Изумрудная трава Лудовико Ариосто и Петра Ершова

   

   У меня вопрос: вы читали "Неистового Роланда" Ариосто? А если читали, то - всего ли? Честно признаюсь, у меня на всего не хватило силы воли, хотя я очень хочу изучить книги, читанные и любимые Пушкиным, насколько возможно полно. Но на длиннющего "Орландо" меня не хватило: всё время возникало что-то интереснее, насущнее и важнее, всё время что-то отвлекало. Я его откладывала, откладывала, - и отложила совсем, запутавшись в героях и героинях, хотя и очаровывалась моментами до самозабвения... "Orlando furioso" был популярен в России на рубеже восемнадцатого - девятнадцатого веков, и тогда тО - Пушкинское  (и предпушкинское) - поколение читающей - образованной - публики, всё его читало. Тогда были в моде романтические рыцарские сказочные поэмы. На основании этого произведения Пушкин создал свою поэму "Руслан и Людмила" (1820), заявив в ней себя русским национальным поэтом. Потом, - в 1826 году - перевёл из 23 Песни - о безумии Орландо, набрёдшего на место встреч своей Анжелики с "другим".  Пушкин считал  Арьоста «легким и весёлым» и взял эту манеру повествования средневекового итальянца в своего "Онегина". Видимо, страшно уже далеки мы от великого Пушкина, что нам - лично мне, - тяжеловато читать длинную-длинную поэму со множеством героев и всякими отдельными их приключениями. Да, но Пушкин Арьоста читал и любил с детства - на то он и гений! - только упрекал его за "сервильность", - однако, каким же и  быть придворному поэту?
Но - к чему я об этом говорю?  К тому, что о любви Пушкина к Ариосто, переводах и переимке им лёгкости его - Ариостова - стиха мы знаем достаточно. Но никогда не слышали подобного в отношении сибирского "самородка" Петра Павловича Ершова! Между тем - даже при невнимательном и неполном прочтении Ариостовой поэмы, бросаются в глаза некоторые куски, знакомые нам по узнанной ещё в далёком детстве сказке "Конёк-Горбунок". Например, вот такой: когда Иван-дурак с Коньком-горбунком едут по первому заданию царя добывать Жар-птицу, они оказываются в таком чудесном месте, - где эти самые жары-птицы обитают:
И, окончив речь к Ивану,
Выбегает на поляну.
Что за поле! Зелень тут
Словно камень-изумруд;
Ветерок над нею веет,
Так вот искорки и сеет;
А по зелени цветы
Несказанной красоты.


Мало того, что изумруд этот выхвачен буквально "изо рта" пушкинской Белки: "Ядра - чистый изумруд; Но, быть может, люди врут", - это - ладно, другое поражает, - герцог Астольф (из Ариостовой поэмы) - со своим гиппогрифом - уже бывал в подобном месте:


И уже он на горной спине земного рая.
Как топаз, рубин, сапфир, жемчуг, золото,
Хризолит, гиацинт, диамант,-
Были здесь цветы, распещренные
Добрым ветром по радостным холмам.
Зелень трав
Зеленее была земного смарагда,
Зелень трав
Красовалась в вечных цветах и плодах.

Трава зелёная, как изумруд,  или даже - "зеленее" смарагда - изумруда, и цветы необыкновенной красоты, и ветерок-сеятель... Всё взято отсюда. Значит, и Ершов знал и любил Ариосто? Зачем только он притворялся, что написал "русскую народную" сказку, которую взял слово в слово у какого-то народного сказителя и только "привёл в более стройный вид"? А судя по его письмам, он Ариосто не читал; судя по его письмам, он не читал и Вергилия, и Шекспира... И, - значит, - Иван-дурак с Коньком - это в чём-то и Астольф, лишённый своего рассудка, с волшебным гиппогрифом. Что сие за зверь? "Гиппогриф - волшебное существо: полуконь, полугрифон (при этом грифон сам является помесью льва и орла)...
Родина Гиппогрифа — Рифейские горы". /"Википедия".
О Рифейских горах скажем отдельно в другом месте. Здесь же - на мой взгляд, - одно из доказательств не-авторства П.П. Ершова в отношении сказки "Конёк-Горбунок" и явного авторства А.С. Пушкина.  Потому что знакОм с детства, любим, переводим и взят отчасти примером Арьосто был именно Пушкиным. Об Ершове таких сведений нет. Если сии откроются - сообщите!

И ещё одно сравнение отрывочка из Ариостова "Орландо" и Ершовского "Конька".


Астольф правит крылатого скакуна
Медленно и плавно
Ко дворцу, раскинутому на тридцать миль,
И дивится направо и налево,
И как взглянет—низкой, мерзкой и душной
Ему помнится человечья земля,
Словно бог и природа ею гнушаются,— ...

Наше царство хоть красиво, -
Говорит коньку Иван
Средь лазоревых полян, -
А как с небом-то сравнится,
Так под стельку не годится.
Что земля-то!.. ведь она
И черна-то и грязна;..

Не сходны ли ситуации? И не Пушкинские ли это стихи?

Кстати, в детстве Пушкин жил в районе истока московской речки Черногрязки...
И Пряхи есть как у Ариоста, так и в сказке "Конёк-Горбунок". Апостол Иоанн приводит герцога Астольфа с его "коньком"-гиппогрифом к этим Пряхам:

Приводит его святой апостол
Ко дворцу, близ которого — река.
В том дворце сто покоев, и все полны
Пряжею —
Льняной, шерстной, шелковой, хлопчатой,
Толще, тоньше, краше, лучше и хуже.
А над ними седая с веретеном
Сидит пряха и вывивает нити,
Как в деревне летом,
Обобрав и отмочив шелковичный сбор.
А как кончит одну кудель —
Подают ей вместо конченной новую,
А те нити берет другая женщина,
Делит лучшие к лучшим, худые к худшим.
«Что у них за дело?» —
Вопрошает рыцарь апостола;
И апостол в ответ: «Сии суть Парки,
Выпрядающие нити ваших жизней.
Сколько длится прядь,
Столько длится человеческий срок,
А Природа и с Природою Смерть
Назначают, где рваться той и этому.
А забота о лучших и о худших
Надобна для того,
Чтоб из лучших сплелось убранство рая,
А из худших—путы для адских грешников».

В "Коньке" - не так развёрнуто, а более сжато и лаконично сказано:

Что конёк туда вбежал,
Где (я слышал стороною)
Небо сходится с землёю,
Где крестьянки лён прядут,
Прялки на небо кладут.

Тут из всех куделей выбран лён - Псковская губерния успешно вырабатывала его в пушкинское время... Думаю, и фамилия Пушкинского героя - Лен-ский отчасти связана с этим же льном.

И ещё - о кресте:

в  "Роланде":

В Эфиопии царствует царь Сенап,
У которого крест наместо скиптра,
А под ним—народы, грады и руды
Золотые вдаль до Красного моря.
Он блюдет такую веру, как наша,
Спасительную от злобной геенны...;
 

в "Коньке":

А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд -
Православный русский крест.

Не перенесён ли здесь на Небо крест православного эфиопского царя Сенапа? И под ним были - народы, грады и руды, как город и деревни - под крестом в "Коньке".  Кстати, из всех африканских государств, спорящих о родстве с Пушкиным, преимущество - как раз за Эфиопией... А мальчик наш, - "настоящий арапчик", - стал самым великим поэтом Православной России. И  -может быть, - гораздо больше, чем поэтом, он стал...


И - ещё одна явная цитата в "Коньке-Горбунке" из "Неистового Роланда".

Астольф идёт с Иоанном Богословом по Луне и видит там то, что утеряно на Земле. В частности:

А цикады, которые надтреснуты—
Образ песен в хвалу земных владык.
Золотые узы, алмазные столбы
Зрелись знаками любовного злополучия...

 /поэтический перевод Гаспарова.

или -

Змеи с головами молодых девушек, обозначают хитрости мошенников и работу фальшивых монетчиков. / прозаический перевод Зотова.


А в сказке "Конёк-Горбунок" Иван на Коньке -

Подъезжают (к терему Царь-Девицы); у ворот
Из столбов хрустальный свод;
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые...

Думаю, Автор Конька предполагает в этих столбах и змейках не совсем то ( а может, и совсем не то), что предполагал Ариосто (у того - нечистое, а здесь- наоборот- чистое), но сами эти образы - разве не из Ариостовой поэмы взяты? Между тем, она переводилась на русский язык долго и маленькими отрывками. Целиком была переведена в 90-х годах девятнадцатого века - когда ни Пушкина, ни Ершова давно уже не было в живых, как раз Зотовым. Но разве вот это - знание Ариостовой поэмы - не аргумент в пользу авторства Пушкина? Ершов в те годы, когда создавался "Горбунок",собственноручно написал в письме другу, что он "кандидат университета, а не знает ни одного иностранного языка".

P.S. Напоследок вернёмся к изумрудной траве. В книжечке лауреата Ершовской премии С. Ильичёва "Возвращение "Конька-Горбунка"" приводится отрывочек-начало так и не дописанной Ершовым сказочной поэмы "Иван Царевич", - смотрите -ка, что у него понаписано:

А пред ней ширинкой чудной
Луг пестрелся изумрудный,
А по лугу ручеёк
Серебристой лентой тёк.
Воздух лёгкий так отрадно
Навевал струёй прохладной!
Солнце утра так светло
В путь далёкий свой пошло!

И это после того, как тот же автор (?!) написал:

Вот сюда-то до зарницы
Прилетают жары-птицы
Из ручья воды испить;
Что за поле! Зелень тут
Словно камень-изумруд;
Ветерок над нею веет,
Так вот искорки и сеет;
А по зелени цветы
Несказанной красоты.
А на той ли на поляне,
Словно вал на окияне,
Возвышается гора
Вся из чистого сребра.
Солнце летними лучами
Красит всю её зарями,
В сгибах золотом бежит,
На верхах свечой горит.

Не похоже ли, что он неумело копирует "самого себя", - или, всё-таки - Пушкина?