На темы датских сказок
Алиса стояла у раскрытого окошка и смотрела на улицу внизу. Накрапывал мелкий дождик, и явственнее доносились смешанные запахи навоза с постоялого двора и пряностей - напротив располагалась лавка «Восточные сладости». Кристиан опять задерживался, но девочку это не очень огорчало, в студенческой комнатенке на чердаке ей никогда не было скучно. Вот на окне висит пустая клетка для канарейки, о которой Кристиан такие истории рассказывал ! – то о бутылочном горлышке, что, перевернутое, поило канарейку, то о сказках, что рассказывают птицы своим птенцам весною… только куда пропала канарейка, молчал. Алиса распахнула дверцу клетки, когда сзади кто-то тихонько кашлянул в кулак. Кристиан? Нет – на конторке сидел симпатичный гном, Клумпе-Думпе,работавший здесь домовым…впрочем, обычное дело для комнаты студента. Домового внимательно рассматривал тряпичный Пересмешник, любимая игрушка Алисы. Еще вчера Пересмешник, вторя Советнику, доказывал ей, что это все – выдумки и домовых не бывает … но вот напротив, в колпаке и полосатых гетрах сидит и, морща старческий рот, пытается прочитать написанное на кульке – это Алиса купила в лавке халву.
- Угощайся, Клумпе-Думпе! – знала, что домовой редкий сладкоежка. Тот , похоже, не услышал, беззвучно шевеля губами, и вдруг – «А! Это она! она!» - закричал так, что Пересмешник вывалился из кошелки. Домовой схватил пустую миску и , лихорадочно вытряхнув халву, стал бережно разглаживать промасленный листок бледною рукою.
- Кто – «она»? – Алиса заинтриговано склонилась над листком. Каждое появление Клумпе-Думпе заканчивалось занимательною сказкой, похоже, он всегда здесь жил и знал все о местных жителях.
- Та книга, что Кристиан читал тогда, когда Ида жила… здесь… - у Клумпе-Думпе дрогнул голос.
- Когда наш студент только снял эту комнату, с лавочником жила его дочь, Ида. Красивая… наверное. Кристиан тогда все деньги оставлял в лавке, всякий раз заходил туда, лишь бы ее увидеть, Иду . А потом, поднявшись в каморку, читал вслух стихи из этой книжки. Так читал, что начинала петь канарейка в клетке… вот этой. А Ида станет за дверью лавки и слушает, пока отец ругаться не станет… я в ту пору в лавке жил, здорово жил! Всякий раз, под Рождество и Пасху, Ида оставляла мне миску каши. С маслом! И хотел было тогда перебраться к студенту на ПМЖ – уж очень мне стихи понравились! – но каша… с маслом…
Домовой пригорюнился и виновато посмотрел на Алису. Видно было, что воспоминания даются ему нелегко:
– Ну вот почему они так? Не поговорили даже! Я ведь тогда книжку эту украл у Кристиана! Да, да… чтобы она прочла - канарейку ведь только слышала! Подбросил ей… а тут морячок молодой приехал, сосед. Поговорил с лавочником и увез Иду. Я-то думал, она книгу с собой забрала, к Кристиану перебрался… ни каши, ни стихов, - Клумпе-Думпе устало сгорбился. – И канарейку выпустил студент, она не пела уже. Только бутылочное горлышко и осталось, из которого воду пила…
Когда комната опустела, листок в руки взял Пересмешник и прочел, стараясь не заикаться:
- Они любили д-друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокою и страстью безумно-мятежной!.. –
голос звучал с трагическим надрывом
- Н-но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
Они расстались в безмолвном и гордом страданье,
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье, -
тут у нас пятна – слезы капли, должно быть, - шмыгнул носом
Но в мире новом друг друга они не узнали.