Твою мать. Надо купить наконец перчатки.
Сжимаю пальцами сигарету; тыльную сторону ладони неприятно щиплет, кожа краснеет на противном октябрьском морозе. Твою мать. А ведь хотела покурить нормально, впрок — хрен его знает, когда там у поезда будет длинная остановка. В тамбуре не хочу, ну на хер. Некультурно, в конце концов.
Глубоко затягиваясь, запрокидываю голову; вижу над головой небо — такое светло-сиреневое, как черничный йогурт, и в нём — сахарные крапинки первых звёзд.
– Девушка, а девушка!
Бля. Подумаешь тут о прекрасном. Уже вырос передо мной — мерзкий, небритый какой-то тип, метр с кепкой росту; ухмыляется, обдаёт меня свеженьким ароматом перегара. Зашибись.
Добиваю сигарету одной глубокой затяжкой, поспешно выкидываю окурок — и туда, вверх, по высоким ступенькам — в вагоне пахнет чем-то пыльным и кисловатым.
– Девушка, куда же вы...
Я его уже не слушаю.
***
От моего соседа по плацкарте с верхней боковой тоже, кажется, пахнет сигаретами — едва уловимо, но всё-таки.
Или мне мерещится? Такой запах характерный, резковатый и приятный; с другой стороны, с чего взяла, что именно он... Может, например, та тётенька в розовом напротив — пухлая, с молочно-белой кожей, похожая на огромный сливочный торт — балуется «Гламуром»?
Он симпатичный. И у него большой нос. В следующий момент мысли переключаются на то, что ещё у него может быть большим; ожидаемо, даже слишком.
Он шуршит газетой, перегибает длинными пальцами тонкий лист, проглаживая место сгиба. Я себя чувствую самым мерзким персонажем дамского романа, каким-то старым похотливым извращенцем: гляжу на незнакомого человека — и представляю себя перед ним.
На коленях.
Смотрящей вверх исподлобья — с лицемерным огоньком соблазна в глазах, позаимствованным у дешёвых порноактрис.
Только не здесь — кошусь на пол — здесь было бы неудобно; пол жёсткий, и колени будут потом противно болеть, и останутся синяки — чёрно-лиловые, яркие, бесстыдные. В те мутные счастливые времена, когда меня волновала ещё степень жёсткости пола, я любила тонкие полупрозрачные колготки — и каждой собаке нужно было непременно спросить, откуда у меня эти синяки, многозначительно ухмыляясь.
Потом это вконец заебало — и колготки я стала носить плотные, совсем тёмные. Вот только если кто-то случайно касался коленки, было больно, и...
Впрочем, уже не важно.
Я осторожно ставлю на жестяную батарею свою ногу в потрёпанной джинсе — чёртова хрень неприятно дребезжит. Он берёт ручку, вписывает что-то в газету — кроссворд решает, не иначе.
У него красивые пальцы. Длинные. И кольца, кажется, нет; чёрт, нельзя о таком думать. Это уже не невинные фантазии о синяках на коленях и взгляде вверх — это самое настоящее клушество; смотреть мужчинам на безымянный палец — апофеоз дурного тона. Куда угодно, но не туда; старею просто, не иначе...
Вторую ногу — пяткой к носку первой, выстраивая линию. Отворачиваясь, смотрю в окно, упершись лбом в холодное стекло: придорожные фонари мелькают в глазах хвостами комет, и небо уже чёрно-синее — не йогурт, а настойка на спирту.
Хочется курить.
***
В каком-нибудь плохом порно с претензией на артхаус мы с ним, должно быть, столкнулись бы случайно в тамбуре — и, почуяв внезапно мелькнувшую искру, предались бы скучноватой страсти прямо в трясучем туалете.
Иногда я жалею, что живу даже не в плохом порно. Посреди ночи — остановка на полчаса; я выхожу покурить — женщина в розовом выскальзывает следом. Чёрт. Так и знала.
Она курит именно «Гламур» — да мне впору записываться в экстрасенсы; от скуки обильно изливает на меня сведения про своих мужа, сыночка и внучку. Руки превращаются в ярко-красный наждак на ночном холоде; хочется в глубине души бросить сигарету прямо на асфальт — и сбежать туда, на высокие ступеньки, как от пьянчужки на вокзале. Только толку? Ей потом туда же.
Терплю. Киваю.
Вернувшись, сразу ложусь спать. Вижу краем глаза, как он морщится, когда я, залезая на верхнюю полку, трясу своей пропахшей куревом шевелюрой прямо рядом с его лицом.
Так и знала. Чёрт.
***
Просыпаюсь; вижу, что случайно во сне наполовину откинула одеяло, открыв обтянутую мятой майкой грудь. Поворачиваю голову; мой несостоявшийся супермен лежит, отвернувшись к стене, подложив под голову бледноватую руку.
Эх.
В голове мокрым туманом витает сон, постепенно конденсируясь в памяти; одно я, впрочем, знаю точно — мне не вспомнить лица, как бы я ни старалась. Был и взгляд исподлобья, и колени, упёртые в пол, и трясучий туалет с облезлыми стенами, неприятно холодившими обнажённые ягодицы. Случился, кажется, даже завершающий аккорд — пара сигарет, раскуренных прямо в тамбуре. Но лица мне не вспомнить, и не понять никогда, <i>с кем</i> я была там, в своих фантазиях: с тем, кто мирно спит сейчас на соседней полке — или с тем, насчёт кого лучше не думать, где и с кем он сегодня спит.
Чёрт.
На секунду захлёстывает изнутри какое-то уничтожительное отвращение; рождается под рёбрами — достаёт едва ли не до горла. Сжимаю зубы покрепче, утыкаюсь носом в тошнотно-тёплый матрас.
Нужно просто перетерпеть — в первый раз, что ли?
Спустя пару минут приподнимаю голову, шумно выдохнув, моргаю учащённо, чтобы высушить глаза от некстати навернувшихся слёз. Затем осторожно свешиваюсь с полки, глядя вниз; вижу, что за окном светает, и лучики солнца играют на одутловатым лице женщины в розовом, тихо спящей на нижней полке.
Скоро уже приедем.
***
Уже схлынула с перрона толпа высыпавших из вагона пассажиров, и сливочная женщина уплыла в объятиях своего то ли мужа, то ли сыночка — а я всё стою за колонной, жадно затягиваясь сигаретой. Подглядываю. И не стыдно.
Его встречает девушка — лёгкая, тонкая, звонкая; бросается ему на шею, лучезарно улыбаясь, целует в губы. Смотрит на него влюблённо и смеётся — так солнечно и задорно, будто разбрызгивая вокруг хмельные искорки шампанского.
Она красивая. Очень. И одета стильно: модное кожаное пальто, сапоги на невысоком каблучке, юбка-карандаш и плотные-плотные чёрные колготки — шерстяные, кажется.
Правильно. Холодно — октябрь кончается как-никак.
Он несёт в обеих руках потёртые сумки; девушка порхает рядом на своих каблучках, точно колибри — маленькая, юркая. В какой-то момент, неловко развернувшись, он чуть касается шершавым боком сумки её колена — и симпатичное девичье личико кривится на секунду в болезненной гримасе. Но тут же улыбка возвращается вновь, широкая, белозубая, солнечная...
Докурив, швыряю в урну бычок — и ухожу с перрона не оборачиваясь. Думаю почему-то о том, что у меня таких беленьких зубиков не будет никогда — привет сигаретам, мать их.
И надо.
Надо всё-таки купить перчатки.
_________________________________________
23.10.2013.