Они выползли ранним утром из дома бабки Яворыхи, когда из города прибыл первый поезд.
Вначале посидели на лавочке у ворот, понаблюдали за приехавшими, пощурились, понежились на солнышке, разогрелись, а потом пошли гулять по всему селу:
- Шу-шу-шу. Шу-шу-шу!
Шелестя, добрели до последнего, крайнего дома, и к обеду возвратились обратно взбудораженным эхом:
- Слышь, Мария, - щебетали они у общего колодца голосом Кати Горошкиной. – Ванька-то Стрепет чего учудил!.. Шу-шу-шу!
- Да ты что?
- Правда-правда! Бабка Яворыха своими глазами видела!
- Да как же это он умудрился?
- Да вот так! Взял, и умудрился! Тихоня!
- А мать с отцом его – что?
- Говорят, будто он на них с высоты наплевал!
- Да ты что?!
- Да вот то!.. Вся не наша, заморская, и... Шу-шу-шу!
- Не верю!
- Вот те крест! В белых перьях, с алым гребнем на голове и с голосом скрипки!
- Чудеса! Это ж какая ей клетка нужна?!.
Мимо общего колодца пролетала Дарья Волошина.
- Слыхали, девки? – выплеснулись остатки слухов её голосом.
- Слыхали!
- Айда, посмотрим!
- Айда!
И Мария с Катей оставили у колодца полные вёдра и вместе с Дарьей побежали. К дому Вани Стрепета побежали, который много лет уже в разных городах и весях батрачил... Не дом, конечно, батрачил, а Иван. Сам-то дом по-хозяйски стоял за невысоким забором, в саду. И ничем не отличался от соседских.
Стол под яблоней. Вокруг стола – врытые в землю деревянные лавки...
На столе что-то из горячих закусок дымится; ложки, вилки о тарелки неторопливо стучат.
На лавках сидят мать и отец Ивана, и напротив – сам Иван с обыкновенной какой-то девчонкой в обыкновенном белом платье, с красным цветком в волосах головы...
Обыкновенно сидят, обыкновенно разговаривают о чём-то своём, обыкновенно едят, обыкновенно чокаются рюмками и обыкновенно иногда выпивают...
Правда, откуда-то слышится ласковый голос скрипки, и из печной трубы дома вылетают воздушные шарики – синие, жёлтые, красные... красные, жёлтые, синие.
А ведь го-во-ри-ли... невесть что!