если бы ты мог кричать сейчас, расправить иссушенные здешним воздухом легкие, ты бы кричал. и крик твой стал бы твоей прощальной песней перед тем, как ты оторвался бы от земли и вспыхнул, и сгорел бы где-нибудь в стратосфере.
крик твой стал бы твоим плачем по этому проклятому городу, который так и не смог принять тебя иначе, кроме как стиснув стальными пальцами твою хлипкую грудную клетку, точно мечтая переломать тебе все ребра.
но сейчас ты не можешь даже вдохнуть, ты можешь только судорожно всхлипывать, словно умоляя о снисхождении.
и ты нем. позорно. несомненно. жалко.
слезы катятся по твоему лицу, оставляя потеки на напудренных щеках, слезы бессильной жалости к самому себе, самого отвратительного из всех чувств, доступных человеку. как будто бы ты хочешь смыть всю грязь, приставшую к тебе за эти годы, но твои слезы пресные и мутные, как нечистая речная вода.
твои слезы не могут помочь тебе.
ты похож на клоуна, говорит он, брезгливо осматриваясь в поисках места, куда можно было бы поставить ногу без опасения испачкать свои новые туфли из тонкой стального цвета замши.
вокруг - только пахнущие бензином лужи, подернутые радужной пленкой.
на дурную и дешевую подделку под человека.
не знаю, связано ли это с тем, что у тебя нет семьи и даже человеческого имени, но наверняка это связано с тем, что у тебя нет денег. ты крыса, жрущая объедки, и даже хуже.
живот крысы редко бывает пуст.
тусклая грубая шерсть, вылезающая клоками, и гноящиеся глаза. розовый хвост волочится по земле, мерзкий кусок безволосой кожи.
он называет себя крысоловом.
из раскрытой пасти вытекает темная кровь.
он убирает ногу. смотрит, не перепачкались ли туфли, и сокрушенно качает головой - несколько капель крови попали на светлую замшу, безнадежно испортив обувь.
если бы ты мог кричать, но ты не можешь.