Ох, как же не везло многим художникам в начале карьеры…. Безденежный живописец обыкновенно селился в мастерской высоко на чердаке. Зимой от сквозившего там холода замерзают стены, а летом от накаленной солнцем крыши скрипит горячий воздух. В его одинокую обитель частенько, словно почетные гости наведываются голод под руку с нищетой, присаживаются где-нибудь в углу и с интересом наблюдают за тем как художник, охваченный вдохновением, создает неведомый шедевр. В мастерской так тесно, что, пожалуй, другие приглашенные гости пришли бы в ярость от предложенных удобств. Денег едва хватает. Обедает он в грязном трактире. А когда, в карманах надолго затихает звон монет, то художник выпрашивает еду в обмен на одну из своих картин, что не всегда удовлетворяет торговый пыл хозяина. Малоприятные факты. Илья Кузнецов, вычитывая эти сведения из альбомов с репродукциями великих мастеров, качал головой и задумывался о своем профессиональном будущем. Вот уже несколько лет он посещал школу живописи при Академии художеств и за это время вполне освоился с техникой рисунка. Несколько его работ уже участвовали в городских и областных выставках, получив одобрительные отзывы. Но сейчас близились экзамены, а он был так не уверен в себе.
В качестве экзаменационной работы он третью неделю писал два женских портрета. На них была изображена юная девушка, мысленная возлюбленная. Время от времени он встречал ее в маленьком кафе, где обычно засиживалась допоздна студенческая публика. Илья любил это место как раз за юный задор посетителей и снисходительность официанток к скромным заказам. Девушка садилась за дальний столик возле бара, неизменно заказывая себе чашку черного кофе. У нее были прямые волосы и сливочный цвет лица. Вообще подолгу наблюдая за ней из темноты своего столика, Илья придумывал ей необычные сравнения, пользуясь терминами кондитера. К примеру, ее губы он сделал шоколадными, глаза вылепил из глазури, тонкие руки смешал из бисквитного теста. Возможно, такие нелепые сопоставления приходили ему на ум из-за того, что девушка любила пирожные, а возможно он видел ее по-особому, не как другие. Она появлялась одна, без подруг, несколько молодых людей пытались завязать с ней знакомство, нахально присаживаясь за ее столик, и девушка довольно охотно вступала в беседу, а один раз даже согласилась на свидание. Счастливчиком оказался высокий парень с тонкими усиками и густыми вьющимися волосами. Сам же Илья, так и не набравшись храбрости, оставался незамеченным и старательно делал зарисовки, которых у него за две недели скопилось около полусотни. Однажды кто-то из посетителей, обнаружив его рисунок, громко присвистнул.
- Да ты художник парень, дай посмотреть? – это был рыжий юноша с густым слоем веснушек. Он сидел за соседним столиком и ел жареный картофель.
Илья протянул рисунок. Посетитель долго разглядывал его, задумчиво запустив руку в копну волос.
- Отлично получилось. Твоя подружка? – спросил он.
- Нет, я даже с ней не знаком, – ответил печально Илья.
- А что так? Подари ей портрет и дело в шляпе.
- Я так не могу, да и не зачем….
- Ого!!! – юноша сделал большой глоток пива. У него была крепкая сильная шея и полные плечи. Во всем теле чувствовались такая физическая сила, что Илья невольно проникся к нему завистью – ведь его худые руки и ноги частенько приносили ему огорчение. Он глубоко вздохнул и убрал рисунок в папку.
- А может ты наподобие Петрарки? Он тоже на протяжении всей жизни сочинял стихи воображаемой возлюбленной….. – молодой человек молодцевато вытер губы салфеткой.
- Возможно, – Илья бросил на него смущенный взгляд. Он поднялся, прижав папку с рисунками к груди, и поспешно вышел на улицу.
На полотнах девушка выглядела необычно. На одном из них он изобразил ее с убранными назад волосами. Голые плечи погружены в полумрак, только шея в густой тени светилась нежным стеблем. Вторую работу он выполнил в более смелой манере. Девушка восседала на большом торте, облокотившись на кремовую розочку, и листала книжку «Алиса в стране чудес». Тонкие ножки в синих туфельках свободно висели в воздухе, правый острый каблучок слегка впивался в корж. Внизу, возле подножия кондитерского изделия разместились крошечные столики, за которыми пили чай молодые люди в пиджаках. Один коренастый юноша, сидя в стороне, возбужденно жестикулировал, разговаривая по телефону, а рядом с ним оставленный без внимания собеседник, ухватившись за края стула, грустно смотрел в свою тарелку. Официантки разносили стаканы на подносах и их белоснежные переднички белели, словно мазки зубной пасты. Все фигуры были выписаны с такой тщательностью и фактической точностью, что у одного посетителя на воротничке вместо пуговицы торчали нитки. Родители, всегда интересовавшиеся успехами сына, увидев работы, заметно смутились.
- Что это? – спросила в изумлении мама.
- Девушка на торте, – ответил Илья – разве не видно?
Папа задумчиво нахмурил лоб.
- Оригинально, весьма оригинально, сынок. Только… только можешь объяснить, как понимать этот образ? Что все девушки сладкоежки?
- Ну почему сразу сладкоежки? – улыбнувшись, возразила мама, - от пирогов можно быстро растолстеть. По-моему она любительница сказок…
- Это всего лишь моя фантазия! – нетерпеливо перебил их рассуждения юный художник – Зачем понимать все так буквально!
- Хорошо, но как ты думаешь, твои профессора смогут оценить эту прелестную фантазию?
Илья сердито пожал плечами.
- Не знаю, – вяло отозвался он. В душе художник остался недоволен родительскими оценками. Ночь перед экзаменом он беспокойно проворочался в постели. За окном горели ночные огни улиц, а чуть дальше открывалась глубокая чаша стадиона с ярусами скамеек. Илья несколько раз встревожено вставал, подходил на цыпочках к окну. Вглядываясь в темноту ночи, он шепотом обращался к невидимому творцу, умоляя его о снисходительности экзаменаторов.
Когда рано утром прозвенел будильник, Илья с трудом разлепил веки. Мама накрыла стол, но сын едва притронулся к завтраку. Наскоро причесавшись, он бережно сложил два холста и вышел на улицу.
В здании школы царила таинственная тишина. Аудитории пустовали, не было слышно сдержанного шепота, шутливого смеха, ни один профессор так и не показался в выбеленном коридоре с праздничным видом на лице. Он медленно поднимался по мраморной лестнице, придерживаясь за перила, и гул шагов отдавался в ушах пустынным набатом. «А вдруг, - пронеслось у него в голове, - он перепутал дни и сегодня выходной, поэтому никто и не явился». От этой страшной мысли, что он мог пропустить экзамен по глупой случайности, его бросило в дрожь, и он порывисто остановился, переводя дыхание. Даже уборщицы, и то куда-то исчезли. Илья боязливо подкрался к своему классу на втором этаже, где должен был проходить экзамен и, убедившись, что вокруг также тихо, несколько раз дернул ручку двери. Дверь не поддавалась. Он уже хотел, было повернуть обратно, как вдруг за дверью раздался неясный скрежет, будто кто-то передвинул стул. Он постоял немножко, ожидая услышать повторный звук, но ровным счетом ничего не последовало. Сердце учащенно забилось, когда, прижав ухо к двери, он различил чье-то шумное дыхание за перегородкой и нервное натужное покашливание. Если там прячется кто-то из студентов, быстро решил он, то без труда узнает у него, в чем дело, и почему школа напоминает обезлюдевший особняк. Илья в отчаянии взялся за ручку, и тут дверь скрипнула. В классе было по-летнему светло, в широкие окна вливался свет. Несколько мольбертов сгрудилось возле окна. За круглым столом посредине комнаты сидели незнакомые люди. Одни из них были одеты в выцветшие потертые сюртуки, будто приобретенные у старьевщика, другие наоборот, укутались в балахоны из атласа, на ногах у них красовались сандалии, стянутые серебряными шнурками. А один старик с загнутыми к небу стрелками усов сидел вообще без всякой одежды, выставив на обозрение впалую грудь и детородный орган. Илья в страхе заморгал.
- Но-но-но! – раздался тонкий голосок. - По-моему во мне нет ничего необычного. Наверняка у вас самого имеется такая штучка… – и сумасшедшего вида старик, кивнув вниз, грозно выкатил глаза.
- Послушайте, многоуважаемый, – обратился к нему старик с гривой седых волос – зачем вы смущаете этого, пока еще, благочестивого юношу?
- Как? Разве ханжество считается в наши дни залогом истинного благочестия? – обиделся голый старик.
- Хм… – согласно ухмыльнулся собеседник – голышом и я любил ходить. Лет так сорок назад – это было куда приятнее… Ну да ладно. Рафаэль! – обратился он к молодому мужчине – вы бы не могли помочь этому юноше показать его картины?
Рафаэль с поклоном поднялся и приблизился к Илье.
- Вы Рафаэль Санти из Урбино? – испуганным шепотом спросил Илья, почувствовав, как тело его странным образом деревенеет.
Рафаэль кивнул.
- Ведь вы же давно умерли?
- Если точнее, умер я в тысяча пятьсот двадцатом году, после того как врачи сделали мне обильное кровопускание. В то время эскулапы не отличались большим воображением и всех лечили одним способом, – он ловко подхватил из рук Кузнецова два полотна.
- Разве?
- Да-да малыш. Лучшее средство от болезней – отправить на тот свет.
- Все шутишь, маркизанец! – с насмешкой пробурчал мощный старик с угрюмым лицом – в Риме поговаривали, что безудержная страсть к женщинам сгубила тебя раньше времени…
- В тебе говорит зависть, Микель. Разве тебе кто-нибудь мешал тоже пользоваться радостями жизни?
- Я творил!
- И как известно не один. Как звали того ученика с милыми кудряшками? Дай-ка вспомнить. Фе… Фе… Фелицио?!
- Тьфу! Не было никаких Фелицио!
- Господа! Господа! – вмешался первый старик – свой спор вы можете продолжить в другом месте. А здесь мы собрались, чтобы помочь юному дарованию добиться славы. Ты Илья, наверно, догадался, кто мы такие?
- Да-да…
- И хорошо, значит можно обойтись без долгих представлений. Я Леонардо…
- Вы?! – выпалил художник.
- И все, что обо мне рассказывали – пошлые выдумки. Начать хотя бы с портрета Джоконды. Все думают, что на картине богатая дама, а на самом деле – это дочь булоч…. Э-э-э… моя дочь.
- Но вы же не были женаты!
- Правильно. Как бы я смог жениться при своих неверных доходах. Однако это не мешает иметь детей. Хи-хи! Ты лучше присаживайся, – Леонардо да Винчи указал ему на пустующий стул. Юноша осторожно присел, будто ожидая, что стул вот-вот рассыпется. Он до сих пор не мог поверить, что находится в обществе избранных мастеров прошлого. Рассказать кому-нибудь – засмеют же.
- Что ж, неплохо …. – проговорил Леонардо, рассматривая через очки выставленные портреты. – Даже очень неплохо – он снял очки и задумчиво запустил пальцы в бороду. Сидящий рядом Микеланджело, нахмурив лоб, тоже с интересом оглядел работы. Так в атмосфере академической важности каждый из художников внимательно изучал его картины, кто-то молча, а кто-то наоборот, бросая лаконичные замечания. Винсент Ван Гог, благодушно поглаживая уцелевшее ухо, посетовал, что на холсте не хватает желтого цвета. Поль Гоген, мрачно сообщил, что картины без таитянок вообще не признает. А Сальвадор Дали, бешено двигая стрелками усов, убежденно сказал, что эта простенькая девчушка на торте никак не сможет сравниться с прекрасной ягодицей вождя советского пролетариата. Только Рафаэль, всегда придерживавшийся умеренных взглядов, с нескрываемым удивлением заметил, что женский образ ему смутно напоминает его бывшую возлюбленную – Маргариту Лути.
- Да уж, Рафаэлю везде мерещится любовь, - не выдержал насупленный Микеланджело.
- Неужто вы сомневаетесь в таланте нашего преемника? – поинтересовался Леонардо.
Скульптор положил руки перед собой и произнес:
- Нет, талант у юноши, безусловно, есть. Первый его портрет написан в подражании импрессионистам и думаю, не дурно, судя по их одобрительному молчанию. Но другой, где изображена девушка на торте, – он красноречиво сделал паузу – представляет собою рисовальную чушь. Подобный сюжет подходит для вывески в кафе, а не представляет собой достойную живопись. Насколько я помню, вывесками занимался Тулуз-Лотрек, он в этом непревзойденный мастер, но, к сожалению, сегодня, среди нас, его нет.
- Об отсутствующих плохо не говорят – смерил его строгим взглядом Пикассо.
- Я говорю то, что думаю – отпарировал Микеланджело – или мне нужно у вас спрашивать на это позволение?
- На что вы намекаете? – обиделся Пикассо, дрогнув ушами.
- На то, что и ваша живопись вызывает у меня ужасную отрыжку! – жестко сказал скульптор.
- Вот погодите-ка – дайте добраться до красок и я вас нарисую!!!
- Напугать вздумали?!
Поднялся недовольный ропот в рядах художников девятнадцатого и двадцатого столетий. То и дело слышались возмущенные выкрики:
- Микеланджело закоснел в своих библейских сюжетах!
- Буонаротти ведет себя как варвар ….
- Неужто он думает, что Давид – это все?!
- А мне по душе «Девочка с персиками»! – сказал кто-то с вызовом….
- Пожалуйста, господа живописцы. Никто и не хочет умалить вашего гения. Перед нами стоит совершенно иная задача – возвысил голос автор Джоконды. Авторитет художника по истечении веков был настолько силен, что авангардисты разом замолчали, а за ними смолкли все остальные, считавшие себя не менее значимыми в изобразительном искусстве. Микеланджело, увидев, какая буря пронеслась над степенной толпой живописцев, лишь молча склонил голову.
- Мы должны дать полезные советы этому пока еще неопытному юноше, так сказать, подсказать ему наиболее верный путь, – продолжил строго Леонардо. - Девушка на торте может кому-то и не нравиться, это верно – он окинул присутствующих снисходительным взглядом – но это не означает, что картина совершенно плоха. Мне и не такое приходилось видеть – старик шутливо махнул рукой. – А впрочем – добавил он после небольшой паузы – Илье необходимо отыскать богатых покровителей, чтобы жить безбедно и свободно писать картины, помня только о сроках исполнения, конечно.
- Но где же он будет их искать? Даст объявление в газете? – запротестовал Малевич. – Времена меценатов давно прошли.
- А я считаю, что тебе Илья – кротко вмешался Рафаэль - нужно сначала изучить все самое лучшее у других художников, а потом это самое лучшее воплотить в своих полотнах.
- Боже мой! – схватился за голову Микеланджело – что за глупые советы! Слушать наставления всезнающих мастеров самая неблагодарная в мире вещь. Все что нужно молодому художнику, так это научиться понимать и выражать подлинную сущность человека...
- Ах, простите, что перебиваю – неожиданно сказал Джексон Поллок, одетый в элегантный костюм – наверно вам небезызвестно мое имя. Я самый великий абстракционист в современном искусстве – и мои картины продаются за миллионы и миллионы долларов! - он значительно поднял вверх указательный палец.
- Ну и что же? Мои произведения не имеют цены, и принадлежат всему человечеству! – вспылил Микеланджело.
- А то, что они сбываются по заоблачным ценам в силу моей гениальности - невозмутимо ответил он. - Сегодня гения как никогда, можно узнать исключительно, по тому, сколько ему готовы заплатить.
- Признаюсь, запад, всегда меня смущал своей алчностью по отношению к искусству – вставил Айвазовский.
- Так вот – самоуверенно продолжил Поллок, откинувшись на спинку стула - молодому человеку с амбициями стоит взять на вооружение мою манеру письма. Чем запутаннее и непонятнее ты будешь выражать собственные мысли, тем уважительнее тебя встретит публика. И ничего, если абстракции никто не расшифрует. Думаешь, я что-нибудь понимал из того, что рисовал? Как бы ни так!
Илья за все время спора послушно внимал перебивающим друг друга голосам. Сначала он склонялся к точке зрения Микеланджело, но у того был такой скверный характер, скульптор проявлял такую раздражительность, что симпатии художника сразу перешли на сторону Рафаэля. Поллок ослепил его своими миллионными заработками и шумными выставками в Нью-йоркских галереях, но наслышанный о постоянных депрессиях абстракциониста, он не слишком верил в эффективность подобного творчества. Дали отпугивал его страстью к эпатажу, хотя за истекший час он вполне привык к древовидному торсу старика.
- Можно вставить слово! Прошу вас! – маленький человечек с абрикосовой лысиной порывисто поднялся с места. – Я не художник, признаюсь вам – сказал он виноватым тоном - но в некотором роде, имею к этому отношение. Последние десять лет я вплотную занимаюсь рекламой, и... мы остро нуждается в креативных художниках – мужчина суетливым движением вытащил из кармана пиджака визитную карточку и протянул ее Илье. – Не пугайся ремесленной работы, одним духом сыт не будешь. А без рекламы в наши дни просто никуда. Ведь что двигает человечество?
- Искусство? – сказал кто-то неуверенно.
- Нет. Спрос. Неважно на что – картины, машины, шампуни, эротические журналы… Главное, умело распознать вкусы публики – человечек, придав лицу деловитую серьезность, чинно опустился на стул.
После сказанных слов все художники затихли. Илья не на шутку растерялся, оглядев их смятенные лица. В этот момент он заметил, как у Рафаэля выступили на глазах слезы и с возгласом «О, мадонна!», он закрыл лицо руками. Леонардо тоже по-детски всхлипнул. Вскоре все художники с похоронным видом принялись причитать, подняв громкий вой. Илья почувствовал, как его сердце очутилось в пятках, и он бессильно сползает на пол. Рыдания усиливались, как вдруг этот шум разрезал звон будильника.
- Пора вставать, у тебя сегодня экзамен!
Илья растерянно раскрыл глаза и увидел перед собой маму.
- Какой сегодня день? – хмуро спросил он.
- Понедельник.
Несколько минут он помолчал, а потом осторожно произнес:
- По-моему, мне приснился странный сон….
- Что ж бывает – весело усмехнувшись, сказала мама. - Папа уже ушел на работу, а тебе надо поторапливаться, пока не опоздал…. – и она отправилась на кухню, разливать чай. Илья некоторое время сидел на кровати, стряхивая сонливость. Случайно его взгляд коснулся зеркала на дверце шкафа. В зеркале, отразившись с плаката на стене, улыбалась Джоконда своей спокойной незавершенной улыбкой…