рассказ
БАБЬЯ ПРИЧУДА
Дед Никита, положив на широкую скамью возле русской печи старую телогрейку вместо подушки, прилёг и, разомлев от тепла, мирно задремал. Вошла бабка Матрёна, а за ней увязался в дом ледяным хвостом морозный воздух. Дед поёжился, приоткрыл один глаз и плотнее прижался к печи.
Бабка Матрёна, в чём пришла из стайки, не раздевшись, бухнулась на табуретку, потом, торопливо сняв варежки, взяла со стола очки, усадила их на кончик носа и трясущимися от радостного возбуждения руками аккуратно вскрыла конверт.
- Никита, глянь-кось: младшенькая-то наша, Нюрка, письмо отписала.
После продолжительных положенных здравиц, во время чтения которых старик лениво зевал и покашливал, она вдруг замолчала. Её взгляд, как заговорённый, то и дело опускался и поднимался по строчкам, отчего дед, потеряв всякое терпение, заметил ей:
- Ну, дык чо там? Беда чо ли какая? – и, кряхтя, присел на скамье.
- Беда – не беда, а покрутиться нам придётся с тобой! – вздохнула бабка Матрёна и расправила худенькие плечи. Карие глаза заблестели слезами, а морщинки отчего-то собрались на лице в счастливую улыбку.
- Говори толком: дык чо случилося-то? – рассердился дед Никита.
- Чо-чо! Все дети вместе с внуками да правнуками едут, вот чо!
- Сёдни, чо ль? – опешил дед и, подскочив по-молодецки, забегал по дому - маленький, щупленький, как подросток, то и дело заглядывая в разукрашенные морозом окна, словно высматривая там горящими, как уголья, глазами входящих во двор гостей.
- И чо ты, Никитка, замельтешил, ещё путём ничего не узнамши. Охолонись, говорю: не сёдни и не завтра, а летом, в июле… Только я чо-то никак в толк не возьму: почто эт они удумали все враз, одним гуртом, а?
- Погоди… - он резко остановился, точно боднула его вдруг догадка. – У меня ить нониче любилей будет! Прибрось-ка, старая, восемьдесят годов тому, как на свет Божий народился да пошти шиисят, как с тобой мучаюсь.
- Мучишься, мучишься, не мученик, а мучитель ты мой… - незлобиво ответила она на шутку.
- Слышь-ка, Матрёна, чо делать-то будем, а? Надоть бы брагу ставить!
- Давай, давай, прям счас и ставь! Поди, как раз выходится… Ой, да разве доживёт твоя брага, а? По стакашке-то будешь хлебать: готова ли? Да ешё друзья понабегут, помогут. Впервой чо ли?! – справедливо кольнула жена, в сердцах махнув рукой и уже намерившись освежить его «девичью» память.
- Ну, ладно, мать, не серчай, - насупил дед Никита кустистые седые брови. - Чо было, то быльём поросло. Давай лучше подумаем, сколь браги ставить. – Он подсел к столу, поскоблил лысый затылок, что-то прикидывая в уме и загибая тонкие узловатые пальцы перед самым носом бабки Матрёны, затем сказал вслух: - Я так располагаю: нагнать чистенькой… хм-м… фляги… на три чтоб получилося.
- Да ты чо, родимый, совсем ума рехнулся? – всплеснув руками, теперь она подскочила с табуретки, точно кто шилом ткнул. - А не обопьётеся ли? – Сбросила грязную затасканную фуфайку прямо на пол, небрежно скинула растоптанные катанки-«выходцы», и сухонькая её фигурка в серой шерстяной шалюшке, завязанной узлом за спиной, заметалась по кухне.
- Ты, Матрёна Марковна, не кипятися почём зря. Глянь-кось сюда: однех детей, почитай, в полстола усаживать надоть. Как-никак девять душ. Да ещё внуков… да правнуков сколь?!
- А правнуков-то почто считать, тоже самогоном поить будешь? – возмутилась расходившаяся не на шутку супруга. – Сымай их с общего счёту. Ни к чему это.
- А родня понаедет из деревень, а? А соседев как не пригласишь? А-а! – Он назидательно выставил указательный палец и потряс им: - Ить уважение надоть ко всем иметь, редьку те на закуску! – Эту приговорку дед всегда выпаливал при сильном волнении.
- Оно… конечно… «надоть»… - передразнила его бабка Матрёна и недовольно пробурчала:. - Как же!… Да дружков своих закадычных не забудь к тому же… Петьку Босого да Ильку Хромого. Тоже мне… дегустаторы ...
До позднего вечера судили-рядили, но, наконец, сошлись на одном: нагнать тридцатишестилитровых три фляги.
Как словом, так и делом. И вот уже к началу лета готовая продукция стояла в сенцах, аккуратненько прикрытая изношенной скатёркой. Бабка Матрёна хотя и бдительно следила за безопасностью «горючки», однако в один прекрасный вечер приметила непорядок: скатёрка была накинута с изнанки. Заподозрив неладное, решила убрать дедово искушение куда подальше от греха.
Тщательно разработав план, хозяйка, лёгкая на ногу, быстрая, хваткая, не медля принялась за его воплощение в жизнь.
- Никита, а чо эт ты веники не ломаешь для баньки, а-а? До Петрова дня ить надо управиться! - как бы между прочим во время ужина напомнила она.
- Да я и сам вчерась подумывал об том же, - дожевав кусок, отозвался хозяин.
- Гляди, бабы уже ближние-то берёзы все почикали, придётся тебе на дальнюю деляну тащиться. Давай-ка завтра по утречку и начни. А я как раз к обеду подбегу к тебе… на подмогу.
- Хорошо, мать, договорились, - погладив посеребрённые усы и короткую жиденькую бородёнку, согласился он.
Не успел дед калиткой хлопнуть, как бабка Матрёна уже принялась за благое дело. Вытащила из-под крыльца лопату поострее и, проворно юркнув в огород, стала спешно копать на тропе три глубокие ямы. Управившись с земельными работами и едва обтерев головным платком потное лицо, засеменила к своей надёжной подружке. Хорошо хоть, Прохоровна жила недалеко.
Итак, с помощью Прохоровны, в которой силищи было, что у быка, фляги живёхонько перекочевали в огород. Чисто заметя следы «подпольного дела», заговорщицы остались вполне довольны и прошлись, усердно пританцовывая, по тропе несколько раз. А уже к обеду спасительница драгоценного напитка, прихватив с собой тележку, подошла к лесу.
Приплелись старые домой ни рук ни ног не чуя. Уж на что бабка Матрёна моложе мужа почти на десяток лет, а тоже просто с ног валилась. Пока гоношилась с ужином, дед прибрал веники к месту и нырнул в сенцы «проведать» «золотой» запас. Однако не обнаружив его, дико завизжал:
- А-а-а!... Матрёна, редьку те на закуску, где фляги?
И только сейчас она вспомнила о злополучной «горючке», но ничем не выдала себя:
- Да ты чо, и в самом деле? – вбежала в сенцы и давай охать да ахать: - Ах, окаянные, чо сотворили - обокрали! – и тут же, безо всякого перехода, напустилась на мужа: - Вот, Никитка, какой ты мужик непутёвый: нашёл место! Нет, чтобы подальше убрать с глаз долой, так выставил же на показ! - Бабка Матрёна, как истинная актриса, картинно раскланиваясь на три стороны, укоризненно, нараспев, продолжала донимать деда: - Приходите, люди добрые, кому не лень, да и разбирайте чужое добро, кому чего надо… - Закрыв лицо тряпкой, которую случайно прихватила с собой из кухни, и натурально всхлипнув, договорила плаксивым голосом: - Не так твоей «горючки» жалко, как фляги люминиевые… Где теперь их возьмёшь?.. Считай, пропал твой «любилей»!
- И верно, ду-р-р-ра-а-ак! Чо теперь делать-то, мать? Чо делать? Опозоримся ить перед гостями-то, редьку те на закуску! – А сам руками машет, словно крыльями бьёт, и носится по двору, что квочка, потерявшая цыплят.
- Ну, чо теперь делать, - присев на скамейку и глубоко вздохнув, супруга сокрушённо покачала головой, - будем покупать. Думаю, что Нинка-торговка не откажет, пособит в нашей беде. Завтра же поговорю с ней.
- Нет уж, Матрёна Марковна, будь любезна, прям счас и сходи, - начал упрашивать дед Никита. - До завтрева, редьку те на закуску, сердце моё зайдётся, не выдержит.
- Ладно, схожу, дай хоть отдышаться-то малость.
Вдоволь насмеявшись с Прохоровной, вернулась через полчасика домой и как ни в чём не бывало принесла добрый ответ:
- Ну, чо, Никита, договорилась, будет тебе « горючка», как раз приспеет к сроку.
… Гости прибыли на два дня раньше намеченной даты: сюрприз имениннику. Радоваться бы хозяину, но его словно кто обухом по голове хватил, сам себя потерял: людей на дворе – тьма тьмущая, а на столе – шаром покати, одна тоска! Отозвала его бабка Матрёна в сторонку и шепнула:
- Иди, Никитка, за лопатой.
- Почто за лопатой-то? – растерялся дед.
- Ямы копать будешь.
- Чо? Каки ямы-то? – глаза у него округлились, а брови ещё больше затопорщились.
- Увидишь счас, пошли в огород.
Указала она место, где «клад» был зарыт:
- Копай здесь! – сказала строго, и ни слова больше.
Глянул на неё дед Никита непонимающе, пожал плечами, но подчинился бабьей причуде и ткнул лопату в землю на тропе. А как только услышал «звеньк» о крышку фляги, понял всё, от радости прослезился и на коленки пал:
- Эх, редьку те на закуску!... Спа-а-сибо, Матрёна Марковна!
ссылка: произведение можно прочитать на странице конкурса Белая скрижаль
Знаков с пробелами – 8667