Полдень. Кладбище. Лёгкий ветерок, мягкий шелест листвы, птичий гомон. Невесомые тени трутся о песчаные дорожки, белые плиты, могильные кресты. Воздух пронизан солнцем, прозрачен и упоителен.
У одной из могил лицом к нам стоит сорокалетний мужчина. На нём светлый костюм, мягкая шляпа, в руках трость из чёрного дерева. Взгляд прикован к белому кресту. Что изображено на кресте, нам не видно – мы находимся за ним. Выражение лица у мужчины странное: ни тени печали или скорби, ничего из того, что характерно для тех, кто посещает кладбище. По губам скользит улыбка, в уголках глаз хитринка, длинные пальцы выстукивают бодрый марш по дереву трости.
Таков вид нашего автора. Да-да, АВТОРА – без которого не рождается на свет ни одна, пусть самая незначительная, история.
Итак, АВТОР созерцает могилу, а мы слышим, что за кадром переговариваются два женских голоса. Говорят они по-итальянски, и мы вряд ли понимаем, о чём именно. Но АВТОР понимает. Он поднимает взгляд, причём, его лицо в одну секунду меняется и принимает скорбное и спокойно-равнодушное выражение, снимает шляпу и кланяется – правда, лишь одним движением головы, сверху вниз и чуточку вправо. Следует короткий женский смех – очень короткий, всё же кладбище! – и голоса начинают удаляться.
Глаза АВТОРА вновь прикованы к кресту, и вновь блуждает по лицу улыбка.
Наконец, он надевает шляпу и идёт прочь от могилы по узкой аллее, усыпанной солнцем и тенью. Идёт не спеша, но в движении сквозит стремительность: то ли оттого, что трость выписывает в солнечном воздухе какие-то замысловатые кренделя, то ли потому что голова задрана кверху, то ли… Нет-нет! Просто повинуясь взмаху трости, возникла музыка и полетела, набирая темп, по аллее, над кладбищем, над птичьим гомоном, над танцем листвы и теней – музыка, музыка, музыка.
И появился титр:
«PRESTISSIMO»*
по рассказу Ивана Бунина «Лёгкое дыхание»
- повисел недолго на фоне аллеи, идущего по ней АВТОРА, солнца, тени – и исчез вместе с музыкой и светом.
Потрескивают дрова в камине. Блики от каминного огня скользят по картине: в саду, полном зелени и воздуха, гуляют мужчины в цилиндрах и женщины с ажурными зонтиками в руках. Картина висит над письменным столом, за которым, прикрыв лицо рукой, сидит АВТОР. На столешнице - чернильный прибор, листы бумаги, подсвечник с незажжёнными свечами и новенький револьвер – сталь блестит заманчиво, так и хочется протянуть руку и прикоснуться к оружию.
АВТОР вздрагивает, опускает руку, прислушивается. Слух не подвёл АВТОРА. Это был револьверный выстрел.
В дальнем углу комнаты АВТОР видит сидящую на диване совсем молоденькую девушку, почти ещё девочку, в светлом летнем платье. Он поспешно убирает револьвер в ящик стола, зажигает свечи и подходит с подсвечником к девушке. Девушка погружена в чтение книги в дорогом позолоченном переплёте. Читающая очень мила, черты лица изящные и тонкие, глаза глубокие, бархатные. Ей лет шестнадцать, не больше.
ДЕВУШКА. Странная книга (закрывает фолиант). Читаешь, читаешь – и словно видишь сказочный сон. Такое бывает?
АВТОР. Всё бывает. Если вам не нравится - пожалуйста, выберите любую другую.
ДЕВУШКА. Это же папина. Он её спрятал, а я нашла.
АВТОР читает название, потом начинает хохотать. ДЕВУШКА, вспыхнув, вскакивает с дивана и стремительно идёт к двери. Но останавливается, оборачивается и, сверкнув прелестными глазками, улыбается.
ДЕВУШКА. Вы забавный, я прощаю вам вашу бестактность. Только, чур уговор – папе ни слова.
ДЕВУШКА выходит из комнаты. АВТОР замечает, что мы за ним наблюдаем, и говорит, сокрушённо покачивая головой.
АВТОР. Это Оля Мещерская. Что можно сказать о ней, кроме того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек? (Пожимает плечами.) Она способна, но шаловлива и очень беспечна. Уже в четырнадцать лет она была невыразимо хороша собой, а в пятнадцать… Да что уж там, она красавица!
На картине мужчины в цилиндрах и женщины с ажурными зонтиками в руках гуляют среди зелени и света.
АВТОР. Как тщательно причёсывались её подруги, как следили за своими сдержанными движениями. А она ничего не боялась – ни раскрасневшегося лица, ни растрёпанных волос. Без всяких её забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней всё то, что так отличало её из всей гимназии , - изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз.
Теперь комната залита светом. Гремит музыка яростная, полётная, вихрящаяся. В распахнутых дверях, словно привлечённая музыкой, возникает ДЕВУШКА – ОЛЯ МЕЩЕРСКАЯ. Вид у неё отчаянный – вот-вот кинется в пропасть! – и счастливый. Музыка кипит и плещет, огни сверкают, АВТОР и ОЛЯ кружатся в танце.
АВТОР. Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская. Ни за кем на балах не ухаживали столько, сколько за ней. И уже пошли толки…
ОЛЯ. И пошли толки…
АВТОР. Пошли толки…
ОЛЯ. И пошли, пошли, пошли толки!..
Музык плещет, огни сверкают и всё кружится, кружится, кружится: свечи, стены, потолки…
А толки действительно идут. В стороне от танцующих двое – мужчина и женщина в летах, но отнюдь не старые – ведут незатейливую, можно сказать, семейную беседу.
МАЛЮТИН. Вчера я был у Мещерских.
МАЛЮТИНА. Очень мило с твоей стороны. В прежнее время твои визиты отличались большей разнообразностью.
МАЛЮТИН. Я был у них по делу.
МАЛЮТИНА. Мой друг! Конечно, я начальница женской гимназии, но это ещё не значит, что я круглая дура. Вы все точно с ума посходили!
МАЛЮТИН. Ты имеешь в виду Оленьку?
МАЛЮТИНА. Мужчины на редкость сообразительны.
МАЛЮТИН. Она же ребёнок!
МАЛЮТИНА. Однако, она ветрена. И, кажется, не может жить без поклонников.
МАЛЮТИН. Благодарю покорно за комплимент.
МАЛЮТИНА. Вообрази, в неё безумно влюблён какой-то гимназист.
МАЛЮТИН. А она?
МАЛЮТИНА. Изменчива. Говорят, что он покушался на самоубийство.
МАЛЮТИН. Тебе непременно нужно пробеседовать с ней.
МАЛЮТИНА. Очень остроумно. Пожалуй, мне пора. Ты не откажешься проводить меня?
АВТОР возле письменного стола. Он немного устал от танцев, но, кажется, доволен.
АВТОР. Вот так незаметно упрочилась слава Оли. Последнюю свою зиму она совсем сошла с ума от веселья. Она казалась самой беззаботной и самой счастливой.
Слышен далёкий гудок паровоза. АВТОР достаёт из ящика стола револьвер и кладёт его на столешницу. Гудок паровоза слышен совсем рядом. АВТОР выходит из комнаты и спешит по коридорам, распахивает дверь в парадном и выходит на крыльцо. Ночь. Падает крупный снег. Мимо АВТОРА, высвечивая его лицо короткими бликами оконного света, грохочет поезд. Внезапно рядом с АВТОРОМ оказывается молодой мужчина, прямо скажем, невыразительной наружности. На мужчине зимняя офицерская шинель и фуражка с кокардой. На шинели и фуражке – хлопья снега.
ОФИЦЕР. Простите великодушно, не подскажете, который теперь час?
АВТОР. А, это вы… Что вы, господин поручик?
ОФИЦЕР. Мне здесь назначено свидание. Который час?
АВТОР. Вы неважно выглядите. Не волнуйтесь. Время позднее.
ОФИЦЕР. Боже, какая мука! Я замёрз как собака!
АВТОР. Терпите.
ОФИЦЕР. Да который же час, чёрт вас возьми?
Но АВТОР уже не слышит. Он идёт по аллее летнего благоухающего сада по направлению к скамейке, на которой в мечтательной позе, с книгою в руках, расположилась ОЛЯ. АВТОР присаживается рядом с девушкой.
АВТОР. Тебя ждут.
ОЛЯ не отвечает. Тогда он берёт у неё из рук книгу, листает.
ОЛЯ. Я прочла, какая красота должна быть у женщины. Там столько насказано, что всего не упомнишь.
АВТОР. Чёрные, кипящие смолой глаза.
ОЛЯ. Ей-богу, так и написано: кипящие смолой!
АВТОР. Чёрные, как ночь, ресницы.
ОЛЯ. Чёрные, как ночь!
АВТОР. Нежно играющий румянец.
ОЛЯ. Нежно играющий румянец!
АВТОР. Тонкий стан.
ОЛЯ. Тонкий стан!
АВТОР. Длиннее обыкновенного рука.
ОЛЯ. Маленькая ножка, в меру большая грудь, правильно округлённая икра, колено цвета раковины, покатые плечи! Прошу вас, папе ни слова!
Она убегает. Он вытягивает ноги, закидывает голову на сцепленные за затылком руки, сидит, расслабившись и щурясь от яркого солнечного света.
АВТОР. Всё это верно. Но главное – лёгкое дыхание.
А ОЛЯ уже стоит в кабинете начальницы женской гимназии перед столом, за которым сидит г-жа МАЛЮТИНА. Над столом картина: мужчины в цилиндрах и женщины с ажурными зонтиками в руках гуляют в саду.
МАЛЮТИНА. Мадемуазель Мещерская!
ОЛЯ. Я слушаю, мадам Малютина.
МАЛЮТИНА. Слушать вы меня будете плохо. Я, к сожалению, убедилась в этом. Я не буду повторяться, не буду говорить пространно. Вы уже не девочка…
ОЛЯ. Да, мадам.
МАЛЮТИНА. Но и не женщина. Что это за причёска? Это женская причёска.
ОЛЯ. Я не виновата, что у меня хорошие волосы.
МАЛЮТИНА. Вот как, вы не виноваты! Вы не виноваты в причёске, не виноваты в этих дорогих гребнях, не виноваты, что разоряете родителей на дорогие туфельки! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из виду, что вы пока только гимназистка…
Теперь голос МАЛЮТИНОЙ звучит где-то далеко, слова сливаются между собой и затихают, а перед ОЛИНЫМИ глазами возникает иная, радостная и упоительная картина. ОЛЯ одна в саду, на скамейке. Из шелеста листвы выплывает приятный мужской баритон, напевающий на мотив арии из «Фигаро».
ГОЛОС МАЛЮТИНА. Олечка–Оленька, Олечка-Оленька, я уже зде-есь, у ваших ног!
ОЛЯ. Алексей Михайлович приехали!
МАЛЮТИН с букетом цветов появляется из-за дерева.
МАЛЮТИН. Низко кланяюсь вам, прекраснейшая! Ваш смиренный раб.
ОЛЯ. Я сердита на вас, господин Малютин. Обещали быть к завтраку и обманули. Скажите, все мужчины обманщики?
МАЛЮТИН. Поверьте, Оля, загнал целый эскадрон лошадей.
ОЛЯ. Представьте, Алексей Михайлович, я совсем одна. Все наши с самого утра уехали. Ужасно скучно! Развлекайте меня, рассказывайте!
МАЛЮТИН. Что же вам рассказать?
ОЛЯ. Что в городе?
МАЛЮТИН. Жарко. Гимназия ваша расплавилась в одиннадцать часов пополудни на глазах у изумлённой публики. О чём ста сорока девятью городовыми незамедлительно был составлен подробнейший протокол.
ОЛЯ. Кошмар! А у нас Марго ощенилась. Пойдёмте смотреть, скорее!
Настойчивой голос МАЛЮТИНОЙ возвращает ОЛЮ к действительности.
МАЛЮТИНА. Повторяю вам, мадемуазель Мещерская, вы пока только гимназистка.
ОЛЯ. Простите, мадам, но вы ошибаетесь. Я женщина. И виноват в этом знаете кто?
Ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне.
АВТОР в своей комнате. Он возбуждён, стремительно ходит из угла в угол. Потом кидается к столу, широким движением руки сбрасывает бумаги на пол. Задувает все свечи, оставив одну. Над столом картина: в саду гуляют мужчины в цилиндрах и женщины с ажурными зонтиками в руках.
Улица. Ночь. Порхает снег. Из дома выходит ОЛЯ, одетая наспех, вглядывается в темноту. Скрипят по снегу скорые шаги, к ОЛЕ подходит ОФИЦЕР.
ОФИЦЕР. Наконец-то! Я уже потерял всякую надежду.
ОЛЯ. Глупенький! (Порывисто обнимает его, целует.) Как холодно! Ты совсем замёрз. Идём!
ОФИЦЕР. Оля!
ОЛЯ. Ты испугался?
ОФИЦЕР. Нет. Но… как-то странно…
ОЛЯ. Оставь, пожалуйста. Я теперь одна. Идём же! (ОФИЦЕР не двигается.)
Послушай! (Обнимает его.) Мне нужно сказать тебе кое-что… Очень важное… Непременно сейчас.
ОФИЦЕР. Я пришёл к вам с чистыми намерениями.
ОЛЯ. Господи боже мой, как ты умеешь быть невыносимым! Мне холодно! Идём же, идём!
ОЛЯ и ОФИЦЕР в комнате. Горит одинокая свеча на письменном столе, рядом с нею лежит револьвер. ОЛЯ сидит на диване. Глаза её лихорадочно блестят. Она вынимает из волос гребень, и волосы падают, красиво обрамляя её лицо.
ОФИЦЕР. Что с вами?
Оля. Нездоровится. Сядь тут, рядом.
ОФИЦЕР опускается на диван. Короткое молчание.
ОФИЦЕР. Я всё обдумал. Жить без вас мне положительно невозможно. Конечно, я человек не вашего круга. Но я осмеливаюсь сделать вам предложение.
ОЛЯ. Не так! Не так! (Говорит очень тихо, а ОФИЦЕР, глядящий ей в глаза, выполняет её приказания, точно под гипнозом.) Он взял мою руку. Стал гладить нежно и осторожно. Потом пожал крепко-крепко. Потом поднёс к губам и поцеловал. Ещё раз, ещё и ещё… Я закрыла лицо платком. Он поцеловал меня в губы через платок. Несколько раз.
ОФИЦЕР срывает с её лица платок и целует её в губы.
ОЛЯ. Я сошла с ума! Я сошла с ума!
ОФИЦЕР. Оля… Оля… Оля…
ОФИЦЕР крепко сжимает ОЛЮ в объятьях. Целуются страстно. ОЛИНА рука тянется к свече. Вот уже ладонь над пламенем. Рука замирает. ОЛЯ издаёт мучительный стон, напоминающий стон во время любви. Рука падает на пламя, гася его. В комнате темно.
Через некоторое время в темноте чиркает и зажигается спичка. Потом возникает огонёк папиросы. Потом спичка зажигает свечу, робко освещающую комнату. На диване сидит МАЛЮТИН, курит с наслаждением. Одежда его, мягко говоря, в некотором беспорядке. Рядом, едва укрытая платьем, полулежит ОЛЯ. Её лицо спрятано под ладонями.
МАЛЮТИН. Дождь, кажется, перестал. Оленька, не надо плакать, девочка!
ОЛЯ. Мне страшно.
МАЛЮТИН. Это пройдёт.
ОЛЯ. Нет! Ты любишь меня?
МАЛЮТИН. Очень-очень давно.
ОЛЯ. Тебе смешно. Зачем ты улыбаешься?
МАЛЮТИН. Маргарита.
ОЛЯ. Что?
МАЛЮТИН. Очень похоже. Я – Фауст, ты – юная Маргарита.
ОЛЯ. И Мефистофель явился к тебе в виде пса?
МАЛЮТИНЮ. И укусил за палец.
ОЛЯ. Поцелуй меня!
МАЛЮТИН склоняется к ней, но в последний момент ОЛЯ отталкивает его.
ОЛЯ. Идёмте в сад, скорее!
А в саду солнечно, воздушно, радостно. Легко идёт по аллее МАЛЮТИН. Ему навстречу бежит ОЛЯ в подвенечном платье. Они обнимаются и целуются. Стоя под огромной липой, веточками чертят и пишут друг другу что-то на земле. Смеются, обнимаются, целуются и пишут, пишут, пишут… Так продолжается долго-долго, пока звучит нежный романс:
Когда-то я была майором,
Тому уж много, много лет.
И вы мне в будущем сулили
Блеск генеральских эполет.
В каком теперь служу я чине,
Того не ведаю сама,
Но к вам прошусь я в ординарцы,
Иначе я сойду с ума.
Некрасивый ОФИЦЕР открывает глаза. Виденье исчезло. Опять он с ОЛЕЙ стоит на ночной улице и опять бесконечной каруселью кружит снег.
ОФИЦЕР. Это правда?
ОЛЯ. Молчи, умоляю тебя!
ОФИЦЕР. Вы!.. Вы!..
ОЛЯ. Да, я не люблю тебя.
ОФИЦЕР. Вы поклялись быть моей женой!
ОЛЯ. Оставь! Я женщина, я не могу жить без фантазий.
ОФИЦЕР. Не верю! Ни одному вашему слову не верю!
Слышен гудок паровоза.
ОЛЯ. Да, я люблю тебя! О, мой единственный, мой ненаглядный!
ОФИЦЕР. Не надо!
ОЛЯ. О, мой возлюбленный! Мы поженимся, я отдаю тебе своё сердце!
ОФИЦЕР. Нет! Нет!
ОЛЯ. Ну и дурак. Подумай хорошенько. Ещё минуточку.
ОФИЦЕР. Хорошо…
АВТОР сидит за письменным столом в ожидании. За окном шум проходящего поезда. АВТОР кидается к окну и распахивает его. Грохочет поезд. В комнату врываются ветер и снег. АВТОР в напряжении. Отчётливо слышен выстрел. АВТОР сразу обмяк, словно обессилел. Добирается до стола, опускается на стул. Становится очень тихо, слышно, как трещат в камине дрова.
АВТОР. Браво, господа! Браво!
Открывается дверь, пропуская в комнату ОФИЦЕРА. В руке у него револьвер. Пошатываясь, ОФИЦЕР идёт к письменному столу, усаживается напротив АВТОРА. Тупо смотрит на горящую свечу. Потом кладёт на стол револьвер. АВТОР рассматривает некрасивое, дрожащее лицо ОФИЦЕРА.
АВТОР. Хотите воды?
ОФИЦЕР. Оставьте меня.
АВТОР. Возьмите себя в руки.
ОФИЦЕР. Боже мой! Она поклялась мне… Потом вдруг говорит, что не любит… Говорит, что все эти разговоры о браке – просто издевательство надо мной… Боже!
АВТОР. Вы, разумеется, поверили?
ОФИЦЕР. Она дала мне прочесть страничку дневника, ту, где написано о Малютине.
АВТОР. Дайте сюда!
ОФИЦЕР протягивает ему жалкий, скомканный клочок бумаги.
ОФИЦЕР. Я пробежал эти строки… И выстрелил в неё!
АВТОР (читает). «Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась. Нынче я стала женщиной! Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход. Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!»
АВТОР прячет револьвер и клочок бумаги в ящик стола.
АВТОР. Браво, господа!
Полдень. Кладбище. У знакомой нам могилы стоит АВТОР. Теперь мы находимся у него за спиной и можем рассмотреть медальон, закреплённый в центре могильного креста.
С медальона живо и радостно смотрит на нас ОЛЯ.
Нет, не она. Подпись под медальоном сделана на итальянском языке. Вероятно, мы никогда не знали похороненную здесь девушку.
ГОЛОС ОЛИ. Главное вот что – лёгкое дыхание! А ведь оно у меня есть, - ты послушай, как я вздыхаю, ведь правда, есть?
АВТОР оборачивается и смотрит на нас очень печально.
Бесконечная снежная равнина, до самого горизонта. Позёмка скользит, шелестит мягко и сонно. Цепочка следов. Это бредёт, увязая в снегу, одинокий АВТОР. А в сугробе, полузанесённая белой снежной пылью, торчит картина: мужчины в цилиндрах и женщины с ажурными зонтиками в руках гуляют в летнем саду.
ГОЛОС АВТОРА. Теперь это лёгкое дыхание снова растворилось в мире.
Снег. Цепочка следов. Бредущий по снегу АВТОР. Картина в сугробе.
Застывает изображение. И плывут по нему финальные титры.
К О Н Е Ц
*Самый быстрый темп в музыке (итал.)
июль 2014 года, Москва