Лист сорвало с ветки и понесло вдоль аллеи.
Он летел сквозь соседние кроны деревьев, сквозь переплетенные ветви, сквозь еще густую листву на них. Он не заметил, как оторвался, как оказался в невесомости, без опоры и укрытия.
Новое ощущение было непонятным. Свободный полет и головокружительные пируэты захватывали дух. Он казался себе парусниковым лепестком, выгибающимся под струей ветра — словно какой-то невидимый гигант, вспузырив толстые щеки, выдувал эту струю прямо в тельце листа. Или выписывал немыслимые, невесомые акробатические кренделя, краешком скошенного глаза фиксируя плавные, тугие дуги поворотов, закручиваясь в зеленой волне ветра, смывающего по пути окрестные пейзажи мокрой кистью.
Но основное ощущение тревожило.
Будто вся его упоительная свобода не имела отношения ни к полету, ни к ветру, а была лишь забавой маленького шутника, подбрасывающего его в воздухе, как шарик на резинке, и количество последних его минут напрямую зависело от интереса этого ребенка к своей игре.
Ветер скреб метлой по серому воздуху, по-стариковски сосредоточенно погрузившись в уборку двора. Не обращая внимания на тщетность усилий, он мёл и мёл опадавшие листья, упорно стремясь донести каждого к кучке мусора, свалянного в стожок на краю тротуара.
А малыш-великан пухлой ручкой подбрасывал в воздухе, веселясь, беспомощного эквилибриста, глядя сверху белесо-голубыми глазами и грохоча тихим смехом. Когда же все способы игры были исчерпаны, и полет листа утратил первоначальную непосредственность, баловник совсем потерял к нему интерес, стряхнул с пальчика паутинную нить и увлекся другой забавой.
Равнодушный дворник, терпеливо дождавшись окончания детской игры, подхватил беспомощный планер краем своей метлы, стряхнул его в мусорную кучу и унесся собирать разбросанные вдоль парковых дорожек оборванные клочки ржаво-сусального пергамента.
Листок лежал среди пожухлых собратьев, зубцы его краев загибались внутрь спазмом, как стариковские пальцы, сколько ни старался он расправить их в упругий контур. Высохшие соседи тихо, монотонно, шепеляво шелестели всё об одном и том же — он не мог разобрать от гудевшего еще в ушах ветра. Внезапно ощутив приятный уют, опору и спокойствие, он закрыл глаза.. и уснул, не заметив, как сложен был в мешок вместе с другими листьями и отправлен перегнивать на грядку к розам, утепляя их изящные ножки на время зимних холодов.