– Вась, Вась, а ты знал, что профессор с шестого этажа — пидор?..
Он вздрагивает, медленно, неотвратимо осознавая то, что только что услышал. По телу будто пробегает электрический разряд, берущий начало где-то в области грудины; сигарета предательски дрожит в руке, и столбик пепла серо-белым ворохом опадает на грязный бетонный пол лестничной клетки.
– Чт-то? Арк-кадий... Семёнович? – отчество чуть было не выскользнуло из памяти в самый неподходящий для этого момент.
– Ага, – кивает Петя, ухмыляясь во весь рот, как двое из ларца в известном мультфильме.
К лицу мучительно приливает жар; кажется, ещё чуть-чуть — и на лбу выступит испарина; не выдать себя, не выдать, не выдать.
Краем глаза Вася внимательно изучает собеседника. Петька, как всегда невозмутимый, смотрит на него лениво, безразлично, и совершенно ясно, что в гробу он, по большому счёту, видал и профессора, и его ориентацию — просто надо же как-то поддержать разговор? И уж точно, совершенно точно Петька и знать не знает, и подозревать не подозревает, что Вася <i>и сам</i> — а это значит... значит...
– Т-ты откуда з-знаешь? – никогда в жизни не заикался, а тут на тебе, пожалуйста, голос предательски, неприкрыто дрожит, и Васе кажется, что был бы на месте Петьки он сам — с одного взгляда обо всём бы догадался.
– Дык Марьпетровна из сто двенадцатой его на прошлой неделе с каким-то пацаном застукала, – отвечает Петька, пошловато хохотнув, – прямо на лестничной клетке, прикинь, а?.. Совсем уже педики охуели, никого не стыдятся, прям в подъезде... нет, что ни говори, а просрали мы Россию, Вась... – озвучив такую философскую мысль, Пётр глубоко, от души затягивается и картинно сплёвывает на пол. – И ведь уважаемый мужик, казалось бы... профессор... а всё туда же...
Вася тихонько усмехается, нарочно отворачиваясь от собеседника, чтобы тот не заметил его выражения лица. Ну да, чёрт подери, прям в подъезде. И там было пару раз, ночью, прошлой зимой, когда к Аркаше приезжала сестра. К нему тогда было нельзя; а к Васе нельзя было никогда — подумав об этом, он зачем-то воровато, едва поворачивая голову, смотрит на дверь своей квартиры. Как будто родители, мирно смотрящие там, внутри, очередную жужжаще-тоскливую телепередачу, могут как-то на расстоянии почувствовать все эти мысли, этот дивный душевный диссонанс, этот холодный бьющий озноб, раз за разом пробегающий по коже...
С пацаном. Каким-то. Застукала.
С пацаном, значит...
Ну да, тогда, три года назад, он тоже был пацаном, скорее даже пацанёнком — юным, глупым, с ломающимся голосом, слишком худым для своих семнадцати, с жидкими несолидными усами. А Аркаша был уже и тогда супермен — купил квартиру у жившего на шестом алкоголика, приехал в дом, высокий, загорелый, одинокий, с белозубой вежливой улыбкой, подарил цветы консьержке, торжественно презентовал бутылку коньяка старшему по подъезду. Все незамужние соседки сразу отчего-то стали отчаянно нуждаться в соли, перце и спичках, а ещё все разом, как одна, закурили, и то и дело выходили с сигаретами на лестничную клетку шестого этажа в тонких, открытых, до неприличия коротких халатиках...
Глубоко затягиваясь, Вася внимательно, изучающе, будто в первый раз глядит на свои руки – на неуклюжие кисти с потолстевшими пальцами, на широкие запястья, на крепкие предплечья, давно обросшие чёрными грубыми волосами. Он подрос, возмужал за эти три года — сейчас как раз такой, каким ему хотелось быть тогда, в семнадцать.
Не пацан.
Давно уже не пацан.
Нормальный полноценный мужик, скоро жениться будет пора, как любит повторять Марьпетровна из сто двенадцатой.
Петька докуривает сигарету, с размаху вдавливает бычок в дно жестяной банки, служащей вместо пепельницы:
– Лады, Васёк, пойду я... работу вот так надо до полуночи доделать, – проводит ребром ладони по кадыку, – а то ведь начальник и меня в жопу выебет, и что характерно, не спросит даже...
Он ухмыляется похабно-добродушно; широко шагая, почти бегом поднимается по ступенькам; хлопнув дверью, скрывается в недрах своей квартиры. Васька молча сжимает пальцами догорающую сигарету, вдыхает пыльный воздух лестничной клетки, прислоняется лбом к леденяще-холодному оконному стеклу.
А ведь не знал, что Аркаше дали профессора.
Думал, до сих пор доцент.
_________________________________________
20.06.2013.