, он человек занятой, куда ему до наших бытовых проблем? – ехидно заметила Дейзи.
Я натянуто ей улыбнулся и повернулся к жене:
- Конечно, интересно, просто я хотел обсудить это наедине.
Дейзи снова закатила глаза, убрала от лица свои осветленные локоны и встала:
- Пожалуй, мне пора. Мне здесь явно не рады.
- Дейзи, пожалуйста, Говард просто не в настроении. Тебе не нужно уходить. Он может поужинать в своем кабинете.
- Но…
Анна бросила на меня быстрый испепеляющий взгляд.
- Конечно, - наигранно улыбнулся я девушкам. – Конечно, сидите, развлекайтесь, можете еще мальчиков вызвать. Почему нет? Спасибо, что разрешили остаться в моей квартире.
Кипя от злобы, я вышел из квартиры, со всей силы захлопнув дверь, и задумался: куда мне теперь идти? Я набрал телефон Честера в надежде, что он не успел завалиться в ближайший стриптиз-клуб.
- Ее подруга – настоящая стерва, - задумчиво подвел итог моих злоключений Честер, затягиваясь Dunhill. – Как я люблю.
Я с сомнением покачал головой:
- Ее тоже можно понять.
Он одним глотком осушил бокал и подпер голову рукой, устремив на меня уже несколько мутный взгляд.
- Любой разумный мужчина выбрал бы в той ситуации Анну. Дейзи – та еще дрянь, она должна это понимать. Удивительно, что она злится именно на тебя, а не на подругу, которая увела у нее обеспеченного мужика.
Я одним глотком осушил стакан Jack Daniels, почувствовав легкое покалывание на языке. Честер протянул мне открытую пачку сигарет, но я покачал головой. Жизнь еще не осточертела на столько, чтобы я закурил.
- Ты стал чертовски скучным, - вздохнул он, - с тех пор, как женился. Что она с тобой сделала, друг? Загипнотизировала? – Честер изобразил смешную гримасу. – Так недолго и в гроб лечь. И на могильной плите напишут: «Говард Паркер. Любимый муж и отец. Не пил, не курил и все равно сдох».
- А ты умеешь поддержать.
- Говард, просто жизнь так коротка. Я не понимаю, зачем себя ограничивать! Ты взрослый мужчина, ты сам можешь решать – пить или не пить, курить или не курить. Я не хочу, чтобы лет в 70, покрывшись паутиной, ты спросил у меня, куда пропала твоя молодость. Что она с тобой сделала, старина?
Я положил на стол несколько купюр с изображением Франклина и грустно улыбнулся:
- Ничего, она просто беременна от меня.
- Иногда мне кажется, что они специально это делают. Стоит им забеременеть, и все – да здравствует десять месяцев рабства!
- Девять, Честер, хвала небесам, только девять.
Домой я вернулся поздно и, честно, надеялся, что Анна уже уснула и я смог бы избежать неуместных нравоучений. В окнах не горел свет, и это вселяло в меня надежду. Я аккуратно повернул ключ в замке, бесшумно прошел по коридору и открыл дверь в спальню.
Я не успел повесить пиджак на спинку стула, как меня ослепил безжалостный электрический свет. Анна сидела в кресле-качалке, укутавшись пледом, ее рука была протянута к выключателю торшера.
- Где ты был?
Я молчал, опустив глаза в пол. Все во мне закипало негодованием от того, что со мной разговаривали, как с ребенком.
- Говард! – Анна повысила голос и приподнялась в кресле. – Где ты, черт возьми, был? Я звонила тебе весь вечер.
В ярости я сжал кулаки и стиснул зубы. Я не должен был кричать на женщину, носившую моего ребенка. Я должен был держать себя в руках.
- Ты не можешь меня игнорировать, Говард! – вскричала она, резко встав с кресла. – Ты не можешь делать вид, что тебе плевать!
- Мне плевать?! – заорал я, и Анна в страхе отступила. – Мне плевать?! Да, мне плевать, конечно! – кричал я, стараясь не замечать, как жена нерешительно опустилась в кресло. – Меня выгнали из собственного дома, как никому не нужную собаку, только для того, чтобы твоя обожаемая Дейзи в очередной раз смогла промыть тебе мозги о том, какой я моральный урод! А теперь ты смеешь допрашивать меня, где я был?! Ты ничего не перепутала?
Анна съежилась в кресле, на ее глаза набежали слезы. Ее сверкавшие в свете торшера глаза оказали на меня отрезвляющее действие. Я опустился перед ней и обнял ее колени, уткнувшись в них лицом.
- Прости, я не должен был кричать.
Анна вытерла мокрую дорожку от слез со щеки и понимающе улыбнулась:
- Вот видишь, что с тобой делает алкоголь…
Я хотел возразить, напомнить ей о невыносимых подругах, о расстройстве нервов, о бесконечных капризах, о ревности и беспочвенных подозрениях… Но слова застряли у меня в горле.
- Девочка, - тихо произнесла Анна, поглаживая свой живот. – Ты станешь папочкой. Если не натворишь глупостей.
Однако, этот семейный скандал не оказал на меня того благотворного действия, на которое надеялась жена. Уже через пару дней я забыл об этой сцене, которая грозила разрушить мое тихое семейное счастье.
Я по-прежнему не мог понять, что плохого Анна видела в бокале-другом, который я мог себе иногда позволить в конце трудовой недели. И пока я не мог это понять, я не мог от этого отказаться.
Итак, спустя пару дней после того неприятного инцидента я сидел на работе и пересматривал бухгалтерские отчеты. Занятие это было скучное и неинтересное, я снял очки и откинулся в кресле, глядя в белый потолок.
Я окинул взглядом бумажную кипу и обреченно вздохнул. Внезапно в мою голову пришла, как мне показалось, светлая мысль. Облизнувшись, я достал бутылочку из сейфа и, стукнув горлышком о стенку коньячной рюмки, налил себе пятьдесят грамм.
В тот момент, когда я с наслаждением потягивал божественный напиток, дверь открылась и в комнату вошел Честер.
- Без меня? – он погрозил мне пальцем, с ловкостью фокусника достал из шкафа еще один бокал и в нетерпении сел напротив меня за стол.
Я налил ему, напиток заискрился в лучах послеполуденного солнца, светлыми полосами проникавших сквозь полуприкрытые жалюзи. Мы пили молча, погружаясь в свои мысли, существуя в совершенно другой вселенной, известной только нам.
В дверь кабинета постучали, и мы поспешно, как школьники, спрятали улики в ящик письменного стола.
Дверь отворилась, в комнату ворвался повседневный шум – гул голосов, шум работы кофемашины, детский плач. В кабинет вошла Элис, наш финансовый директор. Я видел, как ноздри ее прооперированного носа начали раздуваться, когда она принюхивалась к аромату коньяка, витавшего в воздухе.
- Я не скажу ни слова, - сразу заявила она, вытягивая руку перед собой, словно ограждаясь от нас. – Ты уже когда-нибудь пропьешь эту чертову сеть этих чертовых стоматологий, чтобы я могла работать на адекватного начальника?
- Мы тоже любим тебя, Элис, - усмехнулся Честер, достав из стола бокалы и делая несколько глотков.
Девушка улыбнулась, грациозно опустилась на диван и отложила папку с документами, которую до этого держала в руках.
- Я так понимаю, сейчас не самое лучшее время обсуждать бюджет на следующий квартал? – она сняла туфли на высокой шпильке и растянулась на диване.
Я согласно кивнул:
- Давай поговорим о чем-нибудь более приятном.
- Нет ничего приятнее, чем тратить деньги, - она игриво подмигнула мне.
- Ты чертовски права, - ответил Честер, скользя голодным взглядом по обнаженным ногам Элис.
Мысленно я назвал Честера придурком, если не сказать хуже. Он уже несколько лет заигрывал с ней, но безрезультатно. Элис привлекало нечто совсем другое. И ее не волновало, что я был женат.
- Говард, думаю, нам все же нужно обсудить с тобой мои премиальные, - сказала она, пододвигаясь ближе к нам и зажигая сигарету. – Я хочу на Карибы.
- Может, тогда сначала обсудим твои отпускные?
- Да, давай, - снова вмешался Честер. – Я могу составить тебе компанию, люблю Карибы.
Элис улыбнулась уголком губ. В этой улыбке чувствовалось презрение, но Честер просто растекся на стуле. Я мысленно несколько раз заехал ему по физиономии, но виду не подал.
- Честер, принеси Элис отчет, будь добр.
- А разве он не у тебя? – он окинул взглядом бумажные завалы на моем столе, которые я тщетно пытался разобрать весь день.
- Дорогой, - промурлыкала Элис, - принеси его. Ко мне в кабинет.
Несколько секунд Честер колебался, но затем все же встал и, поправив галстук и подмигнув девушке, вышел из комнаты.
- Ты можешь не флиртовать с ним? – обратился я к ней, когда за другом закрылась дверь.
- Ты ревнуешь? – спросила она, присаживаясь на краешек моего стола. – Тебе стоит в этом признаться. Хотя бы самому себе.
Я устало потер переносицу и глубоко вздохнул, сдерживая желчь, накопившуюся во мне за долгий рабочий день.
- Ты устал, - она взяла со стола мои очки, надела их и, подражая мне, пододвинула их с краешка носа ближе к переносице средним и указательным пальцами. – Ты не хочешь отдохнуть? – она внимательно смотрела на меня и, опережая мой отказ, произнесла коронную фразу, - расслабимся, немного выпьем…
Я написал Анне длинное теплое сообщение, сказал, что задержусь на работе и посоветовал не ждать меня.
Мы сидели в прокуренном помещении, похожем на зал Лувра. Элис кокетничала, заигрывала, то и дело проверяя свое отражение в зеркале, висевшее напротив нашего столика. Она, вероятно, выглядела потрясающе. Взгляды окружавших нас мужчин были прикованы к ней. Но меня это мало волновало, я старался не смотреть на нее, а смаковал свой любимый виски.
- Говард, - наконец обратилась она ко мне, теряя терпение и гоняя стручковую фасоль по тарелке, - я тебе совсем неинтересна?
Я смотрел в другую сторону и глотал виски. За соседним столиком сидела пара молодых людей. Девушка была слегка полновата и явно чувствовала себя не очень уютно среди сливок общества. Она постоянно поправляла газовую шаль, норовившую оголить плечи и спину, убирала со лба мягкий локон, лезший в глаза. Ее спутник, напротив, чувствовал себя расслаблено, рассказывая что-то без остановки. Я улыбнулся, вспомнив, наше первое свидание с Анной. Мы выглядели примерно так же.
- Ты просто искал собутыльника, не так ли? – стараясь сохранять спокойствие, спросила Элис.
Я продолжал молчать. Иногда это лучшая тактика в общении с женщинами. Годы семейной жизни многому меня научили.
- Будьте добры счет.
- Поехали ко мне? – теряя терпение, Элис решила действовать в открытую.
- Я женат, Элис, мы уже обсуждали.
- Что? Ты предпочтешь беременную жену мне? – она слегка выгнулась так, что прерывистый свет упал на ее грудь.
Я кивнул. Тут не могло быть других вариантов.
- Этого не может быть… - она закрыла глаза и сложила руки, словно в молитве.
– Что ты о себе возомнил?! Да любой парень был бы счастлив, оказаться сейчас на твоем месте.
Я хотел просто пожать плечами и уйти, но портить отношения с Элис мне не хотелось.
- Элис, успокойся.
- Успокоиться?! Сейчас, я успокоюсь.
Она встала, расстегнула еще одну пуговку на и без того откровенной блузке и направилась к парочке, за которой я наблюдал весь вечер. Я уже знал, что сейчас произойдет.
Элис провела у столика всего несколько мгновений. Молодой человек улыбнулся, встал, поправляя манжеты, бросил на стол несколько купюр и, обняв Элис за талию и, таким образом, прижав ее к себе, направился к выходу. Когда они проходили мимо меня, Элис что-то шепнула ему, он выпустил ее из своих объятий и один вышел из помещения.
Элис посмотрела на меня. В ее глазах сверкали молнии, но она снисходительно улыбалась.
- Я же сказала – любой. Но только не ты. А твоя жена… - она развела руками, и даже это у нее получилось весьма эротично. – Ее не хватит надолго, с твоим-то образом жизни, - она щелкнула указательным пальцем по своей шее. – Она не примет тебя и не поймет. Не поймет, - снова повторила она. – Ей будет плевать, что ты ее любишь. Она уйдет, и хоть сто раз, что она беременна. А я… Мне неважно, пьешь ты или нет, - она помахала мне на прощание рукой и скрылась за клубами сигаретного дыма.
Я вернулся домой, лег рядом со спящей женой и долго смотрел в потолок, пытаясь понять, зачем же я все-таки отправился в ресторан с Элис. Я знал, что она неравнодушна ко мне, знал, что она может далеко зайти, знал, что это испортит наши отношения.
Но я смог убедить себя, что просто искал приятную компанию, что просто хотел расслабиться после полного бумажной работы дня. Я не хотел признаваться, что действительно мне просто нужен был собутыльник.
Я поцеловал Анну, почувствовав едва уловимый привкус ее крема для лица. Сквозь сон она что-то пробормотала о моем позднем возвращении и пропавшем ужине. Я сильнее укрыл ее одеялом и уснул рядом.
Спустя несколько дней я потягивал черный кофе, от которого сводило зубы, и листал новостные страницы на своем планшете. На улице было слишком мерзко для субботнего утра. Ночью шел сильный дождь, резко похолодало. Утром же на город опустился туман, окутывая верхушки небоскребов. Прохожие кутались в просторные поношенные свитера, легкие меховые и кожаные куртки, прятали руки в дешевых варежках и атласных или замшевых перчатках. В этом интрига нашего района: здесь можно было встретить и местных жителей – постоянных клиентов люксовых модных домов, и пассажиров – завсегдатаев второсортных магазинчиков, пассажиров, вышедших из подземной станции метро.
Анна вошла в кухню, включила электрочайник и открыла холодильник в поисках вдохновения.
- Что ты думаешь о Капрезе, вареных яйцах и блинчиках с ежевикой? – спросила она, держа в руках контейнер с большими темными ягодами.
Я согласно кивнул, не отрывая взгляда от экрана. Выборы в конгресс, повышение налогов, пропавшее судно у берегов Кубы…
- Дэвид опять попадет в список Форбс, - сказал я, читая заголовок статьи. – «Лонтерман покупает БВК-групп». Ну что ж, теперь он за неделю зарабатывает столько же, сколько я за год.
- Говард, порадуйся за однокурсника. Да, у него много денег. Но у тебя есть нечто гораздо более ценное, - она скромно улыбнулась и погладила живот.
- Он списывал у меня, - посетовал я, допивая остатки остывшего кофе.
Анна шумно выдохнула, убирая непослушные прядки от лица и пачкая мукой щеки. Она посмотрела на меня, в ее взгляде чувствовался упрек, но она ничего не произнесла и продолжила готовить завтрак. За это я ее и любил.
В воздухе аппетитно запахло тестом, покрывающемся румяной корочкой на раскаленной сковороде. Вкуснее Анны в моей жизни никто не готовил. У нее был настоящий талант. На кухне она преображалась и получала удовольствие от смешивания всех этих продуктов, превращая их в целое, потрясающее воображение блюдо.
После завтрака я загрузил посудомоечную машину и вопросительно посмотрел на жену.
- Я так не хочу идти куда-то в такую погоду, - жалобно простонала Анна. – Может, встретишься с ними сам? А я приготовлю ужин.
- Думаю, Саманта будет тебе очень рада. Ты же сама уговаривала меня. Там будет весело, я уверен. Тебе понравится.
Еще месяц назад мы купили билеты на театральный фестиваль. Анна потратила не один день и сотню женских хитростей, чтобы меня уговорить. Даже пригласила с нами моих старых друзей – Саманту и Льюиса, которых она не очень-то любила.
- Говард, дорогой, сходи один. А я приготовлю ужин. Только возвращайся не очень поздно, мама будет рада тебя видеть.
Я поцеловал жену, мысленно выругавшись. Я совсем забыл, что сегодня должна была приехать ее мама.
Уйдя в кабинет, я растянулся на диване, вдыхая терпкий аромат свежей кожи, и набрал телефон друга. После нескольких гудков я услышал его раздраженный голос:
- Какого черта, Говард?
- И тебе доброго утра. Кажется, все отменяется.
- Мы не идем на эту тухлятину, куда нас тащат наши любимые и несравненные супруги?
- В точку. Не знаю, как твоя, а моя с утра капризничает.
- И моя. Но твоя хотя бы беременна. Так что там с Гамлетом?
- Анна не хочет никуда идти, погода, сам понимаешь, - я прикрыл глаза. Сегодня я очень плохо спал и сам бы с удовольствием остался дома.
- А давай отдадим кому-нибудь наши билеты и сходим выпьем?
- Почему вы все хотите меня напоить? – со вздохом спросил я, открывая окно и впуская в комнату сырой воздух, наполненный запахом городских улиц.
- Я буду твоей полицией трезвости. Заеду за тобой в семь.
Я проснулся. Я не знал, сколько сейчас времени и где нахожусь. Я пытался собраться с мыслями, но при каждой попытке затылок пронзала тупая неприятная боль. Во рту стоял знакомый привкус, в руках и ногах я ощущал ужасную слабость… Я вовсе не обрадовался этому состоянию.
Я приоткрыл глаза. Вокруг меня стояла темнота, я не мог различить какие-либо очертания. И только с правой стороны виднелась едва заметная светлая полоса. Я попытался пошевелиться, но к горлу подкатила тошнота, и я оставил эту бесполезную затею.
Я лежал на чем-то мягком и приятном, но не мог с уверенностью сказать, что это. Однако, я был убежден, что нахожусь в помещении, довольно душном и жарком.
Похмелье… Нет, я не скучал по нему. Мне нравилось, как алкоголь касается моих губ, а затем нёба, как он скользит вниз, разливая тепло по груди, как успокаивает натянутые, как гитарные струны, нервы. Но похмелье я не любил. Просыпаясь утром после очередной бутылки, я в страхе ждал проявления его первых признаков. И они незамедлительно навещали мой воспаленный мозг и беспокойный желудок.
Моего слуха достиг звук открываемой двери. Кто-то еле слышно прошел мимо меня, я слышал напряженное дыхание и вспомнил разъяренного быка, перед которым тореадор машет красной тряпкой. На долю секунды моей души коснулся страх, но я отогнал его в сторону.
Резко, с характерным звуком, раскрылись тяжелые портьеры, и комнату залил ослепительный солнечный свет. Я тихо простонал, чувствуя, как тошнота с новой силой подкатила к горлу. В затылке пульсировала боль.
Я почувствовал, как рядом кто-то сел, тяжело вздохнул и положил мне на лоб нечто обжигающе холодное. Наступило незначительное облегчение.
- Ты как ребенок, - тихо сказала Анна. – Тебе говоришь «нельзя», и ты назло именно это и делаешь.
Она еще раз тяжело вздохнула. Я услышал легкое шипение. Затем моих губ коснулось нечто холодное.
- Выпей лекарство, легче станет.
Я жадно влил в себя стакан воды и опустился обратно на подушку.
- Анна, мне очень стыдно…
- Не надо, - перебила она меня, вставая с постели. – Проспишься, там поговорим.
В воскресный день я так и не вылез из объятий постели. Это было не то чтобы бесполезно – просто невозможно. Весь день я боролся с рвотными позывами, посещавшими меня чаще, чем Анну в первые месяцы беременности, и с нестерпимой головной болью, которая к полудню уже захватила большую часть моей головы.
Вечером Анна ко мне не пришла, но я слышал, как она ходила по квартире, и пришел к выводу, что она легла во второй спальне. Наконец, и эта комната пригодилась.
Утром в кухне меня ждал завтрак и записка от жены, что она пошла на прием. Я огорчился, что завтракать пришлось в одиночестве. Я стал самому себе напоминать провинившегося пса.
На работу я пришел в отвратительном настроении. Возле дверей кабинета меня уже ждал Честер, прислонившись к стене, покрытой светлыми панелями. Он с жадностью пил воду из литровой прозрачной бутылки. Увидев меня, он вытер губы тыльной стороной ладони и устало улыбнулся.
- Я смотрю, похмелье не обошло тебя стороной, - поприветствовал я его, вставляя ключ в замочную скважину. – Ты бы хоть в воскресенье не пил…
- Не прикидывайся святым, - перебил он меня. – Сам-то давно стал помнить свои выходные?
Я прикусил язык, прекрасно понимая, что именно прошлый уик-энд стерся из моей памяти. Я не хотел, чтобы Честер узнал, что я сорвался.
- Ну давай, начинай читать нравоучения. Скажи, что я безответственный, что мне никогда не добиться Элис…
- Тебе и так ее никогда не добиться, смирись уже с этой мыслью, - я опустился в кресло, положив ноги на стол и с удовольствием потянувшись.
Честер открыл дверцу небольшого лакированного шкафчика и достал две коньячные рюмки.
- Как насчет того, чтобы вместе опохмелиться? – он с надеждой протянул мне рюмку.
Я отрицательно покачал головой и взял в руки отчет, который лежал на моем столе еще с прошлой недели. Перед моими глазами мелькнули столбики цифр и несколько цветных диаграмм. Не особо вдаваясь, я пролистал подготовленный отчет и уже хотел швырнуть его обратно на стол, как вдруг мой взгляд зацепился за заголовок последнего листа.
- Что не так? – спросил Честер и заинтересованно подался вперед.
Я взял из стопки этот лист и протянул другу. Прочитав несколько строк, Честер изменился в лице: его взгляд стал задумчивым, уголки рта опустились, образовав складку, на лбу проявились волны морщин.
- Ты это не подпишешь. Не подпишешь ведь? – он достал из нагрудного кармана пиджака носовой платок и вытер блестящие капельки пота, выступившие на лбу.
- По крайней мере, сначала я с ней поговорю, - ответил я, понимая, что не видел Элис с того злополучного вечера.
- Чего это она вообще? Три года спокойно работала, а тут сорвалась.
Я покачал головой. Сказать ему, что Элис была во мне заинтересована, означало уничтожить нашу дружбу и предоставить Честеру лишний повод напиться. Это в мои планы не входило. Приближалась конференция, и Честер был нужен мне в адекватном состоянии.
После обеденного перерыва я вызвал к себе Элис, которая позволила себе где-то задержаться. Я пил свой послеполуденный кофе, когда в дверь постучали.
Девушка опустилась в кресло и устремила на меня пронзительный холодный взгляд. Я взял ее заявление и почувствовал, как руки мои слегка задрожали. Элис снисходительно улыбнулась, всем видом давая понять, что мое похмелье не осталось незамеченным.
- Элис…
- Просто подпиши.
- Давай поговорим, - я нажал кнопку внутренней связи и попросил у секретаря кофе.
Элис скрестила руки на груди, поджала губы и отвела взгляд, сосредоточившись на фотографиях, висевших на стене.
- Я очень не хочу, чтобы ты уходила, - ответа я не получил. Мне казалось, что между нами возникла стена, сквозь которую я тщетно пытался докричаться. – Ты очень ценный сотрудник. Ты мой друг. Не уходи.
- Говард, черт возьми, ты можешь просто подписать? – с надрывом спросила она. – Я работала здесь только из-за тебя. Мне предложили интересную работу, и сейчас я хочу уйти.
- Элис, ты нужна нам, - я через силу улыбнулся и бросил на нее взгляд поверх очков.
Девушка нахмурилась. Я чувствовал, что не смогу ее переубедить и зря теряю время.
- Ты хоть любишь ее?
Перед моими глазами возникла картина из прошлого: выпускница колледжа в светлом джинсовом комбинезоне и спущенных гольфах рассматривает витрину магазина антикварной посуды. Ее глаза спрятаны за огромными коричневыми стеклами солнечных очков, а в волосах, словно змеи, виднеются зеленые пряди. Она видит мой заинтересованный взгляд и дарит мне счастливую, слегка смущенную улыбку.
- Очень.
- Тогда нам не о чем больше говорить, - Элис встала. – Когда я пришла сюда, я мечтала о карьерном росте, банковском счете, отпуске на Сейшелах, дорогих бутиках…
- И я все это тебе дал.
Девушка подняла глаза к потолку и поджала губы, сдерживая слезы:
- Дал. Только сейчас мне уже тридцать, и мне нужно нечто совершенно другое. А пополнять свой банковский счет я могу и в другом месте.
- Ты не можешь просто взять и уйти! – я слегка пристукнул ладонью по столу.
- Могу и ухожу. Прости, Говард.
После того, как она ушла, я рывком открыл ящик письменного стола, достал из початой пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Сделав несколько затяжек, выпуская изо рта к потолуку дым тонкой, едва заметной струйкой, я сделал запрос в агентство, с просьбой в ближайшие сроки найти кандидата на должность финансового директора в средних размеров частную сеть.
Ответ не заставил себя ждать: к утру мне обещали прислать резюме имевшихся в базе кандидатов.
Я потушил сигарету, вытряхнул пепел в урну для мусора и лег на диван, в надежде вздремнуть полчаса. Но спустя несколько минут в дверь постучали и я, вспомнив черта, направился обратно к рабочему столу.
В кабинет вошла Анна, впуская в комнату облако запаха стоматологии. Я услышал свист оборудования и далекий плач ребенка.
- Я была на отбеливании и решила… - она не закончила фразу, ее взгляд упал на пустые коньячные рюмки, которые утром Честер достал из шкафа.
Она скрестила руки на груди и облизала губы.
- Давай, оправдывайся.
Я открыл рот, но из моего горла донеслись лишь какие-то нечленораздельные булькающие звуки.
- Нет, знаешь, ничего не говори. Это уже слишком.
Жена развернулась и вышла из кабинета. Чтобы догнать ее, я резко вскочил, опрокинув чашку, и остатки кофе темными разводами разлились по заявлению Элис. Я упал обратно в кресло и, нажав на кнопку внутренней связи, попросил секретаря подготовить приказ об увольнении финансового директора по собственному.
Идти вечером домой мне не хотелось совершенно. Я заранее знал, что ничего приятного меня там не ждет. Я знал, что, как только открою входную дверь, погружусь в тяжелую атмосферу обиды и неодобрения.
Войдя в прихожую я действительно всем телом ощутил напряжение, витавшее в воздухе. Я прошел в гостиную, где горел желтый свет электрических ламп.
Анна сидела на диване и даже не повернула головы в мою сторону. Несмотря на то, что я был готов к игнорированию, мне все равно было бы легче, если бы она на меня накричала, устроила скандал…
Словно прочитав мои мысли, Анна выключила телевизор и посмотрела на меня, поглаживая живот.
- Это же надо… В мире больше трех миллиардов мужчин, а я беременна от алкоголика, - спокойно произнесла она, и ее слова, как раскаленное железо, обожгли мое самолюбие.
- Я не алкоголик, - только и смог ответить я.
- Да? – с сомнением переспросила Анна. – Давай-ка вспомним. Ты пил на прошлой неделе два раза, в выходные ты еле приполз домой и сегодня ты хлестал коньяк. Я не психолог, но все это отдает алкоголизмом, ты не находишь?
Я опустил глаза:
- Я не алкоголик, - вновь повторил я, хотя, в сущности, я сам себе не верил.
- Ты невозможен, - Анна закатила глаза. – Неужели жизнь тебя ничему не учит? Неужели бутылка тебе дороже семьи? Да что там семьи – самого себя, жизни?
Я молчал, не зная, что сказать. Супруга не кричала, ее голос оставался пугающе отстраненным. Я видел ее такой лишь однажды – когда она принимала антидепрессанты после выкидыша.
- Послушай, я не Мэган, - имя бывшей жены словно полоснуло по мне ножом. – Я не буду до последнего ждать и надеяться, что ты справишься, что ты перестанешь. Я знаю, что ты можешь не пить, если захочешь. Если я пойму, что бутылка тебе дороже нас, - она дотронулась до своего живота, - мы просто уйдем, ты не будешь отравлять нам жизнь.
Она встала и направилась к двери:
- Подумай: хочешь ли ты, чтобы второй твой ребенок рос без отца? И, кстати, сегодня ты спишь в другой комнате.
Ее слова сделали мне нестерпимо больно и заставили задуматься. В последний раз я видел своего сына, когда ему было три года. Хотя и в этом я не мог быть уверен, ведь в те дни я не выпускал бутылку из рук. «Эндрю не нужен такой дрянной отец,» - не раз убеждал я себя и исправно платил алименты.
Сын даже не носил мою фамилию. Не думаю, что Мэган вообще когда-либо рассказывала ему обо мне. Я не переставал повторять себе, что так было лучше для всех. Но наступать на те же грабли мне хотелось меньше всего.
Я пообещал, что для Агаты (а именно так я решил назвать свою дочь) я буду самым лучшим отцом. Я пообещал стать таким папой, чтобы Анна могла мною гордиться.
Я клятвенно пообещал не брать в рот алкоголя. Все. Больше никакого виски, коньяка, рома, текилы, абсента. Ничего. Ничего из того, что я так любил.
На следующий же день я отвез весь свой бар (19 бутылок крепостью в 40 градусов) Честеру, у которого от предвкушения азартно блеснули глаза. Он облизнулся, услышав звон бутылок, и я пообещал обязательно излечить и его от этой чертовой зависимости, как только справлюсь с нею сам.
Несколько месяцев я был образцовым мужем беременной девушки. Анна светилась от счастья, готовила мне вкуснейшие завтраки и даже запретила Дейзи говорить про меня гадости. Несколько месяцев Анна жила в раю, а я не ощущал тягу к своему зеленому крепкому другу.
Но в один прекрасный момент наша сказка кончилась. Она кончилась в тот момент, когда я вошел в свой кабинет и в нос мне ударил сладковато-горький аромат дуба и кожи, аромат коньячного спирта моего любимого Hennessy.
Я глубоко вдохнул, мои легкие наполнились амброзией среди запахов. За моим столом сидел Честер с коньячной рюмкой в руке.
- Я тебя ненавижу.
- И тебе доброго утра, - ответил я, быстро прошагав к окну и распахнув его настежь. – Я завязал, кретин! Убирайся!
- Теперь я еще больше тебя ненавижу, - меланхолично продолжил он, болтая янтарный напиток на дне рюмки. – Только раньше я ненавидел потому, что ты был прав, а теперь еще и потому, что ты отвратный друг.
Я сел на диван, стараясь не дышать. Я знал, что если вдохну глубже – не смогу остановиться. Знал, что соскучился по терпкому, горькому и до боли знакомому вкусу.
- Я слушаю. В чем я прав?
- Я ей не нужен, - он сделал глоток и откинулся в кресле. – И никогда не был.
- Мне жаль, - проговорил я, чувствуя, что предал человека, который всегда готов был подставить мне для опоры свое плечо.
- Но хуже всего то, что она несвободна. Точнее сердце ее занято другим.
Я подался вперед. Нет, я отказывался верить, что Элис рассказала Честеру о своих чувствах ко мне.
- Ну ладно бы это был какой-нибудь молодой красавчик, золотой мальчик, альфонс и повеса. А он старше ее, женат, у него двое детей! Да что она в нем нашла?!
Во рту у меня пересохло. Даже если она ничего ему не сказала – Честер очень не глуп, он мог бы и сам догадаться.
- Ничего себе, есть мысли, кто это может быть? – я старался говорить как ни в чем не бывало, но язык меня не слушался.
Друг нахмурился:
- Ты думаешь, мы его знаем? Я надеялся, что этот ублюдок где-то далеко.
Я молчал. Честер даже не представлял, насколько этот «ублюдок» был близко. Друг тоже молчал, потягивая коньяк.
- Дружище, - наконец обратился он ко мне, - ты просто обязан сегодня со мной выпить.
- Честер…
- Подожди-ка, старше, жена, двое детей… Это же не ты? Нет, глупости, это не можешь быть ты, ты же верен Анне. Да? – Честер изучающе смотрел на меня.
Ни один мускул на моем лице не дрогнул.
- Я? – улыбнулся я другу. – Ну, ты скажешь тоже.
- Тогда пошли пить. Или я и вправду решу, что это ты.
В защиту Честера могу сказать лишь то, что он меня не уговаривал – я почти сразу сдался. Наверно, алкоголик всегда остается алкоголиком. Даже когда он твердо решил завязать ради счастья своих близких. И я понял это только в тот момент, когда Честер открыл бутылку Jameson.
Домой я, вероятно, приполз под утро и уснул на диване в гостиной. Я проснулся только вечером, когда на город опускались первые осенние сумерки. Головная боль, тошнота, головокружение, слабость… Мои старые знакомые не забыли меня навестить.
Я долго не мог заставить себя встать. Но поборов боль в спине и похмелье, я поднялся с дивана и направился в кухню, чтобы выпить воды. По дороге я осознал, что что-то не так. Я не мог понять, что именно, но что-то изменилось, я ощущал это всем телом.
Налив стакан воды, я прислушался. В квартире было пугающе тихо: в гостиной ритмично тикали часы, монотонно гудел холодильник, жужжал счетчик. Но ни одного живого звука я не услышал. Я прошел в спальню и упал на постель.
Что-то меня беспокоило, что-то было не так, но моя голова отчаянно боролась с болью и отказывалась соображать. Однако, мое подсознание вопило.
На следующее утро я проснулся, лениво прошел в кухню, но ни завтрака, ни жены я там не увидел. Моей души коснулись сомнения: я не видел Анну второй день.
Я походил по квартире и не нашел никаких следов пребывания в ней супруги. Шкафы опустели, с полочек в ванной исчезли бесконечные тюбики и флакончики. У меня начиналась паника: я понимал, что произошло, но отчаянно отказывался в это верить.
Я вернулся в кухню, взял из холодильника бутылку ананасового сока и, открыв, медленно начал ее пить, рассматривая магниты, которыми была покрыта дверца.
Мой взгляд упал на листок бумаги, приколотый к дверце магнитиком с Мальорки, где мы с Анной провели медовый месяц. На листочке беглым курсивом было написано всего три слова: «Я не Мэган».
Честно, я не видел больше причин сдерживаться. Единственная причина, по которой я мог перестать быть собой, исчезла. После множества предупреждений и последних шансов.
Я направился в кабинет и по привычке открыл потайной бар, который, конечно же, был пуст. В ярости я стукнул кулаком по нему, и открылась потайная ниша, где я увидел спасительного Jack Daniels. Не вставая с пола, я отвинтил крышку и приложился к бутылке…
С того дня прошло несколько лет. Я вылечился и не брал в рот ни капли спиртного. Я ходил в клуб анонимных алкоголиков, посещал сеансы психотерапевта, полностью сменил окружение и не общался со старыми друзьями, которые могли нарушить мое лечение в любой момент. Я исправился. Но прошлого было уже не вернуть.
Анну я больше не видел, не знал, как зовут мою дочь. Мы развелись, но жена не стала подавать на алименты, сказав, что ей ничего от меня не нужно. Я каждый месяц передавал деньги ее матери, которая принимала их молча, стряхивая пепел на мои ботинки.
В канун Рождества я сидел в парке и читал новости с интернет-портала. Мой терапевт советовал проводить не меньше часа на свежем воздухе.
Я листал страницы, проводя пальцем вверх и вниз по сенсорному экрану, когда неожиданно весь обратился в слух. Я услышал детский лепет и родной знакомый голос. Мое сердце заколотилось быстрее, я оглянулся, но соседние лавочки были пусты. И только напротив меня сидела пожилая женщина, бросавшая голубям хлебные крошки.
Не желая сдаваться, я поднялся и пошел вдоль живой изгороди, рядом с которой стояла моя лавочка. Мое сердце стучало, как набиравший скорость поезд, я чувствовал, как оно бьется о ребра.
В кустах появился проход, я прошел по нему, цепляясь одеждой за ветви, и оказался на другой стороне. Вдоль ограды шла грунтовая дорожка, к краям которой подходила вода небольшого пруда. Я повернул голову в ту сторону, где сам недавно сидел. На лавочке сидела молодая женщина с ребенком. Девочке на вид было года три-четыре. Она сидела на коленях у матери и держала в руках книгу, которую та ей читала.
Я медленно шел к ним, не чувствуя земли под ногам. Чем ближе я подходил, тем более четко я слышал ее голос – мягкий, спокойный. От этого голоса по моей коже бежали мурашки.
Я подошел к ним. Девочка подняла на меня огромные карие, с медовым оттенком глаза. Ее взгляд был открытым и простым, каким может быть только взгляд ребенка, не привыкшего к тленному вкусу жизни.
Анна посмотрела на меня холодно. Я не ожидал радостной встречи, но пройти мимо я не мог.
- Здравствуй, - поздоровался я, слегка севшим голосом.
Она смотрела на меня и молчала. Я боялся, что она никогда не ответит.
- Здравствуйте, - тихо пролепетала девочка.
- Привет, малышка, - я наклонился к ней и протянул ей леденец, который должен был есть всякий раз, когда меня тянуло выпить, как советовал мой терапевт.
Глаза девочки вспыхнули счастьем, но она вопросительно посмотрела на мать, которая едва заметно кивнула:
- Что нужно сказать дяде?
- Спасибо.
Ее слова вонзились мне в сердце, но я постарался не подать виду.
- Можно я присяду?
Анна кивнула, гладя дочь по голове. Девочка заинтересованно смотрела на меня, болтая ножками.
- Дорогая, сходи, покачайся на качелях, - произнесла девушка, спуская дочь с колен.
Та довольно побежала в сторону детской площадки. Я смотрел на бывшую жену и не узнавал ее: она превратилась в красивую молодую женщину, с которой я бы мечтал быть вместе.
- Прошло четыре года, - сказал я, обращаясь скорее к самому себе. – Как ты ее назвала?
Анна оценивающе смотрела на меня, словно решала, может ли она доверить мне какую-то тайну.
- Камилла.
- Красивое имя.
Мы молчали. Я так много хотел ей сказать, но не знал, с чего начать.
- Хорошо выглядишь, - первой нарушила молчание Анна.
- Благодарю. Я не пью уже больше трех лет. Вообще. Ничего.
Анна улыбнулась.
Мы поговорили обо всем и ни о чем. Она рассказывала мне о дочери, которую я по своей вине не мог назвать своей. Анна взахлеб рассказывала и светилась от счастья.
В конце концов, я не выдержал:
- Анна… Я знаю, ты не веришь мне. И ты имеешь на это полное право. Но я исправился, клянусь, я больше не пью…
Мои мысли путались, я запинался и заикался. Она внимательно смотрела на меня, ее лицо ничего не выражало.
- Скажи, у нас есть еще один шанс?
Анна долго смотрела на меня, а затем медленно покачала головой.
- Но ведь… - я чувствовал, как все внутри меня оборвалось. – Но ребенок должен расти с отцом. Ей нужен отец.
Анна посмотрела мне прямо в глаза, и мне показалось, что она заглянула мне в душу. Она едва заметно улыбнулась и произнесла, возможно, с большим триумфом, чем сама того хотела:
- А с чего ты взял, что у нее нет отца?
Она встала со скамьи и направилась к детской площадке. Сделав несколько шагов, она обернулась:
- И мне, Говард, абсолютно не жаль, что это не ты.
Ну что ж, вот и вся моя история. Знаю, что вы скажете: ничего нового, все старо как мир. Просто… Цените и берегите то, что у вас есть. Пожалуйста.