Стенограмма допроса свидетеля О., 1955 г. р.
Место работы: начальник охраны, супермаркет «Ашан»
Свидетель О. (О):
Я двадцать лет в ментуре проходил. Пару раз даже права им зачитывал, как вы сейчас. Много чего было. До подполковника дослужился! А в то время запросто так звёздочки не давали. Их надо было заслужить. А не заработать.
Оперуполномоченный С. (С):
(В соответствии с порядком допроса свидетелей, требует от свидетеля вернуться к сути вопроса.)
О:
По сути так по сути. Я ж как раз по ней специалист. Я в охране уже двадцать лет — и всяких видал. То, что они все как один бездельники — это я молчу. Тянут то, что сами же у наркоманов отобрали, ладно. Пьют в туалете, где пока камер нет. Вы нормальные, я им говорю. Вы же тут же… Ну правильно? Этот-то, едметь, Джордж, он-то как раз и нормальный, получается. От кассы не отходил, на сверхурочку соглашался. Не помню даже, чтоб он вообще в туалет ходил, за столько-то лет. Не воровал совсем. Я как-то увидел, как он открытую пачку салфеток вынес из офиса. Клянусь, я чуть не прослезился. С пацанами он не очень тусовался, ну а чего ему с ними? Он же не пил. Это у меня работает один, врач по образованию, так он не пьёт, не пьёт, а как напьётся, так все вокруг свиньи, и всё чего-то требует: то жрать, то ср…
С:
(Напоминает свидетелю о санкциях за отказ сотрудничать со следствием в вопросах угрозы государственной безопасности.)
О:
Я ведь сотрудничаю. Я говорю: ну не похож он на этого… на бунтовщика. Какой там хрен?.. Ой, нельзя уже? Извините. (Кашляет.) Ну собирает он монетки, марки, я не знаю… Я ж ему не нянька, что мне к нему привязываться, правильно? В носу он ковырялся. Обычно когда думал, что никто не видит, такой: раз в нос, два в рот. Но он иногда увлекался, и прямо на рабочем месте. Козюли свои… Ой, извините обратно. Я подхожу, говорю: «Тебя дома не кормят?» (Улыбается.) Но это так, это пару раз всего было. Не становиться же из-за этого… чёрт знает кем. Ну ушла жена — с кем не бывает. А, ещё он обидчивый был, да. Жена его раз пришла, говорит, мол, зарплату домой не принёс, детям не за что форму школьную купить. Она не жаловаться пришла, нет. Она думала, что ему не заплатили. Выводили втроём. Ну, я ему и треснул так, легонько. Так он пару месяцев ходил, смотрел зверем. У нас как свободная одёжка появилась для детей, ну изъяли там… (Долго и громко кашляет.) Я ему предлагаю, всё же по закону, а он отвернулся и ушёл. Гордый, значит. Салага.
Год 2013-й, первое декабря.
—
Джордж проснулся в пустой квартире. В квартире, похожей на его квартиру, но с огромной разницей: здесь никто не стучал босыми пятками по полу. Никто не включал на полную громкость радио с новой песней на непонятном языке. Никто не запирался в ванной и кричал, отказываясь выходить. Никто не спрашивал: почему у людей пять пальцев и почему они сгибаются в трёх местах, как червяки? Никто не кричал. Квартира была определённо чужой.
Зевая и потягиваясь, Джордж вышел на кухню и включил телевизор. Нашёл в холодильнике и сварил три куриных яйца, по размерам как голубиные. В телевизоре нашёл мультфильм про кота и тараканов и с удовольствием съел яйца, посыпая солью и закусывая чёрным хлебом с маслом. Вымыл руки и поставил завариваться чай. Прислушиваясь к своим шагам, вернулся в спальню, тщательно, с паром выгладил застиранную тенниску и повесил её на ручку шкафа, поправляя стрелки на коротких рукавах. Выходные джинсы погладил быстро, как и положено гладить джинсы, и небрежно бросил их на кровать. Снова пересёк пустой холл, накрутил чайный пакетик на ложку, выжал и шлёпнул его на блюдце. К дверце шкафа, как раз перед глазами Джорджа, была приклеена записка: «Не сыпь сахар!» Джордж достал из шкафчика сахарницу, зачерпнул чайную ложку без верха и высыпал себе в чай. Он выпил чаю с молоком, макая в него печенье и глядя, как тучи догоняют облака. Печенье размокало и тонуло на дне.
В это утро Джордж как следует выспался, пользуясь первым выходным за две недели. Его жена, как всегда, встала рано, накормила дочек, отвела их в школу и почти побежала на работу. Позавтракав и одевшись, Джордж достал из-под кровати картонную коробку, поставил на колени и открыл — в ней было несколько мешочков из ткани, каждый был перевязан бечёвкой. На бечёвках болтались бумажные таблички с надписями от руки. Джордж достал мешочек с надписью «Австралийский лунар 2. Пруф.» и высыпал из него монеты — каждая лежала в отдельном прозрачном пакетике. Пересчитав все пять монет, он взял одну, с мышами на реверсе, а остальные сложил обратно в мешочек, в коробку, под кровать.
Расчесавшись и натерев засохшей губкой туфли, Джордж запер квартиру, спустился на скрипучем лифте, вышел из подъезда и зашагал по спальному району. Мамы с колясками не обращали на него особого внимания. Поначалу он смотрел на них и неумело улыбался, но потом насупился и стал глядеть перед собой. Он шёл через дворы, через однообразные детские площадки, ярко выкрашенные к выборам, мимо типовых детских садов и школ, отрезанных от мира металлическими сетками. На одной из сеток торчали наружу пальцы сторожа или дворника — худющего, но крепкого мужичка, на вид из крепкой же глубинки. На нём был тёмно-синий халат. Он подносил папироску ко рту большим и указательным пальцами и сплёвывал за территорию. Провожая Джорджа строгим взглядом, он косился на дырку в сетке.
Достигнув нужного подъезда, Джордж так разогнался, что перепрыгивал через две ступени. В прохладном и неряшливом подъезде путь преградила маленькая старушка со шваброй и подозрительно, с прищуром уставилась на Джорджа. Уже почти неслышно, но со всей оставшейся желчью она задала свой вопрос:
— В какую квартиру?
— Вы меня сто раз видели, бабуля! — закричал ей Джордж сверху вниз, но потом махнул рукой: — В сто сорок первую.
Старушка исчезла. В мокром следе от её швабры комками собралась пыль.
Джордж поднялся на лифте и позвонил в квартиру. Зашаркали тапки, дверь приоткрылась, из-за неё показалась женская голова в бигудях.
— Кого? А, это ты, — сказала голова, открывая дверь и запахивая халат на большой груди. — Заходи. Перевоспитывается твой Скальпель.
Тапки зашаркали в обратную сторону, где-то в глубине квартиры хлопнула дверь. Запахло луком. Джордж тихо закрыл за собой дверь и снял туфли. Пошарив среди обуви, пошёл в носках через холл с чёрной плазменной панелью и постучал в закрытую дверь. Через рифлёное замелькал тёмный силуэт — его движения напоминали панику от пожара. Джордж подождал, пока силуэт не замер, и вошёл.
Скальпель — почти плоский в профиль — стоял возле окна и изображал внимательное чтение. Левая рука его, видимо, затекла от сна: она болталась, как подвешенная, когда Скальпель шевелил плечом. Линялая футболка и трико выглядели так, как будто их вообще никогда не касались утюгом.
Серый полосатый кот на диване потянулся, вытянув передние лапы, зевнул и уставился на гостя, как будто ожидал его увидеть меньше всего.
Скальпель повернулся и его спина анфас закрыла всю ширину окна. Он кивнул Джорджу на диван, и тот сел с краю. Кот остался на своей середине.
— Чай будешь? — спросил Скальпель и, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты. Кот засеменил за ним, задрав хвост кверху.
На подоконнике Скальпель оставил книгу в потёртом переплёте. На бывшей позолоте корешка едва читалось: Маркъ Аврелiй «Размышленiя». Похожими книгами был заполнен шкаф, занимавший всю стену комнаты. Кроме книжного шкафа и небольшого одёжного, в комнате были только диван и стол с компьютером — больше ничего не поместилось бы.
Говорили, что в том шкафу бывали книги очень ценные. Он умудрялся раздобыть их за бесценок, а некоторые попросту украл. Продать при этом ни одной не смог.
Скальпель сунул Джорджу в руку большую чашку с чаем. Дешёвый пакетик без этикетки плавал на поверхности.
— Купить что-то хочешь? — спросил Скальпель, открывая окно и подкуривая. Он окончательно проснулся и стал заметно дружелюбнее. За окном шумел проспект, связывающий город с аэропортом.
Джордж хлебнул горячего чаю и ответил:
— Не, я это… Как бы наоборот. Купи моих мышей.
Скальпель уселся на подоконник, глубоко затянулся и стал постукивать ожившими пальцами по подоконнику.
— Продаёшь? — спросил он. — Ты, вроде, серию хотел собрать. Да неважно. Отстань. Ты не умеешь продавать. И не пытайся.
Несколько минут Скальпель молча курил, а Джордж дул на чай и отпивал короткими глотками.
— Что у тебя из «Лунар-два»? — спросил Джордж. — Тигр? Купи моих мышей — будет дубль. Это ведь дороже, чем две из разных серий.
— Не выдумывай, — отрезал Скальпель и бросил окурок в окно; снизу летел радостный шум детской площадки. — Ты отлично знаешь правила. Пока нет полной серии, каждая монета — это одна монета. Идиотом меня считаешь?..
Джордж ни вдруг громко прервал его:
— Скальпель! Зачем тебе эта кличка? У тебя же отличное имя: Никита, Никитос. Я в детстве как раз хотел такое имя — как у единственного вменяемого из гардемаринов. Что ты так к ней привязался, к своей кличке? Ты вообще знаешь, откуда она?
Скальпель посмотрел на Джорджа и нахмурился. Тот встал с дивана, пригладил волосы левой рукой и подошёл к окну:
— Мир вокруг странный. Люди странные. Когда я на работе, на своем месте возле пятой кассы, я не замечаю. Воры, наркоманы, психи — просто работа. Понимаешь? Я на автомате. Догнал, остановил, проверил чек. С работы — на работу, две недели. Ты понимаешь? Где тебе понять… Ты и не работал никогда.
Скальпель сидел на компьютерном стуле и улыбался. Пристроившись на спинке дивана, подсунув под себя лапы, кот улыбался тоже.
Джордж понюхал чашку:
— Что ты добавил в чай?
— Прости, — ответил Скальпель, развёл руками и изобразил вину. — Мне просто было скучно. А ты молодец. Рассказываешь интересно. Жаль, что ты обычно не такой.
Заметив раскрасневшееся лицо Джорджа, скальпель встал и стал потягиваться. Кот смотрел на обоих удивлённо, как будто в первый раз их видит. Как будто их вообще быть не должно.
—
Стенограмма допроса свидетеля О., 1978 г. р.
Место работы: безработный
Оперуполномоченный С. (С):
Ты дал подозреваемому контакты Константинова?
Свидетель Н. (Н):
Какого Константинова? Это Маврикия, что ли? Ну да, я дал ему номер. Я его фамилии не знаю. Не помню. Плохая память на имена. На фамилии. На лица — хорошая…
С:
(Показывает свидетелю фотографию потерпевшего.) Это лицо знакомо?
Н:
Извините, нет. Хорошая, но не идеальная же. (Смеётся.)
С:
Тогда расскажи нам о подозреваемом. То, чего мы не прочтём в газетах. Тогда нам не придётся копошиться в твоём г… белье, которого там полная квартира. У нас будут поинтереснее дела.
Н:
А что в газетах? Не пьёт, не курит, семьянин? Ясно. Ну, по большому счёту, так оно и есть… Но на нём это нормально выглядело. Ну, как бы объяснить. Это как старая футболка: одни в ней кажутся маньяками, а на других как будто так и надо. Ну ботинки он не вытирает, грязи вечно нанесёт, так это ж не то чтобы… Ну бывают у него дырявые носки. Так они у всех бывают… Есть просто такие носки, их новые наденешь — тут же дырка. Обычно оправдываются: мол, такие туфли… А, ближе к теме, да? Ну, в общем странный он не в общем, а в деталях. Ну так в деталях мы ведь все странные, да? Да стопудово. У него стрелки на рукавах рубашки были так наглажены, что аж стояли. А брюки мятые… Что было с ним после того дня, я не знаю. Я с ним не виделся. Он просто перестал заходить.
Год 2013-й, первое декабря.
—
До нужной станции Джордж добирался с пересадкой, на которой не работал эскалатор. По пути купил свежий номер спортивной газеты и рассматривал гримасы футболистов, пока пингвиньим шагом передвигался в толпе, перетекавшей между красной и зелёной ветками. В метро было ещё более душно, чем обычно, значит где-то, в какой-то части города уже шёл дождь. В вагоне, когда поезд тормозил, крупная женщина встала Джорджу на ногу и сжала кулаки, настроившись на драку; Джордж выдернул ногу и отошёл, раскрыв в газету. В неё сразу начал кто-то пялиться через плечо, посвистывая заложенным носом и чуть не падая перед станциями, и каждый раз шептал: «Ссссск!.. Бль…»
Снаружи возле станции пьяницы стайками по трое перемещались между ларьками и насмешливо поглядывали на выходящих из метро.
Джордж прошёл две остановки по проспекту, который пару лет назад расширили настолько, что пешеходам оставалось обходить деревья. Брызги из-под колёс автомобилей долетали до ближайших зданий, отчего на панелях первых этажей появились грязные разводы.
Джордж свернул в тихую улицу, и чем дальше шёл по ней, тем тише она становилась. Камеры, торчавшие над заборами, как богомолы, поворачивались вслед за Джорджем, пока он не скрывался из виду. В самом конце улицы Джордж достал бумажку из кармана джинсов и сверился с табличкой. Семёрки на бумажке Джорджа были тощими и разными. На тёмно-синей табличке семёрки вытянулись, словно важные птицы, и задрали кверху свои крупные носы.
Возле двери с коваными лебедями были подписаны три кнопки: «Деловой вопрос», «Личный вопрос», «Другое». Джордж только прикоснулся к кнопке, как в двери звякнуло — и показалась пара глаз.
— Кто ты? — спросили глаза.
— Джордж, — ответил Джордж.
— Какого чёрта ты нажал на третью кнопку, Джордж? Ты что, родственник?
— Нет. Я просто… перепутал кнопки.
Дверь с лязгом отворилась. Джордж прошёл, не оглядываясь, по асфальтовой дорожке между цветами. Ко входу в дом вели две изогнутые гранитные лестницы с лепными перилами. Возле кудрявого льва наверху лестницы ожидала аккуратно одетая женщина с планшетом у груди и приятной улыбкой на лице.
Джордж поздоровался. Женщина кивнула, отворила тяжёлую дверь и рукой предложила ему войти. Она проводила Джорджа по лестнице, застеленной ковром, мимо картин с горными реками, мимо туалетов с треугольниками на табличках, мимо пальм в бочках, мимо одинаковых дверей. Одну из дверей женщина открыла перед ним:
— Вам придётся подождать здесь несколько минут. Прошу вас, чувствуйте себя как дома. Чаю или кофе?
Джордж помахал головой, едва слышно сказал «Спасибо», но он был уже один. Присев на стул, он стал смотреть на фотографии на стенах — на всех один и тот мужчина с загорелым и непримечательным лицом и рядом с ним разные люди. Мужчина в светлом пиджаке и всегда в каких-то ярких галстуках — салатовом, оранжевом, лиловом, — которые каким-то странным образом ему подходили. Люди рядом с ним, были известны, вероятно, в шоу-бизнесе и спорте. Их лица светились так, как они светятся только от самодовольства.
На тяжёлом столе, поглощавшем звуки, лежала белая квадратная пачка сигарет, большая пепельница, высеченная из какого-то зелёного с разводами минерала, и блестящая зажигалка.
В стеклянных шкафах стояли книги в таких древних переплётах, что прочитать названия было невозможно. Едва ли кто-то их читал последние лет триста: раскрыть их — означало бы их уничтожить.
В комнате не было окон, свет падал из круглых ламп, разбросанных по потолку без видимого порядка.
Дверь позади Джорджа отворилась, приятная женщина поставила на стол две чашки кофе, сахар и корицу. Мужчина в светлом костюме и фиолетового цвета галстуке вошёл и дружелюбно улыбнулся Джорджу:
— Вот мы и встретились.
—
Стенограмма допроса свидетеля В., 1979 г. р.
Место работы: менеджер по продаже, компания «Диджитал сервис»
Свидетель В. (В):
Ну что странности?.. Странности у всех есть. Я вот морскими аквариумами занимаюсь — кораллы у меня, морские звёзды. Ну, это типа расслабляет. А он монетами… Мы в детстве вместе начинали с монет. У многих до сих пор где-то валяются два альбома, не полностью заполненных. В девяностых много штамповали разных монет, в каждой республике свои. Я Жорку, помню, спрашивал в детстве: чего ты хочешь больше всего на свете? Так он мне отвечает, типа, первый доллар. Это монета семьсот какого-то года. Миллионы стоит. Не знаю, может, в детстве это вообще нормально было. Просто к концу школы никто в те альбомы и не заглядывал, а он вот всю жизнь… Не менялся он совсем. Ни внешне, ни внутри. Кстати… Я его встретил, получается, на следующий день после того, как… ну, после этого всего. Хотя я в тот момент, конечно, ничего не знал. Так вот, он был как будто пьяный — глаза какие-то отчаянные, не его какие-то глаза. Причёска взлохмаченная. И что ещё странно: он закурил. Не помню, чтоб он вообще кода-то курил, а тут достаёт белую какую-то коробку, такую, знаете, что открывается не как пачка, а как шкатулка, и спрашивает меня: «Знаешь, сколько стоит одна такая сигарета?» Думаю, утро, а он уже напился. Мне квартальный отчёт надо было сдавать, так что я от него отделался и побежал на работу.
Год 2013-й, первое декабря.
—
— Взял на себя дерзость капнуть немного коньяку, — сказал Маврикий и поставил поднос на стол. Он присел напротив Джорджа, прищурился и стал на него смотреть. Тот ладонью поглаживал себе голову, выпрямляя волосы, которые уже начали блестеть.
Джордж паузы не выдержал.
— Вы что, меня знаете? — спросил он.
— Ну, во-первых давай на ты. Не против? А во-вторых, ты сам как думал, Джордж? Джордж, который практически собрал весь «Лунар-два»! Да ты один такой в городе — ты в курсе?
Джордж стал вытирать под столом ладони о штаны.
— Расслабься уже, Джордж, — сказал Маврикий и отхлебнул из чашки. — Уже можно расслабиться. «Лунар-два» — это не какое-нибудь там достижение. Этим гордиться нужно.
Джордж, действительно, немного расслабил спину, и кресло под ним перестало хрустеть. Маврикий достал из стола пепельницу из красного минерала и закурил. И пепельница, и Маврикий были похожи на осколки Марса.
— Я так понимаю, — снова заговорил Маврикий, — ты пришёл торговаться за моего быка?
— Не совсем, — ответил Джордж. — То есть совсем нет. Хочу продать мышей.
Маврикий повернулся к Джорджу ухом, словно не расслышал:
— Мышей? Я думал, ты уже понял, что я занимаюсь только крупными делами, — он показал рукой вокруг себя. — Ну так… Сколько же ты хочешь за мышей?
— Тысячу.
— С ума сошёл. Во-первых, больше трёхсот я бы не дал. А во-вторых, как я уже сказал, меня интересуют серии.
Джордж вдруг вспылил:
— Я за пятьсот продам любому.
— Ну-ну… Зачем любому? — Маврикий затушил сигарету в своей марсианской пепельнице. — Не у любого есть мои возможности.
Он встал и заходил возле стола, постукивая пальцем по губам. Потом хлопнул в ладоши, включил, наверно, свою самую широкую улыбку и сказал:
— Я знаю, что нам делать. Но сначала кое-что покажу.
Маврикий поставил перед Джорджем небольшую прозрачную коробку, похожую на миниатюрный хрустальный гроб. В коробке были две почтовые марки — оранжевая и синяя. Отличались они только цветом — на обеих был один и тот же женский профиль с собранными сзади волосами.
Маврикий дал Джорджу время разглядеть как следует, после чего взял коробку в руки и стал наклонять её под разным углом к свету.
— Это Маврикий, — сказал он наконец. — Голубой и розовый. Таких на этой планете всего несколько штук. Это неправильные марки, они напечатаны с ошибкой. За каждую мне предлагают пять миллионов.
Джордж поперхнулся остывшим кофе. Сделав несколько глотков, чтобы унять кашель, он спросил:
— Откуда вы знаете, что это не подделка?
— Знаю, — ответил Маврикий. — Как думаешь, почему меня Маврикием зовут? Вообще-то я Пал Палыч. Можешь себе представить? Папаша мой был самовлюблённый тип. А вот за этими марками я охотился двадцать лет. Это была моя мечта — я о ней думал перед сном. И просыпался — тоже о ней думал. Как видишь о мечтах, я кое-что знаю.
Джордж, который то краснел, то бледнел, теперь покрылся красными пятнами. Маврикий спокойно вытряхнул свою пепельницу в урну и взял новую белую сигарету из белой коробки.
— Вот что мы сделаем, — сказал он, затянувшись так глубоко, что на щеках появились большие ямы. — Мышей твоих оставь себе: мне с двух монет толку никакого. Я не буду отбирать твою мечту, а наоборот — помогу ей сбыться. А именно: продам тебе быка. Сумма будет чисто символическая — скажем, триста. Но с одним условием: завтра ты принесёшь сюда всю «Лунар-два» и продашь её мне. Естественно, по адекватной цене, как за серию — например, пятьдесят тысяч. Хотя можешь и торговаться, никто у тебя этого права не отнимает.
Стул под Джорджем снова захрустел. Он сказал, не поднимая головы:
— У меня нет с собой денег. У меня только мыши, — и достал из кармана монету, завёрнутую в полиэтилен.
— Печально, — отозвался Маврикий и, казалось, и правда загрустил; но уже через пару секунд улыбался новому решению: — Есть выход. За мечту надо бороться, Джордж! Вот тебе решение. Я одолжу тебе быка. Да. Рассчитаешься со мной за него, когда получишь деньги за всю серию. Мышей твоих я пока возьму в залог. Завтра ты приносишь сюда все свои монеты, включая быка. Получаешь обратно мышей — и вся «Лунар-два» у тебя.
Маврикий снова залез в сейф, вынул оттуда футляр, обтянутый бархатом и поставил на стол. В футляре на подушечке лежала серебряная монета. На ней был бык с телёнком.
Свой пакетик с монетой Джордж всё ещё держал в правой руке; левая рука потянулась было к носу, но он вовремя опомнился.
— Можно вопрос? — обратился он к Маврикию, который уже удовлетворённо развалился в кресле; но Джордж как будто это не замечал: — Вы ведь не ради денег этим занимаетесь?
Маврикий показал пальцем на коробку с сигаретами:
— Возьми сигарету. Возьми, возьми в руку. Знаешь, сколько она стоит? Одна эта сигарета стоит три бакса. Очень советую тебе, Джордж, поджечь эти три бакса — и вдохнуть их дым. Через какое-то время тебе захочется ещё. Выпивка, еда, вещи — всё это мы обращаем в дым, а то и ещё во что похуже. Но всегда нам мало. И ещё, ещё, ещё. На этом выросла человеческая цивилизация. На это мы запрограммированы — на жадность ко всему, что пахнет, светится, горит, что удивляет, что привлекает взгляд или обоняние. Без этой жадности мы бы не слезли с ветки, ты уж мне поверь. Любопытство? Тоже жадность — жадность к информации.
Джордж смотрел, как дым от горящей у него в пальцах сигареты тянется к потолку и обвивается вокруг лампочки. Маврикий наклонился к нему и снова заговорил:
— Знаешь, на что моя жадность нацелилась сейчас? На первый серебряный доллар семьсот девяносто четвёртого года. На нём Свобода, похожая на молодого Ломоносова, с растрёпанными волосами, а вокруг пятнадцать звёзд. Доллар «Распущенные волосы» — так это называется. И стоит он восемь миллионов. Как не мечтать о нём, Джордж?
—
Стенограмма допроса свидетеля Р., 1979 г. р. (супруги подозреваемого)
Место работы: врач детской поликлиники
Свидетель Р. (Р):
Ничего у него никогда не получалось. И это не получилось бы. Я не верю.
Оперуполномоченный С. (С):
Зачем же вы за него вышли?
Р:
Что, простите?
С:
Зачем вы вышли за него замуж? Если ничего у него не получалось. Неудачников жалеют, но замуж-то зачем? Детей зачем с ним заводить?
Р:
Я не поняла. Я куда попала? На комсомольское собрание?
С:
Нет, на допрос свидетеля. Но свидетеля по особо важному делу. Давайте я вам напомню, что он сделал. Проник на охраняемый объект. Почти до смерти избил металлической трубой пятерых человек. Ударил женщину. Испортил государственную собственность в сумме на несколько миллионов. Покушался на жизнь важного государственного служащего — между прочим, в коме до сих пор. И неизвестно, выживет ли. И то, что вина вашего мужа ни доказана, ни опровергнута — это только потому, что мы его до сих пор не нашли. И прошу вас, лучше сразу забудьте о презумпции невиновности: вы не в том месте и не в той ситуации. Думайте лучше о дочках.
Р:
Как это грустно и смешно… Я должна поверить в то, что девять лет и три месяца прожила с маньяком, который, кстати говоря, ни разу не сделал детям ничего плохого, даже не ударил ни разу, — а теперь моим детям угрожаете вы? Это я вам буду угрожать.
С:
А вы попробуйте. Вы не в американском фильме, девушка. Здесь добрых полицейских нет.
Р:
(Просит стакан воды и пепельницу. Закуривает.) Ладно. В конце концов, я злюсь не на вас и не на него, а на себя. Расскажу как есть, и пусть мне будет стыдно. Вам это ничем не поможет, а мне хоть будет, о чём пожалеть. Да, он был взрослым ребёнком. И ребёнком нездоровым. Если говорить конкретно, у него были симптомы синдрома Жиля де ля Туретта…
С:
Говорите, пожалуйста, проще. Мы не специалисты.
Р:
Вот об этом я и говорю… Короче, внешне это проявляется в импульсивных тиках, подёргиваниях. Они могут быть реже, иногда могут быть чаще, но он их даже не замечает. Он привык. И окружающие привыкли. Психические проявления: навязчивые идеи с проявлениями импульсивности, плохая концентрация внимания… Боже, кому я это говорю… Я, конечно, понимаю, что всё это есть теперь у большинства мужчин, но это действительно симптомы. Тут дело в степени.
С:
Послушайте, вы же умная женщина. Вы что, не могли распознать маньяка? По вашим словам, это вообще было очевидно. Мало нормальных мужчин?
Р:
Сразу распознала. Десять лет назад. И что? За какого нормального было выйти? Встречать его каждое утро в субботу? Слушать его пьяные жалобы на жизнь, а вечером — слушать грандиозные планы? Верить обещаниям, реветь и снова верить? Спасибо вам за комплимент, но я действительно не идиотка. Мало того, я даже знаю, что его проблемы передаётся по наследству, и у одной из девочек он выявится рано или поздно. Но даже это лучше, чем алкоголизм.
С:
Он участвовал в воспитании дочерей?
Р:
Всё, что он делал дома, это рассматривал свои монеты и смотрел по телевизору футбол. И американские фильмы. Очень любил Америку, всё, что с ней связано. Он в детстве собирал монеты и мечтал о первом серебряном долларе, на котором Свобода всё ещё с распущенными волосами. Ещё тогда кто-то из друзей назвал его Джорджем, так и прилепилось. Вся квартира в плакатах… Добро пожаловать в Джорджию! Осенний лес, красные клёны, и лошади пасутся. Красиво. Это вам не голые бабы. А к застывшей фигуре возле телевизора не так сложно привыкнуть. Я привыкла. И девочки привыкли. Но когда я раз увидела, как он показывает младшей свои монеты, я поняла, что больше ничего ни показать, ни рассказать он ей не может. Это жутко. Жалкое и жуткое зрелище.
С:
После этого вы попросили развод?
Р:
Нет. Развестись я решила в тот вечер, когда он пришёл со своей монетой, с быком, которого не мог найти четыре года. Пришёл весь взбудораженный, я таким его не помню, когда видела. Последний раз лет пять назад, когда ему дали на работе грамоту. Но тут он даже налил пива себе и мне. Сказал присесть, закрыть глаза, ну как обычно дети это делают… Достал монету из кармана, лицо у него просто светилось, и сказал: «Я сделал это! Есть Лунар-два!» Лунар-два… Я помню, как разозлилась на него. Стала упрекать во всём, что накипело. Он сидел и молча слушал, а потом тихо так спрашивает: «Где мои монеты?» Я их продала… Все четыре. Кто-то позвонил, искал сначала Джорджа, когда я сказала, что его нет, он как-то подвёл разговор к монетам и предложил продать их за две тысячи. Дескать, дело срочное, и только сегодня он может предложить за них такую цену. Дескать, вообще они стоят триста каждая, не больше. Джордж, говорит, обрадуется. Я согласилась. Позвонила Джорджу, он был недоступен. Пришёл курьер, забрал монеты, отдал мне деньги. Я позвонила учительнице, пообещала, наконец, сдать деньги на ремонт класса… Чтоб он облупился, этот ремонт. Потом пришёл Джордж. Когда я ему всё рассказала, он пошёл в спальню, разделся и сразу заснул. Я долго не ложилась, пила валерьянку; а он и не шевелился. Я даже присматривалась, дышит ли. Утром, когда проснулась, его уже не было.
С:
То есть вы думаете, что он пошёл на это из-за чёртовой «Лунар-два»?
Р:
Что? Да господи, «Лунар-два», не «Лунар-два», это должно было произойти. С каждым человеком должно что-то произойти. У меня это был брак с Жорой. Часть жизни проходит в ожидании того, что должно произойти. Часть в сожалении о том, что произошло не то, чего хотелось. Но жалеть мне некогда. У меня две дочери. И у них теперь нет отца. Никакого. Ни ненормального, ни нормального.
Год 2013-й, первое декабря.
—
Джордж наблюдал, как Светлана капает на сахар корвалол, ест его, потом открывает кран и звенит посудой.
— Ты предала меня, — сказал Джордж. — И предала нашу мечту.
Светлана выключила воду и посмотрела на него. Слёзы у неё в глазах отражали гудящую жёлтую лампочку. «Нашу мечту?..» — шёпотом спросила она.
— Но знаешь, что я тебе скажу, — продолжил Джордж, — за мечту надо бороться!
Лицо его было неподвижно. Он встал, пошёл в спальню, снял рубашку, аккуратно развесил, сложил джинсы и положил их в шкаф. Лёг — и сразу же уснул.
Светлана долго стояла на кухне и слушала, как первый осенний дождь неуверенно стучит по жестяному подоконнику, и наблюдала, как неровные струйки воды на стекле портят картинку, приклеенную изнутри. Дождь разделил на части осенний лес, оранжевые холмы на горизонте, белых лошадей — только большие белые буквы были по-прежнему нетронуты: Welcome to Georgia!
Светлана тихо прошла в спальню и, не включая свет, встала возле кровати:
— Жора… — она говорила шёпотом, но даже так её голос дрожал. — Прости меня, пожалуйста.
Она вздрогнула, когда с грохотом растворилась балконная дверь и резкий осенний ветер ворвался в комнату, отбросил занавеску, прошёлся по волосам — и скрылся в квартире.
Было поздно. Всё уже случилось.