Недовольный, возвращался он на работу: в животе по-прежнему пусто, а в голове полнейшая каша - все благодаря прекрасной даме. Не понимал он, чего она хотела добиться, кормя его громкими словами из книжек по психологии. На что рассчитывала, на наивность его? Явно не на рациональность... И не ответит он ей, даже не вспомнит. Ведь совести у него, как у случайного кандидата, скорее всего, нету.
Солнце пекло по полной. Лучами своими подталкивало геройскую спину под крышу. Так стремился он в этот момент в офис, так спешил скрыться от этого нещадного светила, что в чертогах разума его светлел зеленый кабинетик с пальмой и экраном далекой, призрачной звездой. Вот, наконец, он в главном холе оттирает выступившие на лбу капли пота специальными платочками у входа, подходит к лифту. В отражение золотого зеркала дверей увидел себя таким, каким не желал бы видеть никогда: взбалмошным, с озабоченным взглядом и парой выпиравших волосинок на голове. Решился подняться по лестнице, ведь путь то держать всего до четвертого этажа. Бородатый дядька, потиравший цветочные горшки да ступеньки вокруг, удивленно покосился на него. Вот короткий коридор, дверь, ручка двери... Он дергает ее и входит в свою каморку: через сетку жалюзи просовывает свои лапы солнце и крадется по столу, заваленному макулатурой, а кругом все блеклое и будто бы пыльное, хотя он знал, что с этой пылью ежесекундно борются мелкие червячки.
- Что-то тесновато стало здесь, - с выдохом буркнул он и повалился в кресло, которое тотчас мягко и привычно отдало ему в спину.
Спустя время руки потянулись к вечно возмущавшей его бумаге: в каком веке нужно родиться, чтобы быть избавленным от этой тысячи раз перерабатываемой "древесины"? Да, все, все, конечно, шут подери, знают, что этим кормят бумагопроизводство (точнее называть это бумагопережовыванием)! Кормящее тысячи людей.
- Ну ладно. Что в этот раз?
Первый лист полетел в урну с зубами, напоминающую щелкунчика, чей скрежет одиноко прорезался в пыльной тишине. Второй и третий... Десятый, одиннадцатый... Рука нащупала что-то новое, иное по форме и, надо полагать, по фактуре.
- Сказки для детей, - с серьезным видом прочел он.
Рука машинально направилась к урне, но что-то помешало ей этого сделать. Герой задумался, внимательно рассмотрел обложку. Примитивная палитра красок, венчавшая ее, поразила его и заинтересовала: в этом мире еще есть что-то простое и по-детски яркое. Немного помедлив, он расскрыл ее.
Первая страница читалась с трудом: непривычный язык спотыкался об лунки для формальных и часто встречающихся слов и выражений, вторая протянула руку в мир детский, а третья - поглотила с головой.
Это новое, такое необычное, словно обновило базу данных. Герой забылся, потерял чувство времени и голода; солнечные лучи уже отливали золотом, и в его глаза бились несколько из них, когда мужчина на секунду оторвал взгляд он страницы.
16:00. 16:00? 16:00!
Скоро должен зайти начальник... Зачем? Да просто так, для разнообразия. Он всегда это делал в районе четырех. Мужчина подозревал, что делал он это от скуки и безделья, но и не осуждал его за это, потому как...
- Добрый день, уважаемый, - поприветствовал его вошедший человек.
- Ах, да... Действительно. Вам того же, - ответил он и принялся за бумаги.
Начальник сделал пару шагов к столу и расслабленно расположился в кресле напротив героя. Взгляд в окно, задумчивый и изучающий, как будто там не параллельные полоски, а живописная картина современности. Ноги он скрестил, подбородок на тыльной стороне ладони, он всем корпусом тянулся к окну.
- Ну что, Лавровый, не наскучил еще твой кабинет? - соизволил он произнести.
- Немного. Он уже столько лет не менялся, - ровно ответил герой.
- Может, дело в тебе? - начинал свой излюбленный разговор начальник.
Мужчина оторвал взгляд от бумаг:
- Сколько себя помнил, всегда работал в этом кабинете вне зависимости от должности.
- Ты смотри, не проспи... - тут начальник увидел цветастые, веселые страницы детской книжонки, - Странно, что она у тебя оказалась, наверно, случайно занесли, - он взял ее в руки, пролистал с сосредоточенным взглядом серьезного дяди. - У меня дочь пяти месяцев: жду не дождусь, когда уже буду читать сказки.
Это значило, что начальник - семейный человек,следовательно, многоуважаемый. Теперь нет никаких сомнений, что он ждет значительное повышение, ведь таких людей ценят.
Герой знал, что импонирует начальнику, который совсем не против поставить его на свое место. Тот давно дал это понять герою.
- Я очень рад был бы вас отблагодарить за ваше участие и заботу о подчиненных, - небольшая лесть.
- Лавровый, ты удивительный человек. На твоем месте хватать надо, быстрее! А ты... Какой-то сонный что ли... Я хочу сказать, что тебе не хватает азарта в жизни. А ведь нужно уже подготавливать базу для сам знаешь чего. Не дело это, одному на свете шляться. Да и скучно.
- Вы о семье?
- Впрочем, - не слушая совсем героя, - делай как знаешь. Ты ведь не намного младше меня.
Герой вдруг почувствовал, что где-то это уже было. Да-да! Тогда еще, два года назад, перед повышением, а еще... Пять лет назад тоже перед этим же событием... И в двадцать два года, когда родители уехали жить в Финляндию... И всегда это были те же места, что занимал перед этим начальник, тогда таковым не являвшимся. Он просто повторяет его жизнь, идет по его следам.
- Я бы пожелал вам больше времени. Ведь детям оно нужно, - зачем-то сказал герой и подумал, - чтобы ты мог так же настрагивать себя.
Начальник пробыл у него еще минут десять, прохаживаясь от стены к стене и поучая его жизни. За окном мелькал закат, и было слышно, как звуки города потихоньку принимают какой-то гулкий оттенок, вечерний, веселый и беззаботный. Когда хочется выбежать на улицу мальчишкой и повисеть на ближайших корявых деревьях. Когда душа по старой, почти забытой привычке просится навстречу приключениям, большею частью придуманным и навеянным пытливой фантазией. Тело не помнит уже этих порывов, но где-то внутри дрожит струнка, забытая струнка, оставленная для совсем другого человека, который никогда больше не появится. И грустно становится от чего-то, тоскливо...
Сложилось такое ощущение, что вон там, за этими сухими, серыми стенами разноцветный и многогранный пляшет мир. Что там, именно там пахнет долгожданной свободой и миром мечт. Там, за стенами, тебя поджидают тайны и тайны на каждом шагу, а ты сидишь и не позволяешь им открыться для тебя. Какое кощунство.
Начальник наконец то ушел. Наконец запахнулась дверь за назойливым воспитателем и можно свободно вздохнуть. Наконец.
Неужели все эти детские страсти, такие живые, - всего лишь детские страсти...
Неловко перед собой ребенком.
Герой вышел из кабинета, как будто шатаясь. Мысленно у него страшно подкашивались ноги, в глазах мигали белые звездочки; он просто плелся по стенке от серой духоты. Услышал знакомый звук каблуков, потом уже увидел ее, своего коллегу.
Мелисса - так ее звали - уверенно шла по узкому коридору с дверьми по обе стороны. Она носила очки и балетный пучок. А еще каблуки, которые каждый раз тараторили эту песню. А еще Мелисса явно было к нему не равнодушна, хотя она как будто была неравнодушна и ко всему остальному.
Герой невольно потупился, ожидая очередную порцию бессмысленных вопросов. Ну что, что можно спросить в этот раз?
- Добрый вечер, друг, - очень и очень фамильярно.
- Добрый, коллега, - герой встал в стойку: ноги перекрестил, левую руку - локтем к стене, правую - в бок. И этак свободно и не навязчиво.
- Мы с вами еще не виделись, а вы уже уходите. Как некультурно.
- Весьма и весьма...
- Где же вы пропадали в обед? Заработались, должно быть? - Мелисса поправила очки.
- Как это где? Обедали.
- Почему не в вашем любимом центре перекусов?
- Почему да почему? Вы лучше скажите, почему не торопитесь? Работы мало?
- Наоборот. Все очень запутано.
- Мы с вами давно толком не общались, это верно, но... Послушайте! Ведь если часы пробили пять, ноги нести надо, ноги отсюда, - он пристально посмотрел в глаза собеседницы.
Мелисса смутилась и даже не попыталась скрыть этого, что было странно для такой женщины, как она.
- Я не знаю, что обычно говорят в таких случаях. В смысле, у меня еще есть дела... И... куда же мне идти? То есть, зачем торопиться? - она весело прищурилась и взглянула на него.
Цепочка плелась, как разросшийся сорняк путается в самом себе. Но сами они не замечали этого.
"Пустохмельство" - думал каждый раз после подобных разговоров герой.
- Вы что-то изменились, Лавровый. Что-то предчувствуете? - она улыбнулась.
- Слишком пространно... Оно ведь всегда что-то предчувствуется, не так ли?
- Возможно, возможно. Но не всегда это видно.
- А вы что предчувствуете? Карнавал?
Она рассмеялась.
- Ну, что смешного? - будто удивился Лавровый.
- То и смешно, что мы тут с вами стоим в таких костюмах, работники офиса, а говорим про карнавалы...
- Что же теперь, и говорить не положено о том, что нас не касается?
- Странно...
- А вдруг!
- Что вдруг? - Мелисса откинула голову назад и посмотрела на него удивленно озабоченно.
- Вдруг я отношусь к нему? Вдруг... Этот карнавал имеет ко мне прямое отношение?
- Больше говорите тут...
- Ну даже если и не прямое... А косвенное. Что теперь?
- Любите вы витать в мыслях.
- А вы. Что любите?
- Я? Ох, ну и разговорчики всегда с вами...
- Не по душе?
- Не по карману. Время мое дорогое.
- Ну тогда. Наши дороги здесь расходятся, - театральными жестом завершил свое высказывание герой, разводя руками и прижимаясь к белой стене.
Мелисса, дружелюбно улыбаясь, вновь затараторила небольшими, но шумными каблуками.