Ко Дню семьи. Юбилей - 30 лет совместной жизни

Лариса Евсикова
Кто-то очень здорово сказал: «Любит не тот мужчина, который клянётся в любви, а тот, который молча делает тебя счастливой».


Вечер. Он возвращается домой усталый и замёрзший. С раннего утра до позднего вечера - двенадцать часов на стройке под открытым небом. На улице мороз под двадцать градусов. Весна у нас всегда поздняя, холодная. Он молча снимает тёплую куртку, сутулит плечи. На усах иней.
Завтра у нас юбилей - тридцать лет совместной жизни. Наверняка забыл. Напоминать или нет?  Не знаю. Смотрю на эти сутулые плечи, усталые глаза. На этих плечах дом, семья, работа. Он раздевается, натужно кашляет. Простыл, а лечиться не хочет. Некогда, надо работать. Завтра опять рабочий день. А у нас юбилей.
Подхожу. Нежно беру руками его лицо, заглядываю в глаза:
- Замёрз?
Кончиками пальцев снимаю иней с поседевших усов. Он смотрит смущённо:
- Да ничего! Не привыкать...
А сам  уже привык.
 Я жарко натопила печь. Знаю, придёт промёрзший, надо обогреть. Стол уже накрыт. Его ждёт горячий ужин и свежезаваренный чай. Всё так, как любит он. Я уже привыкла подстраиваться под его вкусы. Уже и забыла, что сама люблю.
Он моет руки, садится за стол. Молча ест. Интересно, видит ли он что ест? Едва ли. Он ещё там, на работе. Решает производственные вопросы. Монтажник пятого разряда. Не мастер, не начальник участка, - просто монтажник. А переживает за работу так, как будто это его детище, его фирма. Он - универсал. Делает всё, начиная с фундамента и заканчивая кровлей. И он единственный, кто из простых работяг умеет читать чертежи и разбирается в проектах не хуже любого инженера. Пользуется безукоризненным авторитетом. Вот этот авторитет и накладывает на него ответственность.
Да что я всё о его работе? У нас же завтра юбилей, а я не знаю как сказать. Он меня не видит. Не обращает внимания. Даже если я перекрашу волосы или сделаю причёску, он не заметит. Это неважно. Для него неважно. А что важно? Что я дома? Что жду его? Сижу напротив него и наблюдаю, как он ест?

- Как дела на работе? - спрашиваю просто для того, чтобы привлечь к себе внимание, заставить его вернуться домой.
Он смотрит сквозь меня, пытаясь сосредоточиться:
- Нормально, - вот и весь ответ.
А я вижу - не нормально. Когда на работе всё нормально, он возвращается домой весёлый, всё время балагурит, шутит и сам же смеётся над своими шутками. Мучительный вопрос: «Это важно или неважно - юбилей? Отмечать или нет? Это праздник для нас или не праздник?»
Он, закончив ужинать, сам наливает себе чай и идёт в комнату. По телевизору начались вечерние новости.
Я полдня провела возле плиты. И что? Ни спасибо тебе, ни пожалуйста. Да пошёл ты! Не буду говорить про юбилей! Не хочу самой себе портить настроение. Сейчас начнёт: «Какие могут быть праздники? Нет денег на гулянки». Зануда! Никогда не любил праздники. Всё работа да работа. Вот за что только я люблю этого гада? Убила бы, если бы... не любила. Всю жизнь превратил в будни. Трудоголик несчастный! Вот спроси меня: Что такое женское счастье? А Бог его знает!  Ни радости, ни нежности, ни цветов, ни комплиментов. И так все тридцать лет!

Убираю со стола, мою посуду. Почему-то вспомнился выпускной в его школе. Муж вырос в школе-интернате, и однажды на выпускной вечер взял меня с собой. Никогда не брал, а тут взял. Зачем? Не знаю. Я поехала без особого желания. Не люблю выпускные вечера. Я и на свои-то не хожу. Что там делать? О чём вспоминать? О том, как учителя со снисходительной жалостью смотрели на меня - ребёнка из неблагополучной семьи? Или какой у нас был недружный класс, - каждый сам за себя? Мужу в этом отношении проще. Он рос среди таких же, как сам. Они в интернате проводили большую часть времени. Домой ездили только на каникулы. Конечно, там уже нет ни бывшего директора, который был для них, как родной отец; ни классного руководителя - второй мамы; ни тех учителей, что вбивали им в головы какие-то знания...
На сцену актового зала, где проходила торжественная часть выпускного вечера, выплывает пожилая и чрезмерно полная директриса. Муж шепчет мне на ухо:
- Во время моей учёбы она была завучем. Кличка «Свинья».
Спрашиваю:
- Почему Свинья-то?
Отвечает:
- Она всегда была жирной. Мы, полуголодные дети, её ненавидели. 
Понятно! «Свинья», сотрясая двумя подбородками, долго и радостно перечисляет все успехи нищей и облупленной школы-интерната. Ей очень приятно отметить, что среди их выпускников такое-то количество с высшим образованием, столько-то докторов наук, лётчиков и врачей.
Боковым зрением слежу за реакцией мужа. Морщится, ёрзает на своём стуле. Он не доктор наук и даже не лётчик. Едва ли здесь кто-то из учителей будет им гордиться. У меня почему-то защемило сердце. Стало за него обидно. Мой муж после школы сразу пошёл на завод. Надо было как-то одеваться, питаться. На родителей надежды никакой. Мать-кукушка неизвестно где, отец пьянствует. Потом срочная служба, а сразу после армии с головой в семейные будни. Он даже не успел понять, как я его - цап-царап, и в Загс. А что? Хорошие мужики на дороге не валяются. И он, будучи неплохим токарем, пошёл работать на стройку простым бетонщиком, чтобы получить квартиру. Надо, значит, надо!

Директриса, закончив выступление, предоставляет слово любому желающему. Желающих не нашлось. Вдруг, совершенно неожиданно для себя, поднимаю руку:
- Можно мне?
У мужа глаза полезли на лоб, мол, чего это ты надумала? Выхожу на сцену, сама не зная зачем.
И тут меня прорвало:
- Хочу вам сказать, дорогие педагоги, большое спасибо за моего мужа. Конечно, вы - учителя и воспитатели хотите гордиться своими подопечными, в которых вы вкладываете всю свою душу. Это хорошо, что у вас столько много выпускников с золотыми медалями; столько докторов наук, врачей и лётчиков. Но я хочу сказать о другом. Далеко не все ваши выпускники будут профессорами и докторами наук. А вот то, что они все, без исключения, будут папами и мамами, что они все будут мужьями и жёнами, хозяйками и главами семейства - это абсолютно точно. А какими они будут родителями, какими супругами и насколько хозяйственными, это зависит только от вас - педагогов. Потому, что их родители не могут дать своим детям то, чего у них нет самих - ответственности за свои семьи. И я хочу рассказать вам о своём муже, каким вы его воспитали.

Я говорила минут пятнадцать. В зале была полная тишина. Я рассказывала о том, что у моего мужа нет высшего образования потому, что он занимался нашими двумя маленькими детьми, давая мне возможность учиться в институте. И то, что мы жили в своей двухкомнатной коммунальной квартире, благодаря ему - строителю. А потом он свою квартиру подарил нашим детям, а нам купил дом с земельным участком. И я рассказывала о том, что он сам, выросший без родительской любви, заменил моему ребёнку родного отца. И ещё. Я не знаю: что такое сантехник, электрик, плиточник, плотник, он дома делает всё сам - своими золотыми руками. Его все считают Мастером (с большой буквы). Дока! Спец! Ас!
Люди со всего нашего района к нему приезжают, звонят, желая получить консультацию. В нашем городе трудно найти хоть одно здание, к строительству которого он не приложил бы свои умелые руки. Когда мы вместе идём по улице, то он про любое строение может рассказать всё, как про своё любимое детище...
Не помню, что я ещё говорила, но когда я вернулась на своё место под бурные аплодисменты зрителей, то поймала на себе его благодарный взгляд. Мне удалось его реабилитировать в его же собственных глазах. «Нет, дорогой, я не считаю тебя неудачником, - молча ответила я на его взгляд. - Пусть все знают, что ты у меня самый лучший. Ещё неизвестно какими семьянинами стали их доктора наук, и какую реальную пользу они приносят обществу?»
 
Да что я всё: то о его работе, то об интернате? Завтра юбилей. Хочется, чтобы этот день был каким-то особенным, незабываемым. А как это сделать? Не знаю. Это я-то не знаю, - профессиональный режиссёр массовых праздников. Сколько этих юбилеев я провела, сколько свадеб, скольким людям создала праздничное настроение! А себе не могу. Сапожник без сапог!
Сажусь рядом с ним, кладу подбородок на его плечо. Смотрю на него прямо в упор. Заметит меня? Нет. Он мысленно улетел прямо с работы на Украину, не заходя домой. Внимательно следит за тем, что происходит в Киеве. Ну, да!
А что происходит у меня в душе, его мало волнует. Да и в самом-то деле, чего на меня смотреть? Я же не перфоратор и не бетономешалка, чтобы на меня любоваться.
Вот, если бы я в строительной каске была и в рабочем комбинезоне, да сидела бы в кабине высотного крана, тогда - дааааа! В его крике «Майна!» или «Вира!» я бы услышала всё: и нежность, и страсть, и сексуальность, и восхищение, и восторг.
Я представила, как можно сексуально крикнуть: «Майна!» - моя Тайна!... или «Вира!» - Вера!... Уверенность!... Доверие!..

Ой, ну как же этому неотёсанному чурбану сказать, что у нас завтра юбилей? Он же не понимает, что для женщины годовщина свадьбы - это святое. Вот ляпнет сейчас что-нибудь, не подумав, и я взорвусь. Разругаемся в канун нашего торжества в пух и прах, а назавтра я буду дуться, и наш праздник полетит к чёртовой матери.

Ну, я же женщина! Я должна быть хитрее, гибче, пластичнее. А я прямолинейная, как узкоколейка или как магистраль. Даже хуже. У магистрали хоть есть повороты, изгибы... Надо что-то придумать!
Я поднимаю руку и пропускаю пальцы сквозь его непослушные вихры. У него волосы упрямые, как и он сам. Если за все тридцать лет эти вихры пару раз видели парикмахерскую, то хорошо. Но оба раза он возвращался домой злой, недовольный. Оболванили не так. Доверяет свою бедовую головушку только мне. И как бы я его ни подстригла - коротко или не очень, всегда доволен. С нескрываемым самолюбованием смотрит на себя в зеркало и тонкими ножницами подравнивает свои усы пшеничного цвета. Cамый любимый праздник у моего мужа День строителя - всё время из себя что-то строит.

Наконец-то прервались новости, началась реклама. Есть пауза. Надо ему сказать про юбилей. Он поворачивает голову и смотрит на меня, мол, ты чего, мать? Мать!  Не «любимая», не «дорогая», не «милая». Он таких слов, по-моему, не знает. В слово «мать» он вкладывает всё: и любимая, и дорогая, и неповторимая, и единственная. Это слово произносится с разными оттенками в зависимости от его настроения и отношения ко мне: или нежно «мать», когда благодарен за что-то; или «мать – перемать», если на меня зол. Вот как так можно относиться к женщине, которая все эти долгие тридцать лет для него была всем: и заботливой матерью, и верным другом, и любящей женщиной, одним словом, - преданной спутницей жизни? А он это ценит?

Муж что-то почувствовал. Его взгляд потеплел. Он положил на моё плечо свою ручищу. Поглаживает. Я морщусь, но руку не убираю. Его руками можно шкурить деревянные поверхности вместо наждачной бумаги. Кожа рук от физической работы загрубела, и натруженные мозоли на ладонях образовали такие жёсткие уплотнения, что стоит ему меня погладить, как на коже остаются белые полосы. Никогда не понимала, зачем люди придумывают какие-то эротические излишества для освежения чувств? Какая тут может быть эротика? Какая романтика? Свою ручищу положил, ярко-синим взглядом обжёг и... всё. Я готова! Камасутра отдыхает.   

Так было и в первый раз, когда мы только-только познакомились. Глянул, приобнял. Я уткнулась носом в его плечо, вдохнула запах его тела и... улетела. 
Говорят, это - химия. Ну, если этой химии хватило на тридцать лет, - тут не иначе, как целая таблица Менделеева.
 
Он меня за всю нашу жизнь никогда не ревновал. Настолько уверен в своей неотразимости. Самоуверенный, гад. Ненавижу! Неотёсанный чурбан! Он даже не считает нужным хоть как-то иногда проявлять к своей женщине внимание. Ага! Щас! Разбежалась. Не дождёшься от него. Мой муж душевную теплоту всегда считал телячьими нежностями. Единственный человек, которому удалось пробить брешь в этом железобетонном сердце, так это нашему внуку. Когда Давидке исполнилось полгода, он нежно взял своими маленькими и пухлыми ручонками деда за лицо, долго-долго влюблёнными глазками смотрел на него, а потом поцеловал в усы. И всё! Дед пропал. Сейчас ползает на четвереньках, выполняя роль объезженного скакуна, читает внуку сказки, смотрит с ним мультики, играет в мячик. Короче, впал в детство. Вот так и редеют наши ряды адекватных людей…
Наконец решаюсь. Выпалила сразу, залпом:
- Завтра у нас юбилей - тридцать лет. Отмечать будем? - спросила, ни на что не рассчитывая.
- Будем. Но только вдвоём - ты и я. Хорошо? - смотрит на меня настороженно, боится, что я обижусь.
Затем добавляет:
- Ужин при свечах, - и в уголках глаз прячет смешинку.
- При свечах? - отвечаю. - Ну хорошо. Если завтра будет обрыв на линии, и у нас пропадёт свет, будет тебе ужин при свечах.
Моя шутка пришлась ему по вкусу. Смеётся. А у меня от его смеха сразу пропадают все обиды и недовольства. Вот так всегда! Захочешь разозлиться, да не получится. То ручищами своими загребёт так, что не дыхнёшь; то синим взглядом обожжёт; то засмеётся заразительно и... всё! Пиши пропало.
 
Да и Бог с ним... с этим юбилеем. Разве в этом заключается простое женское счастье?